Третья жизнь кошки

Смотрит с интересом, довольна, но денег не даёт сука. Думает самая умная, фига с два, хочет музей грохнуть за три копейки. Когда выйдет из музея с картиной, дам ей по башке, вот тогда и посмотрим кто умнее. Алекс предупреждал, что она крутая и с ней нужно поосторожнее, нихрена она не крутая, обычная шлюшка. Ещё и трахнуть её после этого…

Сейчас нужно проследить за ней, узнать где живёт. Раз пришла пешком, значит, где-то недалеко.

– Нужно достать ключи от кабинета директора. Ты выключаешь внешний контур, я через заранее открытое окно проникаю в музей, потом в кабинет директора и там выключаю второй контур. Так?

– Да, но можно и без ключей обойтись, только мне нужно на замок посмотреть.

– Я займусь этим, а ты пока не привлекай к себе внимание.

– Ладно, ладно не парься, я уже взрослый мальчик, меня учить не надо как на дело ходить.

– Тогда всё, кончится еда – звони, я привезу.

«Наконец-то уходит. Выхожу следом и на безопасном расстоянии осторожно иду за ней. Что я хочу найти в её доме? Не знаю. Посмотрим, что она затевает. Идёт спокойно, не оглядывается, или так уверена в себе или дура. Что-то Алекс перемудрил с ней, пока ничего сложного. Сейчас узнаю где живёт, потом пошарю там без неё, думаю что-нибудь прояснится».

«Заходит в бар, вот сука, а мне не разрешает… Зайти за ней? Нет опасно, подожду здесь, будем надеяться недолго».

Прошло полчаса.

«Уже полчаса сидит, что она там делает? Может, встречается с кем-то. Надо всё-таки аккуратненько зайти, и посмотреть. Если увидит – скажу, зашел горло промочить, благо рядом от моего жилья».

Заходит внутрь, и идёт к стойке бармена, осторожно осматривая посетителей.

«Занято всего несколько столиков, а этой сучки нет ни за одним из них. И как это понимать? Я не заметил, как она вышла? Не может быть. Тогда где она? Придётся вспомнить школьный английский».

– Хай, хэв ю отдельные румм? Не понимаешь?

Выразительно показывает на зал бара.

– Вис ис биг рум, бат хэв ю литл рум?

– Ви донт хэв литл рум, ви хэв онли грит халл.

– А, понял один зал. А есть ещё вход? Сука, как это сказать-то? Хау мач .. нет не так. Хэв ю ещё аутпут? Понял? – показываю на входную дверь – Вис ис ванн аутпут, бат хэв ю ту аутпут?

– Йес, секонд эксит овер веар.

Бармен показал пальцем на дверь в противоположном конце зала.

– Веар туалетс энд секонд рестран

– А понял второй ресторан и туалеты, ну гуд. Я могу посмотреть? Кэн ай гоу энд ту сии ресторан?

– Оф корс.

– Спасибо, ты хороший парень, а вон те чёрные не очень. Если будут с ними проблемы, зови меня. Не понимаешь? Ну, когда будут проблемы, поймёшь.

«Пока иду к двери во второй ресторан, изучаю компанию черножопых. Ну чо уставились, суки, поняли, что к чему? И я понял. Сидят, сука, замышляют чего-то. Доходяги какие-то и только один серьёзный малый. Это хорошо, если дойдёт до драки, его нужно вырубать первым. А вот и дверь. Что там? Ага, маленький коридорчик, две двери сбоку, это туалеты, а в конце ещё одна дверь. Зайти отлить что ли? Можно, но вначале надо глянуть на второй ресторан. Аккуратненько повернуть ручку, чуть-чуть приоткрыть и осмотреться».

Изучает зал второго ресторана через образовавшуюся щёлку

«Где же эта сучка? Её и здесь нет. Ну что за хрень? Куда она делась? Или я дурак, или она не такая простая…»

Москва Брагин и дочь

– Я не лезу в твою личную жизнь, я просто не хочу, чтобы ты наделала глупостей

– Я не буду с тобой это обсуждать

– Но другие это уже обсуждают, вас видели вместе во Франции

– Я не буду это обсуждать

– Хорошо, у тебя это серьёзно, а у неё? Думаешь тоже серьёзно? Что она сейчас делает, как ты думаешь? Мечтает о тебе? Вот посмотри-ка на это.

