Полная версия
Когда побегут мурашки
– Иди домой, Репнин, – прервала его вдохновенную речь учитель.
– Не хочу. – Она двинулась с места, но Дима взял ей за руку. – Не хочу уходить. Не хочу называть вас Дарья Николаевна и учитель. Не хочу давиться слюнями из-за того, кто так близко и так притягивает.
– Хочешь добить мою репутацию?
– Не хочу. Хочу проводить вас, не причиняя вашей репутации вреда. Можно?
– Нельзя, – отрезала она и ни одна клеточка не дрогнула на её лице.
– Хорошо, тогда я пошёл, – согласился Дима и быстро пошёл вдоль ровно посаженных деревьев.
– Так быстро сдался? – проговорила Дарья Николаевна, проводив его взглядом до угла дома, за которым он и исчез.
Идя знакомым путём, она несколько раз оглянулась, но Димы не было. Почему я это делаю, думала она. Я сама его прогнала, а теперь, жду. Что это?
Перед старым кирпичным домом, где она снимала маленькую квартиру, с улицы во двор, вела длинная и тёмная, словно тоннель, арка. Внутри её, прижатые к бетонной стене, стояли мусорные баки, что привлекали стаи бездомных собак. Сегодня, собак не было и Дарья Николаевна, смело шагнула в темноту. Из-за мусорного зелёного бака выплыла длинная тень, а следом, сбитый приземистый мужчина с бутылкой в руках.
– Стой, – пьяным грубым голосом окликнул он. – Не спеши. Скажи мне, все вы, бабы – сучки?
– Простите, я спешу, – вежливо и спокойно ответила она. Пройти молча было нельзя. Он стоял с раскинутыми руками, перегораживая, почти весь проход. Единственный фонарь, тускло светивший у подъезда, тлел безнадёжностью.
– Иди сюда, – приказным голосом выкрикнул он ринулся к ней. Сильная рука грубо ухватила её и швырнула к мусорным бакам. – Отказываешь боевому офицеру? – Допив остатки питья прямо из бутылки, он наклонился к Дарье Николаевне. Лицо обезумевшего и озверевшего пьяного мужчины приближалось, а она твердила себе: Не причинить вреда, не причинить вреда, не причинить вреда. Лицо двигалось и ей казалось, что его обезумевшие глаза сейчас вольются в её глаза, а губы шевелились и она слышала: « Знаю я, таких тварей, что ложатся под первого встречного мужика, когда мы ложимся под пули».
Когда рука, сжатая в кулак, поднялась над её головой, девушка закрыла глаза, ожидая удара, но его не последовало. За пределами зрения, что-то ухнуло, разбилось, упало, зазвенело, рассыпалось и наконец, рухнуло и промычало. Всё стихло. Дарья Николаевна, открыла глаза и прежде, чем увидеть, услышала знакомый и так нужный сейчас, голос:
– Дарья Николаевна, с вами всё нормально. Вы не ранены. Где-то болит?
– Со мной всё хорошо, – улыбнулась она, хотя в темноте, улыбка была еле различимой.
– Идёмте на свет, я посмотрю.
– Да со мной всё в порядке, не надо меня осматривать.
– Не отталкивайте меня, я просто хочу вам помочь.
Вышли на свет, под тусклый поскрипывающий фонарь и оказалось, что Дарья Николаевна, совсем не пострадала, а Дима был не лучшей форме. На его изящном носу и порозовевшей щеке, гостили две красно-синие ссадины, а по виску сочилась кровь. Дарья Николаевна коснулась виска, осмотрела окровавленный палец и спросила:
– Кровь? Тебе больно?
– Ничего страшного, получил бутылкой по голове, умоюсь и всё.
– Раны нельзя промывать водой, идём. Она взяла парня за руку и повела за собой.
Скоро, он сидел в её комнате, а она осторожно и старательно обрабатывала ему раны. Дима терпел жгучесть и пощипывание обеззараживающего средства, хотя его лекарь дула на ранки и он с удовольствием и вниманием, разглядывал её лицо. Оно было так близко, что в горле что-то сжималось и дыхание, готовое прерваться совсем, еле струилось сквозь полуоткрытые губы. Когда она прилепила последний пластырь на его переносицу, он тихо засмеялся.
