Последние раскаты грома. Красным по белому. Альтернативная сага

– Прекрати, бесстыдница! – прикрикнула на дочь возникшая на пороге Любовь Родионовна. – Вот скажи, тебе будет приятно, если про твои отношения с Михаилом станут подобное говорить?

– Ой, да пожалуйста! – фыркнула Александра. – Мы с Мишей свою любовь ни от кого не прячем!

– Совсем-совсем не прячете? – спросил оправившийся от неловкости Кирилл.

– Ну, не то чтобы совсем… – смутилась Александра.

– Вот видишь, – покачала головой Любовь, – и на тебя управа нашлась. Вот что, дети. Вы хоть люди и взрослые, а совет материнский всё одно послушайте. В отношениях между мужчиной и женщиной, коли это по обоюдному согласию, дозволено всё, за исключением одного: языком про то трепать. Вы поняли?! Кирилл?

– Да, мама!

– Александра?

– Да, мама…

– Вот и ладно. Извинитесь, друг пред другом, и пойдём завтракать.

Александра посмотрела на брата теперь уже как сестра:

– Извини, Кира, не знаю, что на меня нашло. Нет, вру, знаю! Позавидовала, что ты уже кап-три, а мой Мишка всё ещё в старших лейтенантах ходит, вот и захотела куснуть побольнее. А это кругом неправильно. Прости, братик, я больше так не буду.

– И ты меня прости, – Кирилл обнял сестру, – за то, что не удержался, ответил. Я тоже так больше не буду…

Садясь за стол, Кирилл кивнул на пустой стул:

– А что отец?

– С утра в воздушную гавань подорвался, – ответила Любовь Родионовна.

– В воздушную гавань, – переспросил Кирилл, – зачем?

– Не сказал, – вздохнула Любовь, – но догадаться нетрудно: кто-то из высшего начальства прибывает…

**

Воздушную гавань не следует путать с аэропортом. Аэропорт принимает самолёты, а воздушная гавань – дирижабли.

Адмирал флота Берсенев, не обращая внимания на вновь начавший накрапывать дождь, внимательно следил за швартовкой «России». «Россия» была одним из трёх дирижаблей, совершавших регулярные пассажирские рейсы между Москвой и Владивостоком (ещё два дирижабли совершали подобные рейсы из Петрограда). В зависимости от номера рейсы могли быть прямыми или с заходами в гавани других городов. Естественно, что для визита первого лица Администрация президента выбрала прямой рейс, выкупив ровно половину билетов. Весь путь в 8000 километров «Россия» преодолела за 32 часа.

Ещё на подлёте к гавани Владивостока была прекращена работа маршевых двигателей и вся швартовка осуществлялась исключительно на манёвровой тяге. Первым делом пришвартовали нос воздушного судна. Сначала с носовой неподвижной причальной фермы выстрелом из гарпуна на дирижабль доставили фал, с помощью которого притянули толстый канат. Петлю на конце каната накинули на мощный гак, после чего на ферме включили лебёдку и потихоньку подтянули нос дирижабля. Затем нос с помощью специального устройства жёстко закрепили на консоли, один конец которой являлся одновременно частью лифтового механизма фермы. После этого пришёл черед швартовать хвост дирижабля. Процедура сильно напоминала швартовку носа, за исключением того, что кормовая причальная ферма была подвижной и перемещалась по рельсам, уложенным на земле. После окончания жёсткой швартовки лифты обеих ферм начали спуск дирижабля на стапель. Как только входной шлюз пассажирской гондолы оказался на одном уровне с аналогичным шлюзом причала, спуск прекратился, и оба шлюза соединились.

Первым из пассажиров борт дирижабля покинул президент СССР Александрович, за ним шлюз прошёл Секретарь Госсовета Жехорский, остальные члены правительственной делегации, после чего борт судна позволили покинуть обычным пассажирам.

**

Бриз со стороны Японского моря расчистил небо над Владивостоком. Однако солнышко, как ни старалось, оставшиеся после дождя лужи на площади перед штабом Тихоокеанского флота просушить до конца не успело. Что, впрочем, ничуть не помешало экипажу «Волкодава» замереть в парадном строю, последний раз всем вместе. Несмотря на близость разлуки, настроение у подводников было приподнятое. Ещё бы! То, что наградят – догадывалась, но что весь экипаж орденами – нет. А о том, что на церемонии награждения к ним с приветственным словом обратится президент СССР – и не мечтали.

