Целомудрие миролюбия. Книга первая. Творец

Спаситель является светом миру, ибо мир темен и нуждается в свете божества. Также и в жизни юноши нежданно появилась спасительная светлая дева, она, словно небесного свода звезда осветила судьбу юноши, смерила мятежный дух сего пылкого гения, исполнив своё вышнее предназначение вдохновительницы. Они повстречались при сумбурных обстоятельствах, помнится, их окружала суета в неустанном движении бессмысленных слов и дел. В водовороте театральных масок толпы они смогли различить друг друга. Они смогли остановиться на мгновение, будто нарушив законы физики, прекратив временной поток, разрушив пространство и сохранив измерение, воспарили над землей, приглушили все звуки, создав проникновенную тишину, чтобы слышать, как усиленно мерно бьется возлюбленное сердце в груди. И в дальнейшем они жили теми одним им известными чудесами, пускай мимолетно, пускай безмятежно, пускай невесомо. Но они познали космос первого взгляда. Именно тогда родилась их общая любовь, которая с момента зачатия зачатком жила в их душах, возросшая без криков и слёз, без боли и рыданий, но родившаяся кротко незаметно потаенно. Так вместило сердце юноши один единственный образ любимой девы.

Юноша почитал и называл музу святой. Известно, что многие почитают святых людей кои душами ушли в горний мир, молитвой помогающих нам, взывающих к милости Божьей. И творец всегда чтил тот сонм по вере своей, однако всегда говорил себе о том, что святые далеки, они бесплотны, а дева здесь, она рядом. Потому можно услышать её высокий голосок, можно коснуться её пальчика передавая какой-либо предмет из рук в руки, можно любоваться ею, в нескольких словах – она близка для него. Ведь она явственно освещает его жизнь, порою вразумляет и облагораживает его примером своей праведной жизни. Посему святыми являются для него не только люди прославленные церковью и предками, но также и окружающие его девы и юноши не лишенные девства и благодати Господа. Святость небесных жителей явственно обозначена, а святость земных странников различима лишь любящих сердцем. На протяжении десяти лет он искал сердцем своим подобную непорочную девушку. Впрочем, звучит не совсем верно, ибо живя в разлуке, они вместе ожидали ту встречу. Не зная даже её имени, внешности и призвания, он надеялся и ждал, грезил мечтой свидания. Подобно кораблю при шторме он не мог причалить к берегу, покуда не различил во тьме указующий светоч маяка.

Белокурый ангел – так он прозвал музу в сердце своём. Миниатюрная, стройная, невинная, она часто расчесывала пред ним свои длинные волосы естественного русого оттенка, которые касались до её поясницы, и в том простом действии было столько женственности, столько девичьей грации, отчего юноша умиленно замирал и стоически млел. Она также покоряла его своими небесными столь впитавшими синеву небес очами. Мраморность кожи, дрожание ресничек, нецелованность розовато-бледных губок и маленькие не по размеру, но по гармонии сложения ручки и ножки, были настолько целомудренно красивы, отчего созерцательный творец признал своё временное подчинение сей девичьей красе. Он горестно ведал о том, что сей красота со временем померкнет, однако ныне он вдохновится ею на всю свою жизнь и чрез вечность пронесет оное прекрасное воспоминание о красе творения Творца, запечатлев благой образ в рукописных творениях своих. Так творец полюбил в ней всё и обманчивую хрупкость внешности, и её изысканную миловидность, сильный непреклонный характер девы, склонный к решительным действиям и честности слов. Любовью творца он возлюбил музу свою.

Желаю быть кистью в твоих руках – однажды изрек помыслом юноша, взывая к добросердечности девы, к той победительнице и укротительнице его сердца. Владычица и покровительница, она неустанно призывала к размышлению его душу, и в том открывалось её главное земное предназначение.

