Фениксова песнь

Кира Соловьева

Фениксова песнь

ПРОЛОГ

– Если ты еще раз наступишь на мою тень, я тебе ноги оторву, – мрачно пообещал высокий темноволосый эльф, сверкнув на своего спутника – бывалого воина в серебристой кольчуге – мерцающими синими глазами.

– Отрывай, – рассеянно согласился тот. – Только не забудь выплатить компенсацию моей сестре, лады?

– Лады, – согласился синеглазый, хотя знал: ничего платить не придется. Воин приотстал, оставив королевскую тень в покое, и задумчиво нахмурился.

Король дошел до покрытых резьбой дубовых дверей, и двое стражников услужливо распахнули перед ним створки. Коридор тут же оказался под прицелом солнечных лучей, струящихся через прорехи в низком потолке. Синеглазый вошел в зал, стены которого были оплетены плющом, огляделся вокруг и с ногами забрался на простой деревянный лежак.

Его спутник поморщился:

– О великая Аларна, Ал, ты же король! Королю не подобает жить в таких условиях!

– Да, я король, – с достоинством ответил остроухий. – Поэтому могу жить там, где хочу, как хочу и сколько хочу. Постоянно сидеть в тронном зале скучно, там слишком часто рабы пробегают.

– Сколько раз тебе повторять: не рабы, а слуги! – закатил глаза воин.

– А какая разница?

– У них, как у всех нормальных людей, есть зарплата и выходные.

– Ладно, – легко согласился король, – Наемные рабы.

Его собеседник скривился, как от зубной боли, но нашел в себе силы промолчать. Синеглазый с минуту посидел, раскачиваясь, как пьяный. Мерцание в его глазах погасло, и они стали пустыми и холодными. Потом остроухий покачал головой, и все вернулось на круги своя.

– Что ты думаешь о королевстве Шаэл? – поинтересовался он.

Воин неопределенно пожал плечами.

ГЛАВА 1,

в которой я иду на свидание с дакарагом

Солнце заходило. Небо окрасилось в бледно-розовые тона, на которых красными пятнами горели редкие пушистые облака. Горизонт прятался за сплошной стеной деревьев, темными тенями нависших над извилистой полосой тракта. По одну его сторону раскинулась дикотравная равнина, по другую – старое кладбище. Скопление крестов, надгробий и скульптур, протягивающих руки к небу, не вызвало бы интереса ни у одного нормального путника.

Я нормальным не был, а потому конь, недовольно всхрапывая, приближался к насквозь проржавевшей ограде. Калитки в ней не было – просто в одном месте прутья расходились в стороны и загибались назад. М-да… На месте селян я бы не верил в то, что лес остановит кладбищенскую нежить, и построил заборчик повыше. Даже если ради этого пришлось бы расстаться с большими деньгами. Безопасность стоит куда дороже выпивки в корчме, на которую староста тратил все собранные у односельчан монеты. На их месте я бы уже проткнул этого мужика вилами, или, что еще лучше, отправил возводить ограду в одиночестве, но селяне почему-то терпели. До моего появления в селе, разумеется.

«Если так уж лень самому побороться с нежитью, то можно заплатить магу, и он поборется за тебя» – решили селяне, всучили мне десять монет задатка и многозначительно кивнули на тракт. В последнее время с деньгами у меня было не густо: либо отправиться в город и отдать последние медяки за въезд, либо продолжить объезжать Велиссию по кругу, добросовестно заглядывая во все придорожные села. Так что согласился я сразу, размер оплаты мне понравился, и я внимательно выслушал жалобы своих работодателей. Они сходились в том, что какая-то нежить повадилась ночью проходить лес насквозь и вдохновенно завывать под окнами домов, выманивая особо храбрых мужиков на улицу. Таковых было трое, и их жены уже вторую неделю усердно носили траур. Причем нежить не оставила даже тел – только редкую розоватую кашицу, которую сгребли лопатами и закопали.

Селяне считали, что приходить в село повадился упырь, но я их разочаровал. Упыри своих жертв едят, да к тому же предпочитают падаль, а не живых людей, с которыми придется еще и подраться. Вурдалак под роль неведомого хищника тоже не подходил, и я потратил несколько часов на то, чтобы перебрать всю знакомую мне кладбищенскую нежить. И сейчас, спрыгивая на землю и приглядываясь к могилам, остановился на дакараге – крупном, быстром и очень злом существе, которое любило подсвечивать все, что его окружало.