Отзвучали последние слова президента и запели горны. А потом была первая, общая для всех моряков «Волкодава» награда. Когда зачитывали Указ о присвоении Многоцелевому подводному крейсеру «Уссурийский тигр» (так отныне официально именовалась ПЛ «КМ-01») звания гвардейского, у многих в глазах появился подозрительный блеск. Командир лодки капитан 1 ранга Скороходов принял из рук президента гвардейское знамя. Наградив всех, перешли к церемонии награждения каждого: от ордена «Красной звезды» до высшей награды Союза – Золотой Звезды Героя. Этой высокой награды вкупе с Золотой звездой к ордену «Морская Слава» был удостоен Скороходов. Капитан 3 ранга Берсенев был награждён орденом «Морская слава» и Серебряной звездой к нему.

На этом славная история подводной лодки «Волкодав» подошла к концу. Не пугать ему больше намалёванной на рубке оскаленной собачей пастью «Серых Волков» Дёница. Впрочем, «Уссурийскому тигру» предстоит пройти не менее, а может, и более славный путь…

19-декабрь-41

Пёрл-Харбор

Вашингтон

Госсекретарь США Эдуард Адельсон ехал в Белый дом. На коленях он держал папку, внутри которой был всего один листок: его докладная записка президенту по поводу утреннего визита в Госдеп (Государственный департамент) посла СССР.

Президент вошёл в Oval Office, не утомив Адельсона ожиданием.

– Привет, Тедди! Кого я должен благодарить за твой незапланированный визит?

– Привет, Фрэнки! Благодари Андрея Громыко, посла СССР и России.

– Вот как? – изобразил удивление президент. – И что же так взволновало наших русских друзей, раз их посол рискнул поднять тебя с постели?

«Уже доложили, – подумал Адельсон. – Однако, судя по настроению президента, только о визите посла, но не о содержании беседы». Раскрыв папку, госсекретарь достал вложенный листок и протянул президенту. Тот, не убирая ироничного выражения с лица, принял бумагу и углубился в чтение. Закончив читать, посмотрел на Адельсона уже безо всякой иронии:

– Как это понимать?

Адельсон пожал плечами:

– Громыко утверждает, что как предупреждение.

– Ну да, – кивнул президент, – на его месте я утверждал бы именно это. Но от себя добавлю: и как возможную провокацию – тоже. В любом случае вдвоём мы этот узелок не развяжем. Будем собирать малый совет!

Через час в том же кабинете протирали задами обивку изящных полукресел несколько высокопоставленных чиновников из администрации президента США.

– Итак, господа, – открыл совещание президент, – вы все ознакомились с документом Госдепа. Теперь попрошу высказываться!

Как зачинщик, первым взял слово Адельсон.

– Господа! Если предостережение русских сформулировать кратко, то оно будет звучать так: «В ближайшие дни, или даже часы, японцы совершат нападение на одну из тихоокеанских баз Соединённых Шатов». Теперь нам предстоит определить, что это: дружеское предупреждение, или хорошо спланированная провокация?

– А вы сами как думаете? – спросил директор ФБР.

Поскольку Адельсон медлил с ответом, могущественный чиновник обратился к президенту:

– Вы позволите?

– Разумеется, – кивнул тот, – вам слово!

– Я думаю, мы простим господину Адельсону его нерешительность, ибо, несмотря на немалый политический опыт, должность госсекретаря он занимает чуть больше месяца. – Пока главный охранник страны произносил эту тираду, снисходительная улыбка не покидала припухлых губ. – Я же выскажусь вполне определённо: это провокация, имеющая целью осложнить наши отношения с Японией. Ни для кого из вас не является секретом, что обстановка в Восточной и Юго-Восточной Азии достигла того предела, за которым начинаются военные действия. Не является секретом и то, какие страны станут основными участниками противостояния: Япония против СССР или США. И вот это самое «или» является на данный момент основной интригой. Или Япония всей своей мощью обрушится на СССР, а США достанется роль стороннего наблюдателя, или союзника России – о нашем союзе с Японией речи, к сожалению, я подчёркиваю, господа, к сожалению, не идёт, – или основное бремя ведения военных действий на Тихом океане ляжет на наши плечи. Насколько мне известно, переговоры, где мы аккуратно подталкиваем японцев к занятию правильной позиции, идут успешно. Странно было бы со стороны русских не попытаться здесь нам помешать.

Мнение участников совещания было единодушным: никаких резких телодвижений в связи с предупреждением русских не предпринимать, но и бдительность при этом тоже притуплять не следует.

