Андрей окинул её оценивающим взглядом знатока. Гора знатная, великанша с затяжным спуском до самой речушки, огибающей её узкой блестящей змеей. Лишь голова «Лысой» покрыта пушистыми соснами, одним словом, красота и великолепие.

Принялся нарезать кренделя, то вправо вильнёт, то влево, наслаждаясь звуком «хыщ-хыщ», летящим из-под лыж вместе с брызгами снега. Он бог горнолыжного спуска, звезда фристайла. Так всё ловко и искусно получалось.

На горе показались старшеклассники, прыщавые подростки, с жиденькими усиками юноши и размалёванные девушки. Приволокли длинный оцинкованный лист, оторванную от трубы теплоизоляцию. Оставили жильцов без тепла и горячей воды. Веселуха. Зато подростки при санях, есть на чём с горы кататься. Вшестером взгромождались они на него, садясь друг за другом, мальчик, девочка, мальчик, плотно прижавшись и катились улюлюкая, свистя и прикрикивая «эге-гей». Оттолкнувшись на вершине горы, импровизированные сани становились неуправляемыми, неслись то вправо, то влево, крутились.

Андрей, выполнив очередной невероятный финт, достойный высшей награды, заехал на покрытый наледью пригорок, лишённый снега, не смог остановиться. Лыжи стремительно скользили вниз. Не удержавшись, упал, продолжая скатываться по ледяной глади. Услышал быстро приближающееся улюлюкание. Предпринял отчаянную попытку отскочить. Лист с краями-бритвами пронёсся рядом. Снег окрасился красным. Андрей почувствовал головокружение, пошёл домой. На пороге встретила обрадовавшаяся возвращению мама. Тоже краснощёкая, сияла. Недавно вернулась с работы. Алый цвет синих штанишек и капли, стекающие на паркетный пол, привлекли её внимание. Она ахнула. Позвала отца. Тот завёл сына в туалет и снял штаны с трусами.

– Да, у тебя пол жопы отрезало, – деликатно сообщил он сыну, и потащил в травматологию.

Операция прошла успешно, попу залатали. Всё бы ничего, но врач-штопальщик строго настрого запретил Андрею садиться, можно лишь пребывать в стоячем или лежачем положении. Какать тоже нельзя. Пять дней. Был канун Нового года, стол ломился от любимой еды и вкусняшек. А Андрей, бог горнолыжного спуска, стоял-лежал, лежал-стоял в сторонке.

Немного отвлеклись. Вернёмся к вечеринке. Андрей, студент-раздолбай, с внешностью необтёсанной деревенщины, с переросшими давно не мытыми белобрысыми волосами, свисающими склеенными космами, закрывающими занавесом уши и глаза. Забавно дёргал головой в попытке отбросить волосы назад, которые делали в воздухе причудливый пируэт и занавес вновь закрывался. В дополнение он регулярно трогал нос картошкой, словно там была эрогенная зона. И втягивал со свистом воздух. Он позвал Ивана, закадычного друга, по совместительству однокурсника. Был приглашён и Артём, школьный приятель. Парень с квадратным лицом и раздвоенным подбородком, слегка кучерявый, в глазах девушек не лишённый приятности. Позвали и Колю, парнишку с шестого этажа маленького роста, повсеместно пухлого. Помимо родителей и бабушки, с ним жил небольшой белый пёс, откликающийся на имя Бим. Он научил всю детвору, как определять, когда белый друг хочет пи-пи. Следует взять пальцами за пипиську. Если твёрдый и напряжён, то самое время мчаться к первому дереву. У Андрея тоже был пёс по имени Харэс. Мечтали о немецкой овчарке, ставшей легендарной и столь желанной благодаря фильму «Четыре танкиста и собака». Взяли маленького, похожего на медвежонка щеночка. Вся детвора его обожала. Время шло. И хозяева осознали, что у родовитой мамы-овчарки где-то на стороне случилась интрижка, перешедшая в короткий роман. Из медвежонка вымахал огромный волкодав, вдвое выше положенного на толстых и длинных лапах. Нечего было даже мечтать о выставках и блестящих звенящих медалях. Зато какая мощь. Детвора пищала от восторга. С превеликой щенячьей радостью он таскал прицепленный велосипед или сани с оравой улюлюкающих детей. Никто не решался проверить как Бима, когда Харэс хотел пи-пи. Он сам выводил хозяев на поводке на улицу, когда чувствовал зов природы.

