Любовь – это да!

–– В чем дело, земляки? Откуда столько бесстыдства, нахальства и беспардонного разглядывания приличной и, по большому счету, красивой женщины?

–– Бесстыдства нет, товалися! Восхищение! Восторг!

Так все и разъяснилось: в Китае большая женская грудь – редкость, а девятый размер – уникум – одна на миллиард, одна и семь десятых сиськи на всю огромную страну. Пожалели, разрешили с другой стороны Марии Сергеевны бежать, чтоб глаза хоть как-то выправить: все одно, остались раскосыми. Мария Сергеевна краской от китайского внимания, как девушка, алела.

Параллельная гонка, на многотонных грузовиках и юрких легковушках, застряла в зыбучих песках, рассеялась среди безобразно здоровых баобабов, заблудилась по бескрайним саваннам. Их вертолет висит над нами безотрывно, чтоб только не потеряться и долететь до мало-мальски приемлемого ориентира.

Где-то между Анголой и Мозамбиком или Тунисом, или Занзибаром (Черт их разберет, когда Африканские страны и народы мимо, как в штакетины в заборе мелькают), случился казус. Судейство во время вечернего просмотра видеоролика ошарашилось: мчимся мы, а рядом три макаки-резуса, которых через километр сменили павианы-анубисы.

Забеспокоились все, начали пленку проматывать: китайцев искать. Нашли. Бегут, а рядом три гориллы. Китайцы даже не заметили, что грудь Марии Сергеевны с девятого до восемнадцатого размера подросла. Знай, косятся да слюной на бегу истекают.

Международное судейство в бутылку полезло, особенно один европеец пенился:

–– Цю справу нэ можно заховаты в долгу скрыню. Дисквалифицируемо!!!

Сволочь, но понять можно: пятый день без сала – абстиненция, неправильный стул и другие сопутствующие симптомы! Решили все-таки разобраться, как произошла подмена. Промотали еще пленку, и все выяснили. Когда баобаб огибали, китайцы все еще слева, а мы уже справа, у обезьян неудержимо засвербело испытать спортивное счастье в марафоне, но дух оказался не силен, и очередной огибая баобаб, мы вновь оказались рука об руку с раскосыми братьями, а братья-приматы, умные, кстати сказать, ребята, уважаю; вернулись к здоровому образу жизни в тени векового дерева.

На пятнадцатый, примерно, день Мария Сергеевна, кстати, главбух нашего комбината, стыдливо отворачивая грудь и, поправляя на бегу бретельку лифчика, прокричала:

–– Ребята, беда: одежка расползается!

К счастью, скоро добежали, отворачиваясь от Марии Сергеевны, до промежуточного финиша. Из одежки на нас были трусы, у Марии Сергеевны еще спортивный лифчик. Во время бега соответствующие части тела протерли материю. Мы с Петром Олеговичем придерживали руками выпадающее, у Марии Сергеевны через дыры в топе, как темные глаза бедуина, смотрели соски, только не моргали.

Китайцы на наше бедственное положение поглядели, пошептались, порылись в рюкзачках, запасливая, блин, нация, уважаю, и выдали в обмен на нашу протертую экипировку новые трусы, а Марии Сергеевне лифчик. Мы от радости по плечам их хлопаем, в вечной дружбе клянемся, а они дырки на наших трусах изучают, рассматривают.

Короче, сделали мы всех в том марафоне. Обогнали и китайцев, благодаря китайцам, на пол корпуса, а, точнее, на высоту груди Марии Сергеевны, на которой и лопнула финишная лента.

Домой самолетом, чтобы не встречаться с братьями-славянами: либо кубок конфискуют, в компенсацию за пятисотлетнюю оккупацию, либо заставят "добровольно" на сало поменять. Хваткие ребята на чужое. Уважаю.

Выходим из аэропорта, кубок призовой перед собой катим, а на стоянке такси китаянка за столиким барахлом торгует, и лежат среди прочего трусы с гульфиком из жесткого брезента и спортивные топы девятого размера с накладками из крокодиловой кожи на сосках. Вот тебе и спортивная солидарность, блин!

