СВС (Синдром Внезапной Смерти)

Мама задумалась, соображая как ответить, и Татьяна решила ей помочь.

– Из старой школы или из новой?

– Из старой нет, она оборвала все связи, да там и не было особенно никого, кроме Марины, ну то есть той девочки в которую она была влюблена. В новой школе, конечно, появились знакомые, но особого сближения не было.

– О каких-то новых друзьях, с кем у неё были хорошие отношения, вы ничего не знаете?

– Нет

– Ей звонил кто-нибудь?

– Кто-то звонил, но я, простите, не сильно напрягала её с родительским контролем, боялась испортить наладившиеся отношения, а сама она не рассказывала.

– Её телефон у вас?

– Да, как и все её вещи, лежит в её комнате.

– Я могу посмотреть её комнату?

– Конечно.

Мы прошли по небольшому коридорчику в комнату дочери…

Обычная комната, раскладывающийся диван, стеллаж, шкаф, телевизор, письменный стол, на нём компьютер. Всё лежит так, как будто она только что ушла в школу, даже вещи, что она переодевала небрежно лежат на диване.

– Я не могу себя заставить что-то убрать здесь или изменить, такое чувство, что если я это сделаю, то признаю, что её уже нет. – Она потёрла лоб. – Боже мой, что я такое говорю?

– У неё не появлялись какие-нибудь новые вещи, подарки?

– Нет, вроде. Отец раньше, всё время ей что-то покупал, но последнее время они не встречались, а то что он передавал через меня она не брала. Я даже коробку специальную завела, для таких вещей.

– У Вероники не было дневника?

– Нет, не было, это точно, потому что здесь, я просмотрела каждую бумажку.

– А в компьютере могли быть какие-то записи, вы смотрели?

– Я не умею им особо пользоваться…

– Могу я включить?

– Да.

Татьяна нажала кнопку, и стала ждать загрузку. На экране появилось окошко с предложением ввести пароль.

– Не знаете её пароль?

– Нет.

– Мне нужно его забрать и телефон тоже.

– Хорошо, только зачем? Или это могла быть не случайная смерть?

– Не могу ничего сказать сейчас, дело находится на доследственной проверке, но если честно, то меня лично, внезапная смерть здорового человека, всегда настораживает…

Через неделю квартира Танич

Татьяна сидела за письменным столом, на котором громоздились распечатки электронной почты и телефонных разговоров погибших девушек, несколько диктофонов с показаниями свидетелей, семейными фотографиями и прочими материалами, назначение которых сходу и не понять. Она перемотала, и ещё раз включила запись на диктофоне с надписью «Ардова Ольга Михайловна 1983 года рождения – 24 года».

– Когда вы почувствовали интерес к себе со стороны Ольги?

– Ещё в школе… Это было девять лет назад. Я к ним в выпускной класс попала, на замену их заболевшей преподавательницы математики. Ольга с математикой не дружила, и для поступления в ВУЗ она ей была не нужна, но она зачем-то стала оставаться на дополнительные занятия, ничего особенно не делая. На мои вопросы зачем ей это, отводила глаза и краснела. В том, что ученики влюбляются в учителей, нет ничего необычного, и такие истории бывают, почти, у всех преподавателей. Были такие случаи и у меня, но интерес ученицы ко мне, был, конечно, впервые.

– И как вы отреагировали?

– Так, как в таких случаях и нужно реагировать – делаешь вид, что ничего не замечаешь и не понимаешь. Она, слава богу, тоже не предпринимала каких-то действий, для сближения. Так что тогда, это рассосалось само собой, с окончанием школы.

– А как вы встретились снова?

– Случайно на улице, она разговаривала с моей дочерью возле дома, а я как раз шла к ним в гости.

– Вы с дочерью отдельно живёте?

– Да, отдельно.

– Встретились и что дальше?

– Дальше… – Она, на несколько секунд погрузилась в воспоминания, потом посмотрела на Татьяну, и спросила. – А какое отношение это может иметь к её смерти?

Первый шок от информации, что смерть её бывшей ученицы могла быть не случайной, прошёл, и она решила прояснить ситуацию – в качестве кого она отвечает на вопросы, и нужно ли ей это делать. Татьяна прекрасно видела, что сейчас происходит в голове и, главное, в душе этой интересной женщины и знала, что нужно сделать, чтобы она не испугалась, и не закрылась.