Без женского пола молодёжная вечеринка теряла всякий смысл. Пригласили, и она пришла, соседка с первого этажа, Ирина. Миловидная брюнетка. Одногодка. В шесть лет Андрей играл с ней как-то в доктора. Всё как у взрослых. Она пациент, распростёрта голой на кушетке. Он врач с торчащим инструментом. Как вдруг домой вернулся папа. В армейские сорок пять секунд на одевание Андрюша с легкостью уложился. Не прошло и двадцати секунд, как выскочил в коридор с не застёгнутой ширинкой и перекошенной рубашкой, поскольку пуговицы застёгнуты на две петли выше. Следом вышла Ирина, заправляя юбку в колготки. Отец только усмехнулся, обронив: «М-да. Мужик-то подрастает».

Вечеринка в полном разгаре. Водка намешена с «Юпи» и «Зукко», просто добавь воды. Врубили музон, крутится кассета с попсовой музыкой и хитовыми песнями. Подпевали, не зная слов. Орали. Дергались, танцевали. Трясли всеми частями тела. Артём первым захмелел, начал приставать к Ирине, делая попытки снять джинсы и продемонстрировать своё богатство. Она вызвалась уложить его спать. Уложила. Заперли его в зале, а сами продолжили пляски в соседней, поменьше. Стоял оглушительный гам, какофония, музыка, бьющая из матерчатых колонок по барабанным перепонкам, завывания и крики разгорячённых алкоголем подростков, скачущих на скрипучем паркетном полу. Вдруг раздался звонок в дверь. Все шуганулись. Первая мысль, что приехала милиция, вызванная разъярёнными соседями. Выключили музыку. Примолкли. Настойчивый звонок повторился. Делать нечего, надо открывать. Иначе начнут дверь выламывать. Состроив трезвый вид, подошли к двери. Открыли и оторопели. На пороге в одних носках стоял покачивающийся Артём, которого заперли в комнате.

– Что, суки, не ждали? – прохрипел он.

Пока все веселились, он каким-то чудом благополучно выпал или спрыгнул с балкона третьего этажа и через подъезд вернулся обратно.

Иван Петрович незаменимый сотрудник

Нигилизм. Нигилизм всегда был, есть и будет. Особенно молодёжью всего «старого», полное отрицание, особенно всего советского. После смены собственника в 2003 году на станкостроительный завод «Свердлов», на котором когда-то трудился Иван Петрович, пришло новое руководство, или по-другому, новый прогрессивный менеджмент. Активные, позитивные молодые ребята, возрастом до тридцати. Даже генеральный не пересёк эту отметку, отделяющую человека зрелого от юнца.

Они с энтузиазмом принялись за дело. Бесчисленные командировки, участие в выставках принесли свои плоды. Продажи росли. Руководство и собственник хлопали в ладоши. Ай да, молодцы! Вместе с тем оборудование, годами без капитального ремонта, приходило в упадок. Качество продукции падало, себестоимость росла.

«Стариков» обвиняли, ругали, хаяли. Во всём видели недостатки советской системы, советского ума.

Вращающиеся печи кормили мазутом. Мазутное хозяйство без ремонта сгнило. Отовсюду протекало, капало, лилось. Одним словом, бесхозяйственность. Чтобы мазут тёк по трубам, его следовало нагреть в огромной емкости и подавать по трубе в тепловой «рубашке» вместе с теплопроводом с перегретым паром внутри. Пар подавался из котельной, которая тоже дышала на ладан.

Новый менеджмент решил не заниматься восстановлением мазутного хозяйства, а перейти на печное топливо. Почему? Дешевле. Бойкие снабженцы раздобыли счёт с приемлемой ценой. Кто-то проверил качество? Нет. Котельная была демонтирована, «рубашки» с теплопроводом срезаны, мазутные ёмкости разрезаны и сданы в металлолом. Первые поставки печного топлива показали, что это просто-напросто обмывки пропаренных изнутри железнодорожных цистерн с нефтепродуктами. Содержание воды до пятидесяти процентов. Как оно могло гореть? Да и платить за воду? Сертификатов такое топливо не имело. ГОСТированное печное топливо с ближайшего нефтеперерабатывающего завода стоило как чистый бензин. Вот вам и экономика.

Ремонтный цех, который обеспечивал работоспособность всего оборудования, посчитали затратным. Вывели в отдельную организацию вместе с ценными «стариками» и продали. Теперь стоимость ремонта подскочила в три раза. Приехали.

