Осьминог

– Ну если вы так считаете…

– Совсем не обязательно для этого быть верующим. Я недавно читал в газете интервью с одним писателем, так он сказал, что всегда носит с собой талисман, охраняющий его от болезней, но в случае малейшего недомогания обращается к врачу. Писатели вообще забавные люди. Кстати, Арэкусандору-сан, вы не думали вернуться на родину?

– Почему вы вдруг спрашиваете?

– Мне кажется, вам у нас немного скучно.

– Нет, напротив, мне совсем не скучно. Мне здесь очень интересно, и я снял вполне удобную комнату…

– Вы ведь остановились у Мацуи-сан, да? – Мягко перебил Кисё.

– И что с того? Вы-то откуда знаете?

– Разве это так важно?

– Мне бы хотелось быть в курсе, – Александр развернулся, чтобы посмотреть Кисё в глаза, – кто и с чего это вдруг так мною интересуется.

– Не сердитесь, пожалуйста, я не хотел вас обидеть. Остров маленький, все здесь всех знают, а я работаю в ресторане. Случайно от кого-то услышал.

– Ну да, конечно.

Выражение лица официанта оставалось безмятежным и приветливым, как будто они по-прежнему вели спокойную дружескую беседу. Обида и злость, не находившие себе выхода все последние две недели, наконец захлестнули Александра целиком, и он ощутил, как всегда бывало в такие моменты, слабое головокружение. Работа, на которую он возлагал столько надежд, Изуми с ее разбитой чашкой, придурок этот с его якитори, Ясуда Томоко – и почему у каждой симпатичной девушки обязательно есть кто-нибудь вроде Акио? А теперь еще и этот тип непонятно по какому праву сует нос не в свое дело и пытается спровадить его подальше отсюда.

– Послушайте, Арэкусандору-сан, не нужно…

Александр, не дав ему договорить, размахнулся и изо всей силы ударил японца кулаком в лицо. Тот тихо охнул, отступил на несколько шагов, пока не прижался спиной к стволу одной из старых сосен, и медленно сел на землю. Где-то высоко в ветвях пронзительно закричала потревоженная шумом птица. Александр сделал пару глубоких вдохов. Голова еще немного кружилась, но злость уже улетучилась, остались только досада и стыд. Пересилив себя, он подошел к сидевшему на мокрой земле официанту: тот прижимал ладони к носу и рту – почти так же, как делал это, когда молился. Между его длинными пальцами выступила кровь.

– Дайте я посмотрю… – Александр взял его за запястье и отвел в сторону руку. Нос у парня, похоже, сломан не был, кровь текла из сильно разбитой верхней губы. На нижней, впрочем, тоже виднелся кровоподтек.

– У вас хороший удар, Арэкусандору-сан. – Кисё попытался улыбнуться, и кровь, накопившаяся у него во рту, залила подбородок и закапала на куртку, растекаясь черными пятнами. Александр подавил желание отвернуться. – Тренировались когда-то?

– Да нет. Я последний раз, наверное, на втором курсе дрался.

– Из-за девушки?

– Ну да, из-за девушки.

– Понятно. – Кисё прикрыл глаза. По сосновой коре сновали вверх-вниз большие рыжие муравьи. – У нас в школе было кэндо, но у меня плохо получалось: из-за тяжелой маски я почти ничего не видел и однажды ударил деревянным мечом учителя.

– Вот как…

– В старших классах мне нравилась одна девушка, но у нее был роман с классным старостой, так что у меня не было шансов.

– Обидно было, наверное.

– Это точно…

– Давайте-ка я помогу вам подняться, вам нужно в больницу.

– Это? – Кисё осторожно дотронулся пальцами до разбитой губы. – Думаю, это быстро заживет.

Он с трудом приподнялся, придерживаясь за дерево, но, выпрямившись, снова покачнулся и обхватил старую сосну левой рукой. Александр подошел к нему и положил его свободную руку себе на плечо.