– Приятно? – как-то по-детски спросила она.
– Нет, то есть – да, но дело не в этом. У вас на носу две крошечные веснушки. В классе их не видно, но они такие милые, – сказал он и почувствовал, что кончики ушных раковин загорели и ему стало неловко. – Спасибо, достаточно. Я в порядке.
– Надеюсь, ты не встретишь больше этого пьяного бродягу, – сказала она, заканчивая собирать аптечку.
Дима понял намёк, что пора и честь знать и встал со стула. Она выпрямилась и они встретились лицом к лицу. Дима потянулся к ней, но Дарья Николаевна отстранилась.
– Что мне сделать ещё? – спросил он. – Я мечтал, что мой первый, настоящий первый поцелуй, будет взаимным и романтичным. Вы всё испортили, учитель. Вы нанесли мне глубокую психологическую травму. Теперь, я не уверен, что вообще смогу целовать девушек.
– Грустная шутка. Тебе больно, – заключила учитель. Шагнула к нему и чмокнула ученика в лоб. – Лучше?
Удивление смешанное с радостью, застыло в его глазах. – Тебе так важен был мой поцелуй, – не то спросила, не то подтвердила она свою догадку.
–Я признался вам два раза и логично было сделать следующий шаг. Но, в лоб целуют покойников. Как исправите?
– Иди домой, Репнин. Ты сказал: « Я чувствую, что влюбился в вас». Но, я ничего не чувствую. Как быть?
– Здрасте, приехали, – рассмеялся Дима. – Ничего не понимаю. Девчонки в очередь встают, а я выпрашиваю поцелуй у бессердечной женщины. Я жалок?
На столе зазвучал телефон. Прочитав сообщение, Дарья Николаевна сообщила:
– Я такси вызвала. Оно у подъезда.
– Вы – удивительная. Даже парней отшиваете оригинально. Учитель молчала, намекая, что разговор окончен. – Отлично, карета подана. Репнин на выход, – театрально продекламировал Дима. – Он злился, но, нарисовав на лице улыбку, произнёс. – Разрешите откланяться, мадам. Схватив с дивана, грязную, с тёмно-бурыми каплями крови, куртку, он вышел за дверь.
Пока такси мчало его к дому, грудь жгли и давили, сказанные ею слова: Я ничего не чувствую. Я ничего не чувствую, а голову путали мысли: Лучше бы, ненавидела. Зачем поцеловала? Пожалела? Я был так жалок? Идиот. Придурь. Ругать себя было легче, чем жалеть, но водитель покосился на него и Дима сообразил, что говорит вслух. Пережив не первый в этот день позор, он впал в спячку, прижавшись головой к боковому стеклу. Мысли, не желающие сна, продолжали домогаться и он попросил, сдерживая злость: «Остановите, пожалуйста».
Он брёл по ночной улице, не замечая текучести людей, потоков машин, не отвлекаясь на тех прохожих, что задевали его плечом, сумкой, колким выкриком. Он, просто, шёл, вглядываясь в нескончаемое свечение, никогда не засыпающего города.
Утром, перерыв шкаф, он не нашёл никакой, подходящей для школы, одежды. Она была, либо грязна, либо не выглажена. Ругнувшись недобрым словом, он схватил то, что попало под руку и быстро оделся. Он мог бы и не пойти на занятия, не велика беда, но пробный экзамен, пропускать не хотелось. Как бы, лениво он не учился, а закончить среднюю школу было для него делом чести.
В класс он явился последним, когда все ученики были в сборе. Пожав руку Антону, он придавил стул и огляделся. Картина была обыденной и надолго не привлекла его внимание.
Света Устюгова стирала с доски незнакомые формулы, а это значило, что утренние важные новости, уже озвучены или их вовсе не было в это пасмурное утро. Парни не реагировали на залатанное лицо первого красавца школы, видели и не такое, а девочки шептались стайками, украдкой поглядывая на франта.
Антон, тоже разглядывал друга, он был при параде: рваные узкие джинсы, белоснежная приталенная рубашка с закруглёнными краями, выпущенная поверх штанов, белая укороченная куртка. Сине-белые кроссовки завершали его гардероб.