Не понравилось молодёжи, что на заводе до сих пор крутится, вертится десятитонная шаровая мельница, трофейная, вывезенная из побежденной Германии. Решили её заменить современной, китайской. Но и тут перестарались. Попытались перехитрить китайцев и составили такой договор, что вынудили узкоглазого поставщика сделать поставку без полной оплаты. Обиженные представители китайской народной отправили главный элемент мельницы, станину, с серьёзным дефектом, трещиной. Думать о том, что она выдержит высокую вибрацию даже не стоило. Китайцы проявили упрямство и брак не признали.

А работать надо, производство-то безостановочное. Отправили «старика» запчасти к немецкой мельнице искать. Нашёл, съездил, проверил, с ржавчиной, но будет работать. Установили. И впрямь работает. Осталась вибрация, которая быстро разрушит мельницу. Остановили, вызвали специалистов, таких же молодых и образованных, от сторонней организации со специальным, супер-пупер, оборудованием для определения причины вибрации. Дано заключение. Вызвана бригада другой юной, без советских корней, организации для устранения причины. Работа сделана. Оплачены миллионные счета. Месяц. Вибрация вернулась. Пошли по второму кругу: специалисты для поиска причины вибрации, затем лучшие специалисты выполняют предписания. И вновь выброшенные на ветер миллионы. Вибрация, брошенная молодёжным нигилизмом, бумерангом вернулась. А ведь в советское время работало, через «твою мать», но работало.

Что же делать? Новый менеджмент, технический директор чесали уже не столь буйные головы. Бывший начальник цеха, Андрей Тарасович, знатный алкаш, за то и пострадал, был снят с должности и переведён заместителем директора коммерческого департамента. На совещании предложил позвать Ивана Петровича. Молодым управленцам идея показалась безумной. Но затем согласились. Терять было нечего. Пенсионер пребывал в запое. Привезли с трудом стоящего на шатких ногах. Глаза заплывшие, мутные. Руки трясутся.

– Надо налить ему сто пятьдесят, – предложил Андрей Тарасович.

– Ты что такое предлагаешь? С ума сошёл? – шикнул на него технический директор.

– Он без этого не сможет. Видите, в каком он состоянии?

– Ладно, чёрт с тобой.

Технический директор лично съездил в свой кабинет и привёз литровый нераспечатанный виски, новогодний подарок от благодарных подрядчиков, дважды ремонтировавших ту самую мельницу.

– Подойдёт? – спросил он, вернувшись.

– То, что нужно, – засиял Андрей Тарасович.

Он схватил бутылку. Глаза горели. Тут же из ниоткуда появились три гранённых стакана и через мгновение стояли наполненными до самых краёв.

– Не много ли? – забеспокоился технический директор, – он же сейчас просто упадёт.

– Самый раз, – заверил Андрей Тарасович, – и протянул один Ивану Петровичу.

Трясущаяся рука приняла, и не чокаясь, пенсионер жадно приложился к сосуду. С каждым глотком дрожь утихала, глаза прояснялись, ноги выпрямились, осанка ровная почти строевая.

– Ах, – крякнул Иван Петрович, занюхав рукавом и подставляя стакан для следующей дозы.

Чарка, словно по волшебству, наполнилась.

– Петрович, беда у нас, – заискивающе проговорил Андрей Тарасович, – без тебя никак.

– Вот как?

– Совсем никак, – продолжал бывший коллега, – в шаровой мельнице вибрация. Будь она не ладна. Что только не предпринимали, приборами мерили, бригадами исправляли. А «бр-р-р», окаянная, хоть ты тресни, возвращается.

Второй стакан Иван Петрович уже осушил не столь резво, смакуя, наслаждаясь вкусом и ароматом импортного зелья.

– Уксуса многовато – заключил он.

– Что?

– Говорю, уксуса многовато. Мой желудок такие вещи сразу понимает. Наша беленькая куда приятнее.

– А что про мельницу-то скажешь?

– Мельницу-то?

– Ну да.

Иван Петрович повернулся к агрегату.

– Ну-ка, включи, – пенсионер прищурился.

– Запускай мельницу, – громогласно скомандовал технический директор.

Двигатели загудели, зажужжали. Огромный барабан пришёл в движение. Увесистые стальные шары загремели, размалывая каменный уголь в пыль.

Иван Петрович прислушался, приложив правую руку к уху.

– Добавь оборотов.

– Добавить оборотов, – продублировал команду технический директор.