Мы китайцам факс: «Как же так, ребята?! Нечестно, блин, во-первых, и схлопотать или, конкретно, огрести по полной можно, во-вторых!!!»

Они пошли навстречу: пригласили на очередной марафон Пекин – Барнаул, через Брест-Литовск, Каменец-Подольск и Ясную Поляну, с забегом в Гусь-Хрустальный; и пообещали накладки на лифчиках делать в форме глаз Марии Сергеевны, а на брезентовых гульфиках портреты в цвете – мой и Петра Олеговича.

Эпилог. Мария Сергеевна вскоре после забега родила двух прелестных узкоглазых мальчишек, эдаких восточных славян, шустрых и пронырливых, а во время крестин горячо убеждала нас с Петром Олеговичем, что китайцы на Востоке, как и французы на Западе – такие же братья-славяне, но я точно знаю: простых ребят среди славян не бывает, с каждым нужно держать ухо востро и следить за карманами.

Финишировать лучше самому

Мужики не менее чутки и ранимы,

чем женщины, и даже более,

потому что принято прятать

свои чувства за грубостью и цинизмом

А был бы ты умелым любовником,

Помог бы мужу, и пусть катится на рыбалку!

Я двинул ручку газа вперед, и тридцать лошадей «Вихря», сыто и мощно заурчав, быстро вытащили лодку на глиссирование и, перейдя на ровный сильный звук, помчали нас в ночную ловлю налима.

Осенний вечер заканчивался стремительно, и неподвижная вода перед лодкой темнела, теряла серебристость, сгущала серый цвет по мере нашего скольжения между высоких берегов, сплошь уставленных темными разлапистыми кедрами.

Увлеченный слаломом по извилистому фарватеру реки, я не сразу расслышал обращенный ко мне вопрос и повернулся к спутникам с легким недоумением:

–– Ну?

–– Сверни в залив, тряхнем сети на уху и наживку.

Вычертив изящный зигзаг по руслу, сбросил газ и подрулил к сети.

–– Глуши мотор, – Витек ухватился за кол, дождался, пока лодка потеряет инерцию и пошел руками по сетке, перехватывая верхний шнур. Вовчик, отгребаясь веслом, не давал лодке возможности помешать процессу.

–– Есть? – я начал закуривать.

–– Полно.

–– Много не набирай: пару щук на уху, сорожин штуки три, чтоб время не терять, а то дрова по светлому не заготовим. – Я потянулся, подвигался на сиденье, какое удовольствие: теплый вечер, неподвижный воздух и тишина. – Заснули?

–– Щука не выпутывается. Вовчик, попробуй.

Вовчик аккуратно уложил весло вдоль борта, перехватил у Витьки щуку, коротким рывком выдернул сеть из пасти и бросил рыбину в ведро:

–– Поехали. Два поворота осталось.

Мы не первый раз рыбачим втроем, и нам не нужно лишних споров и разговоров, чтобы обустроить стоянку. Стаскиваем к берегу сушняк, кряжуем стволы «Дружбой» по два метра, неподалеку нашелся недавно свалившийся кедр, разрезали и его, быстро зажгли костер, и только тогда занялись закидушками и насадками.

Ловля налима, чаще всего, занятие неблагодарное: то ли налимов мало, то ли мы не очень хорошие рыбаки, но улов редко превышает пяток-десяток некрупных – до килограмма – голов.

Витек, на моей памяти, не только не поймал ни одного, но даже и поклевки не видел. Смысл рыбалки в другом: посидеть, поболтать у костра теплой ночью, выпить немного – принципиально не брали больше одной бутылки, – поесть ухи.

Снасть – закидушка – длинная леска с крючками-двойниками и грузилом на конце. Насадка – продолговатые кусочки рыбьего филе от сороги или язя.

