Полная версия
Вера для Верки. Часть 1
Вера для Верки
Часть 1
Татьяна Багряна
© Татьяна Багряна, 2021
ISBN 978-5-0053-5434-1 (т. 1)
ISBN 978-5-0053-5435-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ОТ АВТОРА
В трудных жизненных ситуациях мне всегда вспоминается сказка Л. Пантелеева про двух лягушек. Одна сдалась и утонула в кувшине, а вторая взбила сметанку в маслице.
Никогда, слышишь, никогда мы не имеем права сдаваться!
Самая темная ночь перед рассветом.
Процесс рождения всегда сопровождается болью и сильнейшим сжатием. Но в результате рождается жизнь! И мы с тобой, проходя через испытания, выходим на новый виток, становясь лучше себя вчерашних. Именно в развитии смысл эволюции человека.
Все имена, описания внешности и характеров не являются подлинными и достоверными. Если какие-то образы созвучны с реальными людьми, то заимствованы исключительно по художественным соображениям.
Благодарю моих любимых и родных за то, что вы есть, а с вами есть я.
День Души
Ну наконец-то это случится, и уже прямо завтра!!! Дочка у бабушки. Муж «объелся груш», в смысле испарился ещё два месяца назад. Целый свободный день. Боже мой! День, когда никому ничего не должна. Решено! Это будет День Души! И никаких гвоздей!
Внутри прямо-таки свербило от радостного предвкушения, мысли построились ровными хороводами, и под заводной канкан фантазий Верка уснула…
Семь утра. Солнце вкрадчиво трогало её за плечи.
«Да ну, ничего не знаю, сегодня день Души. Душа не выспалась», – она перевернулась на другой бок, и провалилась, кажется, на целую вечность.
Глаза открылись в восемь. Это был полный беспредел – так долго спать. Организм, который обычно будили в шесть, был встревожен. Он трубил, орал, бил в барабаны и тамтамы, что пора подниматься! Поэтому, сладко потянувшись, тело встало и пошлепало на кухню.
Так, душа… Чего хочет душа? Душа налила кружку чая, сделала королевский бутерброд, и нажала на пульт телевизора.
По телику шла передача об Италии. Вера, неимоверно счастливая от того, что не надо никуда нестись сломя голову, прозавтракала целый час. В пижаме было уютно, и переодеваться не хотелось.
Куда-то, наверное, надо пойти, получить новые впечатления… Но куда? Может, художественная галерея… или погулять по парку заточить мороженку… В гости… В кино…
Всё варианты бледно поникли и отпали. Идти никуда не хотелось от слова «совсем». Может порисовать, или почитать, или вообще весь день лупить киношки? Из раковины на кухне жалобно таращилась гора посуды.
Вера поднялась, и начала перемывать результат вчерашней лени. Вскоре посуда и раковина благодарно заулыбались. Рядом рыдала, задыхаясь под слоем жира и убежавшего варенья, кухонная плита.
Дед всегда говорил: «Плита – как женская…» М-да. Там у Веры тоже не особо все радостно. Пусть хоть плита будет в порядке. А личная жизнь… Ну что с неё взять.
В 32, когда годики не просто тикали, а гремели звоном всех колоколов, Вера встретила его. Точнее, он на неё налетел и чуть не сшиб с ног: «Простите, извините,» – расшаркивался этот интеллигентишко, собирая рассыпанные по полу документы.
Верке было так смешно наблюдать, как они ползают по полу университета будто два клопа. Чёлка у Димки постоянно сбивалась и занавешивала очки. Он судорожно вздергивал головой, волосы улетали назад, а очки съезжали на кончик носа… Парень что-то шутил, она смеялась заливисто, по-детски открыто. И на ее щеках в этот момент тоже смеялись соблазнительные ямочки.
Породистый, холеный, «чистый ариец»! Еще и преподаватель немецкого! Высокий, стройный, в сухоньких очочках и с заразительным чувством юмора, Дмитрий совершенно не помышлял о женитьбе. Вокруг в изобилии воздыхали молоденькие аппетитные студентки. Зачётная пора была всегда жаркой, девчата являлись в таких нарядах, что были скорее раздеты, чем одеты.
Вера никак не попадала в эту плеяду полуобнажённых нимф: строгие брюки, блузка до горла, гладкое каре, яркого огненного цвета… Это каре будто нашептывало, что сдержанный образ – обманка, там внутри огонь. Она умела слушать, хохотала над его остротами. Но всегда сдержанная, недоступная.