Возбудившись разумом от сердечных воспоминаний, творец резко обернулся, боковым зрением завидев вдалеке мерцающий световыми прожилками силуэт девушки, которая неспешно двигалась к нему, очами обозревая закатное раскрасневшееся небесное полотно. Огненный пейзаж уходящего дня прельщал деву своеобразием цветовых пятен и теплотой тусклого и одновременно яркого тона. Чувство завершения чего-то важного она предвосхищала, испытывая тайное волнение, а предчувствие последующего начала бодрило дух девы, провоцируя настороженность ощущений. Она виднелась и двигалась по полю со всею явственностью внеземной кометы, по обыкновению бороздящей необъятные человеческими руками просторы космоса, которая словно на мгновение длинной в столетие сменила привычный курс блуждания, дабы осветить собою жалкую жизнь одного ропотного смертного. Подобным сравнением окрасил деву ожидающий её юноша, с любовью и благоговением принимая её драгоценное внимание, как и благоразумное охлаждение к нему. Пускай другие люди мыслят и взирают на неё иначе, нежели он, для них она проста, обычна, порою даже скучна нравом, для творца же она подобна солнцу, и только он сумел сердцем своим распознать её тончайший звездный свет, не касаясь которого можно ощущать издалека, то ласкающее обжигающее тепло. Посему он не позволил себе даже прикоснуться к деве, отчего ныне платонически ощущает не обладание ею, но приближенность к ней, сей есть целомудренная прелюдия, которая не закончится никогда и в той невинности состоит одно из главнейших наслаждений жизни. Радоваться каждому доброму мгновению жизни – не этому ли учат все философские учения. И муза щедро одаривала творца подобными счастливыми минутами, когда оставшись наедине вдвоём, они могли предаться целомудренным взаимоотношениям. Будучи девой, она дарила ему образ облика своей красоты, а он, будучи юношей, принимал её благотворительность, желая заботиться о ней. Таковые взаимоотношения схожи с взаимопониманием музейного работника и гениального шедевра всем известного мастера. И в этот самый чудесный миг бесповоротной встречи они ни на шаг не отошли от своих естественных ролей. Воодушевленное созерцание творца не ослабевало невинной сдержанностью, впрочем, и непорочность девушки не потускнела со временем. Она сколь и прежде плавно шла навстречу будущему. В том-то и состоял главный символизм происходящего: долгожданная встреча, предвосхищение праздника чувств, умиление и вдохновение, всё сие вертелось в вальсе чуть прохладного ветерка, который словно подгонял девушку, дабы напрасно не томить кавалера продолжительным ожиданием, ведь он уже преисполнился негой воздержания.

Вокруг расцветает весна, та печальная пора неизбывной неги, время распускания и озеленения, когда былое становится стариной, тая вместе со снегом, превращаясь в ручейки воспоминаний о минувшем. О любовь – мгновенье счастья длинною в вечность, она закаляет сердца, дабы сковать из них замок и всего один ключ, предназначенный только для одного любимого человека, только одной музе позволительно открывать сокровищницу пылких чувств и меланхоличных грез одного одинокого творца. Проказница весна тому откровению охотно способствует, всячески воспаляя в людях мечтательность. Весна созывает малых птиц щебетать о любви, а вишня с сиренью сплошь покрываются цветами, напоминая тем самым о женской красоте, столь прельстительной в сей скоротечные месяцы. Волнительно встречаются поколения, одни жаждут взросления и многообещающего будущего, иные стремятся разнузданным поведением вернуть отошедшую в небытие младость, одни ускоряют время, другие поворачивают стрелки назад, упуская нынешние ускользающие мгновения жизни, столь значимые, непревзойденно самоотверженные, готовые в любую минуту стать всего лишь тенью. Но ювелир весна радостно, чересчур кичливо, преподносит драгоценные чудеса на блюде обыденности, отчего порою кажутся, малозаметны те безделицы в драгоценных оправах. Подобно сему девушки в городе распускаются разноцветными платьями словно цветочки. Но юноша словно ослеплен целомудрием на оба глаза и потому не замечает оное влечение обольщения. Его созерцательные очи любуются внутренним зрением образом любимой девы, он не прельщается цветами благоуханными, но покорен неувядающим цветом милой сердцу девушки. Все другие паром растворяются в его памяти, в то время как муза будет вечно жить в его душе, и в том заключается бессмертие любви. Вот она – нетленная весна души. Вот оно – бесконечное счастье. Вот он – триумф добра и света. Вот жизнь, о которой можно только мечтать.

Вострепетавши, он всем своим естеством почувствовал приближение музы, отчего не смог смолчать. Он негромко прокричал сию речь.