– Давайте. Если обопретесь на меня, доведу вас до дома, или куда вам там нужно.

Птица опять закричала в кронах деревьев: скорее всего, беркут или коршун. Александр совершенно не разбирался в птицах, но не раз видел, как даже в ветреную погоду крупные темные силуэты кружили над святилищем, ловко маневрируя в воздушных потоках. Крик раздался еще раз: высокий, отрывистый, как будто царапали металлом по стеклу.

– Камата-сан, что с вами случилось?!

Александр едва удержался от того, чтобы не выругаться вслух: нужно же им было именно сейчас встретить Томоко! Хорошо, она была хоть без своего парня – видимо, днем он работал. На этот раз девушка была одета по погоде: в высокие сапожки и очень шедшее ей светлое пальто. Вокруг шеи у нее был намотан большой шарф нежно-фиолетового цвета, из-за которого черты ее лица казались еще более трогательными и детскими, чем даже были на самом деле. Обеими руками она сжимала ручку слишком тяжелого для нее зонта.

– Ничего страшного, Ясуда-сан, не беспокойтесь. – Кисё пренебрежительно махнул рукой. – Это ерунда.

– Но у вас все лицо в крови! Вы… упали? – Огромные глаза девушки выглядели сейчас точь-в-точь как рисуют в анимэ[78]. – Я живу совсем недалеко, у тети. Вам нужно хотя бы умыться, Камата-сан…

– Действительно, умыться бы не помешало, а то ведь я всех посетителей распугаю, верно?

– Ну да, конечно… – Пробормотал Александр.

Он вдруг понял, что все это время ему хотелось снова увидеть Томоко, а теперь он мечтал только о том, чтобы провалиться сквозь землю. Девушка шла совсем рядом, чтобы зонт закрывал и ее спутников (свой зонт, вернее, зонт госпожи Мацуи, Александр забыл возле ворот святилища – впрочем, с опиравшимся на него Кисё зонт был бы все равно бесполезен, и они уже давно промокли до нитки). Он скосил глаза на Томоко: как и в первый раз, она была совсем не накрашена, и теперь на ее бледной фарфоровой коже проступал румянец. К щеке прилипла влажная прядка темных волос, на вид казавшихся очень мягкими, гораздо мягче, чем у большинства японских девушек. Александру захотелось протянуть руку и убрать эту прядку, провести пальцами по нежной коже, коснуться мочки маленького уха, в которой поблескивал крошечный прозрачный камешек, как будто Томоко только вчера ее проколола. В этот момент Кисё запнулся и едва не упал.

– Держитесь, – Александр помог ему выпрямиться и слегка встряхнул, – совсем немного осталось.

– Я в порядке, Арэкусандору-сан, не беспокойтесь… – Официант слабо улыбнулся, но из-за крови улыбка получилась жутковатой.

Они действительно дошли до дома Томоко спустя минут десять: это был небольшой типовой двухэтажный дом на две семьи, выкрашенный в розовый цвет и в остальном ничем не выделявшийся среди других построек на Химакадзиме. Перед домом было посажено несколько не цветущих сейчас кустиков гортензии с большими овальными листьями.

– Ну вот. – Томоко на всякий случай посмотрела на окна второго этажа – видимо, чтобы проверить, не горит ли там свет. – Тетя сейчас на работе, она у меня в библиотеке работает. Мы живем на втором этаже. – Она отдала Александру зонт и вытащила из крошечной сумочки ключи. – Вы только извините, у нас не прибрано, мы не ждали сегодня гостей…