Брагин кладёт на стол пачку фотографий. На верхней Елена под руку с красивой светловолосой женщиной. Анна начинает просматривать дальше.

Анна-Мария

Боже, какой ужас. Это действительно она, Лена, под ручку с какой-то красоткой. Вот они в ресторане, вот на улице, вот на набережной. Вот она опять ведёт Лену под руку, а вот полу обняв. И, о боже, целуются. Хорошая фотография, крупный кадр. Меня стало подташнивать, внутри всё оборвалось. Стены вокруг поплыли, я схватилась за край стола, нужно сесть. Боже это конец, она с другой. Стоило мне уехать и ей уже всё равно. Какой ужас. Мне нужно на воздух, душно, слёзы стоят в глазах, но я не могу плакать, мне не хватает воздуха.

– Аня, постой, Аня.

Какой-то шум в голове – ничего не слышу и ничего не хочу, Она с другой, ОНА с другой. Вот почему так плохо отвечает на письма, вот почему задерживается. Мммм. Ничего не вижу вокруг, где выход? Нужно идти, не стоять на месте, нельзя стоять на месте… Перед глазами этот поцелуй, как же так? Как же так? Это не возможно, не правильно, не пра-виль-но…

Лифт, ступеньки, дверь, наконец-то воздух. Никак не могу сделать глубокий вздох, что-то сильно сдавило и грудь и сердце. Опять кружится голова. Останавливаюсь, держусь рукой за стену…

– Вам плохо? Девушка вам плохо?

Что за люди вокруг? Почему они смотрят на меня? Почему так странно открывают рты? Говорят мне что-то?

– Всё в порядке?

– Да она вся белая, еле стоит.

– Может пьяная или накурилась?

– Ты сам накурился, нормальная девочка, с сердцем, наверное, что-то. Есть валидол у кого-нибудь?

– Да есть, сейчас достану.

– Женщина, вот валидол дайте ей.

– Подождите вы с валидолом, может у неё давление.

– Ну что, скорую вызвать?

Слова доносятся, с какими-то странными задержками. Вначале я вижу как открывается рот, но звука нет, лишь гул в ушах и только через секунду другую начинают долетать слова.

– Не нужно скорую, со мной всё в порядке, всё в порядке. Я сейчас подышу и всё.

– Есть у кого-нибудь вода? А, платок?

– Вот вода, передайте ей.

– Попей и умойся. Ну что, так легче?

– Где ты живёшь, сможешь сама идти?

– Куда идти? Домой? Зачем мне идти домой? А, да. Смогу.

Нет, домой идти нельзя, нужно просто куда-нибудь идти, нельзя стоять на месте, сразу всё плывёт. Что же делать? Позвонить ей? А зачем? Может это какая-то ошибка? Ну да – ошибка. По ошибке ходят под ручку, по ошибке обнимаются, и целуются. Трахаются тоже по ошибке? Таких фото, правда, не было, но целовались так, что ясно, что будет дальше. Чего тут непонятного? Уехала я, появилась другая, не одной же ей быть. А я одна. Какая дура, боже, какая я дурра. Нужно выкинуть её из головы, выкинуть, и забыть. Вокруг полно людей, что меня заклинило на ней? Ну, встречались, ну потрахались, ну и хорошо. Получила интересный опыт. А почему мне плохо? Почему такой холод внутри? Подумаешь, гульнула подружка. И мне гульнуть, переспать с первым попавшимся? Ой нет, сейчас стошнит, от одной мысли стошнит. Вокруг всё как обычно, люди куда-то идут по своим делам, машины едут, а у меня всё изменилось. ВСЁ. Я не могу понять почему? Почему? Ведь так было чудесно, она говорила мне такие красивые слова, говорила что любит. Если любит зачем ей другая? Значит, всё время врала мне? Значит всё обман. Не любит и не любила? Попользовалась под настроение, а чтобы не кочевряжилась, сказала пару стандартных фраз. Не могу это вынести, не мо гу…