Москва

Госсекретарь СССР Жехорский работал с документами, когда на столе зазвонил телефон правительственной связи, в просторечии именуемый «вертушкой». Михаил снял трубку. Звонил Ежов.

– Ты в курсе, что японцы напали на Пёрл-Харбор?

– Да, мне уже доложили. С минуты на минуту ждём сообщения о выступлении президента США.

– Не вняли янки твоему предупреждению…

– Но попробовать, согласись, стоило. Ладно, у меня куча дел. Так что пока – и до связи!

Жехорский положил трубку и вновь зарылся в бумаги.

…………………………………………………………

Наиболее значимые события союзного и международного масштаба за 1941 год по версии ТАСС.

Несмотря на то, что образование Восточного фронта всемирной борьбы с фашизмом потребовало значительных финансовых вложений, финансирование наиболее значимых проектов в прошедшем году продолжилось по ранее утверждённой схеме. В первую очередь это касается строительства второй очереди Трансполярной транспортной магистрали. По мнению компетентных источников, если финансирование «стройки века» и в дальнейшем не будет урезано, первый сквозной поезд от Лабытнанги до левого берега реки Енисей в створе проектируемого транспортного перехода пройдёт уже в 1943 году. В наступившем году продолжатся подготовительные работы к началу строительства 3-й очереди ТТМ.

Из международных событий наиболее значимым следует считать подвижку линии Восточного фронта с территории СССР на территорию Польши. Конец 1941 года также отметился началом военных действий между Японией и США, и объявлением в связи с этим войны Германией Соединённым Штатам.

………………………………………………………………….

19-январь-42

И ЖИЗНЬ, И СЛЁЗЫ, И ЛЮБОВЬ…

Петроград

… – Ну, зачем, зачем ты это делаешь, неужели только ради лишней звёздочки на погоны?

Пётр слушал упрёки Светланы, низко опустив голову, и вовсе не из чувства вины. Он боялся сорваться на беременную жену, которая не могла, а скорее всего, не желала понять истинные устремления человека, которого она, как утверждала, любила. При чём тут звёздочка? Ну да, сейчас на нём форма майора польской армии, но в своей армии он по-прежнему остаётся капитаном. Капитаном, который пребывает в бессрочном отпуске. Но разве он не пробовал по-другому? Или это не он за те несколько месяцев, что натаскивал польскую мотопехоту, дважды подавал на перекомиссию и дважды отбрасывался на прежний рубеж? А в середине декабря его вызвал командир части, полковник Бронский, и объявил, что в начале января полк убывает на фронт, для плановой замены одной из союзных частей, и его, Ежова, срок пребывания в полку, стало быть, истекает.

Командир тряс руку, благодарил за службу, намекал на то, что завидует тому, что Новый год он встретит уже в кругу семьи, а Ежов стоял, словно в воду опущенный, ибо в тот момент прощался со своей последней надеждой снова попасть на фронт, оказаться в атмосфере, без которой он своего существования теперь и не мыслил. Почему? Да потому, что подсел Петя Ежов на войну, как на наркотик. Не в плане желания кого-то убивать, нет. Скорее наоборот. Он рвался храбро и умнО командовать людьми. Своим примером воодушевлять их на бой, а умелым манёвром сохранять им в этом бою жизни. Он уже всё это попробовал, и чувствовал, что у него получается.

Если бы не то досадное ранение в бою под Белостоком… Пётр понимал, что врачи формально правы: стопроцентного излечения не было. Но он также понимал, что при желании любая медкомиссия легко бы эту формальность преодолела. Значит, был дополнительный фактор, превративший формальность в непреодолимую преграду. Отец? Нет, скорее мама. А чему вы удивляетесь? После стольких лет замужества за таким человеком, как Николай Ежов, Наташа обзавелась связями, позволяющими ворочать делами и более крупного масштаба.

Вот какие мысли пронеслись по лицу Петра Ежова и, видно, не без следа, потому что полковник внезапно перестал трясти ему руку и слегка обиженно поинтересовался, что он делает не так? Слегка путаные объяснения Петра выслушал с вниманием, а потом неожиданно предложил перейти служить по контракту в Войско Польское. «А разве так можно?» – растерялся Пётр. И услышал от снисходительно улыбающегося полковника, что не только можно, но так уже и делается. Есть такая договорённость между Польшей и Россией. Работу вербовщиков, правда, не афишируют, но ей и не препятствуют. «Если согласен, то вот тебе направление на медкомиссию… Я гарантирую: ты её пройдёшь! Потом заключаем контракт – и ты на два года майор Войска Польского!» – «А после?» – вырвалось у Петра. Полковник, как показалось, с грустью покачал головой: «Два года боёв, о чём ты спрашиваешь?»