– Вырубай, – махнул рукой пенсионер и опрокинул в себя остатки алкоголя.

– Стоп-машина, – гаркнул начальник.

Мельница замедлила вращение и через пару минут остановилась.

– Что скажешь, Петрович? – полюбопытствовал Андрей Тарасович.

– Скажу, что третье крепление на передней стойке перетянуто, шестое и восьмое на задней недотянуто. Вибропрокладки вот здесь явно разрушены. Проверьте. А в этом месте рессора между агрегатом и фундаментом из другой партии, более жёсткая.

– Как ты, как Вы, всё это поняли? – технический директор стоял, разинув рот.

Кажется, что цеховая муха залетела внутрь, поползала по зубам, да по нёбу и вылетела, не найдя ничего для себя интересного и примечательного.

– Опыт, – выдохнув, ответил Иван Петрович, – В наше время таких диковинных приборов не было, вся надежда была на это, – и постучал указательным пальцем по лбу.

В течение недели перечисленные пенсионером недостатки были устранены собственными силами. Расходы не превысили десять тысяч рублей. Мельница до сих пор исправно работает без вибраций.

Ещё, помнится, случай был. Новый менеджмент принял решение запустить линию по склейке резиновых изделий. Конечно, не изделие номер один, и даже не два. Но без этой резинки станок нормально фунциклировать тоже не мог. Так вот. На линии поклейки использовался растворитель, много растворителя. А он, как известно, летучий, то есть, хорошо испаряется и улетает в неизвестном направлении. Тут возникало две проблемы. Первая – экономическая. Снабженцы просто не успевали столько растворителя закупить, чтобы он за день-два не успевал полностью испариться. Налили, улетел, налили, улетел. Дорого для завода это стало, накладно. Вторая проблема – экологическая. Местные жители, ощутив в воздухе аромат знакомого по домашнему ремонту вещества, забили тревогу. Какая-то часть, конечно, населения, главным образом, токсикоманы, наркоманы и просто подростки, очень этому событию даже обрадовалась. Слава мигом облетела регион. К забору предприятия начал подтягиваться разношёрстный народ из соседних районов, сёл и даже городов. Особенно активно паломничество наблюдалось с понедельника по пятницу, когда завод работал на полных парах. Тысячи пестрых, всех мастей пилигримов при виде первого сакрального молочного облачка приходили в вибрирующий восторг. С открытыми ртами и жаждущими глазами провожали его. Вещи в руках, шнурки завязаны, широкие юбки задраны. Облачко отклонилось на юг. И вся свара по кустам, цепляя репей, обжигаясь жгущей крапивой, спотыкаясь и падая, несётся вдоль забора на юг. Ветер гульнул на север. И страждущие несутся обратно.

Люди предприимчивые продавали прихожанам воду, чипсы, шоколадки, соорудили по периметру завода восемь отхожих мест. Установили колокол, извещавший часы начала мессы, обеда и окончания службы. Начали курсировать автобусы. Появилась остановка «Благодатная».

Одни сотрудники предприятия учинили саботаж. Мол, травят, караул. Падали в обморок, теряли сознание, катались по полу. Другие, напротив, просились, грудью вперёд, работать смену, а и то и две, без всякой на то защиты. Говорили, что готовы свои жизни положить на выполнение плановых показателей. И, если потребуется, с удовольствием перевыполнят. Выходили рабочие из цеха с видом блаженных, голова на плече, глаза красные, губы растянуты в благословенной улыбке.

Жёны рабочих, не выдержавшие столь частых счастливых лиц мужей, никогда они так не стремились на работу и неохотно возвращались в семью, пожаловались администрации района. Те не смогли отказать, поскольку у самих были жёны, давление шло по всем фронтам. А этому сопротивляться – себе только хуже сделаешь. Вынесли предписание прекратить безобразие, нечего народ рабочий и приезжий саботировать и от семейного сурового быта отвлекать.

