Легенда северной Пустоши

В памяти оживали картины далекого прошлого – настолько далекого, что Стейнмунн терялась при попытке вспомнить, когда же именно она все это видела. Когда же Пустошь была такой? Цветущей, яркой, сияющей без всякой магии? Нет, не зачарованная долина Духов, а ее родина Энедгейт. Погубленное ею же королевство.

Только ее гордыня и амбиции стали причиной, по которой Энедгейт был уничтожен, а его бесстрашные и великодушные жители превратились в уродливых гоблинов. Только из-за ее жажды абсолютной власти Духи Пустоши получили то, что хотели. А она убила отца, и была за это проклята.

Стейнмунн с изумлением осознала, что в ней еще осталось достаточно смелости, чтобы признать: все эти чудовищные злодеяния совершила именно она. Не Духи, не их прислужники, а она сама выбрала этот путь, и погубила тысячи жизней.

– Простите меня, – прошептала она, закрыв глаза и не пытаясь сдержать или вытереть слезы. Ничто уже не имело значения, кроме этой беспомощной просьбы о прощении. Но имела ли она вообще право на это прощение? Стейнмунн не знала, и пустота внутри стремительно расширялась. – Простите…

Вечность спустя словно что-то толкнуло ее, и Стейнмунн открыла глаза. И не поверила в настоящее.

Роун смотрел на нее.

Стейнмунн заморгала от неожиданности, и хотела убрать руку, но Роун не захотел отпускать ее пальцы. Бледный, слабый, но он нашел в себе силы улыбнуться ей и едва слышно произнес:

– Ты меня чуть слезами не залила.

– Она… тебя отпустила? – Стейнмунн не могла поверить своим глазам. Пустошь не щадила никого, исправно забирая плату за свои дары, и как же было поверить в то, что сейчас все по-другому?

– Видать, я даже Пустоши не по нраву пришелся, – заметил Роун с усмешкой, попытался встать, но тут же бессильно опустился на траву и закрыл глаза, переводя дыхание. Посмотрел на нее, улыбнулся устало: – Не поможешь, Великая Королева?

– Стейнмунн, – поправила она, помогла ему сесть. Роун сжал ее пальцы, вздохнул и заметил:

– Красивое имя. Так что же это, мы выжили? А где Карим? – спохватился он, начал оглядываться. – Где Айварс?

– Они уже в Вангейте, – успокоила его Стейнмунн. Она ощущала радость и печаль одновременно, и это было тяжело. Слишком тяжело для той, кто отвык что-то чувствовать за века. – Ты спас свой народ, Роун. Ты станешь великим королем.

– А, да, – с трудом вспомнил Роун, – инициация… Ты придешь? – внезапно спросил он, посмотрел на Стейнмунн с тревогой. – Ты ведь придешь? Не растаешь?

Стейнмунн не удержалась от улыбки, покачала головой:

– Не растаю. И приду.

Роун покивал, глядя куда-то вдаль. Кажется, только сейчас он начал осознавать, что случилось – и это его напугало. Принц судорожно вздохнул, сжал пальцы Стейнмунн и кинул на нее беспокойный взгляд, но ничего не спросил.

Стейнмунн его понимала. Она поднялась на ноги, улыбнулась Роуну:

– Пора возвращаться, Роун. Тебя уже заждались дома.

Стейнмунн наконец поняла, что случилось. Пустошь приняла отданную добровольно жертву – только вот желающих принести ее было трое, а потому и выжили все трое, при этом лишившись чего-то ценного для себя.

Роун без колебаний пошел на смерть ради спасения своей страны – и в качестве оплаты Пустошь взяла часть его жизни. Какую именно, Стейнмунн не знала.

Карим был готов умереть за брата, вместе с ним – Пустошь забрала и у него часть жизни.

Стейнмунн же рассталась с бессмертием и обрела надежду получить наконец покой. Но нужно было сначала приветствовать будущего короля и снять проклятие с Вангейта.

Весна в этом году пришла неожиданно, сразу и уверенно отвоевав позиции у затянувшейся зимы. Вангейт расцветал с каждым днем: зазеленели луга южнее города, тянулись к солнцу цветы и побеги растений в садах. Не ждавшие прихода весны так скоро, люди спешили использовать это время и начали работу на полях.

Дни становились все длиннее. И никогда еще Карим не ощущал такой неприязни к солнечному сиянию и птичьему щебету. Слишком уж ярким получался контраст с пережитым за прошлую неделю… и слишком не хватало ему легкомысленного и вспыльчивого кузена.