 Дордрехт ресторан «Мельница» Стефания

– Здесь самая вкусная селёдка в Голландии

Мы сидим за небольшим столиком в очень уютном ресторанчике, наши колени касаются друг друга под столом и мне всё время хочется опустить туда руку. Вдруг у неё раздаётся телефонный звонок. Отвечает по-русски, боже как изменилось лицо, что-то случилось. Вся побелела, вскочила, говорит резко, отрывисто, хлёстко. Ого, как смотрит вокруг – для неё мир перестал существовать. Отключила телефон, но не садится, ждёт звонка. Что же случилось? Я боюсь этого звонка. Не бери трубку, не бери… У меня сдавило сердце и пересохло во рту от очень плохого предчувствия…

Елена

Неизвестный номер, кто бы это мог быть?

– Да слушаю, кто? А Валентина Петровна, здравствуйте рада слышать. Я в Голландии. Нет, не в Москве. Не знаю? Чего не знаю? Анна в больнице? Как в больнице, что с ней? Тоже не знаете? А ей звонили? Недоступна? Сейчас я выясню и перезвоню.

Кому позвонить? Валерию, начальнику охраны с риги, пусть отрабатывает должок. Где тут его телефон…

– Валера, это Тарханова, что случилось с дочерью Брагина? Не знаешь ещё? Она в больнице. Выясни, пожалуйста, что с ней и перезвони, спасибо жду.

Всё похолодело внутри, что с ней могло случиться, авария? Болезнь? Но она не выглядела больной, ох защемило сердце. Голландка смотрит с испугом, блять, я тут занимаюсь с ней чёрте чем, а ОНА в больнице. Срочно заказать билет в Москву. Подзываю официанта:

– Мне нужно заказать билет на ближайший рейс в Москву, можете мне помочь?

– Сейчас я позову менеджера, не волнуйтесь.

– Елена, что случилось?

– Пока не знаю, но мне срочно нужно в Москву

Звонок от начальника охраны на риге

– Да, Валера

– Передозировка снотворным, она пыталась покончить с собой. Сейчас вроде всё в порядке, откачали, но пока в больнице.

– В какой больнице?

– В склифе

– Спасибо, Валера. К ней пускают?

– Не знаю, не уточнял

Москва Склиф через семь часов

– Доктор, если я не узнаю что случилось, то через некоторое время вам придётся откачивать её снова. Я должна с ней поговорить.

– Но у неё перед дверью сидит охранник и моего разрешения, в данном случае, не достаточно.

– Придумайте что-нибудь, это очень важно, очень. Вот деньги три тысячи долларов, у меня нет с собой больше, но я дам сколько надо, проведите меня туда. Семь часов назад я была ещё в Голландии, и охранник меня не остановит, если попробует помешать, я убью его.

Доктор, усталый немолодой мужчина, с покрасневшими от тяжёлой смены глазами, внимательно посмотрел на Елену.

«Она не шутит, и её не остановим ни я, ни охранник. В глазах бешенная решимость и ни тени сомнения. Всегда завидую таким людям, для них не существует препятствий. Если потребуется, действительно перевернёт всё вверх дном, да ещё покалечит кого-нибудь. Но не в этом дело, таким людям невозможно отказать – сильные. Сильных мало, от них идёт энергия, и от неё идёт. И ей действительно нужно попасть к этой девочке, которую мы чуть-чуть не упустили. Что могло случиться? Всё есть, папа какая-то шишка, молодая, красивая… Ну какие могут быть проблемы, чтобы решиться на такое? Ни ипотеки, ни работы этой сволочной. Вон сегодня, кроме этой девочки, ещё двух тяжёлых пришлось вытаскивать, одного так и не вытащили, но запомню я не его, а глаза его матери и если сейчас не выпью коньяка, то до конца смены не досижу.  Да… Нужно ей помочь. А как? Как убрать этого бугая? Предложить махнуть по рюмочке? Точно, пойду за коньяком и ему не скучно и мне в себя прийти. Позвать в ординаторскую и сказать, что дежурная сестра присмотрит за девочкой. Кто там сегодня у нас, Верочка? Нормально, пообещаю не ставить её на праздники – будет довольна».