Отпуска Пётр не просил, но его ему дали: пять дней без дороги. В Питер поезд доставил его вечером 31 декабря. Дверь открыла Светлана. Сверкнувшая в глазах радость тут же сменилась испугом, верно, от вида незнакомой формы. Если не Ольга Матвеевна, которая сделала всё, чтобы сгладить возникшую неловкость, новогодний вечер был бы безнадёжно испорчен. Однако радости в глазах супруги Пётр за время отпуска так больше и не увидел…

– Ну, ты даёшь…

Под взглядом брата Пётр почувствовал себя экспонатом в кунсткамере. Это его слегка задело.

– Хватит меня разглядывать! – чуть раздражённо воскликнул он. – Как будто польская военная форма теперь редкость в Питере, а?

– Да нет, не редкость, – ответил Александр. – Просто странно видеть её на родном брате.

– Так привыкай быстрее. Будешь видеть её на мне ещё минимум два года. Войти-то можно?

– Да, конечно, проходи, – Александр поспешно посторонился, пропуская брата в квартиру.

За столом много не пили, больше разговаривали. Сначала рассказывал Пётр. Долго и обстоятельно. Саша внимательно слушал, не забывая изредка наполнять рюмки. Когда пришла очередь говорить самому, немного засмущался.

– Мне супротив тебя хвалиться особо нечем. Это ты у нас герой, – Александр кивнул на два ордена на кителе Петра. – А я пока наградами не обзавёлся, хотя без дела, понятно, не сижу.

– Кончай скромничать, братуха, – возразил Пётр. – Скажи лучше, что про свою работу распространяться не имеешь права, верно? Изобретаешь, как батя, и, верно, не игрушки?

– Не игрушки, – кивнул Александр. – Что до отца… Мы ведь все трое по его стопам пошли: ты – по одним, я – по другим, Колька – по третьим.

– Это да, – согласился Пётр. – Батя у нас – глыба! Нам всем скопом дай бог за ним угнаться. Кстати, что там Колька?

– Не поверишь, фиг бы его знал, – рассмеялся Александр. – Одним словом, разведчик!

В крохотной квартирке Александра зазвонил дверной звонок.

– Ждёшь кого? – спросил Пётр. – Может, Машаня?

– Нет, точно не она. Машаня в Москве, у Глеба. Они так и живут на два города: то она в Москву вырвется, то он в Питер нагрянет.

Когда в прихожей раздался знакомый голос, Пётр внутренне напрягся.

– Ну, здравствуй, пан майор!

В глазах вошедшего в комнату Николая Ежова-старшего плясали весёлые чертенята. Пётр облегчённо вздохнул: разноса не будет.

… – А какой мне был смысл тебе разнос устраивать? – чуть позже объяснял Николай. – Всё одно ведь ничего поправить нельзя. Я так и матери объяснил: контракт разорвать – огромная проблема, а когда ещё обе стороны, его заключившие, этого не хотят, так и вовсе невыполнимая.

– А она что? – со страхом в душе спросил Пётр.

– А что она? После того, как я ей твою позицию обрисовал: негоже, мол, командиру своих солдат бросать накануне боя, вроде, успокоилась. Приврал я, конечно, немного, но надо было тебя дурака выручать, а то мать совсем уж собралась к Холлеру на приём.

– А он что, в Москве?

– Бывает наездами. Ну, мать твоя и в Ставку бы поехать не постеснялась. Они с Надей Аллилуевой, после того, как вас с Васькой по госпиталям разложили, такую деятельность развернули, что любая медкомиссия при их виде в дрожь впадала.

– А что же вы с дядей Сосо их не урезонили? – спросил Пётр, одновременно отметив, что насчёт матери оказался прав.

– А ты свою Светлану урезонил? – спросил Николай, увидел, как разом помрачнел сын, понял, что попал в точку, и поспешил соскочить с темы: – Да есть у ваших мам своя правда. Раны-то вы себе не гвоздём, чай, проковыряли, в бою получили. Вон, Васька, до сих пор с тросточкой ходит.

– Я не Васька! – жёстко сказал Пётр.