–– Сегодня обязательно поймаю, – Витек плавными жестами фокусника обматывает наживкой двойник. – Загадал: поймаю сегодня, значит я счастливый человек. – Витек из Ульяновской мордвы и выговаривает «шасливый», что придает его речи своеобразность.

Рядом раздумывает Вовчик. В одной руке у него крючок, в другой аккуратно отрезанный желтоватый, полупрозрачный, сочащийся кусочек сорожины. Вовчик бросил крючок, дотянулся до соли, посолил и съел наживку.

–– Эй, Вовчик! Ну, ты мудрый!

–– Угу. Знаю.

–– Оставь еды животным.

–– Перебьются. Им сколько не дай, все сожрут.

Совсем стемнело. Лески шести закидушек протянулись в воду. На лесках висят обструганные ножом палочки-сигналочки-насторожки, пока они неподвижны в свете костра, и мы занимаемся ухой и столом.

–– Витя, вынь глаза из речки: налимы обещали не хватать наживку, раньше, чем ты выпьешь.

Витек выпил, и ни одна из сигналок не дернулась. Мы зачерпываем уху из ведра кружками, берем руками разваренные куски щуки, из алюминиевой миски. А Витек все не может оторвать глаза от закидушек:

–– Чует сердце, сегодня мой день…

–– И будет тебе «шастье»!

–– А может и будет. Я мечтаю о шастье.

Услышать подобную фразу от здоровенного тридцатилетнего парняги в наше пропитанное безграничным цинизмом и бессовестным враньем время – дорогого стоит. Мы с Вовчиком рты распахнули и есть забыли. Какое простодушное, искреннее доверие нужно испытывать к своим друзьям?

Я смахнул набежавшую в уголок глаза горючую слезу, сглотнул комок в горле и торопливо в стакан набулькал больше половины. Витьку протянул: правила есть правила – все серьезные разговоры после второй, а лучше после третьей, перед чаем.

–– У меня всегда мимо, – выпив, продолжил Витек. – С девчонкой встречался, из армии ждала, а родня навалилась: «Нечего нищету плодить». Женился по их совету на другой. Знаете, как живу.

Вот, черт, затеял разговор. Не хватало, обсуждать с мужем художества его жены, которая, помягче сказать, отныривала порой от домашнего секса в сторону внешних пользователей, в каковых числился и Вовчик, а я не числился, потому что Любаня на просьбы мои и укоры – лучший друг, мол, ее мужу, вернейший товарищ и почти брат, а до сих пор не получил ни ломтика от сладкого пирога, даже крема не слизнул, – отвечала лишь тихой хитро-ласковой улыбкой. Загадка женской души.

Спасибо Вовчику. Просветил намедни за кружкой коньяка.

–– Бери за руку и молча веди к светлому, высокому и чистому. От напыщенных романтических изысков девушка теряется: элементарно, не понимает, "чего от нее хочут?" Ее всю жизнь уговаривали одним словом "пошли" и даже без вопросительного знака.

–– Понял. Не дурак.

–– Конечно, не дурак. Дурак давно бы оседлал и скакал, опережая ветер, а не переспрашивал по три раза.

–– Не хами. Я недавно с пальмы и еще не отвык отбрыкивать грубиянов одной из задних рук.

–– И потеряешь мудрого сенсея, гуру, учителя в постижении азов нашего безнравственного общества.

Витьку напрягал даже не факт или факты бесконечных измен, а то, что в Поселке об этом знали, отчего мужское Витькино реноме страдало и ущемлялось. Вовчик – добрая душа – утешить попытался:

–– Нормальная практика. Консуэтудо – альтера натура (Привычка – вторая натура. лат.) Не ты один…

Я пнул его незаметно, а Витек и не услышал:

–– Решил на Колыму ехать зарабатывать на машину, брат сюда сосватал. Три года, и никакого толка. Там, давно бы на Жигулях по деревне заруливал.

