Детектив из Мойдодыра. Том 1

Насчет поклонников я соврал. Вкус у Натальи Васильевны присутствовал. Не знаю, как она объясняла им мой статус и последующее присутствие на кухне, но никто не позволял себе никакого хамства ни по отношению ко мне, ни к ней. Нормальные, немного подвыпившие молодые парни.

Иногда она ошибалась, но тут же находила другого. Если отставник проявлял настойчивость, на сцену выходил я с маленькой ролью:

– Дама с вами больше не танцует.

Я сам ее придумал и вставил в пьесу, и Наталья Васильевна, кажется, была мне за это благодарна.

Как правило, этого хватало, но иногда возникала напряженность. Тогда Наталья Васильевна забирала меня, и мы ехали в другое место. За это я был ей благодарен.

– А я люблю танцевать и не люблю учиться. Но папа отдал меня в институт, где мне совсем неинтересно. Лучше бы отдал в шлюхи!

– В шлюхах, может, и интересно, но опасно, – пробурчал я.

Наталья Васильевна гордо взмахнула ресницами.

– При малейшем намеке на опасность я крикну: «Фас!», и прибежит мой маленький кухонный монстрик, и разорвет обидчика на части. Ведь так, бультерьер?

Так, госпожа, так. Бультерьер – это такая свинская собачка? Хорошо, хоть не шакал, не скунс и не гиена.

Мне не нравился этот разговор. Сверчок полностью самоустранился, и я неумело попытался огрызнуться вместо него.

– Когда один из ваших суперменов наградит вас за особые заслуги орденом Венеры, никакой бультерьер не поможет, как бы дурацки он не выглядел.

Она удивленно посмотрела на меня, хотела что-то сказать. Промолчала. Потом спросила:

– А знаешь, что нужно сделать, если тебя наградят?

– Не знаю! – Я яростно штриховал стрелочки на листке бумаги. – Не доводилось!

– Надо сказать: Служу Советскому Союзу! – и добавила с неожиданной злостью:

– А еще – военный называется! И, вообще, у меня рука заживает, так что не суй нос в мои дела, Пентуриккио.

Я смял рисунок, аккуратно положил его в пепельницу и посмотрел хозяйке в серьезные злые глаза.

– Пентуриккио – это Буратино, что ли?

– Пентуриккио – это художник.

Она оставалась серьезной, непривычно серьезной, но что-то еще мерцало в ее глазах: то ли обида, то ли призыв к миру, то ли приказ заткнуться.

Я остановился на приказе.

– Ну, Буратино я еще стерпел бы, а вот за художника можно и вторую руку сломать, Наталья Васильевна. Как там у них назывался чудак, который ломал вторые руки?

Длинная-длинная пауза. Глаза в глаза.

Наконец, она улыбнулась и потрепала меня здоровой рукой по голове.

– Вот теперь я вижу, что, действительно, тебя замучила. Завтра отсыпайся, смотри мультики. И обязательно сходи в зоопарк. А теперь – вперед, Торквемада!

Этого я тоже не знал, да и насчет зоопарка не понял.

В воскресенье рано утром я разбудил и вытолкал клиента. Моя барыня еще спала. Парень хотел с ней попрощаться, договориться о встрече, но я провожал его так настойчиво, что даже довез до метро.

Я ни на минуту не сомневался, что сегодня у меня стопроцентный выходной, поэтому затеял небольшую уборку в своей комнатухе, потом небольшую стирку, потом небольшую глажку. Около двенадцати свернул все дела и забрался в койку.

Вчерашний разговор смутно меня беспокоил. Засыпая, я подумал, что, если бы Наталья Васильевна брала за ЭТО деньги, то обскакала бы своего крутого папочку за полгода.