Тут-то новый менеджмент давай голову чесать, думу думать, что такое следует предпринять. Вспомнили с помощью «стариков», что ещё в советские времена у цеха были сооружены специальные стальные колонны – огромные пилюли, обвязанные паутиной труб. Внутрь пилюль полагалось засыпать сорбент, активированный уголь, но не тот, который для водки, древесный, а в виде твёрдых мелких колбасок, сотворённых из каменного угля. Задание снабженцам. Разыскали. Купили. Привезли. Пилюли были наполнены. Растворитель теперь, испаряясь, улавливался вытяжками-лопухами и по трубам подавался в пилюли. Активированный уголь жадно ловил его миллионами крошечных ротиков. Месяц никаких облачков, паломники разошлись, остановку с колоколом снесли, продажа воды и чипсов прекратилась, рабочие вновь обрели грустный, понурый вид. Но вот животики угля стали полными, и больше не хотели кушать. Вновь в воздухе потянуло дурманом. Купили свежий уголь. Месяц работы. История повторилась. Экономический вопрос с потерей растворителя остался, к нему ещё добавились несусветные затраты на угольные колбаски. Выгоды никакой, одни убытки. Что же делать? Может, уголь плохой? Обратились с требовательным письмом к производителю. Помогите, спасите, караул. Последовал вопрос: «расскажите поподробнее, что делаете». Описали, вернули ответом. Такого истерического, гомерического смеха давно не слышали довоенные стены завода-производителя угля. «А вы регенерацию не пробовали?» – последовал вопрос, с едва сдерживаемой меж строчками ухмылкой. В ответ: «Нет». Ещё на неделю гогот захлестнул химзавод: «Гы-гы-гы». Вновь письмо: «Спасите, помогите, научите». В ответ: «Высылаем специалиста, ждите». Через два дня на проходной стоял невысокий, крепко сложенный, словно моряк, молодой человек с соломенными волосами.

– Я приглашён.

– Милости просим. Как Вас величать?

– Евгений.

– По фамилии?

– Великий.

Евгений Великий, поигрывая бицепсами, окунул молодых технологов и экологов в теорию. Уголь после насыщения следует подвергнуть регенерации. Для этого подаётся перегретый пар, который выгонит растворитель из миниатюрных телец угля, и его можно будет вновь использовать в производстве. Так решится вопрос экономики и токсикоманов, то есть экологии. Колонны-пилюли следует насыщать и регенерировать поочередно, словно цилиндры четырехтактного мотора. Поняли. Ура! Великого с почестями и помпой проводили домой.

По пыльным с жёлтыми страницами схемам нашли регенерирующую установку. Запустили. Ай, горячая. Результата «йок». Вновь обратились на завод: «Всё сделали, как Вы учили. Не идёт процесс. Помогите! SOS.». Пришёл ответ: «Тут мы не помощники. Ищите тех, кто строил».

Таких уж нет, всё молодёжь, красивые, бодрые, смеются. Андрей Степанович уж пять годов как покоится в земле. Нет стариков. Лишь высеченные из камня лица на заводской аллее тех, кто воевал, кто жизни отдал, кто уходил с завода на войну. Их мрачный лик зимой и летом встречает на утреннюю смену и провожает всех домой. Нет стариков. Лишь воспоминания.

Что делать? Как же быть? Давай искать в архивах, кто есть живой. Погиб, спился, сердечный приступ, инфаркт, инсульт, замерз. Вытянули потрёпанную жизнью карточку. Иван Петрович. Где? Живой? Нашли. Живёт всё там же, на Стахановцев. Послали. Привезли. Морщинистый, почти слепой. С ним сын, уже в годах. Пояснили чего хотят. Притащили схемы, чертежи, книжек пять.

– Без поллитровки не понять, – промолвил старик чуть слышно.

– Что он сказал, где искать? – спросили.

– В магазине, – сын подсказал.

Помчались на машине. Через полчаса на столе пузырь.

– Может быть, потом?

– Сейчас.

Налили. Пригубил. Глаза ожили, засияли.

– Мне нужно лично там бывать.

Вновь в машину усадили и в цех к пилюлям привезли. Иван Петрович осмотрелся, взгляд скользнул вдоль серебряной трубы.

– Где регенератор?

– За углом.

– Тогда туда.

Пошли. Вновь взглядом смерил трассу.

– За этой дверцей вентиль есть. Откройте. А тот, – что наверху, прикройте, не до конца. Оставьте щель с полпальца.

– Так нельзя, – не выдержал механик.

– Выполнять, – скомандовал начальник, – Ты три месяца скакал по этим трубам, ноль эффекта.

Механик подчинился, негодуя.

– Ну, можно запускать, – Иван Петрович улыбнулся.

И запустили. Ура! Регенерация пошла.

Случай в Лысьве

Это история приключилась с Иваном Петровичем в его родной Лысьве. Городок уездный, самобытный. Окружён горбатыми, обрывистыми горами, безбрежными, тягучими реками и нескончаемым, таинственным, триумфально-античным лесом. Хаживали шкодливые бурые медведи, вечно чавкающие кабаны и горбоносые лоси. Имя всему – Пермский край.