Стоило только вспомнить, что случилось в Пустоши, и наваливалась тяжелая тоска. Карим не мог себя простить за то, что не успел схватить Роуна за руку, что не успел спасти его. И от того, что кто-то начинал жалеть его и оправдывать, становилось тошно. В поисках спасения от сочувствия он уходил на берег Реки и подолгу сидел там в одиночестве.

Он был безумно рад, что Бьерн и Далия ни словом не дали ему понять, что считают его виновным в гибели Роуна – и в то же время это неимоверно тяготило. Иногда Кариму казалось, что если бы король с королевой обвинили его и прокляли, стало бы легче. Потом приходила горькая мысль: будь так, он бы себя возненавидел еще больше.

Карим закрыл глаза, глубоко вздохнул. Камень холодил спину, свежий ветерок с реки трепал волосы.

Кто-то встал рядом, закрывая солнце. Карим негромко и спокойно попросил:

– Не мог бы ты отойти в сторонку?

Незваный гость помолчал, потом фыркнул и опустился на корточки. Карим вздохнул и повернулся к нему, намеренный попросить уйти уже более жестко. Но стоило ему встретить насмешливый взгляд синих глаз, как он оторопел.

Гость теперь улыбался так широко, что у Карима почему-то защемило сердце. Он сглотнул, медленно поднялся на ноги, так что теперь смотрел на юношу сверху вниз. Сердце на миг остановилось, а потом понеслось вскачь.

– Вот уж не ожидал такого теплого приема, – притворился обиженным синеглазый, покачал головой и тоже встал. Карим пересохшими губами выговорил:

– Это ты? На самом деле ты?

– Ага. Я – это на самом деле я, – со смешком отозвался Роун. – Кем же мне еще быть?

Карим быстро шагнул вперед и заключил Роуна в крепкие объятия. Тот сдавленно охнул:

– Эй, больно!

– Я думал, ты погиб, – Карим не ослаблял хватки. Роун пах речной водой, травой и самую чуточку – снегом. – Думал, Пустошь тебя забрала.

– Ну, если ты все это время лил горькие слезы, то я тебя, так и быть, прощу, – великодушно заявил Роун, смеясь. Карим отстранился, вгляделся в лицо кузена. Роун похудел, выглядел усталым, но в целом здоровым. И у него были теплые руки.

– Мне жаль, что она забрала твой Дар, – Роун словно читал его мысли, и говорил серьезно. Карим затряс головой:

– Плевать! Это такие пустяки.

Он с трудом перевел дыхание, пытаясь избавиться от комка в горле. Роун улыбнулся – мягко и понимающе, сжал ладонями его плечи и кивнул:

– Мы выбрались. Мы это сделали.

– И ты станешь королем.

– Думаешь, я достоин?

– Думаю, это не мне решать, – отозвался Карим с улыбкой. Груз на сердце начал таять, как залежавшийся в тенистых ущельях снег. – Наверняка, Дар уже сообщил твоим родителям, что ты жив. Пойдем быстрее.

Действительно, король с королевой уже знали о возвращении сына. Далия не стала ждать, пока Роун придет к ней, и сама выбежала ему навстречу. Не успели Роун с Каримом дойти до дворцовых ворот, как оказались лицом к лицу с королевой. Плача и смеясь, Далия обнимала сына, целуя его куда придется; Роун делал вид, что пытается отбиться, но в конце концов крепко обнял маму и затих, уткнувшись лицом ей в волосы. Бьерн присоединился чуть позже.

Азиза не желала отпускать брата и держала его за руку. Бранд стоял чуть поодаль, пока Азиза не потянулась к нему, нашла его пальцы и сжала. Может, сделала она это, только чтобы он не чувствовал себя одиноко, но Бранд очень смутился, особенно когда заметил, что Карим все видит. Однако вырывать руку у принцессы не стал. Карим только улыбнулся и отвел взгляд.

Из-за недавних событий церемонию инициации проводили позже, чем это случалось обычно. Карим язвительно заметил, что законы, выдуманные Духами, теперь ничего не значат. Ведь если инициация королей и в самом деле была связана с неким давним законом Духов, которые таким образом получали неразрывную связь с будущим правителем и узнавали его слабые места, то теперь они, если и остались еще в мире людей, вынуждены были скрываться в долине на самом краю света, зализывая раны.