Как-нибудь отнестись к этой мысли я не успел…

… Луна разбросала вокруг хаос остроугольных теней. Впереди, на тусклой каменистой обочине – черное пятно лежащего тела. Я затаился в десяти шагах, на лезвии, разделяющем свет и тень. Сворачиваюсь в клубок, готовясь к прыжку. Пошел! Сердце ударяет в горло, рвется выше и выше. Я холодею от страха. Наконец, я падаю на землю, на локти, и тут же в меня входят пули. Мне не больно, но очень страшно. Что дальше?

Я просыпаюсь. Этот сон всегда заканчивается так. Ничем. Наверное, от той горной дороги отходила коротенькая тропка моей судьбы, которая заканчивалась тупиком на расстоянии одного прыжка. Я по ней не пошел…

Я встал и включил телевизор. Будь я проклят, если там не шли мультики! И будь я трижды проклят, если это не телефон трещит в прихожей!

– Привет, Обломов, – замурлыкала Наталья Васильевна. – Теплый плед, диван и зоопарк отменяется, встречаемся в «Лучике».

– А мультики? – возмутился я.

– Какие мультики?! – возмутилась в ответ Наталья Васильевна. – Тебя ждет работа! Конечно, ты вчера пытался неуклюже объясниться в любви, чтобы разжалобить мое феодальное сердце и выклянчить выходной, но я передумала. Я нашла твое признание неубедительным. Можешь попробовать еще раз. Твой сок уже на столе. Ты все понял, Томатный Джо?

Я понял, что выходной не состоялся.

– Что молчишь? Может быть, хочешь объявить забастовку? Создать профсоюз пажей-оруженосцев? А ты знаешь, что делают с забастовщиками в Африке?

– Наверное, жарят и подают на стол к Первому Мая.

– Тепло, но не очень. Им ломают руки. И первые, и вторые.

– Хотелось бы еще узнать, что сделали с борцом за права женщин товарищем Кларой Цеткин?

– Узнаешь в «Лучике». Жду. И постарайся выжать хотя бы шестьдесят два километра в час, Шумахер.

Я ехал по городу, внимательно следя, чтобы стрелка спидометра не выскакивала за шестьдесят. Я уважаю правила, особенно, разумные. Наталья Васильевна не признает никаких правил, но, тем не менее, она мне нравится и, кажется, очень. Она меня вычислила и хочет обратить в свою бесправильную веру. Может быть, сегодняшний сон – это предостережение, и я опять приближаюсь к развилке.

Нас в «Лучике» знали, поэтому накрахмаленный Чего Изволите сразу провел меня к столику с моим соком и Натальей Васильевной.

– Добрый вечер, Наталья Васильевна, – приветствовал я ее.

– Привет! – капризно ответила она. – Ты знаешь, до чего это, оказывается, нудное занятие – ждать? Постараюсь больше не задерживаться из института.

Я с удовлетворением отметил, что, несмотря на нудное ожидание, в ее коктейле не хватает двух, от силы, трех глотков и молча пригубил томатный сок.

Обычно мы перекидывались парой фраз, потом Наталья Васильевна уходила к стойке. Не знаю, как ей это удавалось, она просто сидела с коктейлем, она была не единственной и не самой классной дамой, которые это делали, но ее тут же начинали приглашать на медленный танец. Может быть, все дело в гипсе, я не знаю.

Сегодня, по-видимому, она не торопилась. Она, вообще, была какая-то не такая. Трезвая, непонятная, как будто ждущая чего-то от меня. Но я никогда не вмешиваюсь в процесс. Я – статист, молча пьющий сок и возникающий в эпизодах только в аварийных случаях.

Я растерянно взглянул на нее.

Наталья Васильевна хмыкнула.

– Окей, лэдиз фест, – сказала она.

Я не понял, о чем и доложил.

– А что я говорила тебе по телефону, понял?

– Кроме одного, – ответил я осторожно.

– Ну, и…

– Что стало с Кларой Цеткин?

Она хлестнула меня взглядом и зло сказала:

– Ее превратили в миллионы отвратительных папирос.