– Моя жизнь поделена на две неравные части: одна половина прожита до встречи с тобой, другая половина это жизнь после нашего знакомства. Я благодарен за то, что ты позволяешь мне жить настоящей жизнью. – размеренно и в то же время трогательно говорил творец глядя в глаза любимой девушки, непременно заглядывая за их плотские пределы, дабы восхититься в который раз красотой её девственной души, ведь в теле ежесекундно происходят тысячи мельчайших процессов, и в душе их не меньше, не описать сколько неосязаемых чувств мерцают молниями в небесной радужке её очей, в бездне зрачков которых, он готов был утонуть, воспарить в гравитации того космоса. Муза всегда загадочно говорила о том, будто её глаза изменяют свой цвет в зависимости от светлоты и голубизны неба. Однако в этот день каменно-серый купол навис над землею, и вправду серые очи девушки приобрели пламенные отблески, столь схожие с закатным заревом.

– Снова исторгаешь восторженные фразы, словно флорентийский поэт в эпоху возрождения. – насмешливо выкрикнула дева издалека ему в ответ, словно по одному лишь неуверенному шевеленью губ юноши, она доподлинно определила характер речи сего оратора, толком не расслышав суть сказанного им, на что тот незамедлительно ответствовал самым недвусмысленным образом.

– И не только поэтический трепет мною овладел, но и скорбь трагика. Ведь я переживаю за весь мир. Боль и смерть каждого из людей, каждое убийство трагедия для меня, словно всюду погибают мои бесценные творения. У меня лирично-скрипичная душа, много страдающая миролюбием. Не смейся надо мною муза, твой застенчивый нрав горд и своеволен. О, ужель я ею покорен – я восклицаю изумленно, исступленно завидев знакомые очертания твоего неповторимого лика. –неразборчиво, но трогательно ответил ей творец. – Не верь мне, но верь моим словам, но поверь моему любящему сердцу, которое живо лишь любовью к тебе. На протяжении десяти лет я лелеял в душе своей твой благолепный образ, и вот ты воплотилась, явив мне счастье. О как хорошо, что ты слышишь лишь отдельные отдаленные слова мои. Пускай они станут похожи на куранты сердца моего, а лучше унеси ветер любовь мою, дабы скитаясь по всему миру, она однажды возвратилась ко мне в дни унылого ненастья. Прими же муза моё благое восхваленье. – говорил юноша часто сбиваясь на сентиментальный тон, и вправду девушка идя ему навстречу, лишь наполовину различала всю ту сердечную тираду одинокого романтика.

Затаившись сердцем, он выжидал удобного случая совершить признанье, ибо сердце лишено правил и законов, оно непредсказуемо и наивно пространно. Все психологические этапы любви простой звук, бессмысленные фразеологизмы, ведь, сколько сердец столько и лиц у любви, все отношения между девами и юношами различны и не похожи друг на друга. Сколько душ столько и характеров неповторяющихся и уникальных, сколько душ – столько и приготовлено Господом спасения, если души докажут своё желание спастись праведной жизнью. Юноша всегда помнил о том любомудрии, нисколько не сомневаясь в столь высочайших по духу помыслах.

“В вашем представлении мир циничен, а жизнь закономерна и естественно грешна, но я не желаю жить в подобном падшем мире. Однако живу в нём, значит мир таков, каким я его вижу, каким я его ощущаю всеми светлыми чувствами своими” – мог бы высказать сию мысль юноша любому ученому или психологу, но он молчал, зная, что правда не нуждается в вербальном подтверждении. “Сколь жалок ваш мир, ограниченный лишь видимым и чувственным телом” – продолжил душевно мыслить творец.

Тем временем девушка неторопливо к нему приближалась, давая богатство возможности насладиться её целомудренной красотой. Она его любимая девушка, а значит единственная во всём мироздании. Она уникальна и несравненно бесценна для него, словно в мире больше нет подобных ей дев, и сие обстоятельство не огорчает, но воодушевляет юношу на подвиги творчества. Любимая девушка странное существо, становящееся всё более непостижимым по мере познания, она самая желанная для него дева, самая соблазнительная и пленительная, в то же время самая недоступная чистая и непорочная, потому она запретна для греховного вожделения. Любя музу, непременно, ценишь её честь и достоинство превыше собственных плотских желаний и чувств, столь удивительно любимая девушка учит воздержанию. Безусловно, она помышляет о нём иначе, нежели воображает себе он, однако дружеское притяжение, трепетно тяготея к противоположному мироощущению, неукоснительно влечет их юные души друг к другу. Впрочем, они не называли свои отношения публичными официальными терминами и канонами общества, они два простых девственных человека встретившиеся по воле Божьей, ради вышней цели спасения.