– Не нужно денег, подходите к палате через пять минут, я уведу охранника, но у вас будет не больше двадцати минут

– Спасибо

Палата Анны-Марии Елена

Лежит с закрытыми глазами, спит? Господи какая бледная, кожа просвечивается, осунулась, круги под глазами. Что же произошло. Наклоняюсь к самому уху

– Аня, малыш, это я

Открыла глаза, напряглась, что за странный взгляд, ненависть?

– Что случилось Аня, это я.

– Уходи

– Как уходи?

– Я не хочу тебя видеть

Голос слабый, но твёрдый, злой, значит дело во мне. Отворачивается.

– Я ни куда не уйду. Посмотри на меня, посмотри. Рассказывай, что случилось.

Слабой рукой тянется к сумке на тумбочке. Помогаю ей, боже какая тоненькая рука, как я не замечала раньше, все венки видны. Достаёт оттуда фотографию, протягивает. Блять. На ней меня целует Стефания. Всё понятно: – «Удар будет в очень больную точку». Так и есть, очень точный удар и в очень больную точку. Гадёныш, ведь ты, только что, чуть не убил родную дочь.

– Хотела позже тебе всё рассказать, ладно, расскажу сейчас

– Зачем? Всё понятно…

– Где твоя одежда, поехали

– Одежда? Не знаю. Куда поехали? Там охранник

– Некогда разговаривать, что можно накинуть? Не в одеяло же тебя заворачивать. Что это за дверь? Шкаф? А вот одежда, быстро одевайся.

Беру одежду и сама, не спрашивая, натягиваю на неё.

– Вот, вот ещё кроссовки, остальное потом в лифте, давай-давай.

Хватаю больничный халат, сворачиваю трубочкой и кладу на постель, на подушку сумку, всё это накрываю одеялом, получается подобие спящего человека, ну, на какое-то время сойдёт.

Выглядываю за дверь, хорошо, никого нет, мы быстро направляемся к лифтам, нет опасно, лучше по лестнице. Аню приходится крепко поддерживать под руку, очень слабая.

Ординаторская врач и охранник

– Ого, VSOP – недурно.

– Ну, а что делать – надо. Сегодня парня вытаскивали, передозировка. Нормальный мальчик, домашний. Вены нормальные, не исколотые. Как такое могло получиться? Четырнадцать лет всего, мама молодая, очень приличная, хорошо одетая. Когда говорил ей, что не спасли, вся заледенела, застыла в каком-то немом ужасе и такая боль в глазах… Давай махнём, а то работать не смогу.

Они выпили не чокаясь, и закусили дольками апельсинчика.

– Ох, хорошо, прямо как божок по венам прошёлся. Я тоже два года назад, когда сослуживца подстрелили на задержании, решил всё, хватит. И что интересно, во время перестрелки не боялся, а вот потом, когда я не довёз его раненного до больницы, вот тогда меня и торкнуло. Он в машине всё просил жене не говорить. Представляешь, три дня назад мы у него отмечали рождение дочки, я же их из роддома вёз, а теперь везу его в больницу и понимаю, что это всё, не жилец. Глаза становятся такими, такими… За десять лет начинаешь разбираться в таких вещах, когда выкарабкается парень, а когда нет. Из машины его уже мёртвого вытаскивали… Я потом несколько дней пил, а когда в себя пришёл – рапорт написал.

– Давай ещё по пять капель.

– Да, давай.

Выпили, опять не чокаясь, доели апельсинчик, и врач стал чистить ещё один.

– Мы, когда к двери подошли, всё не решались позвонить. Слышно было, как там ребёнок плачет, и мы понимали, что пока мы не звоним, там всё по старому, а вот сейчас позвоним, и всё – всё изменится. Стоим, ждём, а у меня его голос в ушах: – «Не говорите жене, не говорите…». Она дверь открыла и сразу всё поняла, и ребенок у неё на руках вдруг затих. И вот мы стоим, смотрим друг на друга, и молчим. Да… А когда уходили, она посмотрела именно на меня, мол что же ты…? Как мне теперь жить одной…? Вот тогда меня пробрало по настоящему: нам пули и нищенская пенсия, а они с жиру бесятся?