В небольшой уютной квартире, вопреки словам Томоко, царил полный порядок: казалось, даже пыль здесь протирали совсем недавно. Томоко отвела их в свою комнату и убежала за мокрым полотенцем и медикаментами. Пока Кисё, запрокинув назад голову, молча сидел на кровати, Александр, чтобы не смотреть на него и не разговаривать, рассматривал обстановку. Опрятная комнатка была совсем крошечной, в ней только и помещались, что кровать, письменный стол, на котором стояли лампа, ноутбук и чисто вымытая чашка, да небольшой книжный стеллаж на четыре полки: в основном старые издания в неброских переплетах, несколько романов Содзи Симады, Кэйта Синадзугавы, Кэйго Хигасино и Минато Канаэ, томики «Тёмного дворецкого» и «Слуги-вампира»[79] да какие-то женские журналы. Кроме книг и журналов, в стеллаже ничего не было, только на верхней полке в углу стоял небольшой одноглазый Дарума[80] и рядом с ним – плюшевый синий Тоторо с круглыми глазами, обнимавший лапами пушистое розовое сердце с надписью I love You. «Подарок Акио, наверное», – подумал Александр.

– Ну, вот и я. – Руки у Томоко были заняты, и она открыла дверь плечом: Александр бросился было ей помогать. – Нет-нет, спасибо, я справлюсь.

Она присела рядом с Кисё и принялась осторожно стирать с его лица запекшуюся кровь. Когда она коснулась полотенцем его разбитой губы, Кисё вздрогнул.

– Потерпите, Камата-сан, я намочила полотенце специальным раствором, у тети в аптечке нашла, скоро все должно пройти. Что все-таки с вами произошло?

Александру еще сильнее захотелось провалиться сквозь землю и одновременно – самому оказаться на месте официанта.

– Я пришел в святилище Хатимана помолиться и, к несчастью, поскользнулся на влажной листве, – не моргнув глазом соврал Кисё. – Ударился лицом прямо о деревянную ступеньку. Если бы не Арэкусандору-сан, не знаю, что бы я делал.

– А-а, вот как… – Томоко бросила на Александра робкий взгляд и тут же отвела глаза. – Как это неприятно – упасть прямо в храме…

– Это точно, Ясуда-сан, ками-сама были ко мне сегодня неблагосклонны. – Кисё засмеялся. – Видимо, я чем-то их рассердил. Но ведь могло быть и хуже. Вам известна история лавочника, который каждый день ходил в храм и просил у Инари-син удачи в торговле?

Томоко отрицательно покачала головой.

– В конце концов этот лавочник так надоел ками-сама своими просьбами, что, когда он в очередной раз пришел молиться о прибыли, лисы сбросили с крыши святилища комэдавару, полную риса, прямо ему на голову, и он погиб на месте[81].

– Вот как… но это ведь сказка, Камата-сан…

– А другой человек слишком сильно горевал по своей умершей жене и каждый день приходил в храм просить богов воскресить ее из мертвых, – не обратив внимания на замечание Томоко, продолжал Кисё. – Чтобы от него избавиться, ками-сама сделали так, что его домашняя кошка приняла облик его умершей жены. Все бы ничего, да вот только эта женщина, едва завидев мышь, сразу же бросалась ее ловить, переворачивая все вверх дном и корча при этом страшные гримасы… – Он попытался изобразить, что вытворяла жена бедняги, но из-за разбитой губы ему удалось только смешно вытаращить глаза и несколько раз выразительно моргнуть. – А еще она время от времени принималась вычесывать блох, распускала где ни попадя прическу и кусала собственные волосы…

– Вот уж действительно странная история, – фыркнул Александр.

– Ну вот, так почти ничего не заметно… – Закончив вытирать кровь, Томоко смазала ссадины Кисё мазью и наклеила на рану небольшой пластырь. Делая все это, она едва прикасалась к его лицу кончиками пальцев. – Я заварю чай, тетя вчера вечером принесла сластей из «Судзумэ».

– Почему вы не сказали правду? – Тихо спросил Александр, когда она вышла из комнаты.

– Но в каком-то смысле это правда, – отозвался Кисё. – И потом, вам ведь нравится девушка, разве нет?