Общей беседы не получилось, водку истратили зря. Вовчик что-то пытался объяснить Витьку, типа, самому, мол, надо окончательное решение принимать, а Витек смотрел на сигналки, односложно отвечая, "понянчил" в руке недопитый стакан и протянул Вовчику, тот махом опрокинул содержимое в горло.

В этом весь Витька, у него всегда все недо-: недопил, недоел, недоработал. Чего доброго, недоживет и, одновременно, недопомрет, а хоронить будут – недонесут. Сколько проблем! Видимо, на генном уровне что-то недовключили, и парень инстинктивно уходит от завершения, боясь ответственности за неудачный исход, а в итоге не знает и торжества победителя.

Кедры на противоположном берегу, слабо подсвеченные, отражали и возвращали эхом потрескивание бревен в нашем костре. Я глубокомысленно… Нет. Мудро молчал, пил чай, курил и ни о чем не думал. Поворачивались лениво в голове образы о завершающем мазке на картине, о заключительном аккорде в песне, о последнем гвозде в гроб, о последней капле…:

–– Пока не научишься рвать ленточку своей грудью, финишировать на твоей жене будет… не ты!

Открыл глаза и осторожно покосился на ребят, опасаясь, что сказал последнюю фразу вслух, а когда перевел взгляд на лески, вскочил и бросился к берегу: обе насторожки плавно двигались вверх-вниз.

Перехватив ближайшую леску, дождался долгой потяжки, подсек, быстро потащил и выволок на траву увесистый оковалок. Следом так же управился и со вторым. Пока возился с насадкой и забрасыванием, Вовчик вытащил двухкилограммовую рыбину.

Клев принес возбуждение и смыл меланхолию. Витек метался от Вовкиных лесок к моим, встречая наших рыб завистливым взглядом: его насторожки оставались неподвижными.

–– Колян, я вот сюда свою переставлю? – Витек переносит одну из закидушек, забрасывает и цепляет мою леску.

Ругнувшись, ухожу с ней на Витькино место, поклевка следует почти сразу, и на берегу оказывается небольшой, грамм на пятьсот, налим. Угрызаясь совестью от нетоварищеского поведения пытаюсь незаметно откинуть его к рюкзакам. Краем глаза вижу Вовчика. Смущенно потупясь, пряча от Витька глаза, он пытается достать из крупной рыбины глубоко заглоченный крючок.

Витек сидит над крайней лесой, неподвижно смотрит на мигалку и нервно, глубоко затягиваясь, курит.

Нам очень неудобно перед Витькой за свою удачу и, как только его насторожка сдвинулась с места, заорали в один голос:

–– Витек! Иди! Твоя! Клюет!

Витек поднял голову, медля и не веря, потом двумя прыжками перескочил пятиметровое пространство, наклонился и нежно захватил пальцами леску.

Мы, все бросив, толклись рядом.

–– Подожди, не подсекай.

–– Сейчас, он распробует.

–– Давай!

Витек дернул и равномерно потащил. На другом конце лесы налим попытался пойти в сторону, но Витек потянул быстрее, и скоро притянул рыбу под берег. Налим переворачивался, крутился, белея брюхом.

–– Не стой, вытаскивай!

–– Не могу: боюсь, уйдет. Пусть Вовчик.

–– Сам тащи.

–– Вовчик!

Вовчик перехватил леску и начал поднимать из воды налима, а Витек потер друг о друга ладони и сказал:

–– Вот оно шастье мое!

Эпилог: Это был единственный налим, которому посчастливилось сорваться с крючка в эту ночь, а фраза "Вот оно шастье мое!!!" стала крылатой. Жители Поселка долго повторяли ее по поводу и без.

ПО-РОДСТВЕННОМУ

К друзьям приехал тесть с "большой земли". Из развлечений в поселке только рыбалка, туда родственника и повезли.

Я на моторе, веду лодку среди поросших кедрачом невысоких берегов; а друг Витя истории о медведях тестю рассказывает не умолкая. И в каждом рассказе косолапые клыкастые монстры рвут охотников и рыбаков на части, скальпы снимают, ломают руки-ноги; жрут без зазрения, предварительно дав протухнуть под солнцем на специально выбранной полянке. Смеюсь про себя, но молчу.