– Этого никто не знает. Ваша бывшая ученица Ольга Ардова, скорее всего, стала жертвой серийного убийцы, и единственная возможность добраться до него, это выяснить все детали её жизни буквально по минутам. Может быть, она упоминала о каком-то новом знакомстве, или вы случайно видели её с кем-то. Заранее сказать, какая деталь может вывести нас на след убийцы, невозможно, и поэтому нас интересует всё.

– Но мы не так много общались. Так встретились пару раз… после чего всё прекратилось и больше я её не видела.

– Когда вы видели её последний раз?

– Где-то за месяц полтора до её смерти.

– Как это произошло?

– Мы, опять случайно, встретились на улице. Поздоровались, она хорошо выглядела.

– Что это значит?

– Не знаю, как объяснить, когда у человека всё хорошо, то появляется какая-то независимость от окружающих что ли… уверенность, ну что-то в этом духе. Мы с ней не очень хорошо расстались… – Она опять замолчала, вспоминая те события, и Татьяна решила слегка подтолкнуть.

– У вас с нею был секс? – Вопрос попал в очень больное место, женщина вздрогнула, и покраснела.

– Я должна отвечать?

– Нет, не должны, но вы уже ответили, я вижу, что был. И что случилось после?

– Ничего, не случилось. Я ничего не почувствовала. Да, надо признать, что наш флирт был мне интересен, тем более что с мужем уже лет десять, как всё угасло. Он целыми днями валяется на диване, и рассказывает, что все вокруг дураки и воры. Путин, Тимченко, кооператив Озеро, все его бедного обобрали, а он честный и несчастный… – Она поймала на себе взгляд Татьяны, и осеклась. – Что? Почему вы так смотрите?

– Потому что сейчас вы говорите правду, а минуту назад про расставание с Ольгой – нет.

Учительница опять покраснела.

– Расскажите мне, что случилось между вами тогда и, что потом при встрече.

– Между нами… – Она глубоко вздохнула, и решилась. – Тогда в школе, интерес ко мне со стороны Ольги прошёл незаметно, ну было и было. А вот второй раз, при встрече, точно пробежала искра… Она посмотрела на меня таким взглядом, что я сразу лет пять скинула. У меня всегда бывали интрижки и даже влюблённости, но возраст есть возраст и последнее время рутина стала брать своё. Я перестала нравиться себе в зеркале, стала стесняться одевать что-то яркое. Да и для кого было это делать? Для мужа, на диване? Смешно, а тут такая экзотика… И всё как-то само подворачивалось, мы всё время стали встречаться, то в магазине, то в гостях у каких-то общих знакомых. Наконец подвернулся случай остаться наедине, Оля проявила инициативу, а я дала себя уговорить. Всё было умопомрачительно хорошо, но. Но… Но к сожалению, это перестало быть флиртом. Оля готова была на всё, и всего требовала от меня. А я нет. ТАК изменить свою жизнь я была не готова… Как представила себе, что в школе станет известно о ТАКИХ моих отношениях, хоть и с бывшей, но ученицей… В общем, был тяжёлый разговор, после чего всё закончилось.

– И как вы снова встретились?

– В магазине. Я её не видела, а если бы увидела, то постаралась бы избежать встречи… А тут, я перекладывала покупки в пакеты, и она откуда-то вынырнула. И всё было так, словно между нами и не было ничего до этого. Она мне как в школе – Валентина Петровна, как я рада… Как дела… Но вопросы были дежурными и тон тоже. Мне, даже, стало слегка обидно, я себе накручивала что-то. Что она там страдает… Я что-то промекала и она, кивнув кому-то, убежала.

– Кому не заметили?

– Нет, я специально не смотрела никуда по сторонам, схватила пакеты и домой…

Татьяна выключила диктофон, и записала на листочек с колоночками, в колонку «Общее» – разрыв с любимым человеком за месяц до смерти…

Хельсинки. Воронина.