Потом неожиданно рассмеялась и предложила:

– Слушай, братец Иванушка, может, закажем тебе коктейль, и ты превратишься в веселого игривого козленочка?

– Вы же знаете, я на работе не пью.

– Ну, а если ты все-таки выходной?

– Тогда лежу на диване и смотрю мультики.

Она опять разозлилась, засверкала глазами.

– Конечно, ты всю дорогу следил, чтобы не превысить скорость, ходячий Устав от караульной службы? Ты состоишь из правил, которые не ты придумал, но ты им подчиняешься…

Странно, но у меня полчаса назад стрелка спидометра вызвала такие же ассоциации.

– Мои правила разумны…

– Правила разумны, устои тверды, мужчина никогда не плачет, поэтому всегда прав. А ты когда-нибудь плакал, Чингачгук?

Надо же, этот сон приснился именно сегодня…

– Очнись, комбат! – Наталья Васильевна трясла мою руку, лежащую на столе.

Я выпрямился.

– Все нормально.

– Да, теперь вижу. – Ее рука осталась лежать на моей. Рука просила прощения. – А когда ты сгорбился и уплыл туда, где плачут, было не нормально.

– Горбатые тоже плачут.

Я убрал руку от нее и от стакана с томатным соком. Получилось неожиданно грубо.

– Извините, Наталья Васильевна, – ровно сказал я.

И снова томительная пауза, заполненная лишь ее серьезными глазами.

Мне остро захотелось, чтобы она опять потрепала меня по голове или хотя бы просто улыбнулась.

Наталья Васильевна встала и направилась к стойке бара.

Я не одобрил ее сегодняшний выбор, но это – не мое дело. На кухне меня ждала пачка молотого «Мокко» и сияющая турчанка.

– Спасибо, Наталья Васильевна, – сказал я кухне.

В ответ в гостиной хлопнула пробка, что-то упало, вскрикнула Наталья Васильевна, и захихикал гость.

Это – не мое дело. Я подошел к плите и поставил кипятиться воду. И то, чем я занимаюсь, тоже не мое дело. Завтра сообщу об этом Наталье Васильевне, хотя не удивлюсь, если она уже приготовила мой последний конверт.

Чашка ароматного кофе грела руку не хуже мягкого пожатия Натальи Васильевны. Черт возьми, столько раз проклинал эту кухню, что уходить не хочется! Наверное, так действует натуральный кофе.

Он вошел на кухню, молодой, наглый, высокий, выше меня почти на голову, и, в силу этого или каких-то других жизненных принципов, не испытывающий ко мне ни малейшего почтения.

– Слушай, пацан. Мы тут разлили бутылку шампанского. Слетай-ка в ларек, возьми еще парочку.

Ночью эта кухня была моей. Она была оплотом невинной чистоты и нравственности в окружающем бардаке. И, если возникала необходимость, просили разрешения войти ребята и ростом повыше, и в более нетрезвом состоянии. Сюда нельзя вот так врываться. Кухня – это не Наталья Васильевна.

Я никогда не обижал гостей Натальи Васильевны, поэтому сдержался, хотя сегодня она играла не по правилам.

– Слетаешь сам, сопливый дяденька. А когда вернешься, сюда больше не заходи, очень тебя прошу. Туалет по коридору налево.

– Да ты не бойся, я заплачу…

Интервент достал бумажник, порылся, вынул зеленую купюру и долго вглядывался в портрет президента, как в фотографию любимой перед прощанием. То, что произошло потом, было настолько неожиданно, что я даже не успел обрадоваться.

Он высунул язык, лизнул купюру и вяло размахнулся.

Обслюнявленный дядя Сэм приближался, явно намереваясь прилипнуть к моему лбу. Я поставил чашку, схватил парня за запястье и вывернул, заходя ему за спину и разворачивая к стене. Закончив разворот, я резко ударил ладонью в аккуратно подстриженный затылок, и наш дорогой гость с хрустом впечатался лицом в кафель и сполз, оставляя на стене кровавый след.