– Да ну вас! – Александр раздраженно махнул рукой. – Вас не поймешь, Кисё!

За чаем Кисё рассказал еще несколько случаев про людей, рассердивших ками-сама, и в конце концов даже развеселил Томоко: девушка заулыбалась и тотчас, смутившись, прикрыла рот ладонью.

– Вы мне не верите, Ясуда-сан? – Кисё взял с тарелки очередное шоколадное печенье. – Думаете, все, что я говорю, неправда?

Александр сидел молча, наблюдая, как медленно кружатся чаинки в его чашке зеленого чая[82].

– Нет-нет, я этого совсем не говорила, Камата-сан. Так вы, значит, родились в Фукуоке?

Александр в изумлении уставился на Кисё, но решил не вмешиваться.

– Ну да, в Фукуоке.

– Надо же… а я никогда не бывала на юге. Говорят, это красивый город.

– Я бы сказал, самый обыкновенный. – Кисё взял ещё одно печенье. – Большой портовый город с множеством высоких зданий. Мне больше по душе старая Япония, Нара или Киото.

– Но… – Томоко запнулась, видимо, стесняясь задать следующий вопрос. – В Фукуоке же можно найти хорошую работу, не то что здесь. Почему вы решили оттуда уехать?

– Это долгая история. – Кисё вдруг внимательно и серьезно посмотрел на Томоко. – Я любил там одну девушку, Ясуда-сан.

– И она предпочла вам кого-то другого?

Когда Томоко улыбалась, ее милое лицо как будто начинало светиться. Зубы у нее были мелкие и немного неровные, один из верхних был повернут чуть боком, но это ее нисколько не портило, только придавало ее лицу непосредственности. Сейчас, без пальто и шарфа, в темной юбке до колен и свободном темно-зеленом джемпере, она казалась совсем миниатюрной. Александру снова мучительно захотелось к ней прикоснуться.

– Нет, она просто… пропала без вести.

– Пропала без вести? – Удивилась Томоко. – Как это?

– Если вам так любопытно, то я расскажу. – В выражении лица Кисё промелькнуло лукавство. – Но это очень грустная история. Вы уверены, что хотите ее услышать?

– Расскажите, Камата-сан, ну пожалуйста! – Томоко, забыв о своей стеснительности, даже подалась вперед, глядя на официанта во все глаза. В этот момент она была странно похожа на сгоравшую от любопытства Изуми, когда та расспрашивала Александра о его встрече с японской девушкой.

– Ну хорошо… только обещайте мне, что вы не расстроитесь.

Томоко с готовностью кивнула:

– Не расстроюсь, Камата-сан, обещаю!

– Мы познакомились с Мидзухо[83] в университете: она училась на факультете менеджмента, а я на медицинском, но, после того как я бросил учебу на втором курсе, наши пути на несколько лет разошлись, и я встретил ее вновь случайно, когда она уже заканчивала учиться и искала себе подходящее место работы. Она была настоящей красавицей – почти как вы, Ясуда-сан.

Александр отпил совершенно остывшего чая: Томоко была так увлечена рассказом Кисё, что даже не предложила ему свежего.

– В ту нашу встречу я понял, что эта девушка – моя судьба. Ну или я тогда подумал, что я это понял. – Кисё усмехнулся. – У судьбы ведь на нас всегда свои планы. Только мне тогда уже показалось, что Мидзухо сильно похудела: я решил, что она просто повзрослела и оттого ее лицо кажется более худым, чем было в юности… – Кисё помолчал немного, погрузившись в воспоминания. – Я пригласил ее в одно кафе на берегу Микасы. Мы сидели за столиком возле окна и вспоминали первые годы в университете – по правде, у нас было не слишком-то много общих воспоминаний. Я заказал для Мидзухо чизкейк, но она не съела ни крошки, только пила холодный оолонг и время от времени отворачивалась от меня и смотрела в окно на медленное течение реки. Мне казалось, что ей грустно, но, когда я спросил ее, она только беззаботно рассмеялась в ответ. Девушки бывают ужасно скрытными, когда они этого захотят, не правда ли, Ясуда-сан?