Хельсинки встретил Любу прохладной, солнечной погодой. – «Хорошо, что надела тёплую куртку». – Она сориентировалась на местности, и пошла к трамвайчику, с удовольствием чувствуя, как распрямляется тело после восьми часов проведённых в автобусе. – «А может пешком прогуляться? Нет, устала. Сколько там остановок-то, десять что ли?» – Она достала бумажку с маршрутом до своей гостиницы. – «Восемь, это далеко – поеду на трамвае»

Через двадцать минут она вошла в холл отеля, а ещё через пять поднялась в свой номер на пятом этаже. Номер оказался маленьким, но очень удобным, функциональным и смешным. В нём всё было, но только маленькое: Маленькая прихожая с вешалкой, и маленький санузел, в котором, одновременно можно было сидеть на унитазе, принимать душ и чистить зубы, глядя в маленькое зеркало. В комнатке, расположенной между санузлом и прихожей удобно поместились кровать и маленький столик с микроволновкой, а на стене, плоский небольшой телевизор. Зато украшением номера было, конечно же окно, слава богу большое, выходившее прямо в парк. Она разложила нехитрые вещи, приняла душ и, почувствовав себя отдохнувшей, решила прогуляться по городу, и заодно

найти аукционный дом

HELANDER, чтобы завтра не дёргаться.

Но ещё больше ей хотелось

подумать о том, зачем она здесь. Всю дорогу в автобусе, она искала объяснение этому своему желанию и ответы, вроде бы, простые и понятные, были на поверхности – что она чего-то там хочет посмотреть, убедиться… Но всё это было не убедительно. Не за этим она сюда ехала.

А вот зачем? Может быть, права была Марина, и не нужно было этого делать? Ну, увидишь свою картинку, ну увидишь, кто её купит. Ну и что? – Спрашивала она себя и тут же, сама себе отвечала. – Как, ну и что? Как минимум это интересно – самой посмотреть спрос на свою картину. Разве тебя не греет, что твой уровень не ниже лучших художников? Вот интересно если за мой рисунок с подписью Саврасова, люди готовы платить хорошие деньги, готовы ли они платить, хоть сколько-нибудь без такой подписи? И кстати, откуда взялась подпись? Её ведь кто-то поставил? Неужели Семён Яковлевич? Ну а кто ещё? Или у Светланы есть ещё специалисты? Наверняка есть, и я одна из них. А ещё интереснее, как ОНА отреагирует, когда я скажу ей, что знаю, что она делает с моими рисунками? А что она делает с ними такого? Ну, выставляет их на аукционы. И что? То, что кто-то там воспринимает их, за оригиналы Саврасова, и покупает втридорога, так это его проблемы, а не её. Так? Нет не так. Если бы их без подписи покупали, то тогда сами дураки. А раз есть подпись, то есть и фальшивка. Получается я соучастница фальсификаторов? И в случае чего я вообще могу оказаться крайней. Как я докажу, что не я рисовала подписи? А как они докажут, что это мои рисунки? Ну и что, что я умею так рисовать? Мало ли кто их нарисовал, может быть Семён Яковлевич. А с другой стороны, было бы приятно, чтобы все узнали, что это мои рисунки продавались коллекционерам за большие деньги. Что я не хуже Саврасова. Что я художник с большой буквы. А может быть всем плевать на качество рисунков? Им только подпись и нужна. Убери подпись, никто и не посмотрит на них. Так что же на самом деле собирают коллекционеры? Бумажки с подписями? А что на этих бумажках не важно? Получается так. Тогда получается, что весь рынок живописи это сплошная туфта? Никого не волнует сама картина, хорошая она или плохая, важно чтобы имя было громким. Так и слышу эти разговоры: – У меня висит Кандинский. О-о-о круто, а у меня Пикассо. О-о-о ещё круче. – А что тут сложного? Нафигачил перекошенных людей – вот тебе и Пикассо. Наляпал пятен – вот тебе и Кандинский. Где здесь умение, техника? То ли дело старые мастера: Рафаэль, Боттичелли, глаз не оторвать, как красиво и сложно сделано. Получается Светлана молодец? Раз людям всё равно, что покупать и они готовы платить за бумажки с подписями, то так им и надо. Хотите подписи – получайте. Не бедных же она обманывает. Они сами-то, где деньги взяли? Заработали честным трудом? Всю жизнь копили копеечка к копеечке? Как же, копили они… – наворовали, сволочи, кто где – кто в бюджет лапу запустил, а кто в недра страны. Нахапали…, и теперь, видишь ли, решили окультуриться. Мерсами да цепями уже не модно меряться, золотыми унитазами тоже никого не удивишь, а выпендриться хочется. Вот и кинулись Айвазовских на стены вешать. То, что на одних жуликов тут же нашлись другие, ушлые люди и стали впаривать

им фальшаки, так и правильно делают – классический вариант, когда вор у вора дубинку украл…

Значит Света молодец? Конечно молодец, а ещё красавица и умница. Если бы она сказала мне, для чего ей нужны эти рисунки, то что? Я отказалась бы и не стала делать? Ещё как стала бы… Так почему же она не сказала? Ответ простой – потому что не доверяет. Почему? Неужели она не видит, как я к ней отношусь?