Вошла Наталья Васильевна, придерживая на груди запахнутое кимоно. Она посмотрела на неуклюже лежащее тело без всякого удивления, только спросила:

– Что с Алексом?

– Сдает кровь на реакцию Вассермана, – ответил я.

– А почему из носа?

– Остальное вам может еще пригодиться.

Она подошла ко мне, взяла за руку и пошла прочь из кухни. Я, неловко семеня, последовал за ней, стараясь не наступить на лямки волочащегося сзади пояса от кимоно. Альфонс остался лежать, оскорбительно безразличный к Наталье Васильевне, долларам и шампанскому.

Наталья Васильевна привела меня в спальню. Милое уютное гнездышко, отдернутое одеяло и цветное белье. Все это готовилось не для меня, но в это очень не хотелось верить.

Наталья Васильевна взяла конверт с туалетного столика. Рядом лежал лист бумаги, на котором разбегающимися цифрами выплясывал нетрезвый семизначный номер. Ниже плясало: «Алекс».

– Ты хочешь уйти от меня, я знаю…

Она говорила медленно, словно проверяя слова на звучание.

– Здесь твоя зарплата за неделю и сверхурочные. Я хотела добавить еще… ну, премию, что ли… Но подумала, что ты обидишься.

– Спасибо, Наталья Васильевна. Вы абсолютно правы – я бы обиделся. Вы и так платите мне довольно большие деньги.

– Да, я – не министр обороны. Учти, я не хочу тебя увольнять. Ты хорошо со мной работал. Ты не передумаешь?

– Нет. Спасибо, Наталья Васильевна, мне было очень приятно…

Мне было очень приятно находиться рядом с вами, а еще приятнее было бы очутиться рядом с вами вот на этих цветочках, если бы…

– И теперь, когда я больше тебе не хозяйка, ты ведь можешь себе позволить…

Она отпустила полы кимоно, подняла руки и обняла меня за шею.

Ну, кое-что я могу себе позволить. Я крепко прижал ее к себе и осторожно поцеловал в уголки губ.

«Все это готовилось не для меня, – еще раз подумал я. – Если бы Алекс обошелся без шампанского»…

Наталья Васильевна отодвинулась и грустно посмотрела мне в глаза.

– Это ведь я послала его на кухню.

Ах, еще и это! Мало того, что она подцепила этого придурка, мало того, что взяла его телефон, так еще и на кухню!

Мои руки скользнули ей на бедра. Наталья Васильевна снова потянулась ко мне, но я уже поймал эти чертовы лямки, завернул ее в кимоно и обмотал поясом.

– Я плохо хранил ваше тело, Наталья Васильевна. Еще раз спасибо за все. Мстительно забираю с собой Альфонса. Если он вам понадобится, его телефон на туалетном столике. Спокойной ночи.

– Идите, прапорщик, – тускло ответила Наталья Васильевна.

Я поймал частника, затолкал в салон хнычущего Алекса, потом километров через пять без зазрения совести выпихнул его из машины.

Мне было горько, досадно, обидно. Она была так рядом! Все было так рядом! Она меня никогда не унижала. Даже зарплату она задерживала на день-два, чтобы сказать: «Вот, я тебе должна, извини за задержку». Она это делала для меня, чтобы я не чувствовал себя неловко, я это понял еще вчера. Зачем же она послала Альфонса на кухню, ведь могла догадаться, что я его…

– Стой, шеф! – заорал я. – Разворачивай!

Завизжали тормоза.

– Куда еще разворачивай? – грозно спросил частник.

Я сидел молча.

Водитель опустил руку и зашарил под сиденьем.

– Да нет, извини, поехали прямо.

Он недоверчиво глянул на меня через зеркало. Мягко тронулся.

Я глубоко вздохнул. Когда я перестану быть прапорщиком?

4

Явление Костика народу прошло, как всегда, бодро и жизнерадостно. Мне очень не хотелось его огорчать и не пришлось.