Роун, на первый взгляд, относился к предстоящей церемонии достаточно легкомысленно, предпочитая пропадать в городе и помогать убирать улицы и дома. На увещевания, что пора готовиться и учить слова приветствия, он только отмахивался и сбегал. Далия волновалась, что все пойдет не так, как надо, а Бьерн, сдерживая улыбку, успокаивал ее: «Наш сын вернулся из Пустоши, моя королева, а ты беспокоишься за него, как будто ему пять лет».

Однако Бранд, который по-прежнему сопровождал принца практически во всех его вылазках в город, замечал, что Роун сильно изменился. Прежде он избегал любой ответственности и раздражался, когда ему нужно было сделать что-то, не входившее в его собственные планы. Теперь же Роун стал спокойнее, рассудительнее – и хотя все так же мог влезть в спор или драку, отстаивая свои убеждения, но делал это заметно реже.

Весть о том, что это принц Вангейта вместе с кузеном из Арифы сразился с Духами Пустоши и Королевой Вечных снегов, облетела королевство, и в одночасье Роун с Каримом стали живыми легендами. Роуну не нравилось, что его теперь узнают на улицах и он не может притвориться простым охотником, но вместе с тем он не скрывал, что доволен.

Карим же привлекал внимание девушек: то и дело рядом с ним какая-нибудь горожанка подворачивала ногу, поскальзывалась на ровном месте или делала вид, что несет ужасно тяжелую корзину. Карим уже наловчился предсказывать такое, и ему почти всегда удавалось сбежать. Однако несколько раз претендентки на его сердце и руку оказывались быстрее, и принцу не оставалось ничего другого, кроме как помочь. Роуна это веселило, и он отпускал ехидные шуточки, когда кузен наконец отделывался от поклонницы. Карим отвечал непечатным словом и отказывался обсуждать эту тему.

К Бранду Роун относился, как и всегда: подтрунивал, дразнил, подначивал на драку – и доверял самые важные секреты. Бранд высоко ценил подобное доверие и любил кузена. И когда он заметил, что теперь Роун делит свою дружбу между ним и Каримом, то сначала почувствовал что-то вроде ревности, и это было немного обидно. Но он все-таки признал, что Карим имеет такое же право на симпатию и дружбу Роуна, как и он, Бранд. В конце концов, принц Арифы тоже был его кузеном.

Сам Бранд неожиданно даже для себя сдружился с Азизой, и это безумно смущало, но и нравилось ему. После возвращения брата из Пустоши Азиза стала веселее, реже капризничала и раздражалась, и почему-то именно Бранда чаще всего выбирала в сопровождающие, когда отправлялась в город на прогулку. Она была младше на три года, но любила вести себя, как взрослая. Бранд, тоже привыкший к такой роли, не желал казаться младше, и это выливалось в бесконечные споры. Азиза, когда понимала, что проигрывает, или ей надоедал спор, завела привычку поступать так же, как тогда, в первый свой день во дворце: поднималась на цыпочки и смотрела прямо в глаза Бранду; еще и за руку иногда брала. Он сразу же терялся и замолкал, а принцесса с озорной улыбкой легко убегала прочь, оставляя Бранда в тщетных попытках понять, что с ним такое происходит, и почему сердце так странно себя ведет.

В день инициации солнце, кажется, с самого утра собралось светить в полную силу. Накануне прошел дождь, и улицы еще не высохли, а воздух бодрил и освежал. Во дворце было шумно: готовили угощение на кухне, репетировали последний раз слова приветствия, проверяли костюмы и церемониальное оружие. Роун то и дело хмурился, когда его одевали в роскошную одежду, и то и дело с тоской смотрел в окно.

Наконец пришло время. Церемония традиционно проходила на площади перед дворцом, где организовали места для важных гостей и зрителей. Посередине была сцена. Придворный маг что-то говорил Бьерну, тот кивал. Далия напряженно смотрела на дверь, откуда должен был появиться Роун. Карим и Азиза сидели рядом с ней. Айварс, бледный и исхудавший, стоял за троном короля; Бьерн спохватился и насильно усадил его рядом.

Заиграла торжественная музыка. Дверь медленно открылась, и Роун со свитой вышел из дворца. Он настоял на том, чтобы церемонию провели как можно быстрее и без лишней суеты, поэтому придворному магу пришлось изрядно сократить свою речь. Бранд был согласен с Роуном: пышность больше подходила Арифе, а северное королевство всегда славилось простотой манер.

Когда Роун забрался на сцену, музыка стихла. Бранд думал, что никогда еще не видел его настолько серьезным и сосредоточенным. Роун посмотрел на родителей, едва заметно кивнул и повернулся к магу. Тот начал церемонию:

– Я приветствую тебя, мой принц. Народ приветствует тебя.