Очи творца увлажнились слезами, отчего умиление родилось в его сердце и распространилось венами по всему существу юноши. Очи художника не смогли сохранить сухость, не с подарком, но со слезами на щеках он встречал явившееся чудо. Для кого-то в выздоровлении души видится заслуга провидения, кого-то посещает видение истины, божественное откровение, творческое озарение, и всё оное восторженное благоговение пред божественным произволением испытал в себе юноша, не богиню он различил, но святую деву, которая создана для него, и в том нет унижения пола, но есть дар ангельской любви. Осознавая сие благолепие в своей жизни, он радовался мгновению, печалился, когда оно ускользало от него, был счастлив и скорбел, а затем наступал покой, в котором сотворенная им жизнь умиротворялась по воле Творца, таково одно биение сердца равное целой человеческой жизни. И в этот раз оное благодатное мгновение одарило юношу, низвергнув весь его гений в божественное созерцание.

Половинчатое по цвету, платье музы казалось поделенным на свет и тьму, оно состояло из черного верха и белого низа. Подобно лепесткам цветка складки юбки колыхались в такт её грациозным женственным движениям, наполовину оголяя её керамические ножки, оное раскрытие оканчивалось острыми стройными и изящными коленями. Она, казалось, могла оторваться от бренной земли и взметнуться ввысь, воспарить в небеса, столь она легка и миниатюрна. Ручки девушки также прекрасны и нежны, сколько в них ласки и тепла не ведает и она сама, мраморные и хрупкие, они завораживают своими плавными движениями. Личико девы блистает светом доброты, оно без изъянов бело и свежо молодостью. У неё узенький носик, тоненькие губки, небесные глазки, наивные девичьи реснички и малые ушки, увенчанные ровными прямыми длинными волосами естественного светлого оттенка, отчего те меняются в зависимости от освещения, на свету они русые, а в вечерних сумерках они темны. И в сей единой ладности красот предстала она пред юношей, отчего тот несколько смутился, всегда видя её словно в первый или же в последний раз.

– Знаешь, я недавно осознал простую истину верности, что я вечно твой, вне зависимости оттого, кто я в твоей жизни, какова моя роль, каков мой паспортный статус или общественное именование. Я твой, сквозь время и пространство, миры и бездны, я принадлежу тебе одной. Ведь моя главенствующая мечта исполнилась – я тебя нашел, увидел, и сохранил твой образ в своей бессмертной душе. Ты неимоверно красива. Раньше я сожалел о своём одиночестве, теперь же нисколько не помышляю о том, ибо у меня есть ты – вечная муза вдохновенья. Ты заполняешь пустоты моей измученной души. Я вдохновлен тобой, я жив тобой. Когда ты рядом со мной, другие люди мне малоинтересны. Ты перевернула мою жизнь подобно песочным часам формой напоминавшие символ бесконечности, и время моё словно повернулось вспять. Я словно впервые чувствую, трепещу и восторгаюсь. Так оно и есть, ведь я люблю тебя впервые, столь сердечно, будто любил всегда. Ещё до нашего рождения, души наши были сотворены из одного кристаллика эфира, и не удивительно, что мы живем на одном кусочке земного шара, ведь мы желаем быть в содружестве, и Господь милостиво не разлучает нас. Я наслаждаюсь тобой, и тем одним я счастлив. – здесь юноша остановился, а затем несколько возроптал. – О сколь сегодня я не красноречив, а даже жалок в словах. Пусть так. Моё сердце устало возвышаться, ему хочется побыть чуточку сентиментальным. Но даже ради тебя я не откажусь от своего мировоззрения, своего отличного от других мироощущения. – истово произнес творец будто на одном дыхании, на что муза ласково улыбнулась и вкрадчиво ответила.

– Я верю тебе, ведь ты всегда правдив. Но неужели ты позвал меня сюда ради оглашения любовного признания, которое уже давным-давно лаской исторгли твои пасмурные глаза. Или же ради моего вразумления явился ты, что ж, я готова внимать гласу сердца твоего, готова чтить твою прямоту и откровенность тишиной слуха своего, притупленного громогласным сердцебиением.

На минуту они прекратили всякое чувственное произволение речи, предавшись обоюдному безгласному восприятию собеседника. Покорно отдавшись молчанию, они немного упокоились. В том немом взаимном тяготении душ присутствовало нечто удивительно значимое, способное изменить жизненную судьбу каждого из них.

Затем творец продолжил говорить, но теперь гораздо тише.