Начали рыбачить. Я с тестем у лодки, а Виктор подальше ушел. Через некоторое время тесть забеспокоился: "Пойду, Витьку проверю".

Через пять минут за спиной затрещал раздвигающийся, ломающийся тальник. Бешено трещал раздавливаемый сушняк. Через кусты заполошно ломился Витькин тесть. Шел бочком, но запахом сшибал с ног напрямую.

Оказывается, Витька, увидев идущего к нему тестя, спрятался за кустом и зарычал очень грозно, чем и спровоцировал у родственника "медвежью болезнь".

Счастье рядом

До старта оставалось десяток минут. Я курил, стряхивая пепел, в приоткрытый иллюминатор грузопассажирского «Протона». За спиной ребята торопливо осваивались в жилом отсеке корабля, накрывали столик, торопясь выпить «за отъезд». Строго говоря, по этому поводу крепко выпили уже вчера, а сегодня у всей бригады «горели трубы», и требовалось опохмелиться, пока ракета не взлетела, не вышла на первую космическую скорость, и пока невесомость не стала помехой в употреблении спиртосодержащей жидкости.

Внизу, у подножия космического корабля черными тараканами суетились техники обслуги, что-то неразборчивое орал, с трудом ворочая лысой башкой на толстой короткой шее генерал-лейтенант космических войск. Не знаю, в чью «умную» голову пришла идея срубить на удаленной космической станции баньку из липы без единого гвоздя, но «подписал» нашу бригаду на невиданную «шабашку» именно этот толстомордый пупырь.

В строительстве "рулит" прогресс. Электрорубанки, электропилы, лобзики, дрели – свели творчество плотника до обычного ремесла, а всего-то сотню лет назад русский мужик стеснялся в руки ножовку взять, управляясь остро отточенным, идеально подогнанным по руке топором. Мы ребята консервативные. В арсенале бурав – дырки сверлить, долото – пазы долбить, двуручная пила, – чисто, для блезира, и бритвенной остроты топоры.

Наша бригада шабашников: Витька-Рыжий, Колька-Фиксатый, дед Васильич и я отделывала лесом дачку генерал-лейтенанта – скромное трехэтажное сооружение на двух гектарах – деревом под русскую старину. Среди прочего «обшили» парную липовым тесом, которого, по русскому обыкновению, не хватило, и заднюю стену пришлось «забрать» сосновой «вагонкой». Парная наполнилась хвойным духом, и генерал радостно задышал:

–– Вот он божественный липовый запах русского леса.

Мы потихоньку улыбались, переглядываясь: не дано толстомордому различить едва уловимый медовой свежести аромат липы и плотный хвойный смолевой настой.

Весь вечер и всю ночь руководство космических сил оттягивалось в клубах нового пара, а утром заявилось к нам в бытовку с взглядом строгим и значительным. Мы только-только успели пустые бутылки ногами под кровати распихать.

Генерал-лейтенант впереди, сзади свита топчется, и мелькает среди шепотков слово «Родина». Дед Васильич подтянулся, десять лет со своих пятидесяти скинул, ну и мы напряглись. Родина у нас не простая, всего от нее ждать можно: лесоповал, передовая, пояса затянуть.

–– Руководством страны поставлена задача: первыми создать в открытом космосе деревянную функционирующую конструкцию, закрепить приоритет страны в книге мировых рекордов! – генерал формулировал, как рубил: по-военному четко и доходчиво. – Задача поручается вашей бригаде. Срок – неделя, подготовка и отлет на орбиту завтра – до восемнадцати ноль-ноль.

От сердца отлегло: такие задачи мы на раз решаем. Сколько президенты о дружбе не твердят, а соревнования великих держав никто не отменял. И, говоря простыми словами, от нас требуется утереть нос америкосам, плюнуть в душу дяде Сэму и вставить перо в зад ихнему Бараку Обаме.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.