– Может быть, она просто не хотела вас огорчать? – Тихо спросила Томоко.

– Да, наверное. Мы встречались после этого довольно часто, гуляли в парке или ходили вместе в кино. Потом заглядывали куда-нибудь перекусить, но Мидзухо всегда только пила либо оолонг, либо воду со льдом, а к еде не притрагивалась. Когда я снова попытался расспросить ее, она ответила, что ошиблась с выбором факультета и менеджмент ее совершенно не интересует. Ей нужно было послушаться тех, кто в детстве восхищался ее внешностью и советовал пойти работать моделью. Но у Мидзухо была очень консервативная семья, и родители были бы категорически против того, чтобы их дочь стала моделью или актрисой. Они хотели, чтобы Мидзухо получила достойную профессию, поэтому-то она и поступила на факультет менеджмента, чтобы в будущем занять какую-нибудь управляющую должность в крупной компании.

– Но она все равно хотела стать моделью, да?

– Да. В агентстве ей сказали, что ей уже слишком много лет и она не подходит, но Мидзухо решила во что бы то ни стало исполнить свою мечту. Ей казалось, если она будет худенькой, то будет выглядеть моложе и ее обязательно возьмут, поэтому она села на диету. Я пытался уговорить ее не мучить себя, но так и не признался, что она мне нравится. Может быть, если бы я тогда ей открылся, с ней бы не случилось несчастья, а я бы не уехал из Фукуоки.

– А что случилось с Мидзухо-сан? – Томоко несколько раз моргнула – видно было, что еще немного – и она расплачется.

– Вы обещали мне, что не станете расстраиваться, Ясуда-сан.

– Простите меня. – Она с усилием улыбнулась.

– Однажды Мидзухо пошла гулять на побережье. В Фукуоке, знаете ли, бывает очень ветрено, особенно в июне, а она к тому времени стала легкой, как перышко. Порыв ветра подхватил ее и унес в море, вот и все. На следующий день по всему городу были расклеены объявления о ее пропаже. Может статься, она утонула, но мне хочется думать, что ее подобрал какой-нибудь корабль – не японский, конечно, ведь если бы ее нашли японцы, она бы вскоре вернулась домой. Но там очень много кораблей, так что, возможно, Мидзухо наконец встретила свою судьбу.

– Вот как… – Томоко вздохнула – видно было, что ей искренне жаль несчастную девушку, хотя было ясно как день, что Кисё выдумал все от первого до последнего слова.

– После этого я решил уехать из Фукуоки и перебраться в какую-нибудь тихую провинцию. – Кисё протянул руку к очередному печенью. – Простите меня, когда я вижу сладкое, никак не могу удержаться.

– Конечно, не стесняйтесь, Камата-сан. – Она улыбнулась, но выражение ее лица оставалось обеспокоенным.

Когда они вышли на улицу, Александр едва снова не набросился на Кисё:

– И зачем вы все это только что наплели?!

– Я? Наплел? О чем это вы, Арэкусандору-сан? – Поинтересовался Кисё настолько безмятежно-невинным тоном, что Александру захотелось еще раз его ударить. «Да чтоб вас!» – вместо этого он развернулся и зашагал прочь.

– Арэкусандору-сан! – Окликнул его Кисё.

Александр не стал оборачиваться.

– Арэкусандору-сан, послушайте меня!

– Идите к черту! – По-русски крикнул в ответ Александр и ускорил шаг.

– Арэкусандору-сан, вы забыли в святилище Хатимана свой зонт! Мацуи-сан расстроится, если вы его потеряете! И обязательно заходите на днях в «Тако»! Не обижайтесь, пожалуйста, Арэкусандору-сан!