За этими размышлениями она подошла к большому современному комплексу офисных зданий. – «Очень удачно получилось

c

отелем, минут десять шла, не больше. – Люба огляделась, и сверилась со своей бумажкой. – Судя, по адресу это здесь. Правильно, что пришла сегодня, тут ещё придётся походить, чтобы найти их». Она миновала шлагбаум и калитку, и оказалась в большом внутреннем дворе, ещё раз осмотрелась и заметила, на одном из строений вывеску с названием аукциона. Здание было очень стильным и современным, кубической чёрно-белой формы. Перед стеклянным входом, красивым рядочком, выстроились маленькие кипарисики. Ничего себе… Она с изумлением смотрела на дом. – «Ну а что ты ожидала, дворец с колоннами? Средневековый замок? Да, именно так я и ожидала, ведь аукцион это что-то традиционно-консервативное, подёрнутое благородной стариной. А тут ровно наоборот, ну ладно, посмотрим, что там внутри…». Она, с опаской, вошла в здание, почему-то ожидая, каких-то препятствий, но их там не было. На входе, в небольшом холе, размещалась стойка ресепшн, за которой сидели две молоденькие девушки в подобии униформы. На Любу они не обратили никакого внимания, продолжая щебетать друг с другом на своём смешном языке, попутно отвечая на телефонные звонки, легко переходя, с финского на английский. Люба растерялась. – И что делать? Куда идти? Нужно им сказать, зачем я здесь, что я хочу посмотреть лоты предстоящих торгов? И как к ним обращаться, по-русски или по-английски?

Сколько бы она так стояла, неизвестно, но вслед за ней пришла следующая группа посетителей, которая состояла их четверых, мужчин: Один из них был образцово-профессорского вида, в очень преклонном возрасте, невысокого роста, и совсем седой. Второй лет тридцати-сорока с неприятно бегающими, цепкими глазками, и кривовато-надменной ухмылочкой, которая, впрочем, не распространялась на профессора, его он очень уважительно поддерживал под руку, не доверяя этого, двум другим своим спутникам

. И правильно. – Подумала Люба, рассматривая их. – С такими рожами, им не то, что профессора, им

и три рубля-то в руки давать нельзя, просто бандиты какие-то, хоть картину с них пиши. Оба поперёк себя шире, с квадратными лысыми черепами и свёрнутыми боксёрскими носами. Люба, невольно, прижалась к стене, когда они проходили мимо. Профессор и его спутник, по свойски, миновали стойку с девушками, и стали подниматься по лестнице на второй этаж, а боксёры остались внизу, причём один из них бесцеремонно и громко, обратился к своему напарнику по-русски: – О какие цыпочки тут. Сейчас организуем себе досуг на вечер. Учись. – добавил он ему, и сильно наморщив, лоб, от чего немного распрямились складки на загривке, неожиданно для своего напарника, перешёл на финский язык, обращаясь к девушкам: -

Hei

kaunottaret

(здравствуйте красавицы).

M

itä teet

tänä iltana

?

(что вы делаете сегодня вечером?)

В его исполнении стилизация, под финский с протяжными гласными и твёрдыми согласными выглядела очень пародийно. Язык, не привыкший к сложным движениям, явно отказывался гнуться и произносить подобные звуки, поэтому «боксёру» приходилось всем телом помогать ему, как иногда делают сильно заикающиеся люди.

Воронина не поняла ни слова, но язык тела, а точнее туловища, был достаточно красноречив – боксёр делал девушкам какое-то непристойное предложение. – «Какая мерзость – Ей стало стыдно за соотечественников: – Что за хамство, так вести себя?» – Она захотела помочь девушкам, и как-то урезонить земляков, но, неожиданно, увидела, что помощь им не нужна. Девушки ничуть не испугались, и, даже, не смутились в этой ситуации. Одна из них на нормальном русском языке, с небольшим приятным акцентом, ответила незадачливому ухажеру:

– Если вы пришли ознакомиться с лоттами торгов, то выставка наа верху, и вам нужно подняться по эттой лесТнице. – Не поворачивая головы, она показала указательным пальцем в сторону от себя на широкую лестницу сбоку от их стойки. – Если за чем-то другиимм, то я сейчас вЫзову охрану и они покажут Вам, где находится вЫход. – При этом она нисколько не боялась здоровяка, и говорила снисходительно брезгливо. – «Круто, молодец какая – восхитилась Воронина. – Жаль я так не умею…».