– Не Васька, – кивнул отец. – В том смысле, что твоё увечье не так заметно. Потому ты на фронт и идёшь, коли так невмоготу…

… – Светик, а помнишь, что ты мне сказала, когда провожала на фронт в Екатеринбурге?

– Нашёл, чем попрекнуть! – зло сверкнула глазами Светлана. – Всё я помню, и повторила бы те слова вновь, когда бы ты Родину – нашу Родину! – защищать шёл. А так… Когда для тебя жизнь в окопе милее жены и ребёнка… Иди, конечно, коли решил, но знай: доброго напутствия от меня ты не дождёшься!

Договориться супругам не удалось. Пётр ушёл на вокзал, оставив рыдающую жену на руках у матери.

Ольге Матвеевне так и не удалось успокоить дочь. Слёзы перешли в истерику, потом начались роды. Ребёнок родился мёртвым…

19-март-42

РАЗВЕДЁНКА (ИГРА РАЗВЕДОК)

РЕКВИЕМ ДЛЯ ПУЛЕМЁТА С ОРКЕСТРОМ

Как ведут себя разведчики-нелегалы? Используют принцип хамелеона: главное – слиться со средой, и уж точно не пекут, запершись на все замки, картошку в камине…

Оберштурмфюрер СС Курт Раушер жил той же жизнью, что и большинство офицеров СД из окружения Гейдриха, разве старался не сильно выделяться, за что получил среди коллег прозвище Maus (мышонок), чему втайне был рад: постепенно забылось прежнее прозвище Малыш, которое, если сделать перевод на русский, до буквы совпадало с позывным союзного разведчика, майора ГБ Николая Ежова.

Но в этот вечер не выделиться оказалось крайне сложно. Виной тому был сегодняшний компаньон по расслабухе оберштурмбанфюрер СС Альфред Науйокс, который нынче буквально навязал своё общество Раушеру. От этого сильно отдавало сырным духом (если вспомнить про сыр и мышеловку), но Мышонок всё же рискнул сунуть в опасное место свой любопытный нос. Ему страшно хотелось узнать: что бы это значило? Ведь обычно Науйокс расслаблялся в обществе своего друга, обергруппенфюрера СС и шефа РСХА Рейхарда Гейдриха.

Впрочем, и этим вечером Науйокс почти не изменил своим правилам. Тот же престижный бордель, те же элитные проститутки, то же вино, вот только по ту сторону девочек не холеный Гейдрих, а серый малоприметный скромняга Раушер, всего лишь жалкая тень своего могущественного шефа. Изредка цепляя его взглядом, Науйокс никак не мог отделаться от мысли, что это ничтожество, которое он, можно сказать, своими руками поставил в один ряд с истинным сынами Ариев, теперь много ближе к Гейдриху, чем он сам. Как такое могло случиться? Помня, что истина в вине, Науйокс в этот вечер старался влить в себя как можно больше этого просветляющего ум напитка. И – о чудо! Он в один миг всё понял.

– Конечно, – саркастически хихикнул Науйокс, даже не замечая, что произносит мысли вслух, – они ведь оба полукровки, мой дорогой шеф и этот милый мальчик!

Науйокс потянулся, чтобы потрепать оберштурмфюрера по щеке, но тот легко уклонился от фамильярности. Быстро пробежав глазами по лицам проституток, Раушер понял, что для некоторых из них крамольная фраза оберштурмбанфюрера вовсе не осталась незамеченной. Решение пришло мгновенно. Раушер решительно поднялся с дивана:

– Вставай, Альфред, нам пора?

– А девочки? – запротестовал Науйокс.

– Девочки поедут с нами, – успокоил его Раушер. – Помогите оберштурмбанфюреру одеться и проводите нас, но только до машины! – негромко распорядился молодой офицер, одновременно протягивая несколько купюр девице, которая, он знал, была здесь за главную.

Усевшись на заднем сидении, Раушер втянул Науйокса в салон, с другой стороны его затолкали девицы. Видя, что ни одна ехать с ними не собирается Науйокс попытался схватить ближнюю, но та увернулась и поспешно захлопнула дверцу.

– Гони! – приказал Раушер водителю.

Привезя Науйокса к себе домой, Раушер с помощью шофёра дотащил бесчувственное тело до дивана, куда они его и бросили, потом пошёл проводить водителя до двери. Когда вернулся, Науйокс уже сидел и довольно осмысленно лупал глазами.

– Где это мы? – с трудом ворочая языком, поинтересовался он.

– У меня дома, – пояснил Раушер.