Его последнюю фразу Александр едва расслышал из-за налетевшего резкого порыва ветра.

По пути домой он несколько раз сворачивал не на те улицы и окончательно промок: у него было ощущение, что насквозь вымокла не только одежда, но и каким-то образом он сам; ноги онемели от холода, голова кружилась. В конце концов он, сам не зная как, оказался перед домом Мацуи-сан. Когда он открыл дверь, Изуми, возившаяся на кухне, выглянула в прихожую. Увидев своего постояльца, она тихо охнула и всплеснула руками:

– Арэкусандору-сан, что с вами случилось? Вы встретились с о́ни?!

– Что?.. – Растерялся Александр.

Изуми уже подбежала и осматривала его, боясь к нему прикоснуться.

– У вас на одежде кровь! И рука разбита! И вы весь мокрый! Весь, весь мокрый!

– Не волнуйтесь, пожалуйста, я в порядке…

Изуми уже справилась с первым потрясением и тащила его в ванную, не переставая тараторить:

– Может быть, у молодежи это и считается в порядке, вы уж простите меня, старую женщину, но в мое время было не принято возвращаться с прогулки в таком виде! Я ведь дала вам зонт! Где он, кстати?

Александр почувствовал укол совести: он ведь назло Кисё не стал возвращаться в святилище Хатимана. Глупо получилось.

– Ну-ка… – Изуми буквально втолкнула его в тесную ванную. – Снимайте все это скорее, нельзя оставаться в мокром… – Не договорив, она сама принялась расстегивать его куртку и пуговицы рубашки. – Господи, да как же это вы умудрились… насквозь весь мокрый, как будто… – Она не договорила и всхлипнула.

Александр схватил женщину за плечи, притянул к себе, наклонился – Изуми была ниже его больше чем на голову – и крепко поцеловал. Та глубоко вдохнула и схватилась рукой за край раковины. Ее темные, как у всех японок, глаза были широко распахнуты. Александр прижался губами к ее лбу, который неожиданно показался ему очень холодным, и принялся покрывать поцелуями ее запрокинутое вверх лицо и мягкий изгиб шеи. Изуми не сопротивлялась, только коротко то ли вздыхала, то ли всхлипывала, и все не отпускала раковину, боясь потерять равновесие. Александр почувствовал, что его головокружение усиливается и ноги сами собой подгибаются в коленях.

– Мацуи-сан… – Пробормотал он, пытаясь крепче ухватиться за ее плечи. – Мацуи-сан…

На глаза его стремительно наползла темная пелена, и он рухнул на дощатый пол. Где-то очень далеко Изуми испуганно вскрикнула.

Когда Александр открыл глаза, он лежал в кровати, раздетый догола и укрытый до подбородка одеялом. В ногах было тепло – видимо, хозяйка положила туда грелку. Сама она сидела рядом на стуле, опустив голову и сложив руки на коленях, и как будто дремала. Выбившаяся из прически прядь темных волос, упавшая на лицо, едва заметно колыхалась от ее дыхания.

– Мацуи-сан… – Тихо позвал Александр.

– А? – Она вздрогнула и подняла голову.

– Уже вечер, Мацуи-сан? Долго я так?

– Долго… – Неопределенно отозвалась Изуми. – Да вы три дня пролежали в лихорадке, я уж и врача вам вызвала, так он пришел, посмотрел вас и сказал, что это вы, должно быть, замерзли и подцепили сильную простуду, и напрописывал всяких порошков, – я вам все эти три дня давала лекарство, неужто и этого не помните?

Александр с трудом покачал головой. Он помнил только, что все это время в беспамятстве, показавшееся ему таким коротким, его мучил озноб, от которого невозможно было никуда спрятаться, но теперь ему вспомнились еще и теплые женские руки, гладившие его по лицу, поправлявшие одеяло и с усилием приподнимавшие его и заставлявшие проглотить то ложку горячего супа, то что-то горькое и жгучее на вкус – он отворачивался, лекарство стекало по подбородку, и женщина молча стирала пролитое салфеткой.