– Твоё тело, обёрнутое в дорогие шелка, выглядит на бис, но рожей, ты подкачал, Репнин. С кем боднулся?
– Случайность. Сам-то как?
– Нормально. Ждал, что позвонишь, вместе вечерок скоротаем.
– Сегодня и скоротаем. Вечеринка не отменилась?
– Нет, Лера с утра сообщила, что всё в силе.
Света, закончив тереть доску, повернулась к классу и, увидев Репнина, задела лёгким сарказмом:
– Димочка, ты учиться пришёл или жениться?
– Если выйдешь за меня, то женюсь, – подыграл Дима.
– Лучше я на резинке для волос повешусь, – хохотнула бойкая девчонка.
– Лучше, вешайся или не спеши отказывать. Цена на тебя с каждым днём всё ниже. Старость не дремлет, она крадётся.
– Тоже мне, философ нашёлся, – отозвалась она и запустила в него тряпку. Тряпка, испачканная мелом, вляпалась в его рубашку и упала на колени, оставив на джинсах следы белого порошка.
– Рискуешь, Светик, – улыбаясь, пригрозил он. – Эта рубашка стоит дороже твоей жизни.
– Поцелуй меня и помиримся, – уколола Света. Дима резко встал с места и тут в класс вошёл учитель математики – высокий подтянутый и улыбчивый Артём Игоревич. Он настолько был своим, что его можно было описать тремя качествами: молод, раскован и непробиваем.
– Извинения, ещё не приняты, – сообщил Дима, пока учитель шёл к столу, на ходу, приветствуя учеников.
– Было бы, за что извиняться, – огрызнулась она и поспешила к своей парте, бросив мимолётный взгляд на Репнина и это короткое мгновение явило ей озорное подмигивание и загадочную усмешку шального одноклассника.
Дима вымучил экзамен и, теперь, сидя с Антоном на крыше, пытался объяснить происхождение своих ранений. Врать другу он не хотел, но и рассказать всего не мог, пока, поэтому умолчал о многом и поведал, лишь малое: Шёл в кафе, случайно встретился с Дарьей Николаевной, пошёл провожать и нарвался на бешеного мужика.
– Хотел без меня в кафе поесть? Это же – наше общее место. Почему не позвал?
– Не хотел срывать тебя из дома. Мама Лариса, наверно, шикарный ужин приготовила. Чего тебе химией давиться. У тебя дома – обилье жратвы, а у меня в графских развалинах – пустой холодильник.
– Эй, бездомная псина, не надо жить в одиночку. У тебя есть я. Заруби это на своём залатанном носу. Наши двери всегда открыты для тебя. Почему я вчера не позвонил тебе, – пожалел он. – Мама спрашивала о тебе, словно чувствовала, что с голоду загибаешься. Антон кинул руку на плечо друга и привалил его к себе. – Кстати, кто тебя латал?
– Сам, – соврал Дима.
– Блин, стану писателем, напишу книгу о том, что все родители должны быть Человеками, ибо звери, уже существуют.
– Не перегибай палку, друг. Мои родители меня любят, только сильно заняты, поэтому, я получаю больше денег, чем внимания. Но, я не обижаюсь. Не бери в голову.
– Точно. Люди, занимающиеся наукой, настолько сухи, что их размочат только детские слёзы, а ты не умеешь плакать. Хотя, – Антон пристально посмотрел другу в лицо. – Может, ночами поскуливаешь?
– Пойдём, сказочник. – Дима рванулся с места и Антон встал следом.
Дарья Николаевна доживала свой выходной день. Отложив в сторону важные учительские дела, она полу прилегла на высоких, прислонённых к спинке кровати, подушках. Рука скользнула на маленький столик возле кровати, пальцы объяли корешок тома, поднесли к согнутым коленям и открыли книгу в том месте, где коротким язычком пламени, краснела атласная закладка. Мудрые мысли глянцевых листов, так манящие прежде, сбавили тяготение и собственные мысли, странные и запутанные, заполнили голову. Прежде, ни один мужчина не влезал в её голову так глубоко, но этот невежественный и озорной мальчишка ворвался и поселился там, не спрашивая разрешения и не утруждая себя простым человеческим тактом.