Он и сам не заметил, как стал дожидаться её после работы. Его магнитило самым непонятным образом. Подруги с кафедры шептались и завидовали. Они буквально «проросли» друг в друга, и ее тоже тянуло к нему безумно.
Но правило восьми свиданий Вера стоически выдержала, хотя поводов «сорваться» было множество. Мать ещё в юности учила, что восемь раз, как минимум, надо встретиться с мужчиной, не вступая в близость, только тогда отношения будут цениться. Не раз Верка фыркала, и с разбегу прыгала с парнями в койку, поддавшись страсти, но вскоре ухажер действительно исчезал. Поэтому больше «золотых» правил девушка не нарушала.
Восемь свиданий минули, как один день, и как-то Димка неожиданно остался «на чай» до утра. Страсть бурлила и переливалась через край. Ей хотелось всегда просыпаться у него на плече. Хотелось слушать его, любоваться его лицом, телом, чувствовать руки.
Он каждый раз невнятно оправдывался маме в телефонную трубку, как маленький мальчик, что у друга делают проект.
«Проект» удался, когда после задержки Вера обнаружила две заветные полоски на тесте о беременности. Она сама не верила этому счастью, столько лет она мечтала о ребенке.
Его реакция ледяным ведром охладила восторги: «Женить меня на себе хочешь? Так вот, я не женился и жениться не собираюсь. Я тебя предупреждал, мы с тобой только для здоровья». И дверь в счастье рассерженно захлопнулась.
Через два дня слезы на подушке высохли, сопли были вытерты, и Вера Николаевна гордо поцокала шпильками к себе на кафедру. Это она, Вера-красавица, поимела его, чтобы родить генно-нормального ребёнка. А теперь этот шелудивый пёс пусть хоть сдохнет.
«Пёс» приполз на следующий день с букетом розовых роз. Огромные бутоны сочно пахли малиной. Глазами побитой собаки он умолял его простить, и предложил сходить познакомиться с его мамой.
Дверь открыла сухощавая стареющая блондинка, очень ухоженная, с изысканно-сдержанными манерами. Блондинка презрительно зыркнула на огненное каре, на чуть полноватый задок непрошеной невестки. Вынос мозга начался с порога, и длился последующие четыре года без остановки. Это была холодная война из вежливых улыбок, тонких иголок в адрес друг друга, саркастических взглядов и высочайшего интеллекта.
Мама была непререкаемым кумиром, потому что она была «Мама», этим все было сказано. На конкурсе «мисс-вселенная» Мама возвышалась на сияющем пьедестале в лучах юпитеров. А она, Вера, максимум, имела право мыть полы в сортире заведения, где Мамо восседала на троне. И Дима очень многозначительно давал понять, что может быть только так, и никак иначе, если она, располневшая как бочка, беременная баба, не хочет, чтобы её вообще бросили.
Вера гордо носила голову и огромный живот. Штамп в паспорте они так и не поставили. Мама всегда умудрялась в нужный момент попасть в больницу, слечь с мигренью, чем-то смертельно тяжело заболеть, а потом внезапно выздороветь. Но после третьей попытки попасть в ЗАГС, Вера просто плюнула на эту затею.
Она гладила и крахмалила рубашки, готовила первое, второе, и обязательно, пару салатиков. Марафетила до блеска квартиру. Мужчину нужно питать. За мужчиной надо ухаживать. Дима привык жить в хороших условиях. А она непременно должна быть идеальной женой.
Когда появилась Аришка, сердце Верки разломилось ровно пополам. Ей самой осталась половина, а другая часть всецело перекочевала дочери.
Вечно недовольный ворчащий муж приходил с работы и начинал едко комментировать, что на диване «брошено бабье тряпье», «в ванной зеркало оплевано свиньями», «как он устал от этого ора, и вообще пусть она замолчит»…
Он разрушал песню звенящих колокольчиков целого дня, посвящённого заботам о малышке. Его маменька изредка брезгливо интересовалась, и говорила, что от такой женщины невозможно получить нормального потомства: «Такая любую кровь испортит».
Аришка, маленькое солнышко, улыбалась щечками с чудесными Вериными ямочками. И чем больше она росла, тем больше росла Веркина ненависть к отцу малышки и к его преподобной мамочке.