– Я помню каждую нашу встречу, подобно маленьким чудесам, они вкупе и есть искомое счастье. Радость состоит не только в поиске любимого человека, но и в обретении оного. Быть с тобою, для меня значит быть счастливым. – тут он слегка покраснел. – Вновь моё красноречие ослабело под наковальней безумного сердца, пусть так, главное чтобы оно не забывало те чувства и воспоминания которые навек нас связали. – внезапно юноша содрогнулся, переменив свою любовную речь на иносказательную диалектику. – Я всегда ощущал себя творцом. Вот я созерцаю тебя, смотрю на людей, даже малых насекомых вижу, и во взгляде моём сострадание превышает всякую человеческую мораль, настолько чутко я ощущаю в себе чужую боль и обозреваю трагедию земной жизни, я всем сопереживаю и источаю невозбранные потоки слез милосердия. Словно я создатель всего сущего, всего живого, потому я столь трепетно отношусь к людям, в особенности к тебе. Многие полагают, будто человек малозначителен в сравнении со всей Вселенной, для меня же человек больше всей Вселенной, каждый человек уникален и неповторим, нет лишних среди них и никто из них не забыт. Для Бога нет изгоев и простаков, каждый необходим и любим Им. Пойми это, муза, не ухмыляйся понапрасну, и не обвиняй меня в излишнем безумии, только не ты, но только тебе сие осуждение позволено. Мои слова всегда правдивы и до откровенности честны, от них я никогда не отрекусь, они лишь могут со временем утратить смысловой запал и силу влияния, и только, всего лишь. Но ныне я не празднословен. – он обвел её нежным взором и продолжил изъясняться. – Рядом с тобой я обычно спокоен и молчалив, потому что поиск любимой девушки завершен, я нашел тебя, на двадцатом году жизни я обрел счастье судьбоносной встречи. Теперь можно расслабить разум и жить одной мыслью твоего существования. Сегодня же я желаю совершить невозможное, желаю духовно поцеловать твой голос. Но слушая мои вкрадчивые монологи, в ответ ты готова досадливо рассмеяться, потому-то после слова “друзья”, я всегда ставлю запятую, а ты всегда норовишь начертать точку. Мы общаемся на одном языке, но используем различные знаки препинания. – юноша умолк на секунду, покачиванием головы выразив обиду, дабы затем продолжить. – Обожание безгранично и всесильно, когда взаимно безответно. Ведь я не ограничен ничем, и никем, ты не возвышаешь мою любовь, не унижаешь её безразличием. Вместе с оной свободой выбора ты вручаешь мне державу власти быть в твоей жизни кем угодно, поступать так, как мне заблагорассудиться. Потому я свободен в своём счастье и свободен в своей печали.

Сделав предупредительный акцент на последнем слове своего монолога, творец перевел взор с миловидного личика музы на туманные дали чернеющих небес. Отчего озаренный и обагренный закатом солнца, он буквально засветился неведомым всесторонним сиянием, мистически провозглашающим величие фигуры юного оратора. Мысли коего лились легко и непринужденно подобно чистой рудниковой воде, и девушка чутко внимала ему, нисколько не пряча зерцала души своей под покровом непроницаемости чувств и переживаний. Она различала сочетание двух не сочетаемых по духу людей в развернувшейся сцене встречи. “Жизнь сего творца обещается стать эпической зарисовкой одной гениальной личности, которую невозможно охарактеризовать каким-либо возвышенным словом, пускай даже самым титаническим по смыслу гипертрофии, он уже велик в безвестности и ничтожности своей. В сравнении с другими, он превосходен во всём, в особенности в морали и в вере” – думала она, глядя на сего человека лишенного человеческой славы и почета, которому достаточно одной единственной музы и тем он покорил девушку, не лестью, не лаской самолюбия, но искренностью собственной романтики. Она, познавая его мятежную душу, не испытывала сугубое разочарование, либо иллюзорное воодушевление. Она принимала, пускай, не всегда достоверно понимая, и не со всем утвердительно соглашаясь, мировоззрение юноши, невзирая на ветхие устои и светские запреты общества. Душою девы руководило не любопытство и не праздная любознательность, а мирное взаимопонимание, любовь снисходительная, любовь дружественная не оскудевающая братолюбием. И действительно, она как-то назвала его братом, не кровным, но духовным. Сей зародыш братской любви, возрастающий подобно цветку с течением времени, только крепче соединяет их предначертанные судьбы. Оное сплетение судеб происходит произволением провидения, ибо всевластная воля Всевышнего сочетает юные сердца, притязания коих нежны и довольно скромны. Словно заново сотворенные прародители они впервые повстречались, такие единые и столь различные, целомудренно любящие друг друга, и в Творце, даровавшем им милость и дар сострадательности неизбывной, видящие суть всей своей жизни. Но не любовью единой проистекала их жизнь бытия земного, но силой творческой наполнялись превосходящей все иные суетные порывы, они питались замыслами и начинали голодать, когда те воплощались, ибо юноша всегда почитал себя творцом, который снискал и нарек деву своей единственной музой. Нередко оные возвышенные именования гораздо величавей звучат, когда пишутся с большой буквы, преемственно соотносясь к своему образу и подобию. Сей юноша с самого своего рождения творец, не потому что он исключительно талантлив или же он является знатоком всех видов искусств, а потому что он одарен непреодолимой тягой к созданию прекрасного, к созиданию добродетели. Доколе в нём живет мечта – сотворить мир, свободный от насилия и греха, мир в котором правит добро и любовь, в котором не будет стыдно встречать Спасителя, миротворчество его души будет господствовать и процветать в творчестве подобно неиссякаемому источнику вдохновения.