– Какого чёрта? – возмутился Науйокс.

– Такого, что ты напился, и девочкам стал неинтересен, – пожал плечами Раушер.

– Неправда! – Науйокс попытался встать с дивана, но успеха не добился. – Я не пьян!

Раушер посмотрел на него, сходил до буфета, вернулся с бутылкой и стаканом, поставил и то и другое на стол перед Науйоксом.

– Тогда вот!

Науйокс и не заметил, что пить ему предлагают в одиночестве, быстро наполнил стакан, выпил. Струйка жидкости пролилась на подбородок и оттуда попала на рубаху. Раушер брезгливо протянул ему безукоризненно чистый носовой платок:

– Возьми, утрись!

Науйокс вытер харю и отбросил платок в сторону. Неожиданно он произнёс фразу, почти не заплетаясь языком за буквы:

– Вот ты мне ответь. Почему, когда Науйокс ворует с кладбища плиту, чтобы скрыть факт, что бабушка одного большого начальника была еврейкой, или когда меняет документы в архиве, чтобы скрыть, что в жилах одного молодого поганца течёт польская кровь – он молодец. А когда Науйокс, пытаясь чуть-чуть подзаработать, продаёт, за неплохие, заметь, деньги, нескольким вонючим евреям фальшивые паспорта – он негодяй и изменник?

– Повтори, что ты сказал? – Раушер шагнул к дивану, но Науйокс завалился набок и через минуту оглушительно храпел.

Следующее утро началось для Раушера с того, что он приводил Науйокса в чувство. Будь они в России – опохмелил бы в два счёта, там это веками отработанная процедура. Здесь, в Германии, пришлось повозиться. Но ничего, справился. Науйокс сидел на диване с непросохшими волосами и хмуро смотрел на Раушера.

– Ты почему не на службе?

– И это всё, что тебя в данный момент беспокоит? – саркастически усмехнулся Раушер. – Выходной сегодня, вот и не на службе. Только я никак не предполагал начать его с того, что придётся приводить в чувство одну бесчувственную свинью, которая к тому же наговорила накануне вечером минимум на выстрел в голову.

– И чего я такого вчера наговорил? – живо поинтересовался Науйокс. Видимо, хмель выбил у него из головы далеко не всё, он даже не отреагировал на то, что его назвали свиньёй.

Поскольку Раушер не испытывал чувства жалости к этому подонку, то всё выложил, и в красках. К концу рассказа Науйокс сидел, как оплёванный.

– Всё, мне конец, – потухшим голосом признался он. – Гейдрих такого не простит.

– То есть и про плиту, и про архив, и про паспорта – это всё правда? – уточнил Раушер.

– Плита, архив, всё это чушь, забудь! – поморщился Науйокс. – А вот паспорта… Ты думаешь, почему Гейдрих устроил мне вчера такой разнос?

– Шеф устроил тебе разнос? – искренне удивился Раушер. – Не слышал.

– Ещё услышишь, – успокоил его Науйокс.– Теперь мне грозит если не пуля, то Восточный фронт как минимум.

– А в Ваффен-СС ты не хочешь? – уточнил Раушер.

– Я не трус! – вспыхнул Науйокс и тут же утих: – Я готов подставлять голову под пули во славу Рейха, но не таким же глупым способом? Я специалист совсем в другой области, и Гейдрих это хорошо знает, но всё одно не простит.

– Может, ещё и простит, – попытался успокоить Науйокса Раушер.

– Нет, Курт. Если бы я вчера во время разноса простоял, опустив голову, может, всё и обошлось, а я дерзнул возразить.

Это в корне меняло дело. Подобного Гейдрих действительно не спускал никому. Раушер посмотрел на Науйокса с некоторым сочувствием.

– Тогда лучше фронт. Может и выживешь…

– Спасибо, утешил, – криво улыбнулся Науйокс.

**

Работой разведчика с позывным Малыш, начальник Первого главного управления КГБ генерал-лейтенант Бокий был доволен. Когда шла заброска агента, в его судьбе предполагали всякое, даже то, что Гейдрих отправит его к чёрту в пасть. Но о том, что глава РСХА сделает Малыша своим порученцем, никто и не мечтал. Так близко к секретам Рейха не подбирался ни один союзный разведчик. От Малыша специально не требовали добычи копий каких-то сверхсекретных документов, с лихвой хватало и тех, с которыми он сталкивался по роду службы. Плюс к этому наблюдательность и аналитический ум разведчика – вот вам и сверхценная информация.