Вторым героем презабавного происшествия, с него в общем-то всё и началось, стал старый друг, Захар Карлович. Работающий пенсионер, одногодка. С благородной аграрной фамилией Хрюкин. Обладал необычайно пузатой наружностью, с короткими ручками и ножками и круглым, задранным носом, определенно напоминающий пятак. Производил во время смеха визгливый звук «хрю». Человеком пенсионер в узких кругах считался во всех отношениях приятным и даже компанейским. Приятели, из этого самого круга любили с ним душевно посидеть за рюмкой, бокалом или, чаще всего, гранённым стаканом. Посему считался разносторонним человеком. Почитали за честь поболтать о разных странностях бытия, вспомнить погубленную молодость, перечислить таланты, не сгодившиеся и безжалостно затоптанные в грязь. Поругать нынешнюю никчёмную молодёжь, не уступающую место в автобусе. Особенно, когда штормит после горячительного. Осудить женский пол. В период их бурлящей тестостероном молодости: скромные и недоступные. А сейчас? Выпирающая грудь без лифчика, голый пуп, не прикрывающая срамоту юбка. Раскрашена – родного лица не видать. Тьфу, одним словом. Какие раньше мальчишки были: крепкие, спортивные, подтянутые. Встречного сорванца попроси подтянуться десять раз – легко, отжаться тридцать раз – извольте, сесть на одну ногу «пистолетиком» – проще простого. А нынче, на кого ни глянь либо откормленный боров с руками-сардельками, либо хилый дрыщ. Ни тот, ни другой не то, что подтянуться десять раз, на первом сдохнет.

– Точно сдохнет, помяните моё слово, – говаривал Захар Карлович, подняв указательный палец, – Я в свои шестьдесят три легко отожмусь десяточку и даже не устану. Не веришь? А вот смотри сюда.

Занимал нужную позу на вытянутых руках, яйцевидный выпирающий живот уже лежал на полу. С хрюкающим выдохом опускался на вислую грудь. После чего тужился подняться. Происходило действие по обыкновению измождённо натужно. Лицо багровело, выступали синие пятна. Выражало титаническое напряжение. Казалось, выступившие мышцы физиономии помогали выйти из положения лежа. Изнемогая, ему удавалось-таки преодолеть Земное притяжение и оторвать грудь от пола. Захар Карлович, надрывно пыхтя и поливая пол потом, возглашал:

– И так десять раз.

Непременно поминали в разгорячённой беседе начальника-дурака и в колких деталях дискуссировали, почему именно он удостоился такой чести, быть вспомненным. Доходила очередь и до коллеги, который получал зарплату за так, лишь за то, что прикладывал губы к задним округлостям того самого начальника.

* * *

Работал Захар Карлович в былые времена в чине начальника цеха на местном заводе. Предводительствовал весьма успешно, со стороны выглядело чинно, порядочно, одно загляденье. Станки крутились, шлифовали, строгали – исполняли своё предназначение. Рабочие с превеликим удовольствием шли на работу, выполняли, если потребуется, то и перевыполняли план. Вечером вываливали из проходной с лицами красными и развесёлыми.

Кабинет Захара Карловича просторный, широкий и вытянутый. Благоустроенный на случай надобности или события какого значимого. А таких оказий было предостаточно. В цехе трудилось почти четыреста душ, мужиков и дам. День рождения случался практически каждый день, а то и по два. К этому прибавлялись праздники профессиональные, религиозные, государственные, новогодние, корпоративы, рождение детей, поступления и окончания детского сада, школы, колледжа и университета, выход в отпуск, возвращение из оного, сотни иных радостных поводов. Коллектив дружный. Жили душа в душу, словно семья. По каждому радостному происшествию рабочие стягивались в кабинет начальника, Захара Карловича. После криков «Поздравляем!» или «Гип-гип, Ура!», сотрудники румяные и разгорячённые живой рекой вытекали из кабинета и растекались по своим кабинетам и рабочим местам. Сбегались в полюбившееся помещение для награждений и даже совещаний, пылко обсуждали, упоённо спорили, пламенно доказывали. Завершалось благочестиво, благонравно. Обязательно мирились, братались, уважали друг друга. Захара Карловича за добрый нрав боготворили, почитали, желали долгих лет жизни и процветания.

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3