Поэтому сейчас, когда ругань и истерики разрыва были позади, Вера тихо зализывала раны и приходила в себя. К черту всех баб, заявляющих, что каждой женщине нужен мужик. Ей задаром никого не надо, пусть даже приближаться не смеют на пушечный выстрел.
Вера с таким остервенением отмывала кухонный гарнитур, будто сама себя выдирала из липкого накипевшего слоя жира и копоти, и под пальцами проступала чистая живая поверхность дерева. Шпатлевкой Верка замазала щели на потрескавшихся дверцах, зачистила шкурочкой, прошлась лаком. Кухонька стояла и благодарно сияла в ответ хозяйке.
Пол под ногами в квартире хрустел от песка, в углах пугливо лежали ватные комки пыли – отголоски депрессивного упадка. Поэтому следующим этапом полы оттерлись от грязи, диван от пятен молока и варенья. Дом оживал сантиметр за сантиметром. Дряблые яблоки из поддона холодильника превратились в пышный пирог.
Вера вспоминала сказку, как все птицы и звери под радостное пение помогали Белоснежке. И казалось, будто и ей, Вере, невидимые домашние эльфы тоже помогали сотворить чудо. На часах булькнуло 16.
«Ой, а как же день Души?! Опять в грязи провозилась бездарно. Может выйти куда? Еще не поздно.»
Но шкаф, отрыв рот, уныло смотрел на Веру горой наваленных тряпок. Он был забит непонятно чем, и кроме старых джинсов и любимой дачной кофты одеть было совершенно нечего.
«Надо сходить прикупить хоть один приличный костюм. Ну нельзя же быть такой лохушкой. Ладно, отложу с получки», – и Вера решительно вывалила на пол гору вещей. Ещё пару часов фея порядка проводила системный разбор в шифоньере. То, что не использовалось дольше двух лет, отправлялось в пакет на отдачу. Юбки, блузки, платья отпаривались и удовлетворённо вздохнув, повисали на плечиках.
В звенящем вечернем пространстве Вера рухнула на диван совершенно обессиленная. Из распахнутой дверцы шкафа кокетливо шелестели вполне симпатичные наряды. Аж глаза разбегались от такого богатства. Но костюмчика все-таки не хватало!
Если бы за уборку давали ордена, сегодня точно состоялось бы вручение: «Орден Мужества в борьбе за чистоту вручается героически сражавшейся под сокрушительным огнём лени, Вере Николаевне Полунцевой! Ура, товарищи! Ураааааа!!!!», – и вот она стоит огненно-прекрасная, в новом палево-розовом костюме, бережно держит за руку Аришу. А какой-то малозначительно пузатый генерал, подобострастно подпрыгивая, вешает на её шикарную грудь орден…
Картина промелькнула, фанфары грохнули, и воцарилась тишина.
Верка. Диван. Тишина. Стена.
Сегодня она впервые за долгое время хотела провести день для души. Но, оказавшись один на один, она и душа удивлённо уставились друг на друга, не понимая, чего же они обе хотят.
Вера постоянно куда-то бежала, стремилась, чего-то достигала, постигала, остывала, и куда-то бежала вновь… Казалось, будто её на обочине подхватил автомобиль, она устроилась поудобнее на сиденье, но, когда водитель спросил: «Куда?», – она растерялась и махнула прямо.
И вот уже который год такси везло её по закоулкам от точки до точки. А она платит по счётчику утекающими днями жизни.
Интересно, есть ли конечный пункт? Может быть смысл пути в самом этом пути, а не в какой-то придуманной цели? Как бы она действительно хотела прожить свою жизнь? Да кто ж ее знает…
Ей всегда хотелось белый домик у моря, мужа, двоих детей…
А, может, это вовсе и не её мечта, а мечта с обложки журнала? Океанский берег, белоснежный песок, склонившаяся пальма. На песке картинно разломленный кокос. Вдалеке белоснежный домик. Пара обнявшись уходит в закат, держа за руки двоих детей, обязательно мальчика и девочку. И эта трансляция вбивается каждому с экранов ТВ, с новостных лент и журналов. И если жизнь твоя не совпадает с нарисованной масс-медиа картинкой, ты не можешь быть счастлив, ты обречён, чтобы страдать, пахать, и стремиться всю жизнь попасть туда, куда на самом деле тебе, возможно, и не надо.