Сейчас, в закатном свете, исходящее от могил бледное сияние было едва заметным. А вот ночью наверняка затмевало обе луны, потому что с их восходом любая магия набирает силу. Что ж, я это еще увижу.

Я обернулся к коню, устроил ладонь на гриве. Светлячок обреченно фыркнул. Еще чего, друг, стану я тебя к нежити на ужин тащить! Я указал рукой на поле, и конь, проследив за этим жестом, медленно туда утопал. Когда он отошел шагов на пятьдесят, я перечеркнул воздух тремя витыми символами: защита, атака, тишина. Воздух мигнул, съежился, скомкался, и на уровне моей груди возникла маленькая воронка. Я вытащил из кожаных ножен на поясе черный клинок, рассек правую ладонь и накрыл ею воронку. Раздался далекий напев и звук падающих капель.

Все. О Светлячке можно не беспокоиться.

Рана на ладони быстро затягивалась и зверски чесалась. Я спрятал агшел обратно в ножны, протянул руку поверх плеча и проверил, как поживает меч. Оружия при мне было, как при наемнике: ритуальный клинок, метательные ножи, меч… Лук и стрелы уехали вместе с конем, но в схватке с нежитью даже заговоренные наконечники помогут мало. Если вообще помогут.

Я коснулся пальцами кладбищенской ограды. Она отозвалась легким жжением и холодом, послушно плавясь под направленной на нее энергией. Когда серебристые капли с мелкими рыжими пятнышками побежали вниз, я убрал руку и скептически полюбовался на результаты своего труда. Впрочем, сойдет. Нежить не пройдет мимо места, где использовали магию, а если окажется разумной, то и вовсе заинтересуется моим креативом. Ну скажите, какой дурак будет растрачивать дар на осквернение освященного забора? А дакараг еще и гастрономический интерес испытает – вдруг этот дурак вкусный?!

Я побрезговал идти через парадный вход и нагло левитировал через ограду – чем больше магии, тем лучше. Приземлился я на чью-то могилу, печально извинился, слез с нее и пригасил дар. Оглянулся. Как назло, ни кустов, ни низеньких деревьев поблизости не было. Ну что за кладбище такое – опасное, светится, а спрятаться негде! Я вздохнул, сел на постамент ближайшей скульптуры и вытащил из кармана куртки четыре красных камня.

Ангелу, рядом с которым я сидел, заговоренные рубины не понравились. Он скорбно взирал на них белыми глазами, словно намекая, что такому отродью тьмы, как я, рядом с ним делать нечего. Я сочувственно похлопал его по плечу и негромко проинформировал:

– Извини, друг, но времена инквизиции давно прошли. Ты не имеешь права меня выгонять.

Скульптура безмолвствовала. Впрочем, если бы ангел что-то ответил, тут бы стало одним покойником больше. Не то чтобы у меня были слабые нервы, просто к неживым предметам я относился странно. Они ведь не трупы. Кто сказал, что у камней, глины или картин не может быть души? Живописцы постоянно твердят: у меня есть любимая кисть, любимые краски. Думаете, они просто так любимые? Держите карман шире! Полюбившиеся предметы просто немного более одушевленные, чем все остальные. Но тем не менее ни один нож, памятник, кирпич или дорожный столб, с которыми я порой разговаривал, еще ни разу не подали голос.

Я перебрал камни на ладони, соскочил с постамента и вжал один рубин в рыхлую землю над могилой. Прикинул взглядом расстояние до ограды, прошел мимо выхода и пристроил следующий камень. Затем я поискал глазами холмик, который находился бы ровно напротив выхода. Ему достался предпоследний рубин. Последний я оставил у себя, на всякий случай спрятав не во внутренний, а во внешний карман куртки – чтобы достать быстрее.

Треугольник получился не слишком ровный, но и так сойдет. К тому же рубины четких границ между заговором и природной магией не имеют, соединятся за милую душу.