– Поздравляю, старичок, – почти запел он, – ты делаешь стремительную и бескровную карьеру, что в наше смутное время – большая редкость. Ты больше не работаешь на дочку, а работаешь на самого Клина, и знаешь кем? Первым в стране частным детективом! Ну, как?

Я все порывался вставить слово, но тут сделал сухой «глык» и замер.

– Ты что, с бодуна? – заботливо поинтересовался Костик.

Я замотал головой, и он продолжил:

– Вчера вечером гоняли шары, и Клин мне нарисовал ситуацию. Ну, Клин, ну, голова! Запрещения на деятельность нет, гонорары могут состоять из любого набора цифр, информация конфиденциальна. Передовой способ легализации или отмывания денег. Вош энд гоу! Гений!

– Так я что, буду прачкой?

– Нет, браток, деньги Клин обслуживает сам, поэтому они у него так быстро размножаются. А ты будешь этим… Тьфу ты, прямо вылетело из головы, ну, мы все в детстве про него читали…

– Мойдодыром? – догадался я.

Смеяться Костик любил и умел. Отсмеявшись, вспомнил:

– Да Шерлокхолмсом, браток! Представляешь, вылетело из головы, и все тут!

Я представил и начал погружаться все глубже. Перспектива меня захватила.

– Власти, налоги, крышу и бухгалтерию Клин берет на себя. Помещение есть. Ты делаешь обстановку и даешь объявление. Детективное агентство «Луч». «Луч» – это Клин сам придумал: луч надежды у потерявших веру. Он тебе платит подъемные, пока не развернешься, пойдут клиенты – гонорары твои. Да, еще, купишь компьютер и возьмешь секретаршу, ноги и грудь от зубов, и все остальное. Кстати, Кристина передает тебе пламенный привет.

– Спасибо. А сколько ей платить?

– Крыське?! Она что, с тебя деньги требует?

– Секретарше, Костик.

Костик остыл и усмехнулся.

– Браток, если ты начнешь платить кому-нибудь в этой стране, то уже не остановишься. Позвони по училищам – у них практика на носу. Выберешь на свой вкус и бесплатно. Почувствуй себя хоть раз эксплуататором.

– Спасибо, браток, – сказал я с чувством. – И название: «Луч», «Лучик» – прямо родное что-то.

Я ожил. Вот она, работа, в которую можно уйти с головой и ни о чем больше не думать. Да и кто не мечтал и в детстве, и в зрелости стать детективом…

– А ты не мечтай. Вот адрес – езжай.

* * *

Наконец-то приехали. Я повернулся к выходу и с удивлением уткнулся в не по голосу невысокую женщину, растущую вширь и глупо накрашенную.

– Я выхожу, не видишь, что ли? – Она с удовольствием продолжила общение. – Толкается тут.

– Конечно, я должен был уступить место именно вам, уважая ваш почтенный возраст.

Это был удар ниже пояса, но я в училище получил такой же и мстительно отыгрывался.

Она отвернулась и, яростно работая локтями, вбуравилась в толпу. Я двигался за ее ускользающим задом, вспоминая, как мощно в свое время пробивал пенальти.

– Хотите, угадаю, сколько вам лет? На сорок делится? А на пятьдесят? С большим остатком?

Женщина молча спешила к выходу, не пытаясь сопротивляться.

Мне стало стыдно, и я пробормотал ей вслед:

– Простите, мадам, мы с вами оба не читали Карнеги.

Я успел проскочить переход на зеленый свет и направился в свое агентство, старательно обойдя стоявшую на краю тротуара крикливую женщину, тревожно рассматривающую свое лицо в зеркале пудреницы.

Под детективное агентство Клин отхватил чудненькую двухкомнатную квартиру в доме, выходящем на Московский проспект. Он передал мне через Костика десять тысяч долларов на ремонт и всякие приобретения. Я уложился в неделю, практически, ничего не истратив.