А, может, камера отъезжает от идиллической картинки, а там ничего? Декорации убирают, актёры возвращаются в реальную жизнь…
Вера закрыла глаза и глубоко вздохнула. Она просто сидела на диване и просто дышала, постепенно погружаясь в себя.
Перед ней была извилистая дорога. Женщина шла, потом ехала. В авто подсаживались люди, что-то говорили, улыбались, кричали, плакали… Лица мелькали, как в калейдоскопе. Веркина машина просто катилась из пункта А в пункт В, затем С, Д…, и так без конца. Одни точки на карте горели красным, посетить их полагалось обязательно. В другие она заезжала из любопытства…
В какой-то момент машина стала лёгкой и поплыла в облаках над землёй. Планета сверху была удивительно чистой и красивой, почти как Веркина уютная квартирка. Из поднебесья неразличима была людская суета, просто шла жизнь. И это было так ярко, мощно и чудесно чувствовать поток протекающей через тебя Жизни.
Вера открыла глаза. Стояла глубокая ночь. Этот день был удивительно нужен ей и её душе! Теперь они обе были готовы…
Таксист хитро подмигнул: «Красавица, тебе куда?»
– Галерея на Пушкина. Потом с подружками в кафе, театр, роль бабы Яги на утреннике дочки, поездка в Италию, презентация доклада на кафедре, курсы валяния по шелку, ораторское мастерство, живопись… Ладно, поехали, там разберемся.
Брать-давать или сила баланса
Когда Верочке вручили шесть тысяч за сшитые шторы, у неё аж в горле пересохло. Показалось так неловко: «Да что вы, да как же так, да зачем. Я же от души». Но родственники упрямо остановили её руку с деньгами и скрылись за дверью.
Весь вечер она ходила сама не своя. Какое-то странное чувство стыда, вины за то, что взяла эти проклятые деньги. Села пить чай, и расплакалась. До того стыдно это все было, как-то унизительно.
Ночью Вера вертелась и не могла уснуть. А потом перед собой увидела бабушку. Та грозила сухонькой ручонкой и приговаривала: «Не смей брать у чужих. Не будет тебе добра».
«Господи, бабушка, мне уже столько лет, в жизни не взяла чужого. Свое отдам, но чужого не возьму». Как бы трудно ни было, Верка никогда не просила помощи: умереть, но лишь бы не просить. «Гордые не молят у дороги…», – приговаривала мама.
И вот эта клетка ограничений впилась в ребра, в спину, в горло: «Только не просить, терпеть, ползти, держаться, но не выдавить из себя простое: «Помоги». Всё сама, все одна, как птичка об лёд. Даже у мужа копейку стыдно взять было.
Постепенно чёрное молоко ночи загустело, глаза закрылись, и Вера понеслась в какую-то глубокую трубу. Снилась бабушка, отец, мама… Снилась маленькая Верка с нелепым красным бантом в волосах. Мама хмурила брови и ругала её, отец строжился и тоже что-то кричал. А она была такая беззащитная и одинокая перед ними. Маленький воин внутри неё упрямо стоял на посту. Маленький воин делал всё, чтобы доказать, что она, Вера, живая, что она достойна!
Потом братик Павлуша. И вся опека наконец-то перешла к нему. Пусть не любят, пусть одна, но лишь бы не уничтожали, не давили, не душили её маленькую детскую свободу.
А потом Веру выкинуло в белоснежное сияющее пространство. И она увидела маму. Мамы не было в живых давно, а тут она стояла такая молодая весёлая. Смотрела на Верку глазами, полными такой любви. Никогда при жизни она так не глядела. У Веры аж защипало в носу и слезы нахлынули: «Мама, прости меня. Прости меня, дуру, я все время думала, что не нужна вам. Всю жизнь доказывала, что я чего-то стою, мне так хотелось, чтобы вы меня просто любили.»
Мама положила ей на макушку тёплую сухую ладонь и молча погладила по голове. И Верке стало так легко-легко, будто ушло что-то глупое и ненужное.
Затем голос в голове ласково сказал: «Посмотри на свои ладони. Правой ладонью ты благо-даришь, левой – благо-принимаешь. Если не принимаешь, то и дарить будет нечего, поток иссякнет. Принимай…»
И такой жар пошёл через сердце. Вера увидела, как вся планета покрыта золотой сияющей сетью от человека к человеку, от сердца к сердцу, от природы к человеку и обратно. И там, где не было доброты, не было принятия, любви, доверия, чернели, умирая, участки живой материи. Она шла через эту сеть света, подходила к тёмным местам и словно зачарованная шептала губами: «Благо дарю, благо принимаю». И видела, как оживает пространство, включается жизнь…
Утром Вера проснулась все ещё ясно помня этот странный сон. Внутри впервые было легко и спокойно.