Я избрал могилу в центре будущей фигуры, с радостью обнаружил рядом с ней лавочку и немедленно сел. Закат почти догорел, и облака сменили цвет с красного на серый. Ограда кладбища отсюда казалась черной, а силуэт Светлячка на поле – маленьким, почти игрушечным. Стена леса пестрела множеством огоньков – духи проснулись и отправились по своим делам. Я представил, как шьероны идут зажигать костры, а таркоты плетут сеть тумана. Лесные духи всегда спешат жить. У большинства из них очень мало времени – у кого две-три, а у кого и только одна ночь. Они засыпают под утро и больше никогда не просыпаются, и там, где уснул дух, прорастает синий цветок. За многие годы существования Башни ему так и не дали названия, хотя бессмертные духи с той стороны мира называют этот цветок Aller-Stail. К языку потустороннего мира ближе всего друидский, в котором существует подобная фраза. На всеобщем она звучит как «спящая душа», и, по-моему, вполне подходит синим лесным цветам.

Вскоре начали сгущаться сумерки, и на небе появился бледный контур Дайры. Маленькая луна с любопытством посмотрела на землю, мигнула и спряталась за пушистым облаком. Как одеялом накрылась.

Ее старшая сестра, Шимра, высветила серебряную полосу в кронах деревьев, а затем и поднялась над ними во всей своей жутковатой красе – огромный пылающий круг с темными провалами кратеров. Кладбище, отзываясь на лунный свет, засияло зеленоватыми огоньками вдоль надгробий. Как на странном празднике, где я был единственным гостем.

Темнота набирала силу вместе с магией, кормила ее, как мать – грудного ребенка. Свет, созданный дакарагом, становился все ярче. От него веяло жутью, а порой слышались тихие голоса. Они были не в этом мире и не в потустороннем, а где-то между тем и этим, намертво застряв и зовя на помощь уже не первую тысячу лет. Нормальный человек уже бежал бы без оглядки, а мою душу грело воспоминание о семи золотых монетах, которые я получу за голову нежити.

То ли дакараг услышал мои кощунственные мысли, то ли просто решил проснуться пораньше, – но темноту разорвал отчаянный, почти человеческий вопль. Я пересел с лавочки на землю, надеясь, что за холмиком свежей земли меня не видно, и обвел кладбище взглядом. Вопль не прерывался, продолжая звучать на одной высокой ноте, а затем – захлебнулся, как будто голодная тварь подавилась слюной. Вернее, землей. В девяти могилах от меня она взметнулась вверх, и деревянный крест, прочертив красивую дугу в воздухе, скрылся где-то за оградой. Из свежепробитой дыры вылез дакараг, судорожно подергивая слабыми еще крыльями.

Отличное состояние, довольно подумал я. Дневной сон дакарага равен смерти, так что мой противник сейчас был фактически новорожденным. Хотя для новорожденного он, пожалуй, великоват. Тело, покрытое шерстью, в холке превосходило мой рост. Нежить потопталась по земле шестью когтистыми лапами, прижала крылья к телу и коротко взвыла, подняв сплюснутую морду к яркому огню Шимры.

Когда дакараг замолчал, я замер, гася не только дар, но и собственное дыхание. Тварь азартно приподняла хвост, вильнула им – точь в точь милый домашний песик, чтоб ее – и с интересом принюхалась. Тяжело повернулась к ограде и пошла вперед, брезгливо одергивая лапы после каждого шага. Я впечатленно посмотрел ей вслед, с трудом сдержался, чтобы не присвистнуть, и вытащил из кармана рубин. Подцепил рубец раны на ладони, посмотрел, как свежеразорванные края наливаются кровью, и зажал в ней заговоренный камень.

Потом очень тихо, надеясь только на небеса, зашептал:

– Именем земли, неба, солнца и лун, ветра и воды, огня и воздуха, протяни длань свою на этот мир, озари его взглядом своим, подари ему Фигуру свою…

Магия, по крупице, по песчинке вытянутая из дара, сплеталась со словами, как тонкая нить. Голоса духов Безмирья стали громче, дакараг недоуменно обернулся – и его тело проткнул тонкий красный луч треугольника, вспыхнувшего между тремя рубинами. Камень в моей ладони стал холодным, как лед, и покрылся тонкой корочкой моей крови. Я сжал кулак так, что побелели костяшки, и протянул к твари свободную левую руку.

– Ты попалась, сдавайся!

Нежить досадливо рыкнула, дернулась в одну, потом в другую сторону. Красный луч держал крепко. Оставалось только подойти и добить.

Пальцы окутало белое сияние, сквозь кожу проступили контуры костей. Тварь расширенными красными глазами посмотрела на то, как рождается заклятие, и неожиданно взвыла:

– Не надо, стой!

– Еще чего. – Я не удивился и не испугался. Просто продолжил выплетать из магии одному мне видимый узор, напоминающий комок длинных шипов.