В то время когда мечта ещё не стала явью, нередко происходит замещение желаемого обретения иллюзорной чувственностью, случается перенаправление чувств, переустройство образа недосягаемого предмета, и оной неопределенностью отношений вольно воспользовалась муза, найдя в творце доказательство своих вдохновительных возможностей, оказалось, что она способна на перевороты и на сосредоточение его вышних помыслов. В её очах он виделся неученым человеком, ибо ученые, как правило, страстно желая всё предать объяснению, впадают в непоследовательное заблуждение. Однажды творец изрек ей пространный афоризм – “верую истинно в Истину, ибо истинно верую”. Муза точно знает, что когда ему вослед будут кричать – “анафема и отлучение еретику”, он будет кротко шептать – “прощаю всё, прощаю всех”. Те страшные времена кажутся далекими, до них десятки лет и потому ныне мало задумывается о том юный творец, бесславный среди людей и непризнанный всеми. Одна лишь верная его душе муза степенно внимает тихому гласу вопиющего в пустыне пророка.

– Легко спорить с Богом, заведомо зная, что так или иначе, чтобы ни произошло, Он всегда побеждает своих оппонентов. Но не каждому ли даровано право властвования миром собственной души? – в этом косноязычном вопросе весь я. Поверь, муза, я устал быть слугой мира сего. Я вправе ослаблять либо укреплять мировые законы и правила, невзирая на всевозможные учения и опыт моих предшественников. Только Божьи заповеди являются мерилами моего воззрения, иными словами, я желаю создать мир по образу и подобию своей души сотворенной по образу и подобию Божьему, таково моё мировоззрение и таков смысл моей жизни. – после сказанного юноша усмотрел во взгляде девушки осуждение и преминул ответить ей немедля. – Не страшись напрасно моих слов, ибо я миролюбив и не намерен насильственно посягать на души людские, я лишь напомню им о первозданной праведности, о совершенной нравственности, к которой всякому человеку должно возвратиться. Не пошатнуть умы людские я намерен, но одушевить неодушевленную мораль общества. Я способен стать великим моралистом и то чувство вышнего служения зиждется в моём естестве подобно предзнаменованию. Пускай многие нарекут меня отщепенцем-гордецом, обзовут словоблудом, пускай я не познаю одобрение и похвалу, самого малого понимания, сей путь мирного протеста навсегда останется целью моей жизни – спасение мира своей души. Я мечтаю подготовить мир ко второму пришествию Христа Вседержителя. Желаю показать Ему мир, в котором побежден всякий грех, в котором уже не будет насилия и блуда, безбожия и заблуждения, цинизма и алчности, властолюбия и какой-либо иерархии, я покараю оное зло своим пророческим словом и своею жизнью праведной низложу всякое безумие бесовское. Дабы отсрочить ту страшную кару над миром, то возмездие над душами грешников, дабы не погибли многие от греховности мира сего, я буду проповедовать среди людей праведную жизнь. И однажды я покажу Господу людей невинных, неповинных, а значит, они те будут подлежать осуждению, но в милость Божью опояшутся. Сейчас ты насмешливо наречешь меня идеалистом и филантропом, и будешь отчасти права, но вслед моим быстрокрылым словам летят умозрительные подвиги, узри же те миролюбивые деяния, которыми мне предстоит пошатнуть мировое господство неправды, низвергнуть тиранию темных сил.