Вечером встретилась с клиенткой, взяла заказ на шторы. И впервые в жизни назвала цену, честную, достойную, действительно, сколько стоил её труд, её опыт, обучение, её время, которое она могла бы потратить на отдых, семью, саморазвитие. Клиентка с радостью согласилась.
Тогда Верочке показалось это таким странным.
Потом было ещё много больших заказов, интересных работ. И когда ей было неловко назвать вдруг цену, она, тихо улыбаясь, и шептала про себя: «Благо-дарю, благо-принимаю». От сердца к сердцу.
Так бывает…
История началась в 7м классе, когда у Веркиного класса началась История. (Забавный каламбур!)
Директриса, которая вела предмет, была суровая статная женщина с властным взглядом и голосом. Что-то в чертах её лица напоминало императора Наполеона с картинки учебника. Сказать, что Вера её не любила, нет, она её ненавидела всем своим пылким юным сердцем. «Горгона», так за глаза все звали директрису, – давила, прессовала, уничтожала любые проявления свободы.
Года за два до этих событий отец привёз из командировки черный дорогой плащ из монгольской кожи для мамы. Но плащ оказался бессовестно мал, и долго лежал, ожидая, что мама похудеет килограмм на десять. Потом его распороли, хотели расставить. Однако кожа оказалась такой плотной, что, сломав несколько иголок, в результате, отчаялись самостоятельно перешить.
В ту осень с деньгами было совсем тяжело. Верка за лето вытянулась, но купить новую куртку было не на что. Старая пальтушка и так была с надставленными рукавами перешитая из отцовской.
И тут мама нашла выход: знакомая в швейном ателье совсем недорого соорудила Верке из распоротых кусочков черную короткую «косуху». Тогда в таких ходили только рокеры и рок-звезды. За вечер Вера сшила себе черную прямую неприлично короткую юбку из папиных старых брюк. На рынке подешевле мама купила ей крутые высокие ботинки на шнуровке и высокой подошве- «трактор».
Весь её юный образ «сверх моды на вершок» был соткан из нужды, нищеты и огромного желания жить и нравиться. Вера, гордо расправив плечи, вышагивала с утра в школу, невозможно счастливая от собственной красоты.
На втором уроке зашла секретарь и вызвала девчонку к директору.
Горгона сидела за огромным полированным столом и всем своим видом давала понять, кто тут Хозяйка. При виде взъерошенной Верки она грузно поднялась, подошла, и нависнув своим мощным барельефом, начала властно отчитывать, громыхая на весь кабинет: «Ты что же думаешь, что все тебе позволено? В коже она ходит, посмотрите на неё, вырядилась, как на панель. Ты, дрянь, жизни не знаешь, а красуешься. Стыдно богатством трясти. Что нам всей школой за твою куртку выплачивать, если украдут? Больше не смей являться в таком виде! И мамаша твоя завтра чтоб в школу пришла».
Верку изнутри колотило будто током: «Да что эта тварь вообще знала об их жизни, как она смела.»
«Чтоб ты сдохла, ненавижу!» – крутилось в голове.
Вера гордо подняла подбородок и дрожащим от негодования голосом сказала: «В куртке ходить буду, другой у меня нет. Украдут, значит, украдут. Мама моя работает и в школу прийти не может. И я поводов не давала, чтоб её вызывать.»
Внутри трясся маленький беззащитный мышонок, но она виду не подавала и готова была сражаться с этой гадиной на смерть.
Горгона хмыкнула, и отползла в глубину кабинета: «Ишь, какая. Ну посмотрим ещё, иди».
С тех пор в Веркином сердце начал тлеть уголек ненависти. История и так была не из любимых, а теперь и вовсе стала ненавистной.
Вера много читала. В одной из книг встретилось изречение, что с каждым новым королём пишется новая удобная властителю история.
Все эти цифры, сражения, захваты, переделы власти казались пустыми забавами игрушечных солдатиков, которые совершенно не хотелось впихивать в голову. Но, чтобы не расстраивать маму, девчонка наступала на горло собственной «песне» и старательно училась. Директриса цепляла её на уроках, придиралась к ответам, задавала вопросы не из параграфа. Верка ещё больше готовилась к этим ненавистным урокам, чтобы не позволить унизить себя перед классом.