В голове вертелись эпизоды вчерашнего вечера и один, лёгкий, как облако, всплыл поверх всех: тот нетерпеливый нежный поцелуй. Почему, именно этот момент, всплывает в моей памяти, подумала она и уткнулась в книгу.
Строчки поплыли слева направо, вниз и, опять, направо. Пальцы захлопнули книгу и она ясно прочла на твёрдой серой обложке: Фёдор Иванович Тютчев. Избранное. Деля каждое слово на слоги, она ещё несколько раз прочла посыл шероховатой обложки, стараясь вырвать из памяти образ поэта и он выплыл, но с очаровательной улыбкой и грустным взглядом ученика.
Нет, так нельзя, холодно протекла мысль и согрелась, как показалось ей о то же воспоминание, что картинкой возникло перед глазами. Вскочив с кровати, учитель прошла на кухню, открыла кран и сунула голову под холодную струю. Вот так, – метнулось где-то у лба, когда она, закрыв кран, откидывала мокрые, прилипшие к лицу, волосы и облизывала холодные капли с губ. Я перегреваюсь? Подумала она, обматывая голову полотенцем. Когда она снова обжила кровать, взгляд поймал телефон, но разум увёл его в потолок. Я не должна делать этого, приказала она себе. Но, лёжа с открытыми глазами, она ждала завтрашнего дня, ведь в нём будет он.
Обычно пустующий и тёмный дом Репниных, сегодня светился всеми окнами. Хозяйка дома колдовала на кухне. Швырнув рюкзак на середину гостиной, Дима подошёл и обнял мать.
– Не ожидал, сиротка, – весело проговорила она, целуя сына. – Ты так красив, когда удивляешься, поэтому удивись ещё раз: Я блинов испекла.
Дима глянул на золотистую стопку и тут же, сел за стол. Хрупкая красивая женщина с тёмными длинными волосами, умело уложенными на голове во французский твист, поставила на стол розетку с прозрачным липовым мёдом и подвинула к сыну всю блинную башню. – Ешь, и рассказывай, откуда ссадины, как протекает жизнь брошенного ребёнка и как сдал экзамен.
– Нарвался, нормально, пойдёт, – тремя словами отмахнулся сын.
– Глаза не лгут, а нарываться, ты – мастер. Язык-то без костей. Она чмокнула сына в макушку и увидев пластырь, всколыхнулась. – Голова болит? Может в больницу?
– Странная вы женщина, Елизавета Васильевна. Знаете же, что дурную голову и молот не берёт. Чего же, волнуетесь?
– Люблю я тебя, мой ангел, – вздохнула она. – Редко вижу, разговариваю, обнимаю, а ночью, мы с папой в Чехию улетаем.
– Значит, я не увижу гения науки и спасителя мира Александра Дмитриевича Репнина. Как он вообще, папа?
– По уши в исследованиях. Тестирует новую разработку. Больше сказать не могу.
– Вы что, супермена создали?
– Да какое там. Столько вопросов, вот прибежала ненадолго. Давай, ешь, не отвлекайся.
– Спасибо, я насытился. – Встал, поцеловал маму. – Уходишь, уже?
– Надо, сынок. Прости. – Елизавета Васильевна обняла сына. – Чудо моё лаковое. – Ласковые пальцы взъерошили чёлку сына.
– Иди, уже. Чую пятки плавятся, – отпустил сын. – Папе, привет. Не скучайте.
Отстранился от матери, прошёл в гостиную, подхватил рюкзак и побежал по лестнице, ведущую в его комнату.
– Если голова будет болеть, обратись к Матвею Алексеевичу, – прилетел мамин встревоженный голос.
– Ладно, – прилетело сверху и женщина глубоко вздохнула.
Сытные блины и ласковые мамины руки разморили Диму и веки, отяжелев, слиплись. Его разбудил звонок. Нашарив телефон на кровати, Дима поднёс его к уху.
– Где ты? – донеслось издали.
– В графских развалинах, – уведомил сонный голос.
– Кати сюда, все в сборе. Приедешь?
– Скоро буду, – подтвердил Дима и отбросил телефон.
Загородный дом Смоляковых располагался в зелёной зоне – островке смешанного леса, выходящего к реке. Он – добротный особняк и ещё несколько, не уступающих в дороговизне, домов, просвечивались сквозь зеленоватые, едва оперившиеся кроны могучих дубов, хрупких берёз и шаровидных пальчатых клёнов. Ученики были не частыми гостями во владениях мэра города, но иногда, когда взрослые хозяева, ненадолго покидали родные пенаты, их единственная дочь, ускользнувшая из-под надзора домашних узурпаторов, приглашала школьную братию, дабы веселье – сущая необходимость короткой юности.
Ученики разных одиннадцатых классов, кому благоволила и терпела друзей их друзей, Лера Смолякова, перемешались на довольно обширной территории, с газонами, бассейном, беседками и редкими фонарями в аллеях, что казались костлявыми от ещё не успевших развернуться в полную силу листьев.
Больше всего народа тёрлось у бассейна, но Дима направился не туда, а к беседкам, предугадывая, что Антон будет там. Репнина многие недолюбливали в школе, он говорил всё в глаза, приправляя сказанное своеобразным юмором, но на вечеринках, он был источником, изливающим и фонтанирующим веселье. Здесь не нужно было говорить правду, она сама, голенькая и раскованная, гуляла среди веселящихся подростков.
Сегодня, Дима был не в настроении, но в готовности получить порцию адреналина. Отчасти, болезненные, были и приятные, воспоминания вчерашнего вечера не покинули его и он был на взводе. Он явился в самый разгар весенней гонки за приключениями. В большинстве случаев, приключения ограничивались общим непринуждённым весельем, но иногда, они выливались в поиски приключений на пятую точку и сегодня, был такой день.
Первым делом Дима отыскал Антона.
– Соню видел? – спросил он сходу.
– Мелькала пару раз, а что?
– Не люблю копить долги. Увидишь её первым, сообщи, а я похожу, поищу. Антон кивнул, держа возле себя Машу Глебову – двоюродную сестру бойкой Светы, совсем не похожую на неё, разве что смешными веснушками, редко разбросанными по носу.
– Вкати энергетик, а то нас не догонишь, – предложил Антон, держа в руке яркую банку.
– Обойдусь, – бросил Дима, следуя к эпицентру мероприятия – бассейну.
– Он не в духе – догадалась Маша. – Выкинет что-нибудь, точно выкинет.
– Танцуй, пока молода, не думай. Он самостоятельный: сам выкинет, сам и уладит, не впервые, – веселился Антон.
Поодаль бассейна, на зелёном газоне, весьма активная толпа, тряся юношескими неоформленными телами и банками над головами, перекрикивала хит девяностых. В центре торчала белобрысая голова Сани Богомолова по прозвищу « Светофор». Долговязый альбинос с приятной внешностью, ходящий на кастинги, но пока, безрезультатно, прижимал к себе двух девчонок и все трое двигались, подчиняясь ритму и не угождая толпе.
Спустившись к краю танцевального поля, Дима крикнул:
– Эй, челядь, Соню видели?
Его услышал Саня и махнул рукой в сторону трёх лежаков, поставленных вдоль каменных дорожек, окаймляющих весь периметр водоёма и разбегающихся в три направления: к дому, беседкам и рубленой бане, недалеко от дома. Скорее всего их выволокли из кладовой, чтобы устроить места для сидения.
Соню он увидел, как только подошёл к бассейну – пустому кубу с прелыми листьями, мелким мусором и землёй по всему дну.
Он нашёл Соню, но совсем не был уверен, что она нужна ему. Шутка с платой за сделанное ею домашнее задание для ленивого ученика, была, лишь шуткой. Но, брошенная в присутствии всего класса, стала поводом выплеснуть злость, словно какая-то неудовлетворённая тварь рвалась наружу и жаждала мести.
Рядом с Соней, что грела собой шезлонг, стоял Олег Безуглов – кавалер, наступающий на её тень. Он следовал за ней по пятам, как и на эту вечеринку, но в итоге, уходил в компании своего друга Паши Мямликова, а Соня высматривала Диму, опасаясь Леры Смоляковой.
Об их соперничестве говорили с девятого класса, а сейчас, всем стало наплевать на их холодную войну за сердце Ледяного принца. Ему же, не нужно было ни победителя ни проигравшего. Он, просто, играл и ему было весело.
Соня и Олег были не одни. Их окружала свита из нескольких человек, что курили чуть поодаль. В сторону Димы несло табачным дымом и он поморщился Его опыт курения закончился в десятом классе, когда он и ещё трое учеников, чуть не спалили весь летний спортивный лагерь. Карьера пловца закончилась и началась страшенная аллергия. Дни, проведённые в больнице под аппаратом искусственного дыхания, навсегда отбили охоту к курению.
Не подходя близко, он позвал:
– Соня, иди сюда.
– Ты пришёл, – обрадовалась она, но не поднялась, а попросила. – Иди к нам.
– От вас табачищем прёт. Не хочу. Иди сама.
– Зачем? – спросила она, пытаясь тянуть время и не показать, что готова броситься к нему по первому зову.
– Забыла? Я задолжал. Иди, получи поцелуй, а то передумаю, – улыбнулся он.
Соня двинулась, но Олег придержал её за руку.
– Не вмешивайся, – предупредил Дима. Олег упорно держал девушку за руку.
– Ей не нравится целоваться с тобой, – за неё решил неудачливый кавалер и ещё крепче сжал руку девушки.
–Думаешь? Тогда иди сам, я тебя поцелую, только не влюбись в меня, Олежек.
– Совсем с катушек съехал. Подкрути гайки, Репнин, – отозвался Олег.
– Что за детский сад, – недовольно сказал Дима и пошёл к ним. Вблизи, пахло не только табаком, но и пивом.
Остановился и протянул Соне руку. Ждал недолго. Освободив ладонь из цепких пальцев Олега, она вложила её в ладонь Димы. Одним движением притянув к себе, он обнял девушку за талию. Смотрел ей в лицо, переводя взгляд с глаз на губы и снова, на глаза. Играл с ней и злил Олега, а она стояла, затаив дыхание и следила, как его губы медленно приближались к её губам.
Лицо Олега сделалось бледным и пошло красноватыми пятнами.
– Не трогай Соню, – процедил он и, когда их губы почти соединились, между ними встала ладонь Олега.
– Убери, – спокойно сказал Дима, чувствуя, что внутри назревает буря.
– А если нет?
– Подраться хочешь?
– Отстань, говорю. Тебе училки мало?
– Что? – переспросил Дима, отпуская Соню.
– Что слышал. С француженкой мути, а Соню оставь в покое.
– С француженкой, говоришь, – рассвирепел Дима и ухватил Олега за расстёгнутые борта куртки. Сдавливая руки всё сильнее, он резко развернул Олега в сторону бассейна и приблизил к себе вплотную, говоря горячо и гневно:
– Не смей говорить о ней, даже думать не смей, дышать не смей в её присутствии. Понял, лохматая образина?
Олег ударил Диму по рукам, освободился от хватки и заговорил, задыхаясь от злости:
– А что говорить. Все, уже знают, как вы лизались вчера. В школе без году неделя, а уже с учеником закрутила. Кое-кто фото сделал. Ты не знал?
– А что после было, тоже сняли?
– Не удивлюсь, если и было, – усмехнулся Олег. – У неё же, на лбу написано: Хочу трахаться.
Сильный удар свалил Олега на землю. Дима бросился к нему, приподнял и снова ударил. Из носа Олега потекла кровь.
– Боже, они до крови дерутся. Остановите их, – прорвался чей-то выкрик.
– Вставай, – процедил Дима. – Вставай. Низко бить лежачего соперника, а мне так хочется врезать тебе ещё разок. Вставай! – Закричал Дима, теряя терпение. – Поднимайся и дерись. Или ускользнёшь, как таракан?
Олег поднялся, бросился вперёд и с маху ударил Диму в лицо. Тот покачнулся, но устоял и ответный удар пришёлся по скуле противника.
–Чего бесишься? – спросил Олег, сплёвывая, а затем размазывая кровь по лицу и ухмылке, что ясно говорила о том, что последует фраза, что сильнее уколет неожиданного врага. – Весна действует? Ледяной принц подтаял и маленький принц зашевелился? Довольный собой, Олег тихо засмеялся, перемешивая смех с лёгким повизгиванием.
– Смейся, Олежек. От смеха, рот шире становится. Глядишь и моделью станешь, без кастингов, ведь туда нацелился.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.