– Я тебе заплачу! Дам золото! Много золота!

– Извини, но меня не интересуют деньги, данные нежитью, – ответил я.

– Что, если я нежить, так у меня уже и прав нет?! – возмутился дакараг. – Думаешь, я от хорошей жизни на этом проклятом кладбище живу?!

– И людей ты тоже из чувства долга кушаешь?

– Так ведь всем надо есть, – растерялся он. – Что нам, что людям.

– Капусту не пробовал? – скептически уточнил я.

Нежить часто пытается взять магов на жалость, а то и заключить с ними договор на сотню-другую лет. Некоторые соглашаются, но выгоды не получают никакой. Так что я не верил дакарагу, подсознательно ожидая, что он просто тянет время. Только для чего?

Ответ на этот вопрос я получил быстро. Очень быстро. Красные лучи треугольника лопнули, как перетянутые струны, осыпав могилы тысячами искр. Разум померк в глазах нежити, и, распахнув пасть с тремя рядами клыков – и как она только жрет?! – тварь бросилась на меня. Но не успела сделать и одного скачка, как заклятие сорвалось с моих рук и маленьким белым огоньком угодило прямо в открытое горло.

Дакараг по-щенячьи пискнул, сделал отчаянный рывок – и рухнул у моих ног, бешено молотя лапами. Я отскочил в сторону, возблагодарил Аларну за сотрудничество и спрятал в карман бесполезный уже рубин.

Писк нежити захлебнулся противным утробным бульканьем. Сквозь спину, ребра и грудь, пришивая тварь к земле, быстро прорастали длинные белые шипы. Красные глаза погасли, быстро остекленели, сделавшись кукольными. Только кукла, даже если это кукла-оборотень, никогда не примерила бы на себя такой образ.

Я помахал ладонью в воздухе, сбрасывая с нее остатки магии, и вытащил из-за спины меч. Жаль портить такую роскошную шкуру, но селянам, если они вдруг захотят, хватит и дырявого туловища. Убедившись, что нежить мертва, белые шипы начали вползать обратно, оставляя после себя рваные раны. Кровь не потекла – у нежити ее было мало – а только запеклась корочкой по краям, надеясь их запечатать.

Не получилось.

– Без головы не воскреснешь, – мрачно пообещал я, поднимая меч. – А еще золото обещала…

* * *

В Схоронники я вернулся на рассвете, успев подремать в дикотравном поле. Шерсть на голове дакарага за ночь печально обвисла, глаза покрылись мутной зеленой пленкой. Светлячок шел вперед неохотно: мой боевой трофей не вдохновлял коня на подвиги. Еще бы. Животные боятся нежити намного больше, чем люди. Правда, не все. А те, что путешествуют с магами, со временем привыкают.

Несколько женщин, собравшихся у колодца, проводили меня потрясенными взглядами. Я шутливо отсалютовал им головой, и все три страшно побледнели. Светлячок, заметив, как качается на моей руке мертвая голова, всхрапнул, топнул копытами, но не остановился. Еще и не такое видел, а раз оно мертвое, то бояться нечего.

Село было небольшим, всего десять дворов и корчма по правую руку от тракта. По левую располагались огороды, на которые бросал свою широкую тень лес. Дальше, за домами, простирались поля – белые, желтые и зеленые латки. И только на самом горизонте, так далеко, что была видна только низкая черная полоса, стояла Тальтара. Теперь можно решить вопрос, ехать туда или нет – деньгами я уже почти разжился, а новые сапоги в селе не купишь. Да и к Кеорну надо зайти, посмотреть, как дела в Академии и узнать последние новости из Башни. Вдруг охоту на русалок уже запретили, а я об этом еще не знаю?

Впрочем, охотиться на подводных жительниц могли только дураки – русалки дурили головы всем, кто совал свой нос в их дела. Так что еще неизвестно, кто за кем охотился. Но тем не менее охота на них была официально разрешена, и это разрешение столько народу угробило, что думать страшно. На месте королевы я бы давно его отменил, но Ее Величество, видимо, таким образом сокращала численность населения в Велиссии. А то вдруг война, а у нас одни идиоты? Умные-то люди на русалок охотиться не будут, поостерегутся.