– Ох, и перепугалась же я, когда вы упали! Побежала в лавку к Исиде[84], хорошо, он на месте был и трезвый, пришел, помог мне вас в кровать перенести. Не обошлось, конечно, без его глупых шуточек, будет теперь болтать по всему острову, что старая Изуми совсем из ума выжила, пристала к молодому иностранцу в ванной, а тот возьми и упади в обморок от страха…

– Мацуи-сан…

– …по всей Химакадзиме понесет, я этого Исиду знаю, – продолжала Изуми. – Как выпьет, так и начнет трепаться с каждым, кто к нему в лавку заглянет: продаст человеку ломаный венчик для маття или расколотую плошку, а в придачу наврет с три короба. А сам-то, когда мой Рику утонул, мне проходу не давал: то ущипнет, то за руку поймает, а однажды зашел без спросу в сад, спрятался за персиковым деревом – додумался, а как я поближе подошла, выскочил и рванул на мне блузку – пуговицы по всему саду разлетелись. Мне эту блузку Рику на первую нашу годовщину подарил, в ней уже можно было только в саду работать, а все равно жалко… рванул на мне блузку и схватил за грудь, но я закричала, он испугался, что соседи услышат, и удрал через забор. Старый дурак – а туда же. Теперь пойдет болтать, что вы мою грудь только увидели, да так сразу без чувств и упали на пол.

– Мацуи-сан, что вы такое говорите… никакая вы не старая. – Александр удивился тому, как плохо слушались его пересохшие губы и распухший от лихорадки язык. – И грудь у вас очень красивая, правда…

Изуми отвернулась от него и не ответила. Сейчас, сидевшая к нему вполоборота с опущенными плечами и склоненной головой, она действительно казалась старше своих лет.

– Простите, что я зонт ваш потерял. Забыл его в святилище Хатимана.

– А, зонт… – Тихо проговорила Изуми. – Насчет зонта не беспокойтесь, его позавчера принес ваш приятель.

– Мой… приятель?

– Ну да, официант из «Тако», красавчик такой – ему бы не в нашем захолустье за барной стойкой, а на телевидении работать. Он ведь ваш приятель?

– Ну… можно и так сказать.

– Красивый молодой человек, – повторила Изуми. – В «Тако» работает одна девушка, сама не то чтобы красавица, а младший брат у нее учится в Нагоя и поет в какой-то группе, сам неплохо зарабатывает и ей присылает, чтобы она тоже могла пойти учиться. Я его совсем еще мальчиком помню, до того, как он уехал в Нагоя, он тогда пухленький был и в смешных круглых очках, а не так давно приезжал – такой стал красавчик, у него в Нагоя, наверное, уже полно поклонниц. Говорил, фамилия у него для рок-звезды слишком обычная – Кобаяси[85], прямо как из японско-английского разговорника, так что пришлось взять сценический псевдоним, а какой, я и не запомнила.

– Вот как…

– Да, такие старые дуры, как я, всегда обращают внимание на молодых людей, – грустно улыбнулась Изуми. – У вас небось в горле пересохло, Арэкусандору-сан. Подождите немного.

Изуми ушла на кухню и спустя некоторое время вернулась с чашкой дымящегося сё: гаю[86].

– Вот. Специально ведь вчера за свежим имбирем ходила, не верю я в этот порошок, который в аптеках продается: они туда больше крахмала сыплют, чем имбиря, да и имбирь у них сушеный, а от крахмала и сухой травы какой толк, сами подумайте?

Александр сделал пару глотков напитка и закашлялся: имбиря и сахара Изуми не пожалела, и сё: гаю получился у нее одновременно жгучим и сладким, как патока.