Бранд вместе со всеми присутствующими проговорил:

– Народ приветствует тебя.

– И я приветствую народ, – отозвался Роун спокойно. Маг забрал у помощника ножны, протянул Роуну. Принц вытащил меч и опустил – так, что острие касалось земли.

– Я клянусь защищать мою страну, мой народ и все традиции, которыми славится Вангейт, – его голос разносился далеко, и никто не смел перебивать его. Бранд ощутил гордость: Роун ничуть не выглядел взволнованным, не нервничал и не делал ни одного лишнего движения. – Клянусь быть достойным сыном своего отца. Быть великодушным и без страха встречать все испытания. Отвечать миром на мир, стремиться разрешать конфликты без кровопролития.

Он сделал паузу, посмотрел туда, где сидела королевская семья. Бранд понял, что Роун смотрит на Карима. Потом он перевел взгляд левее, и лицо его озарилось улыбкой.

– Пустошь многому меня научила, – произнес он негромко, но так, что каждый мог расслышать его. Эти слова не входили в подготовленную речь. – И я благодарен ей за это.

Он поднял меч перед собой, подержал несколько секунд и вернул магу. А сам, глубоко вздохнув и впервые показав признаки волнения, развел руки в стороны и повернул ладонями вверх. Потом улыбнулся и разжал пальцы.

Раздался общий вздох нескольких сотен человек. Над ладонями Роуна заплясали синие огоньки, а потом, повинуясь его желанию, затрепетали и поднялись в воздух, напоминая мотыльков.

– Дар огня! – провозгласил торжественно маг. – Принц – Одаренный!

Толпа зашумела, началось ликование. Бранд, с нетерпением ожидавший этого момента, начал пробираться к сцене. Получалось плохо, и когда Бранд добрался до сцены, Роуна уже обступили советники, наперебой поздравляя. Принц отвечал вежливо, улыбался и кивал, но явно был мыслями далеко отсюда. Заметив Бранда, он просиял и подозвал его.

– Тяжела доля Одаренного принца? – пошутил Бранд. Роун засмеялся:

– Пустошь была проще! Кстати, – он понизил голос, – ты не видел, куда она пропала?

– Стейнмунн?

Роун нахмурился:

– Она ведь и остаться должна была, хотя бы на чуть-чуть!

– Я ее не видел.

– Ага, – рассеянно отозвался Роун, отдавая кому-то свой плащ и спрыгивая со сцены. – Пошли.

Карим ждал их у выхода. Он улыбнулся Роуну и быстро обнял его:

– Не буду говорить «мой принц», но ты ведь переживешь это?

– Я бы не пережил иного, – засмеялся Роун. – Ты не видел ее?

– Видел. И даже говорил.

– С чего такая честь тебе? – пробурчал Роун, уже шагая по улице. Карим фыркнул, догоняя его:

– Может, я симпатичнее?

– Что она сказала?

– Что с сегодняшнего дня Вангейт будет свободен от остатков проклятия, – ответил Карим серьезно. Бранд понимал, о чем речь: Роун рассказал ему все. – Передавала тебе поздравления.

– Могла бы и сама поздравить…

Они вышли к городской стене. Отсюда было хорошо видно почти весь город – только самый южный район скрывался за холмами.

Роун облокотился на стену. Ветер растрепал ему волосы.

– В детстве я столько мечтал об этом дне, – сказал он негромко, не смотря на кузенов. – Думал: вот выйду на сцену, покажу, какой у меня Дар, и стану самым храбрым, умным и великодушным королем. А теперь… я даже как-то и не рад, что ли? Это так странно.

Карим встал рядом, показал в сторону реки. На другом берегу зеленели молодые деревья; без волшебства они бы не выросли так быстро.

– И ничего не странно, брат. Если бы не Пустошь, мы бы не стали теми, кто мы есть сейчас.

– Но ты потерял Дар.

– Я нашел себя, – просто сказал Карим и улыбнулся. – И тебя.

Роун негромко фыркнул, не глядя схватил рукав Бранда и заставил кузена встать рядом:

– Чего ты там стоишь, как будто чужой? Особого приглашения ждешь?

Они еще долго стояли втроем на стене и смотрели на город, чувствуя, как все меняется.

А к вечеру в Вангейте появилась еще одна легенда – о прекрасной незнакомке в белом платье, которая прошла по улицам города, не говоря ни слова. И везде, где она проходила, расцветали эдельвейсы, а воздух наполняли ароматы цветов.