– А зачем же ты их охраняешь теперь?

– Ну, знаешь… сегодня охраняю, а завтра посмотрим…

– Давай ещё по пять капель.

– Давай.

Мастерская Тархановой через час

Молча, стоим уже пять минут, Аня с недоумением смотрит на восемь чёрных квадратов, расставленных по кругу.

– Не понятно? Это то, что мне заказал сделать твой отец. Помнишь наш разговор с ним, после стрельбы из лука, когда мы вышли серьёзные? Вот тогда он и предложил мне сделать точную копию «Чёрного квадрата» Малевича. Зачем она ему не знаю, но могу предположить, что он хочет заменить настоящий квадрат, на копию. Для этого я покупала старые квадратные холсты. За это он обещал освободить из тюрьмы мою бывшую любовницу. Сядь на стул, рассказ будет долгий…

Мастерская Тархановой через два часа

– Ты стреляла в человека?

– Да, и убила его. Ты себя хотела убить от ревности, а я от ревности убила её любовника, и её бы убила, а потом себя.

– В голове не укладывается… И именно мой отец во всё замешан, ты уверена?

– Уверена. Сейчас план такой: я сделаю не одну, а две копии «Чёрных квадратов», одну отдам твоему отцу, а вторую поменяю с настоящим «Чёрным квадратом», который сейчас в Голландии, в этом самом городе, где сделана фотография. На ней я и директриса музея. Она мне нужна только для того, чтобы проникнуть в музей и отключить сигнализацию.

– Обязательно с ней целоваться?

– Ну это было один раз всего, после ресторана, она неожиданно меня поцеловала, а эти суки и подловили. Видишь  ходили по пятам, было бы ещё что-то, так показали бы тебе, не волнуйся. Не было больше ничего, не-бы-ло. А ты что натворила, глупый малыш?

– Ты врёшь, небось, опять?

Обнимаю её, какая хрупкая, боже. А если бы не откачали, а если бы она убила себя, ужас. Я думала, меня могут убить, а оказывается её, вот где ужас. Как её уберечь?

– Это всё опасно? Зачем тебе менять картины в Голландии?

– Чтобы сюда в Россию обратно приехала уже копия. Я уверена, что твой отец постарается поменять картины как раз при разгрузке и распаковке. Настоящий квадрат заберёт, а копию повесят и когда ещё выяснится… А так если у меня получиться, то они одну копию поменяют на другую, а я потом, поменяю свою копию в музее, обратно на настоящий «Черный квадрат», и все будут довольны. Твой папа будет доволен потому, что будет думать, что у него настоящий, и музей будет доволен потому, что у них останется настоящий.

– Это опасно? Это конечно опасно. Зачем тебе менять картины? Пусть берут что хотят, вдруг ты попадёшься?

– Да, это опасно, поэтому я ничего тебе не рассказала раньше . Но я не могу допустить, чтобы им досталась ЭТА картина. Понимаешь? Это важнее всего, это даже, важнее нас с тобой… Извини малыш, но так надо.

Прижимаю её к себе и кожей чувствую, как бьётся её сердце.

– Теперь ты знаешь, кто я и что происходит. Если мой план получится, то я приезжаю сюда, отдаю картину твоему отцу, он отпускает Свету, после чего я  исчезаю на некоторое время, чтобы всё улеглось. У меня уже есть квартира в Москве, которую никто не знает, арендована на год вперёд, запомни адрес. Сигналом, что всё прошло успешно, будут две пустые смски подряд. Когда ты их получишь на свой сотовый, выключай телефон и спускайся в метро на станцию Пушкинская, в центр зала. Там всегда много народа, я встречу тебя там и мы сбежим от тех кто за тобой присматривает. Они уже получат картину, и им будет не до нас и, я надеюсь, у нас будет время друг для друга перед разлукой. Ну-ну не плачь, на время. Потом я вернусь и поменяю картины в музее – и всё, мы с тобой снова будем вместе, и можем послать всех куда подальше. А сейчас поехали обратно в больницу. Тебе нужно сделать вид, что всё в порядке, и что ты остыла ко мне.

– Ты вернёшься за мной? Обещай.