Заехал Костик, заглянул в комнаты и озабоченно спросил:

– Браток, знаешь, чего здесь не хватает?

– Ты еще не был на кухне, – интригующе ответил я.

На кухне стояла моя гордость – большая импортная кофеварка, и я надеялся, что Клин не удержит ее цену из моей зарплаты.

– Браток, здесь решительно не хватает портрета Дзержинского и лужи крови на полу. Ставлю сто баксов против всех твоих расходов, что ты нанял гопников за бутылку, а известь и краску своровал на стройке.

Я сник.

Костик похлопал меня по плечу.

– Ничего, ничего. Оботрешься. Я тебе пришлю спеца по интерьеру. Он сначала будет долго смеяться, но потом спроектирует тебе офис и возьмет недорого. А сейчас у тебя – кабинет следователя, куда люди добровольно не ходят. И еще, если Клин дал тебе десять тонн баксов на обустройство, то не надо приносить ему девять тысяч девятьсот девяносто сдачи и ворох квитанций на остальные десять долларов. Он этого не поймет. А не будет хватать, вот тогда подсчитаешь, сколько, и сообщишь, только уже окончательно.

Тут Костик замялся.

– Кстати, я рассказал Клину про Мойдодыра. Ему понравилось. – Костик виновато взглянул на меня. – Так что, «Луч» отменяется, браток.

– Да ты что, Костик, шутишь?!

– Мужайся! – Костик снова похлопал меня по плечу. – Клин уже оформил документы на «Мойдодыра». С такими людьми не шутят.

– Но клиенты… Они же не пойдут!

– Я тоже Клину об этом сказал, а он говорит: не пойдут – побегут только для того, чтобы посмотреть на этого… ну, в общем, на человека, который такое придумал.

– Смотреть-то они будут не на Клина, а на меня.

Костик рассмеялся.

– Ну, и ладно. А кто не пойдет – тот не клиент. Да и, честно говоря, я не знаю, нужны Клину клиенты или нет.

– Клиенты нужны мне, браток.

Мы потрепались еще немного, и Костик уехал. Кофеварку он так и не посмотрел.

Потом все, действительно, пошло удачно.

Приехал Сема, интерьер-дизайнер. Он совсем не смеялся, наоборот, был серьезен и деловит.

– Обратите внимание на интеллект вашего предшественника, Виктор. Посмотрите, какая стерильная безликость. Ни одной мысли в интерьере.

Я с обидой взглянул на Семину спину, следуя за ним на кухню, но промолчал.

– Вот, например, ваша кофеварка. Изящная, удобная и полезная вещь. Таким же красивым и удобным должен быть офис.

Мы вернулись в комнату. Сема достал блокнот и ручку.

– У вас прекрасный объем, Виктор. С таким объемом просто работать. Вот так… – и шариковая ручка снесла стены коридора, объединяя его с комнатой в просторную приемную.

– Так, так, и здесь вот…

Появилась еще одна дверь в стене. Ванная стала душевой, слилась с туалетом, рядом образовался просторный стенной шкаф. Я заинтересовался.

Сема увлеченно набрасывал вывеску. Он почти закончил, поднял голову и задумчиво повернулся ко мне.

– Вот только знаете, Виктор, «Мойдодыр» – это несколько непонятно. Мне кажется, в вашей сфере лучше звучало бы какое-нибудь многозначное название, имеющее более широкий спектр ассоциаций. Ну, скажем, «Стена» или «Пояс», или «Кольцо». Или «Надежда»… «Луч» на худой конец. Но «Мойдодыр»… Оригинально, конечно. Хотя, возможно, я недопонимаю… А какие ассоциации возникают у вас? Чистота, порядок? Я имею в виду, в криминальном аспекте.

– Деньги, – честно ответил я, не желая казаться умнее, чем я есть, и, тем более, умнее Семы.

Сема вздохнул и посмотрел на часы.