С лестницы послышался окрик спутника боксёров с бегающими глазками. – Хватит валять дурака, ждите лучше на улице.

– Я ничего такого не сказал им, подумаешь цацы…

– Тихо ты. – Засипел в полголоса второй боксёр. – Они же понимают по-русски…

– Да ни хрена они не понимают. – Огрызнулся а ответ первый, но голос убавил.

– На улицу… – раздалось сверху.

Боксёры недовольно пошли на улицу, а Люба с облегчением и даже, некоторым удовлетворением, прошмыгнула мимо них на лестницу, и, тоже, поднялась на второй этаж. Там её встретил достаточно большой зал, сплошь заставленный и увешанный старинными вещами. – Ну это же совсем другое дело. – облегчённо выдохнула она. – Вот это я понимаю аукционный дом. – Люба с интересом стала бродить в узких проходиках между стеклянными витринками, наслаждаясь атмосферой антиквариата. Немного пообвыкнув, и налюбовавшись на старинные вилки, подстаканники и прочие брошки с иконками, она стала высматривать, где бы мог находиться её рисунок. Повертев головой, она увидела, что картины развешаны по стенам этого выставочного зала, а так же, на стенах небольшого коридорчика, ведущего во второй зал поменьше, где располагались стулья и стойка аукционера. – Там-то наверное, и будут проводиться торги. – Она стала искать рисунок, медленно двигаясь вдоль ближайшей стены, наконец, заметила номерочки возле каждой картины и сообразила, что они размещены более ли менее по порядку и, скорее всего, в соответствии с каталогом. – А где его взять? Наверное, это они лежали стопочками при входе. – Она вернулась и нашла нужный ей каталог, потом полистав его, нашла своего Саврасова, он шёл под номером 153, и пошла к своей цели, уже строго по номерам. – А вот и он. – Она увидела рисунок и, воровато оглянувшись по сторонам, стала, почему-то осторожно, подходить к нему. – Да это он. – Люба остановилась напротив, рассматривая свою работу, и подмечая изменения в нём. Во первых он стал солиднее, бумага приобрела правильную ветхость. Во вторых обзавёлся подписью. В третьих старинной рамой…

Всё это время она не забывала посматривать по сторонам, и вовремя заметила, что к ней кто-то подходит. Это оказалась та самая парочка снизу, седой профессор и неприятный тип с бегающими глазками. Они, так же как и она, искали что-то, всё время сверяясь с каталогом. – Вот не везуха, как они мне надоели. – Она решила было не обращать на них внимания, но потом, вдруг что-то толкнуло её отойти от своей работы, и встать за ближайшей витринк

ой, так чтобы её не было видно. – Зачем я это делаю? – Подумала она,

но внутренний голос подсказывал ей, что парочка, тоже, ищет её рисунок и лучше ей не светиться перед ними.

Так и оказалось, дойдя до рисунка, они тоже остановились и стали рассматривать его. Причём, профессор смотрел, только на рисунок, а неприятный тип всё время крутил головой поворачиваясь, то к профессору, то к картине. И, очевидно, что реакция профессора интересовала его гораздо больше чем изображение.

– Недурно, весьма недурно. – Как бы под нос себе пробубнил профессор, и, поворачиваясь к неприятному типу, добавил. – Мне нравится, но давайте для верности посмотрим поближе. Да и оборот бы посмотреть не помешало. Позовите кого-нибудь из персонала, пусть нам снимут и покажут поближе этот рисунок.

Его спутник обернулся в поиске сотрудников аукциона и, увидев кого-то, подозвал к себе.

– Слушаю вас.

– Мы хотим посмотреть поближе этот рисунок. – И он указал пальцем на Любиного Саврасова.

Та стояла в нескольких шагах за витринкой в полуобморочном состоянии, впитывая каждое слово, каждый жест и даже взгляд этой странной парочки. – А вдруг они увидят что-то, вдруг поймут, что это подделка? Что тогда будет? – От нервного напряжения она сильно прикусила губу и не замечала этого.