– Обещаю

– Врёшь, наверное, как всегда. А я дура, как всегда, верю – я хочу тебе верить.

Через полчаса у входа в склиф Лена

– Всё– всё пока, иди, замерзнешь, да и хватились уже небось… Скажи что пошла погулять, что належалась в духоте. И маме обязательно позвони, она переживает очень.

Всё пошла, ужас какой, не могу ни как представить что могло случиться.

Звонит телефон, ого Алекс

– Да Алекс привет, я в Москве

– В Москве?

– Да, прилетела сегодня срочно по делу, завтра уже возвращаюсь в Голландию.

– Ты знаешь, что твой специалист в больницу угодил?

– И он в больницу? Блять. Тоже с собой кончал?

– Нет, не кончал с собой, с чего бы? Только что мне звонил больничный юрист, ищут родственников, говорит, что он чуть жив. Я в несознанку, типа не знаю о ком речь. Вот тебя предупреждаю, тоже.

– А на тебя как вышли?

– Из его телефона номер взяли, обзванивают всех подряд.

– И что с ним?

– Подрался в баре с какими-то арабами, ну и порезали они его сильно, боятся как бы не дал дуба.

– Я говорила тебе что он мудак, ну. Как не вовремя и что делать?

– Не знаю, быстро что-то придумать на замену я не смогу – перенеси дело.

– Поняла, спасибо.

Вот мудак, а? Ну как не вовремя и, к сожалению, «дело» перенести нельзя. Думай, думай.

Самолёт в Голландию Елена

Куда ни кинь везде клин. Опять тупик. Не сдаваться, не сдаваться. Нужно всё, ещё раз проанализировать, и расставить проблемы в порядке приоритета:

1. Как подменить картину в музее без этого грёбаного специалиста?

2. Сделать «Чёрный квадрат»

3. Продумать процедуру обмена картины на бумаги по освобождению Светы

4. Получить оставшиеся деньги

Последний пункт вообще можно исключить, тут быть бы живу, особенно после такого закидона с фотографиями. Если папашка гомофоб, то меня будет убирать только из-за этого. Правда, папа уже увидел, чем это может закончиться. Вопрос что ему важнее, дочь или её ориентация.  Идеальный вариант, если бы он взбрыкнул, мол, знать тебя не желаю – живи как хочешь и оставил бы её в покое. К сожалению, этого уже не случилось, судьба упрямо выбирает плохие варианты, а это значит, что папа может поставить себе цель – вернуть дочь в традиционные рамки. Тогда он, в любом случае, будет меня устранять, чтобы не маячила. Что с этим делать не ясно, но этим займёмся потом, если справимся с тремя первыми пунктами.

Пункт первый – замена картин в Голландии:

Что мы имеем? Я понимаю, как устроена сигнализация, и если бы, всё шло по плану, то после того как специалист выключил внешний контур, я, забравшись в музей, должна была бы выключить сигнализацию картин из кабинета Стефании. А как бы я попала в кабинет? Нужны ключи, значит нужно сделать дубликаты ключей. Как? Когда трахались в её кабинете, можно было сделать слепок. Ну что делать, придётся ещё раз трахаться. А если она сама пойдёт запирать дверь? Не дать этого сделать – это решаемо. Хорошо, ключи от кабинета и дверки с сигнализацией, в конце концов, достану. А что делать с внешним контуром? Специалист говорил, что это не сложно, нужно открыть «плёвый» замок и выдернуть два синих провода. Звучит просто, но это для него замок был плёвый, а для меня? Для меня это проблема, но допустим справлюсь. А вдруг там не два синих провода, а три? Всё конец истории. Значит, самой лезть в шкафчик на столбе нет смысла. А как выключить внешний контур без этого? Думай, думай. Что мы имеем ещё? Мы имеем готовую на всё директрису, это хорошо. А на что на всё? Если я ей скажу правду, что мне нужно заменить «Чёрный квадрат» и объясню зачем, что будет? Неизвестно, тогда лучше этого не делать. Нужно заставить её выключить сигнализацию под другим предлогом. Каким? Ну что тут думать секс конечно. Сказать, что хочу трахнуть её в её же музее, но ночью и пусть думает как это сделать. Да, это уже более или менее реалистичная задача. Перед этим разогреть её в каких-нибудь ещё экзотических местах и ультимативно предложить музей – да, годится. Единственная опасность не попасть в объектив фотоаппарата… Даже думать не хочу, что будет, если они сделают фото секса со мной и Стефанией. Ох сердце защемило, что там с Анной? Хочу позвонить, поговорить, услышать её… Какая тоска охватывает..