Беззащитный мышонок внутри девочки всегда сжимался при виде Горгоны, готовый к нападению. Вера ненавидела историчку и боялась одновременно.
Однажды на русском Вере приперло в туалет, да так, что сидеть не было сил. Она отпросилась и выскочила из класса. Но, влетев в уборную, просто оторопела и забыла зачем бежала. В туалете между унитазами стояли фанерные голубые перегородки, дверей в кабинках не было, чтобы учащиеся не набедокурили. И вот в одной из ячеек неуклюже раскорячившись на толчке огромной толстой жабой восседала Горгона и беспомощно смотрела на Веру снизу-вверх, потому что двинуться по понятным причинам не могла.
– Здравствуйте! – сказала девчонка и весело зажурчала в соседней кабине, давясь от смеха.
С тех пор каждый раз, когда директриса орала на кого-нибудь, Вера представляла её раскоряченной жабой, и страх улетучивался. Метод, когда для победы над страхом нужно было сделать его смешным, работал безотказно.
Жизнь шла своим чередом. Мама работала целыми днями, отец месяцами пропадал либо на вахтах, либо в запоях. В обязанности дочери входило готовить и ходить в магазин за продуктами.
У соседнего подъезда частенько сидела древняя старушка, даже в самый жаркий день укутанная в тулуп и валенки. Вера, пробегая, всегда вежливо здоровалась. Однажды бабулька остановила ее, протянула дрожащей рукой деньги и со слезами на глазах попросила купить молока и хлебца.
Вера почувствовала себя юным тимуровцем из рассказов Гайдара. Теперь у нее появилась своя подопечная бабушка, которой нужна помощь. Это было так ответственно, по-взрослому.
Отныне регулярно юная тимуровка забегала к старушке, покупала продукты, мыла полы. Та смущалась, стучала палкой, ковыляя по квартире, и причитая, что неловко как-то. Потом они пили чай с вишнёвым вареньем с косточками.
Бабушка Дануся рассказывала, как жили в войну на Украине, как голодали, как погиб её муж, как тяжело растила сыновей. Говорила она на украинском перемешанном с русским. Поначалу было не очень понятно, но вскоре Вере стала привычна эта певучая речь так похожая на русскую.
Дануся воспитала троих парней. Двое разъехались в другие города. А младший сын и сноха, по её словам, были очень заняты и много работали. Девчонке казалось чудовищным, что беспомощная старушка, которая не в силах доковылять даже до угла дома, брошена на произвол судьбы. И Верка радовалась, что может сделать доброе дело. Так они продружили полгода.
Как-то неожиданно в разгар урока Веру вызвали к директору. Она шла и мысленно готовилась к бою. Горгона сидела в кабинете сурово сдвинув брови: «Зачем ходишь к моей свекрови?»
Вера округлила глаза, не понимая, о чем речь: «К кому я хожу?»
– К Даниславе Андреевне со второго подъезда, к свекрови моей?
Вера оторопело соображала, о ком речь, а потом спросила: «Старенькая бабушка Дануся? Это ваша свекровь?»
Первое мгновение ей стало мерзко, что она помогала, как оказалось, родственнице своего врага. А потом вспомнила бабулькино беззащитное лицо, и будто лев внутри неё поднялся на дыбы. Ей было все равно кто перед ней: «Как вы можете, она одна, совсем одна, у неё даже сил нет дойти до угла дома. У неё в холодильнике пусто. И иногда задерживают пенсию и ей нечего есть. Это же мама вашего мужа. Да если бы я и знала, что это ваша свекровь, я бы все равно ей помогла. Ей некому больше помочь.»
Горгона стояла и растерянно хлопала глазами, а потом вдруг заплакала, подошла и обняла Верку: «Прости меня. Я просто подумала… Ладно. Спасибо тебе. Иди. Ты многого не знаешь.»
Не было торжества, не было злорадства. Просто понимание, что все люди, все знают, что такое боль, любовь и страдание. Все ошибаются. И бояться в общем-то некого и нечего.
Бабушку Данусю вскорости сын со снохой забрали к себе. Вера зашла её проведать, но грузчики, шумно матерясь, выносили мебель из опустевшей квартиры. Больше они не виделись. И с Горгоной никогда не говорили о бабушке.