Бриллианты с царской иконы

– На Гороховую, – буркнул мужчина и быстро забрался в экипаж. – Холодно на улице, хоть и август. Гони быстрее.

– Будет сделано. – Николай надвинул картуз на лоб и сильно хлестнул коня.

Тот чуть не взвился на дыбы, но послушно помчался по улицам не в направлении Гороховой.

Следуя советам Якова, корнет гнал вороного в противоположную сторону. Он удивлялся, почему хорошо одетый пассажир не беспокоился, не выражал удивления, но, обернувшись, увидел, что тот дремлет, прислонившись к стене экипажа.

– Все, приехали, – Савин придержал вороного, когда они оказались на окраине города, – приехали, господин хороший.

Мужчина открыл глаза, поежился, улыбнулся и принялся медленно вылезать из экипажа.

Ступив на землю, он вздрогнул и посмотрел по сторонам, удивленно приподняв брови:

– Куда ты меня привез, мерзавец? Это же… это же не Гороховая.

Савин оскалился, показав тридцать два белых острых зуба.

– Точно так, не Гороховая, уж до нее сами добирайтесь. – Захохотав, он махнул на прощание и погнал на Пантелеевскую.

Дворянин посылал вдогонку проклятия, топал ногами, но Николай ничего не слышал. Такая шутка пришлась ему по душе. Как несчастный доберется домой, его совсем не волновало.

Савин торопился к другу что есть мочи, не жалея взмыленного коня. Ему до смерти хотелось послушать рассказы приятелей. Наверное, у них получилось не хуже, чем у него. То-то они посмеются!

Глава 7

Пригорск, наши дни

Анна Петровна, немного поупиравшись для вида, все же подписала необходимые бумаги, и ночью Горбатов в сопровождении двух оперативников поехал на кладбище.

Свежий холмик быстро разворошили, работники кладбища, поднаторевшие в рытье могил, достали простой гроб и сняли крышку.

Молодую покойницу едва тронуло тление, и в тусклом свете фонарей она выглядела не мертвой, а спящей.

Сергей поймал себя на мысли о том, что она если не Марина Заломова, то, во всяком случае, очень на нее похожа, и кивнул санитарам:

– Забирайте тело.

Пока два дюжих парня аккуратно перекладывали труп на носилки, Сергей представил себе хмурое и недовольное лицо эксперта, который подобного рода тела терпеть не мог.

– Ничего, товарищ Бублик, все взывают к справедливости, – проговорил он, смахнув каплю неожиданного дождя с кончика носа. – Вот и дождик пошел. Не иначе, к удаче.

– Сергей, ты идешь? – Маленький, остриженный наголо оперативник Паша Буков махал ему рукой.

Следователь кивнул:

– Сейчас, ребята.

Он залез на заднее сиденье и уместился рядом с Громовым.

– Ну, что думаешь? – поинтересовался оперативник. – Кто у нас в гробу?

– Спроси что-нибудь полегче, – неохотно отозвался майор и дернул себя за нос. – Могу сказать только одно: труп очень похож на фотографию. Может, Заломова, а может, и нет.

– Руку даю на отсечение, что нет, – встрял Паша. – Если бы это была Заломова, на кой черт кому-то бить нашу свидетельницу? Даже не бить, а пытаться убить, если быть предельно точным. Врач говорил, удар был очень сильным. Девушке повезло, что она выжила.

– Так-то оно так, да только окончательную точку поставит эксперт. – Горбатов постучал по плечу водителя: – Саня, вези на Горького, дом пять. В этом доме Заломова и проживала. Нужно наведаться к ней в гости, чтобы взять образцы ДНК, иначе как будем доказывать, что это она?

– Точно, – отозвался Дима, и машина, свернув в одном из переулков, рванула к центру города.

Глава 8

Санкт-Петербург, 1875 г.

В течение нескольких месяцев ватага дворян под предводительством Якова Хвостова и Николая Савина, который быстро занял главенствующие позиции в этой «шайке», бесчинствовала в городе, никого и ничего не боясь.

Кроме извозчичьей забавы они били фонари камнями, брали в аренду лошадей, а потом дарили их купцам, стучали в окна приличных домов, чтобы вымазать грязью высунувшегося в окно хозяина.

Рапорты о бесчинствах этих лихачей каждый день ложились на стол начальника Третьего отделения, шефа жандармов, генерал-адъютанта Петра Андреевича Шувалова.

Тот, читая донесения, думал, как наказать обнаглевших богатых молодчиков. Со связями их родителей сделать это было чрезвычайно трудно.

Петр Андреевич знал о них абсолютно все, вплоть до мелочей, но лишь одна личность привлекала его – корнет Савин. Этот молодой человек легко входил в доверие, безумно нравился женщинам, обольщал и бросал несчастных, имел привычку не отдавать долги. И при этом все отзывались о нем с восхищением. Может быть, корнет обладал какими-то гипнотическими способностями?

Шувалов в который раз рассматривал его фотографию: обычное русское лицо без особых примет, светлые волосы, усы, – когда в дверь постучали.

– Войдите! – крикнул генерал-адъютант, и в кабинет шагнул один из жандармов.

– Господин генерал, – торжественно произнес он. – Тут письмо для монаршей особы.

Он протянул конверт, пахнувший духами, и Шувалов, взяв письмо, поблагодарил кивком головы.

Опасаясь неприятностей для царской семьи, он давно приказал своим подчиненным всю подозрительную корреспонденцию августейших особ сначала приносить ему – мало ли что!

Дождавшись ухода жандарма, Петр Андреевич аккуратно открыл конверт, достал коротенькую записку, тоже благоухавшую духами, причем дорогими, насколько он мог судить, и начал читать.

Круглый почерк с заметным наклоном вправо, явно женский, и страсть в каждой строчке…

«Дорогой Николя! Я считаю дни до нашей встречи…»

И дальше все в том же духе.

Генерал-адъютант отшвырнул письмо, с презрением взглянув на подпись: «Твоя Фанни».

Он прекрасно знал и адресата, и отправительницу, своей любовью шокировавших царскую семью.

Молодому красивому князю Николаю Константиновичу, с серебряной медалью окончившему Академию Генерального штаба, все прочили блестящее военное будущее. Однако страсть к балам и красивым женщинам его погубила. Он погрузился в вихрь удовольствий, менял красавиц как перчатки – словом, вел себя не как подобает члену монаршей семьи, пустившись во все тяжкие, пока однажды не встретил балерину Фанни Лир.

Весь Петербург бегал за этой женщиной, богатейшие люди были готовы бросить к ее ногам деньги и драгоценности. И она действительно блистала красотой: белокурые локоны, полные губы, зовущие к поцелуям, соблазнительные округлые формы.

Ее воздыхатели говорили: «Вся Фанни – сплошной соблазн».

Балерина заставляла мужчин думать только об одном…

Николая она зацепила окончательно и бесповоротно. Красавец из августейшей семьи покорно терпел ее выходки, впрочем, как и балерина терпела его выкрутасы. Они во многом были похожи, вроде бы такие разные. Она жутко ревновала его к каждой даме, ругала своего «милого мальчика» на чем свет стоит, могла влепить пару пощечин… и тут же изменить.

Он тоже устраивал ей скандалы, попрекал рублем, но потом осыпал деньгами и драгоценностями. Часто после ссоры, пряча в воротник горевшее от пощечин лицо, Николай бежал к цыганам, плясал вместе с ними, а потом уединялся с самой некрасивой и грязной, получая наслаждение не от любви, а от мысли, что изменил своей Фанни. Цыганка просила его остаться, но князь, презрительно швырнув ей пятак, бежал к своей женушке, как он называл балерину, чтобы уткнуться в ее колени и просить прощения. Он не мог прожить без нее и часа.

Мать Николая, Александра Иосифовна, прочила ему в жены высокородных женщин, но влюбленный по уши сын и слышать о них не хотел. Он поклялся жениться только на Фанни и со дня на день собирался настоять на свадьбе.

Нужно ли говорить, что все были в ужасе! По просьбе царской семьи шеф жандармов Шувалов собрал о балерине много интересного.

Фанни Лир – эти звучные имя и фамилия были, конечно, псевдонимом. Женщину звали Хетти Эйли, и она происходила из небогатой семьи. Впрочем, отец, пресвитерианский священник, учил ее скромности, но Хетти, не выдержав его наставлений, порой очень назойливых, сбежала с парнем по фамилии Блекфорд, который умер от пьянства довольно скоро после побега.

Девушка не очень и горевала. Один умер – появился другой, потом третий, четвертый, все они уверяли, что любят красавицу, обещали, что женятся, но… оставляли ее, так и не взяв в жены.

Она перебралась в Европу, где стала выступать в низкоразрядных кабачках под псевдонимом Фанни Лир. Теперь танцовщица подпускала к себе только богатых мужчин, готовых оплатить все ее прихоти. А потом женщина уехала в Россию, приняв предложение какого-то русского богача, однако с ним не осталась. Наверное, потому, что появились новые господа, предлагавшие ей гораздо больше.

Но Николай Романов в конце концов оказался вне конкуренции, увидев красавицу на маскараде и привязавшись к ней.

Все эти сведения сообщил матери цесаревича Петр Андреевич Шувалов, добавив, что, по донесениям доверенных людей, она еще и немецкая шпионка.

Александра Иосифовна была в ужасе. Впервые в их семье назревал скандал. Нужно было срочно что-то решать.

И жена великого князя Константина, ломая руки, умоляла шефа жандармов:

– Ох, прошу вас, господин генерал, придумайте что-нибудь.

Шувалов думал долго, но ничего хорошего на ум не приходило. И вот сегодня, когда он в очередной раз получил донесение о бесчинствах компании, возглавляемой Савиным и Хвостовым, его словно осенило.

Николай Савин, красавец корнет, статный, стройный аферист с пшеничными усами и взглядом, казалось, раздевавшим женщин! Вот кто мог помочь оторвать Фанни от великого князя!

Но по силам ли ему такое сложное задание? Одно дело – измазать грязью лицо хозяина квартиры или отвезти дворянина на другой конец Петербурга, и совсем другое – обольстить женщину, мечтавшую породниться с царской семьей.

Да, безусловно, он излучал обаяние, но во многом проигрывал Николаю Константиновичу. И стоит ли все это затевать? Фанни не слыла глупой, она могла в два счета разгадать замысел Шувалова и пожаловаться Николаю.

Как же поступить? Быть или не быть – как сказал когда-то Гамлет?

Шувалов нервно обмакнул в чернильницу перо и бросил его на бумагу, оставив жирную кляксу. Его всегда считали человеком действия, Александра Иосифовна умоляла помочь. Пусть задуманное не получится, но, во всяком случае, он попробует сделать хоть что-нибудь, чтобы разлучить эту пару и не дать танцовщице опозорить царскую семью.

Решено. Завтра он поговорит с этим Савиным. Возможно, тот оправдает оказанное ему высокое доверие. А если нет… Что ж, придется думать дальше.

Шувалов позвонил в колокольчик, и перед ним предстал его адъютант.

– Отыщите мне господина Николая Савина, – буркнул Петр Андреевич, рассеянно посмотрев на кляксу, – и передайте, что я приказываю ему явиться в наше отделение завтра к девяти часам.

Жандарм щелкнул каблуками и развернулся к двери.

– Да, и передайте ему, что, если он вздумает не явиться, его ждут огромные неприятности, – напутствовал адъютанта Шувалов и усмехнулся. – У нас достаточно сведений, чтобы упрятать этого молодца в тюрьму.

Подчиненный кивнул и скрылся за дверью.

Шувалов скомкал испачканный листок, бросил его в корзину для бумаг и снова открыл папку с донесениями на компанию Хвостова.

Глава 9

Пригорск, наши дни

В квартире Заломовой царил полный порядок. Паркетный пол был чисто вымыт, каждая вещь стояла на своем месте, все сияло и блестело. Видимо, чистоте Марина придавала большое значение и в свободное время проводила за уборкой не один час.

Буков и Громов заметались по двум маленьким комнатам в поисках отпечатков, а Сергей прошел в ванну и взял зубную щетку и расческу с несколькими светлыми волосками, которые хозяйка не вынула перед приступом.

Находки его порадовали. Они вполне годились как образцы для ДНК.

– Чертовщина какая-то. – Он вздрогнул от раскатистого баса Димки, казалось, разорвавшего тишину пополам. – Иди сюда, Горбатов.

– Что случилось? – Встревоженный Сергей вышел из ванной, бережно упаковывая находки в пакетик.

– Да полная чертовщина, – вмешался Буков. – Сережа, ни одного отпечатка, ни одного следа. Все вымыто. – Он посветил фонариком в прихожей. – Кира говорила тебе, что приезжал доктор «Скорой». Но его следов тоже нет. Не сам же он убрал квартиру после своего визита… – растерянно констатировал оперативник и поднял вверх указательный палец. – Ребята, а ведь у нас есть свидетельница – соседка. Давайте наведаемся к ней.

Майор бросил выразительный взгляд на Громова, и тот иронически поклонился:

– Значит, сия задача выпала мне. Что ж, хорошо. – Взяв под воображаемый козырек, он направился к двери и вышел на лестничную клетку, приговаривая: – Знать бы еще, из какой она квартиры. И с какого этажа. Будем надеяться, что дама живет на этой же лестничной клетке. – Он позвонил в квартиру напротив, подумав, что время для визитов, вообще-то, явно неподходящее – за полночь – и вряд ли ему будут рады, если еще и откроют.

Но дверь распахнулась, как будто жильцы ждали его звонка как манны небесной. Из темного коридора ловко выскочила худенькая бабулька с короткой модной стрижкой на подсиненных седых волосах, в старом спортивном костюме. На ее морщинистом маленьком личике был написан неподдельный интерес.

– Вы из полиции? – произнесла она, будто выстрелила. – Да, не отпирайтесь, молодой человек. Только полиция имеет право вскрывать дверь. Хотите узнать о Марине?

Дмитрий вежливо кивнул:

– Если вы мне расскажете…

– Это мой долг, не так ли? – гордо произнесла бабуля и открыла дверь. – Да заходите вы. И проходите вот сюда, в столовую.

Громов направился в чистенькую комнату, которая, наверное, считалась большой и предназначалась для торжественных мероприятий. Половину ее занимал обеденный стол со стульями, а у стены примостился маленький диванчик с черной кожаной обивкой, местами потрескавшейся.

– Присаживайтесь. Чаю будете? – деловито осведомилась женщина.

– Не откажусь, – отозвался Громов, вдруг почувствовавший жажду.

Шутка сказать – с кладбища не пили и не ели.

– Только не спрашивайте, почему я не в постели, – кокетливо улыбнулась бабулька. – Впрочем, может быть, вы меня и поймете. Ночные телевизионные программы – самые интересные. Терпеть не могу всякие шоу… – Она протянула сухую ручку. – Кстати, меня зовут Людмила Борисовна. А вас?

– Можно просто Дмитрий. – Оперативник пожал холодную ладонь.

– Подождите, я принесу вам чай.

Громов устроился поудобнее и закрыл глаза. Он подумал, что старушка будет возиться минут десять-пятнадцать, но ошибся. Людмила Борисовна принесла чай и вазочку с печеньем очень быстро.

– Чайник включила незадолго до вашего прихода, – пояснила она, словно прочитав его мысли. – Люблю, знаете, чаевничать и телевизор смотреть. Печенье вот испекла. Попробуйте, домашнее, на сметане, во рту тает.

Дмитрий не заставил себя упрашивать. Бабушка смотрела на него с любовью, будто на своего внука, который в кои-то веки решил ее навестить.

– Не представляете, как я рада гостям. – Людмила Борисовна улыбнулась. – Я ведь одна живу, и давно. Муж умер пять лет назад, сын с невесткой в Архангельске, там и внучата. Конечно, радуют меня приездами, но это бывает раз в год. А вы, молодой человек, меня о Мариночке хотели спросить?

– Точно, – отозвался Дмитрий с набитым ртом. – Расскажите все, что вы о ней знаете. Она, насколько мне известно, не так давно получила эту квартиру. И вспомните, пожалуйста, день ее смерти.

Бабушка с готовностью тряхнула головой:

– Отчего ж не рассказать? Конечно, расскажу. Мариночка-покойница любила со мной почаевничать – тоже одна как перст. Только в отличие от меня на всей земле. Говорила бедняжка, что мать от нее отказалась и она всю жизнь в детдоме. А у нас знаете как к детдомовским относятся? Ставят на них крест: мол, все равно ничего путного из такого ребенка не выйдет. И решила Мариночка этот стереотип разрушить – в школе отличницей была, а потом в институт поступила, диплом археолога получила. Молодчинка, жаль, что ушла так рано. – Людмила Борисовна вздохнула и печально посмотрела на оперативника. – Сердечко у нее последнее время прихватывало, только никого она не слушала, самолечением занималась. А перед смертью сильно ее прихватило, видать. Меня почему-то не позвала, наверное, постеснялась, в «Скорую» позвонила. Я к двери подошла, когда на лестнице шум услышала. Вижу – врач в квартиру Марины заходит. Ну я на лестничную клетку вышла. Думаю, может, Мариночке что понадобится? Минут пятнадцать стояла. А вечер холодный был, дождь шел. Я замерзла, а врач все не выходит. Я тогда в квартиру и позвонила. Доктор тот мне дверь и открыл.

«Как Мариночка? – спрашиваю. – Я ее соседка».

А он мне и отвечает:

«Умерла ваша соседка. Почему нас так поздно вызвала?»

У меня самой сердце прихватило.

«Как умерла?» – говорю и за стену держусь, чтобы не упасть. А доктор буркнул так жестко:

«Умерла – и все. Сердце остановилось. Родственники у нее есть? Надо бы сообщить».

«Да одна она, – я еле произнесла: так голова кружилась. – Наверное, надо на работу позвонить. Они похоронами займутся».

Он ничего не ответил. А вскоре и санитары поднялись, положили тело в черный мешок – и на носилки. Как они на работу позвонили – это мне неведомо. Только на следующий день ее подруга Кира прибежала. Так же, как вы, меня спрашивала. Вот такие дела, молодой человек.

Дмитрий почесал бритый затылок:

– Говорите, сердце побаливало, но «Скорую» она только в день смерти вызвала?

Старушка сморщилась, будто вспоминая, и рубанула рукой воздух.

– Запамятовала я, милок. Вызывала она «Скорую», точно. Видела я, как доктор к ней однажды поднимался.

– Тот же? – поинтересовался Громов, прихлебывая чай.

– Почему тот же? – удивилась Людмила Борисовна и вдруг хлопнула в ладоши, да так громко, что оперативник чуть не подпрыгнул. – Впрочем, может быть. Со спины похож. А лица его я в первый раз не видела. Вот и все, что я знаю.

Громов допил чай, доел печенье, довольно крякнул и приветливо посмотрел на бабушку:

– Вы не представляете, как нам помогли. Огромное спасибо.

Он пожал старушке руку.

Людмила Борисовна проводила его до прихожей.

– Будете в этом районе – заходите, – предложила она на прощание. – Просто так. Или не просто. Может, я еще что-нибудь вспомню.

– Обязательно. – Дмитрий обаятельно улыбнулся и вернулся в квартиру Марины.

Горбатов и Буков сидели за столом и что-то записывали.

– Ну наконец, – фыркнул следователь. – Мы уже думали, ты не вернешься. Приворожила старушка.

– Чаек у нее неплохой, крепкий, – согласился Дима и хихикнул. – Да и печенье вкусное. Домашнее, между прочим. А у меня, кстати, жены нет, мне некому печь. Подумал: хоть у свидетельницы отведу душу.

– Ладно, – усмехнулся его приятель Павел, который женился очень рано, в восемнадцать лет, и пока еще не пожалел об этом, наверное, потому, что до сих пор благоговел перед супругой – как когда-то в школе (они учились в одном классе). – Ближе к делу.

– Ну и узнал кое-что интересное. – Дима посерьезнел и рассказал коллегам о том, что удалось узнать у Людмилы Борисовны.

Горбатов задумался:

– По всему выходит, девушка планировала свой, так сказать, уход на тот свет, – глубокомысленно заметил он. – Сами посудите: сердце никогда не болело, а примерно за месяц до смерти начала на него жаловаться, но к врачам не ходила. Один раз, правда, вызвала «Скорую помощь» – и совпадение: приехал тот же врач, который потом констатировал ее смерть. Возникает вопрос: ее ли ДНК на расческе и зубной щетке? Мне кажется, их нарочно подложили для нас. Судя по чистоте в квартире, покойная была очень аккуратной, а тут волосы на расческе. Конечно, можно найти этому объяснение, но стоит ли? Меня больше волнует, где взять ДНК настоящей Марины Заломовой.

– Скорее всего у этой Киры, когда она придет в себя, – подал голос всегда рассудительный Буков и вытащил толстую книгу из шкафа. – Глядите, ребята, опять про Савина. Пожалуй, единственное, чего в этой квартире хоть отбавляй, – книги и статьи об этом мошеннике.

– Если не ошибаюсь, Марина работала в усадьбе, принадлежавшей его семье, – произнес Дмитрий. – Сережа, тебе вроде Кира об этом рассказывала. Я читал в газетах, что в Пригорске хотят отремонтировать усадьбу и сделать музей. Наш мэр даже дает деньги.

– Точно, – кивнул Сергей и с тяжелым вздохом поднялся со стула. – Ребята, поехали в отдел. Хочу заглянуть к нашему Бублику, может, он кое-что интересное накопал.

– Вряд ли, – с сомнением сказал Дмитрий и взглянул на наручные часы – предмет его гордости (он приобрел их по какой-то акции всего за две тысячи рублей и постоянно уверял, что они точная копия швейцарских). – Горбатов, ты на время хоть иногда смотришь? Три часа, как-никак. Тебе судить, утро это или еще ночь, но я сомневаюсь, что Бублик дожидается нас в морге.

Сергей поднял глаза к потолку и, рассматривая трещинку, которая, как паутинка, расползалась от простенького светильника, подумал, что жена снова будет недовольна. Вчера приехала теща, которую он не смог встретить, чтобы довезти до дома ее многочисленные сумки.

Конечно, об этом было сказано Маше и – Горбатов был в этом уверен – снова проведена параллель между ним и давним ухажером жены, нынешним директором супермаркета, разумеется, не в его пользу.

По словам тещи, он во всем проигрывал Эдику – так звали пресловутого директора.

Однажды Сергей в сердцах буркнул, что обязательно с ним познакомится, как только Эдика арестуют, но теща, тучная, страдавшая одышкой, чуть не накинулась на него с кулаками. Пришлось отступить. Он ушел в свою комнату и лег на кровать.

Маша, как всегда, соблюдала нейтралитет и правильно делала: возражать матери было бесполезно.

Вот почему Сергей и не торопился домой. Сегодня, нет, уже вчера, его дома, можно сказать, не было. Позавтракал ни свет ни заря – и на работу. И возвратится за полночь. Вряд ли теща выйдет его встречать.

– Ладно, по домам. – Горбатов сморщился, подумав, сколько информации о нем теща могла выдать жене в его отсутствие. – Завтра продолжим.

Они спустились к машине, и водитель, уже прикорнувший на переднем сиденье, с неудовольствием включил зажигание и погнал автомобиль по безлюдным улочкам Пригорска.

Глава 10

Санкт-Петербург, 1875 г.

Савин не стал испытывать терпение генерал-адъютанта и явился ровно к девяти часам, как и просил Петр Андреевич.

Оказавшись в кабинете начальника жандармов, он вытянулся в струнку, как это делали все подчиненные Шувалова, и его круглое лицо с пшеничными усами приняло скромное выражение – этакий мальчик-паинька.

Однако умудренного опытом генерал-адъютанта было сложно провести.

– Николай Герасимович Савин? – поинтересовался он, глядя сорванцу прямо в глаза.

– Так точно, господин генерал, – отрапортовал корнет, продолжая тянуться макушкой к потолку. – Прибыл по вашему приказанию.

– Мне нужно с вами поговорить. – Шувалов неожиданно для Николая указал ему на стул: – Садитесь.

На лице Савина отразилось изумление. Ему показалось, что он ослышался. Разве генерал пригласил его не за тем, чтобы сообщить о наказании? Или его довольно любезный тон ничего не значил?

– Садитесь, – повторил Петр Андреевич уже громче. – Догадываетесь, зачем я вас пригласил?

– Честно говоря, я боюсь… – начал корнет, но Шувалов перебил его:

– Боитесь? Что ж, очень хорошо. А я, признаться, решил, что вы никого и ничего не боитесь. – Он придвинул к Николаю распухшую папку. – Знаете, что здесь?

Савин покраснел. Значит, он не ошибся – речь пойдет о наказании.

– Вижу, знаете. – Генерал постучал пальцем по картонной обложке. – И все равно я повторю: здесь донесения о ваших, так сказать, проказах, корнет. Вы с юнкером Хвостовым совсем потеряли совесть, если когда-то она у вас была. И я бы мог наказать вас, ваши проделки тянут на судебное разбирательство.

Николай открыл рот, но шеф жандармов сделал знак замолчать.

– Ради вашего папеньки я хочу дать вам шанс, – продолжал он. – Если вы оправдаете мое доверие, можете рассчитывать на снисхождение.

Савин вскочил и щелкнул каблуками:

– Что прикажете сделать, господин генерал?