Тем временем, служащий снял рисунок и положил его на низенькую витрину рядом со стеной на освещённое место. Профессор достал огромное увеличительное стекло, и низко нагнувшись, стал рассматривать рисунок сантиметр за сантиметром. Затем отдельно остановился на подписи и так долго смотрел на неё, что Воронина решила. – Всё, заметил что-то. Сейчас заявит, что это не настоящая подпись и начнётся скандал. – Но вместо этого, профессор распрямился и уверенно заявил своему спутнику.

– Подпись настоящая, никаких сомнений, именно так он и подписывал в то время – только фамилия, без первой буквы имени «А». Так что оборот можно не смотреть. – Он перевернул картину. – Тем более он очень хорошо заклеен, и вряд ли они станут делать это. Но я уверен в авторстве и если вы его купите, и принесёте ко мне, я напишу положительную экспертизу.

Неприятный тип тут же достал телефон и кому-то позвонил, причём его поза, сама собой, приняла подобострасно-подхалимское положение. – Тьфу, гадость какая… Кто же там такой, крутой, на другом конце связи? – Не успела подумать Люба, а неприятный тип уже лебезил противным голосом:

– Александр Сергеевич, это Жорик. Да, мы посмотрели и Иван Палыч, подтверждает. – Он оглянулся на профессора и тот в подтверждение, как будто его мог видеть влиятельный собеседник, несколько раз уверенно кивнул. – Да, он уверен на сто процентов. Понял-понял, да, я остаюсь. До какой суммы идти завтра? – Он услышал ответ, но переспросил для верности, как бы, не доверяя себе, что правильно расслышал. – Что значит, нет ограничений? А если дойдёт до ста тысяч? – От услышанного ответа, у него вытянулось лицо. – Хорошо, понял. – Разговор закончился, но он секунду еще стоял под впечатлением от услышанного, потом с уважением посмотрел на телефон и нажал отбой. Поднял голову и обратился к профессору:

– Хорошо быть богатым, правда? – Оба с пониманием покачали головами и неприятный тип продолжил. – Спасибо Иван Палыч, Вы нам здорово помогли. – Он посмотрел на часы. – Самолёт вылетает через четыре часа, ребята отвезут Вас, в аэропорт, так что около часа ночи будете уже в Шереметьево. Там Вас тоже будет встречать машина, и водитель передаст конверт с гонораром.

– Хорошо. Завтра кто будет участвовать в аукционе? Вы сами будете торговаться?

– Ну, а кто ещё? Не балбесам же этим поручить.

– Да, это верно. 153-тий лот, если начнут в 14-00, то через час уже дойдут до него.

– С хорошим ведущим, да. А вот если ведущий плохой, или сам владелец аукционного дома начнёт вести торги, то, и час, и два, и больше часов может длиться. Недавно я был на аукционе в Москве, лотов-то всего было с гулькин х…, пардон нос – сотня с небольшим, в основном ДПИ и фарфор, а торги шли часа три. Вести аукцион пригласили, какого-то провинциального актёра, по виду специализирующегося на ролях пьющих аристократов. Причём с первым он хорошо знаком лично, а со вторым хуже и был больше похож на провинциального купца, какого-нибудь Африкан Африканыча из пьес Островского. Так вот, он мало того, что вёл медленно и паршиво, так ещё, между лотами вставлял странную фразочку: – «Далее Копенгаген». Например, зачитывал описание серебряного подстаканника, перечисляя: вес, размер, год, пробу и так далее, а в конце, обязательно делал многозначительную паузу и добавлял, глядя на присутствующих взглядом пьющего аристократа: – «Далее Копенгаген». Я сразу вспомнил своего отца, земля ему пухом, он, когда чего-то не знал, вместо «Я не знаю» всегда говорил «я НЕ копенгаген». А здесь, наоборот «ДАЛЕЕ копненгаген» и я весь аукцион страдал, пытаясь сообразить, что же это значит. Наверное, размышлял я, это у ведущего означает «хороший лот», и он много чего хорошего про него знает, но информации много, а времени мало, и поэтому он ограничивается таким вот специфическим выражением – «далее копенгаген», то есть – всё хорошо.

Неприятный тип сделал паузу,

и посмотрел на профессора. – Знаете, что на самом деле это оказалось? – Когда тот отрицательно покачал головой, продолжил: – Это оказалось местом изготовления лота, Дания Копенгаген, что-то врод