Дом старосты ничем не отличался от остальных. Такой же деревянный, с соломенной крышей и резными петухами на ставнях. Сквозь открытые окна пробивались призраки занавесок, за которыми смутно виднелось пятно печи. Я выпрыгнул из седла, отряхнулся, подхватил голову дакарага и направился к порогу. Поднялся по ступеням, постучал. Торопливое «иду-иду!» сменилось томительным ожиданием.

Соседи старосты зря времени не теряли: собрались вокруг двора, как на редком цирковом представлении. Поскольку сам мужик выходить не торопился, я с видом победителя поднял на уровень груди свой трофей. Селяне восхищенно ахнули, поцокали языками. Какой-то детина в рваном фартуке печально произнес: «Эх, какой у него меч, небось, эльфийский…», но его никто не поддержал. Обворовывать мага, оказавшего селу помощь, было неловко и неправильно.

Темные фигурки трех вдов возвышались гротескными изваяниями среди других людей. Я усмехнулся, вознамерился поведать селянам байку об усекновении нежити, но не успел: дверь все-таки открылась. Староста обвел односельчан мутным сонным взглядом, недовольно покосился в сторону восходящего солнца и спросил:

– Ну… Ты уже убил упыря, выходит?

Я с гаденькой улыбкой бросил голову к его ногам:

– Это был не упырь.

Мужик брезгливо отшатнулся, подтянул штаны. Наклонился. Присмотрелся. Потыкал пальцем в нос дохлой нежити, удовлетворенно кивнул и перевел на меня взгляд. Я сделал вид, что этого не замечаю, с веселой улыбкой поглядывая на собравшихся у забора людей. Один мальчишка боязливо гладил Светлячка. Тот снисходительно терпел, но в темных глазах коня виднелся какой-то каверзный огонек.

– Ну, раз такое дело… – Староста встал, пихнул дакарага ногой. Голова, нелепо щерясь, скатилась по ступеням. – Спасибо тебе, колдун. Всем селом благодарны. Обращайся, если чего надо – мы люди честные, чем сможем, поможем.

С этими словами мужик развернулся и вознамерился захлопнуть за собой дверь, но створка осталась на месте. Я не двигался и ничего не говорил – просто подцепил ее магией, как крючком. Староста подергал не поддающуюся преграду, недоуменно нахмурился. Я с интересом пронаблюдал, как на его лице появляется смутная тень понимания.

– Что ж ты, колдун, в собственный дом меня не пускаешь?

– «Спасибо» в карманах не звенит, – язвительно напомнил я. – И в тавернах не пропивается.

– Последние деньги у меня отберешь? – печально спросил староста.

– Не последние, а заработанные. – Я наставительно поднял указательный палец. На кончике ногтя засветился крохотный серебряный шарик, быстро обрастающий кольцами разрядов. – Послушай, ты же не хочешь ссоры? Вижу, что не хочешь. Просто отдай мне обещанные золотые, и мы закончим этот неприятный разговор. Я даже на завтрак и отдых претендовать не буду, просто уберусь, и все.

Староста зачарованно наблюдал, как шарик превращается в кольцо, а потом, памятуя о потерянных рубинах – в треугольник. Я досадливо поморщился, и энергетический сгусток исчез, впитавшись под кожу.

– Извини, парень, – рассеянно сказал мужик. – Нет у меня денег.

Я уже собирался ответить, но кто-то из селян крикнул:

– Ясное дело, что нет! Ты ж вчера все в корчме пропил на радостях!

– А тебе какое дело?! – возмутился староста. – Пропил и пропил, собранные деньги идут на нужды… – он запнулся, переступил с ноги на ногу и смолк.

– На нужды села, – укоризненно сказала одна из вдов. – А не на пересохшее горло его старосты.

Повисло молчание. Я с ледяным спокойствием расстегнул сумку и вытащил свой помятый диплом. Бережно его разгладил, загнул обратно стертые уголки. Оглянулся.

– Тут кто-нибудь читать умеет? – поинтересовался я, демонстративно не глядя на старосту.

Но ответил мне именно он:

– Да. Я умею. Или ты думаешь, что управителем я стал благодаря красивым глазам?

Я улыбнулся. Не потому, что мне было весело – просто я любил улыбаться. Иногда людей это пугало больше, чем мое напускное спокойствие. Вот и старосте стало тревожно, протянутые к диплому руки меленько тряслись. Я даже побоялся, что он дорвет драгоценный пергамент, но отбирать его не стал.

– Читайте, – щедро предложил я. – Вслух. И погромче, чтобы все слышали.