– Двести долларов. Можно в российских. И сегодня же пришлю вам телефоны подрядчиков, которые сделают все, как надо. До свидания, Виктор.

Я тепло и уважительно попрощался с Семой и с деньгами. Так мне не платила даже Наталья Васильевна.

Строители тоже уложились в неделю, но контраст был разительным. Золотистые стены и потолок отлично гармонировали с малахитовой обивкой кресел, светлой панелью моего стола и в тон ему сейфом с баром. Затемненная прихожая призывала к строгости и конфиденциальности. Было здорово, так здорово, что я решился нарушить приказ. Ну, не называть же всю эту красоту «Мойдодыром»!

Я позвонил Семе, поблагодарил и попросил его переделать вывеску, «Мойдодыр» на «МДД». Кроме того, я спросил, где можно заказать удостоверение.

Сема похвалил меня за находку и уверил, что все будет в лучшем виде. А с бумагами Клин пусть сам разбирается.

У меня еще оставались деньги, и я купил телевизор, видик, видеокамеру, фотоаппарат и игрушечный пистолет в кобуре, чтобы, когда никто не видит, потренироваться выхватывать его из подмышки. Когда у меня ничего не осталось, я вспомнил о компьютере и приступил к завершающей стадии: найму секретарши.

Я оттягивал эту операцию, сколько было возможно.

С одной стороны – все просто. Я приезжаю в ПТУ, и мне на шею бросается целая ватага девчонок с визгом: меня, меня, меня! С другой стороны, я не очень-то привык выбирать женщин, скорее даже наоборот. С третьей стороны, я с трудом разбираюсь в этой столичной, столикой, столичинной молодежи, хотя себя не так давно считал частью молодежи вообще. Поэтому мне хотелось бы нанять не крутую девицу, как советовал Костик, с ногами и зубами до груди, а попроще, такую, чтобы не мешала работать мне и была полезна сама.

С остальных сторон тоже угрюмо толпились проблемы.

И вот сегодня утром я собрался с духом и позвонил. Оказалось, везде идут занятия и будут идти еще две недели. Это меня никак не устраивало. Наконец, я попал в заведение, где учебу явно пустили по боку, и мне восторженно предложили приехать «посмотреть девочек».

Я и съездил. Причем, туда я ехал в отличном настроении, и нужный трамвай сразу подошел к остановке. Так мало того, что меня обозвали старым (вот ведь сучки!), мало того, что всю обратную дорогу меня трепали не очень приятные воспоминания, но я еще и не знаю, нанял я секретаршу или нет. Ведь моя последняя, завершившая встречу фраза не коснулась из присутствующих только меня.

* * *

Я сидел в своем кабинете и гадал: придет – не придет?

Пришла.

В приемной раздались робкие шаги, и в дверь постучали.

– Заходите, юная леди!

Вошла опрятная бодрая старушка, за ней какой-то засаленный мутный тип явно похмельного происхождения, шагов которого я не слышал.

– Здравствуйте, – чинно сказала бабулька. – Мы к вам.

– Здравствуйте.

У меня заколотилось сердце. Неужели, клиенты? Пусть не очень внушительные, но, чем черт не шутит.

Бабуля начала излагать. Она вышла в магазин, захлопнула дверь, а кошелек дома оставила. Магазин-то рядом, не беда и два раза сходить, так и ключи в кошельке лежат. Проблема… Дочка с зятем поздно придут, а дома кошка Муська голодная. Муська, конечно, и из аквариума поест, но вот дочка вернется – Муську убивать будет. Муську жалко. Опять проблема… Попросила соседа Палыча помочь, так он хочет топором дверь порубить. Дверь жалко, да и Палыч за порубку пять тысяч требует. Их тоже и жалко, и нету – пенсию задерживают.

Тип Палыч слушал внимательно, изредка печально кивая головой. Когда бабкина повесть дошла до его персонажа, он оживился, сглотнул, забегал глазами с бабули на меня и подтвердил: