Динкина акварель

Анна Кутковская

Динкина акварель

Динка проснулась посреди ночи – будто кто в бок ее ткнул. Младшая сестра, Маняша, посапывала на соседней кровати. Луна заглядывала в окно ополовиненным боком – то ли надкусанный блин, то ли початый круг сыра. Серебристый ее свет мягко обводил немудреное убранство детской комнаты: стол-книжка, заменявший сестрам письменный стол, рядом – два стула с аккуратными горками покрывал на сиденьях и школьной одежды на спинках. Кособокий шкаф с деревяшкой вместо ножки – Динка постоянно ударялась об эту распорку то мизинцем, то большим пальцем. Книжная полка с учебниками и настольная лампа – вот и все, что было в детской.

За стеной кто-то бубнил. Сначала Динка решила, что это соседи. Но, прислушавшись, узнала голос отца. Странно, почему отец не спит? Неужели опять пьян? Динка очень отчетливо помнила те моменты, когда отец приходил домой пьяным. Она научилась угадывать его настроение: если в руках отца были цветы с соседского газона, пачка печенья, бутылка «Буратино» – хоть что-нибудь, значит, папа добрый. Если же отец приходил с пустыми руками, она знала: лучше спрятаться.

Отец скидывал обувь и рабочую одежду на пол, не умывшись шел на кухню. Суп ел прямо из кастрюли ложкой, вылавливая все мясо, а потом бросал многострадальную ложку с громким звоном в раковину.

Если мама была дома, начиналась ссора. Отец укорял ее за то, что она не работает («Да где же я работу найду, если ее нет»), не экономит («Вась, девчонки и так мясо едят раз в неделю, куда еще экономить»), что хлеб черствый и еще, и еще, и еще… Когда мама наконец-то нашла работу, упрекал ее в том, что она бросает семью среди ночи, и вообще – подозрительная работа какая-то. «Уж не путанишь ли?» – грозно вопрошал отец. Динка не знала, что значит это слово, но смутно представляла себе, что это как-то связано с запутыванием: людей ли, ниток, бельевых веревок. С одной стороны, она была рада, что мама нашла работу – в доме появилось молоко, а иногда и свежие фрукты. С другой – поддерживала отца: зачем что-то или кого-то запутывать? Но, так или иначе, в такие моменты девочки прятались в комнате и боялись выйти даже в уборную. Потом отец перестал пить.

Обычно он приходил с работы в шесть вечера, если же задерживался, это означало одно – пьет. Вот и в этот раз часы показывали четверть девятого, а отца все не было. Маняша с тревогой смотрела на циферблат, потом на Динку, потом на маму – и так по кругу. Мама собиралась на работу, давая Динке последние указания, но та слушала ее вполуха – смотрела то на часы, то за окно.

А за окном лип к стеклам серый беспросветный и холодный ноябрь. Ветер завывал в полуоткрытой форточке, в стекло колотился снег с дождем, оставляя после себя длинные мокрые дорожки. И от этого всего Динке было горько и безрадостно.

– Мамуля, пожалуйста, останься сегодня дома, – прерывающимся голосом попросила она.

– Дина, ты уже взрослая, должна понять, что…

– Работа, – перебила ее Динка и тихо вздохнула, – когда-нибудь мы будем жить хорошо?

– Конечно, – мама ласково погладила Динку по щеке, а глаза ее странно заблестели.

Тут в замочной скважине раздался шорох ключей. Динка бросилась открывать двери. На пороге стоял отец: мокрый – вода стекала с него ручьями, нос посинел от холода, в покрасневших обветренных руках он держал что-то маленькое и пищащее. «Принес!» – возликовала Динка внутри и кинулась к отцу. Тот протянул ей сложенные руки и, виновато улыбаясь, произнес:

– Вот, нашел у подъезда. Почти замерз и плакал как ребенок.

Подбежала Маняша, выхватила из рук отца пищащий комочек и, причитая, утащила его в комнату. Динка бросилась следом за ней. Увлеченные спасением котенка, они не сразу услышали, как отец с матерью начали ругаться.

– Закрой рот, тупая баба, я содержу тебя и твоих детей!

– Это наши дети! Я работаю также, как и ты, а еще огород и быт тяну на себе, пока ты в гараже пьешь!

– Еще неизвестно, что там у тебя за работа такая по ночам!

– Постыдился бы уж чепуху молоть! Последние мозги пропил!

– Не называй меня алкашом, а то…

– А то что? Что ты мне сделаешь? Уйдешь? Скатертью дорога! Только кому ты нужен, алкаш несчастный!

– Я сказал, не смей….

Потом в коридоре что-то ухнуло, стукнуло, коротко, по-чаячьи и как-то болезненно вскрикнула мама. Динка рванулась в прихожую. Тусклая лампочка без абажура освещала унылым желтым светом отца с занесенным кулаком и маму, сидевшую на полу у вешалки. Из носа у нее текла струйка крови, щека была круглая и красная, как зимнее яблоко. Не соображая, что делает, Динка повисла на поднятой руке отца.

– Папочка, пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не надо. Там Маняша, не надо, – повторяя эту скороговорку, она заглянула в глаза отца – пьяные и налитые кровью. Глаза не человека – зверя.

От страха Динка заплакала. Потом случилось сразу много всего и быстро: отец рухнул на колени как подкошенный, мать кинулась к нему, подхватила Динку и оттащила под вешалку, из комнаты с громким криком и плачем выскочила Маняша. Когда же отец уснул посреди прихожей, как был – в рабочей одежде, похожий на кучу грязного белья, мама уложила девочек спать, а сама убежала на работу.

Утром Динка увидела отца: опухший, но чисто выбритый, после душа, он приготовил завтрак, накрыл на стол и ходил от окна к столу в ожидании жены. На столе стояли цветы.

Когда мама пришла домой, Динка сперва не узнала ее: левая половина ее лица стала похожа на баклажан. Не обращая внимания на мужа, она обняла дочерей и прошла в спальню, чтобы переодеться. Но не успела она сделать и шагу, как отец бросился к ней в ноги, обхватил колени и заговорил прерывающимся голосом:

– Надя, прости, прости непутевого! Больше ни капли в рот не возьму, только прости!

Мама стояла молча, будто окаменев, смотрела куда-то в сторону. По щекам у нее снова текли слезы. Как будто через силу она подняла руку и тронула мужа за плечо:

– Вставай, Вась. Будет тебе уже, дети смотрят.

С того момента прошло два года. Отец не пил даже пиво, даже на Новый год, даже на день рождения. Котенок тот вырос в Графа – ласкового, но ленивого кота.

И вот теперь Динка с замиранием сердца прислушивалась к разговору за стеной. Неужели отец снова начал пить?

Тихонько, чтобы не скрипнула кровать, она вылезла из-под одеяла и на цыпочках прошла к кухне, встала под дверями и прислушалась.

– …и никак иначе. Надо уезжать.

– Вась, ну куда ехать-то, подумай. Тут у нас и квартира, и огород, тут и родители похоронены.

– Завод закрывают, работать будет негде, – кипятился отец.

– Да как же так, да разве ж так можно, – причитала мама. – Где же люди буду работать? Как жить? На что детей кормить?

– Вот потому и надо уезжать, пока есть возможность.

– Ох, Вася, куда же мы поедем. Кому и где мы нужны?

– Не знаю, но надо уезжать.

Динка оторопела: как уезжать? Куда? Зачем? А как же конкурс в художке? Ведь главный приз же – поездка в Москву! Родители еще о чем-то спорили, но Динка уже не слушала и не слышала их.

***

За окнами набирал силу апрель: весело чирикали воробьи, барабанила по подоконникам капель, на улице пахло остро, пряно и мокро. От этого запаха у Динки начинала немного кружиться голова, а в груди становилось так тесно, что хотелось выскочить на улицу и бежать, покуда есть силы, а потом еще маленько.

Обычно в это время мама проращивала на подоконнике в марле огурцы и помидоры, в маленьких баночках зеленели росточки болгарского перца. Отец перебирал старую «Ниву», которая на своем веку перевезла столько мешков картошки, что счету им нет. Конечно, старушке уже пора было на покой, но, так как заменить ее никто не мог, она все еще было на ходу.

Этой весной все было иначе: родители запирались на кухне, о чем-то спорили вполголоса, щелкали кнопками калькулятора, пили пустой чай. После таких посиделок Динка находила на кухне тетрадные листы со столбиками цифр и адресами, выведенными маминым аккуратным почерком.

Наконец в одну из апрельских суббот Динка не выдержала и решила поговорить с мамой. Но с самого утра она никак не могла поймать ее. То у Маняши порвались носки и их нужно срочно зашить, то поставить готовить обед, то окна вымыть. А потом Динка помогала маме стирать – ох и не любила Динка субботние стирки!

Замоченное накануне белье нужно было отжать, потом набрать в стиральную машинку воды, насыпать порошок и аккуратно, чтобы не наплескать водой на пол, положить туда белье. И если справиться с футболками, наволочками и полотенцами Динка могла без проблем, то с пододеяльниками и простынями приходилось попотеть. Мокрое тяжелое белье так и норовило подмести собой пол, горячая воды обжигала руки, от порошка щипало царапины и заусенцы.

Потом наступила очередь полоскания и развешивания. Маленькая «Мечта» была без центрифуги, поэтому и тут приходилось работать руками. Этот последний этап Динка любила больше всего – это значило, что самое тяжелое позади. Осталось всего-то вымыть машинку, тазы, пол в ванной комнате и помыться самой. После этого можно было отдохнуть – сделать уроки или собираться в художку.

Мама, как будто вовсе не уставшая после стирки и уборки, вытащила из старого шкафа все вещи и стала перебирать их, сортируя по кучам. Путаясь в чулках, в которых зимой хранили лук, запинаясь о старые сапоги и какие-то коробки, Динка пробралась к маме.

– Мам, а куда мы переезжаем?

– Переезжаем? – всколыхнулась мама. – О чем ты говоришь?

– Я слышала ночью, как вы с папой говорили об этом на кухне еще в марте.

– Динка… – только и нашлась мама.

– Мы уедем далеко? – не отступалась та.

– Папа сказал, что в Москву, – мама поняла, что ее прижали к стенке и отступать ей некуда, поэтому капитулировала быстро.

– В Москву? – задохнулась Динка. Это «в Москву» звучало для нее также неправдоподобно, как если бы родители собрались лететь жить на Луну.

Динка молчала, переваривая услышанное. Мама, видимо, решив, что вопросы кончились, спросила Динку сама:

– Ты помнишь, у тебя сегодня художка?

– Угу.

– Хорошо, – она пристально посмотрела на Динку и добавила, – только Маняше пока ничего не говори, пожалуйста. И вообще никому ничего не говори.

***

Динка шла в художку, а в голове у нее билось: «в Москву, в Москву». Она представляла себе, что такое Москва – иногда смотрела новости. К тому же в художке сейчас только и было разговоров, что о Москве.

Задумчивая, она никак не могла собраться с мыслями даже на уроке. И хотя рисовала она всегда лучше всех, а учителя хвалили ее за талант и умение, сегодня у девочки все валилось из рук. Поэтому, когда пришло время сдавать работу – сегодня рисовали натюрморт, Динка сдала пустой лист с еле видными набросками.

– Дина, что это такое? – воскликнула Елизавета Михайловна.

Но, вглядевшись в лицо девочки, настороженно спросила:

– Все хорошо? На тебе лица нет.

Динка хотела ответить, что у нее не все хорошо, точнее – все плохо. Но, помня наказ мамы, молча замотала головой и буркнула:

– Все нормально, – и, запихнув в сумку альбом, краски и кисти, выскочила из класса вон.

Елизавета Михайловна только вздохнула и покачала головой: не поймешь этих подростков.

Динки брела домой, не замечая прохожих. Они, беззаботные и веселые субботней радостью, гулкой толпой огибали ее. И не было им дела до того, что у человека рушится мир, жизнь старая расползается на лоскуты, как изношенное платье, а новая – неизвестная и страшная, ждет в Москве. Из печальных раздумий Динку вырвал веселый голос Марины – ее закадычной подруги.

– Динка, привет! Ты чего такая! – она налетела на подругу радостным вихрем. – Я заходила за тобой, но твоя мама сказала… Ой, ты что, плачешь?

– Нет, еще чего! – сердито отозвалась Динка и шмыгнула носом.

– Не плачь! Я тебе такую новость расскажу! – глаза подруги горели огнем. – Помнишь Игоря из 8 «Д», который с нашим Сашкой Котовым дружит?

– Конечно помню. Ты же мне все уши прожужжала про него.

– Представляешь, он сегодня подошел ко мне в магазине, когда я за хлебом стояла, и говорит: «В среду у Сани день рождения, ты придешь?»

– И что дальше? – Динка была не в настроении расшифровывать туманные намеки подруги.

– А то, глупая ты, что там еще и Никита будет!

Теперь надо сделать небольшое отступление, чтобы объяснить кое-что. Саня Котов – одноклассник Динки и Марины и, кроме этого, двоюродный брат последней. Саня дружил с Игорем и Никитой, которые, как вам уже известно, учились в 8 «Д». Игорь был своим человеком в любой компании – везде его знали и принимали как родного, потому что он был счастливым обладателем красивой лакированной гитары. Гитара эта, вкупе с приятным голосом и наружностью, добавляли ему веса в глазах сверстников.

Никита на гитаре не играл, пел посредственно, но прославился в узких кругах как мастер граффити. Не подумайте, никаких скабрезностей и неприличных картинок с анатомическими подробностями на стенах, никакого мата. Никита рисовал красиво и хорошо, но из-за подросткового негативизма отказался ходить в художку, предпочтя холсту стены. По этой причине, а также некоторым другим, Динку неудержимо влекло к Никите.

Девчонки ломали головы, по какой причине Саня, еще в третьем классе отгородившийся от сестры презрением и безразличием, вдруг решил пригласить ее на день рождения, да еще с подругой.

– Ну так что, ты пойдешь? – тормошила Динку Марина.

– Да отстань ты! Может, и не пойду еще! – в притворной сердитости ответила та, но внутри у нее все пело и радовалось. – В среду, говоришь?

– Да, в среду. В семь вечера на школьном стадионе.

Глядя друг на друга, подруги рассмеялись от переполнявшей их радости. Они смеялись громко и звонко – так, как могут смеяться только дети. Хотя, по сути своей, они и были еще детьми, пусть и большими.

***

Проболтавшись с Маринкой по городу до вечера, голодная и счастливая Динка ворвалась в квартиру вихрем взлохмаченных волос, смеха, острых локтей и коленок. На ходу поцеловала маму, побоксировала с отцом. В комнате подхватила на руки Маняшу, закружила ее и вместе с ней повалилась на кровать, весело хохоча.

– Динка! Ты чокнутая! – визжала младшая сестра. – Еще кружи, еще!

И Динка крутила сестру до тех пор, пока обеим не стало плохо.

– Девочки, хватит шуметь, – пожурил их отец, заглянув в комнату. – И быстро мыть руки, мама зовет к столу.

После ужина мама с отцом опять шушукались в кухне. Но Динке не было до этого никакого дела – она предвкушала среду, продумывая наряд, который можно собрать из ее нехитрого гардероба. Может, Маринка одолжит ей ту красивую юбку, из которой сама уже выросла. А из маминой сумки можно достать помаду и накрасить губы – перед самым выходом, чтобы никто не увидел. Эх, еще бы туфли или сапоги на платформе раздобыть где-нибудь.

Уже засыпая, Динка представляла себе, какой красивой она будет в среду. И уж тогда Никита точно ее заметит.

***

В среду Динка проснулась с великолепным настроением. С самого утра она была переполнена радостным предчувствием того, что сегодня все будет хорошо. Наскоро запив кусок хлеба с вареньем стаканом чая, Динка убежала в школу.

Каждую перемену подруги шушукались, рассказывая друг другу, кто что наденет, кто за кем и во сколько зайдет. В общем, настроение у них было настолько радостное, что они не замечали, как местная королева – Катька Стаханова, также радостно обсуждает что-то со своей свитой, и вообще добра и приветлива сверх меры.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.