Мужик подслеповато сощурился, поднес диплом в глазам. Затем начал читать – нараспев, как студенты на первом курсе, но суть до нас доходила. По мере прочитанного брови старосты заползали все выше на лоб, и между ними все явственней проступала косая морщинка.

– «Этот документ, заверенный… две росписи, одна печать… является дипломом об окончании Академии Магов. Хастрайну Неш-Тавье присваивается четвертая степень и жетон факультета Некромантии и Переходов, а также квалификация специалиста по классическим обрядам и ритуалам»… Ты некромант, – понял староста, протягивая диплом обратно.

– Вот и познакомились. – Я принял пергамент, осторожно свернул его и спрятал в сумку. – Так вот. Если я не получу обещанную плату, я возьму эту голову и, видит Аларна, воскрешу дакарага. И пусть он дальше бегает в ваше село. Пока не приедет другой дурак, согласный поработать бесплатно.

Мужик замялся. Я выждал пять минут, спустился с порога и подхватил свой трофей. Воскресить не воскрешу – подобные ритуалы в некромантии запрещены – но создам бодренького зомби, способного портить селянам настроение от двух недель до месяца. Вот тогда-то староста и попляшет. Жаль, что я этого не увижу.

Люди расступались передо мной, старательно пряча глаза. Я устроил ногу в стремени, забрался в седло и окинул селян оценивающим взглядом. Понял, что напутствие не нашло отклика в их душах, и тихонько присвистнул. Светлячок покорно двинулся в сторону леса, цокая подковами по крупным камням на дороге. Однако далеко уехать нам не дали.

– Господин некромант, постойте!

Я придержал поводья и обернулся. Ко мне приближался давешний детина в рваном фартуке. Его симпатии явно переметнулись на мою сторону, потому что, поравнявшись со мной, он бросил волчий взгляд в сторону дома старосты. Я хмыкнул, поняв, что любителя выпивки ждет воспитательный разговор. А может, и не только разговор. Интересно, как будут смотреться синяки на его физиономии?

Детина перевел взгляд на меня. Я пару мгновений смотрел в светлые, то ли голубые, то ли серые глаза человека, прежде чем он не выдержал и начал рассматривать конскую гриву.

– Вы это… не серчайте на нас. Не все же такие жадные. Вот. – Он протянул мне приятно позвякивающий мешочек. – Там восемь золотых серебром. И если надо чего будет, приезжайте, я травками тут торгую, – детина улыбнулся, словно вспомнив о любимой игрушке. – Вам отдам задешево. Для хороших людей не жалко.

– Спасибо, – кивнул я. – Рад видеть, что в Схоронниках еще остались не только щедрые, но и умные люди.

Детина усмехнулся и снова посмотрел на старосту. Тот замер на крыльце, боязливо к нам приглядываясь. Я развернул коня и уже собрался ехать обратно, к Тальтаре, когда «умный человек» смущенно поинтересовался:

– Скажи, а ты бы его и правда того… воскресил?

От волнения он перешел на дружеский тон, но я не стал его осаживать. Только многообещающе улыбнулся и протянул ему голову дакарага.

– Правда. На, подвесишь в своей лавке, вместо чучела будет.

ГЛАВА 2,

в которой я пытаюсь сломать себе мозги

Оружейная лавка Оарна поражала меня всегда. Здесь можно было найти все, что угодно, от гномьих секир до легких друидских ножей. Как человек умудрялся договариваться со всеми расами и ни разу с ними не поссориться, оставалось загадкой для горожан. Особенно всех удивляли отношения Оарна с лесными эльфами: гордый народ при нем не кичился своей избранностью, а принимал торговца, как равного. Пожалуй, в городе оружейник был единственным, кто на вопрос: «А у тебя есть друзья среди остроухих?» мог дать подробный ответ с множеством имен, которые порой мелькали при дворе королевы.

Кстати, о королеве. Меня всегда удивляло то, что Ее Величество так радушно приглашает эльфов на балы. То есть в какой-то мере это понятно: политика вынуждает уделять союзникам внимание, – но ведь можно ограничиться официальными приемами, как поступают все умные люди. А то баронессы, графини и прочая знать так и скрипят зубами при виде изящных эльфиек, превзойти которых по красоте могут разве что дриады. Но дриады покидают свои долины еще реже, чем остроухие – леса, так что скрипеть и в их адрес повода не возникает.