Ладно, с этим примерно понятно что делать, а что делать с квадратом?

И мы плавно переходим к пункту номер два:

 Менять-то пока нечего, копия у меня не готова, а время уже поджимает. Давай ещё раз, что мы о нём знаем?

Что впервые тема чёрного квадрата появилась у Малевича в 1913 году во время подготовки декораций к футуристической опере «Победа над солнцем». В виде отдельной картины «Черный квадрат» появляется в 1915 году на выставке с названием "0,10", на ней он располагался в углу, на месте где обычно вешали иконы и олицетворял собой ноль формы, то есть начальную точку отсчёта всего. Дальше можно долго вникать в разные теории обосновывающие, и чёрный цвет квадрата и то, что он помещён на белый фон и то, что у него нет параллельных сторон и, что углы не под 90 градусов и во всём этом находить сакральный смысл, но. НО. Это не объясняет мощной трагической энергетики квадрата, а она есть. А что объясняет? Смерть сына как раз в 1915-м году? Ну, по крайней мере совпадение этих событий налицо и смерть сына, безусловно, трагическое событие, тем более смерть от болезни, то есть трагически растянутый ужас.

Так, да не так, опять всё очень и очень непросто. В прошлый раз, окунаясь в личную жизнь Малевича, мы остановились на том, что его первая жена Казимира Ивановна (действительно тёзка, судьба иногда так шутит) уехала с понравившимся доктором, оставив детей под присмотром посторонних людей. Правда есть версия, что уехала не просто так, а на заработки в районы,  где свирепствовала чёрная оспа, и где хорошо платили медсёстрам. Впрочем, одно другому не мешает, она вполне могла поехать туда в хорошей компании. Продолжения эта история не имела, так что про врача забудем, тем более что, Казимира Ивановна не исчезла из жизни семьи Малевичей. Она сумела заработать денег и жила одна, с родственниками, но детей не забывала и периодически приезжала, навещать сына и дочь, стараясь не пересекаться с бывшим мужем. В один из таких приездов, она, глядя на не очень ухоженное состояние детей, забрала их к себе на Украину. Сохранилась интересная подробность, характеризующая это самое состояние – Казимира Ивановна сожгла старую неприлично изношенную одежду, что была на детях, купив им новую. Казимир Малевич, судя по всему, отъездом детей опечален не был, даже наоборот есть свидетельства, что отношения между бывшими супругами наладились, по крайней мере, переписка говорит именно об этом.  К сожалению, времена были суровые и в 1915 году в городе, где жила Казимира с детьми, вспыхнула эпидемия брюшного тифа. Первым заболел Толя, и быстро умер, следом свалилась Казимира. В дом, опасаясь заразиться, никто не приходил и маленькая, десятилетняя Галя несколько дней одна, сидела рядом с мёртвым братом и умирающей матерью. Можно представить себе весь ужас её  положения? Наконец совсем отчаявшись, она высочила на улицу, рыдая и моля о помощи, навстречу попался какой-то гимназист – поднялся шум и помощь пришла. Толю похоронили, маму выходили, но смерть не хотела отступать, и попыталась утащить в могилу уже маленькую Галю. Тиф настиг и её, теперь мама, чуть живая после болезни, боролась за жизнь дочери, и справилась, и не отдала её смерти.  История, по трагизму ничуть не уступает выдуманному рассказу о похоронах, что Малевич рассказывал Клюну. Возможно даже, что рассказ оказался пророческим, смерть словно услышала его, и запомнила, и решила показать, что такими вещами не шутят. Впрочем, Казимир Малевич долгое время ничего не знал о случившемся – Казимира Ивановна не сообщала ему о смерти сына, а письма дочери прятала, и не отправляла.