Золото лепреконов

Он вдруг осознал, что остался совсем один. С совершенной ясностью лепрекон понял, что теперь он навсегда оторван от своего племени, изгнан, что он больше не лепрекон! И вся тяжесть последствий его проступков, которую он до сих пор не осознавал, весь ужас его теперешнего положения вломились в маленький череп с такой силой, что голова просто не выдержала, ножки подкосились, и Вицли Шмель свалился как подкошенный.

– Я больше не лепрекон. Это факт. Но кто же я теперь? – хныкнул Вицли, лежа в ладони у Завы и принимая вино из пипетки, каким-то чудом сохранившейся у башмачника.

– Ты просто алкаш… как и я – еще один простой солдат этой вечной, неуничтожимой армии отчаянных и несокрушимых воинов, воюющих против вина… за вино… и не побеждающих никогда, – ухмыльнулся Зава, капнув каплю лепрекону прямо в рот.

– Но, что же нам делать? – лепрекон был безутешен, но «лекарство» потихоньку действовало и мысли прояснялись.

– Мы пойдем на ярмарку и будем там тебя показывать за деньги, – ляпнул Зава. – Ты умеешь петь… или танцевать?

– Не особо, – нахмурился Вицли Шмель.

– Фокусы показывать?

– Знаю пару трюков, но это скорее магия, чем фокусы.

– Ты же понимаешь, что старый башмачник своими плясками быстрее распугает, чем привлечет? Одна надежда на тебя и твою миниатюрность.

– Что ж… если другого выхода нет, то я попробую. Но ты тоже, надеюсь, понимаешь, что мы не соберем пятьдесят золотых за пару часов? – скривился Вицли.

– А я и не жду… я думаю, что какой-нибудь знатный купец или вельможа заинтересуется тобой, и мы тебя ему продадим, – Зава хихикнул, довольным своим коварным планом.

– Ты думаешь, что я стою пятидесяти золотых? – нахмурился лепрекон, не понимая – то ли злиться на Заву за предательство, то ли радоваться тому, что его так дорого оценивают.

Утро потихоньку перебралось в день. Погода была солнечная, но холодная. Осень набирала обороты, и синее небо отражалось в золотой листве деревьев. На самой большой ярмарке королевства было, как всегда, не протолкнуться. Зава сглотнул слюну, увидев лоток с разливным яблочным сидром, но денег не было. Приткнувшись рядом с каким-то жонглером-неудачником, у которого постоянно падали горящие факелы, он достал из кармана Вицли Шмеля и удобно расположил его у себя на локте. Вицли уселся в локтевую впадину, нахлобучив цилиндр на глаза, как бы пытаясь таким образом скрыться от любопытных глаз, но у него ничего не вышло – моментально образовалась толпа зевак, желающих поглядеть на маленького человечка. Кто-то пытался тыкнуть в него пальцем, кто-то покормить, а кто-то – даже и плюнуть. Первых Зава награждал суровых взглядом, вторых приветствовал, а одного нахала, попытавшегося плюнуть в лепрекона, наградил таким пинком, что тот, под хохот толпы, влетел в кучу навоза и, перемазанный, исчез навсегда в неизвестном направлении.

Довольно быстро друзья заработали несколько медяков, которых им вполне бы хватило на выпивку, но, с учетом висящего долга, это было все равно, что ничего. Такими темпами пятьдесят золотых накопились бы циклов этак за сто, при условии, что они не будут есть, а главное – пить. А выпить хотелось все сильнее. В конце концов, закруглив лавочку, Зава с лепреконом отправились в ближайший кабак, предварительно напившись таки яблочного сидра. В кабаке их и взяли под арест.

В долговой Яме было темно и сыро. Башмачник сидел на склизком полу в конической комнате, стены которой, были вырублены прямо в скале. Никаких дверей, ниш или щелей – только каменный мешок с дырой наверху, откуда жидкий луч света высветлял кусок грязной веревки и небольшое пятно на грязном полу. В пятне света стояло ведро – то ли для испражнений, то ли для еды. Воняло вокруг настолько нестерпимо, что, похоже, испражнялись здесь местные «квартиранты» где хотели. Видимо, они полагали, что надолго не задержатся, и это было правдой, так что, скорее всего, ведро было не для испражнений.

– Я думал, что «Яма» это название тюрьмы, а оказалось, что это действительно яма, – хмуро сказал Михаэль, вытаскивая Вицли Шмеля из кармана.

– Меня в твоем кармане чуть не задушили.

– Я ведь еще даже толком и не пожил! – запоздало опомнился башмачник.

– А я…

– А тебя не повесят и уши твои на месте…

Поток сожалений был прерван – решетка над люком сдвинулась и сверху сказали:

– Вылазь, гад!

Вниз спустили шаткую лестницу. Башмачник запихал лепрекона в карман и, трясясь как лист на ветру, взобрался наверх. Но вылезти полностью ему не дали – остановили пинком в голову. Голова от удара отлетела в бок, и Зава чуть не свалился обратно, но удержался. Где-то на самой глубине души он понимал, что все происходящее не так уж и не заслуженно и это давало ему некоторое подобие стойкости. Зава понимал, что человек он конченый и хотел лишь одного – чтобы все поскорее свершилось. В свете дымящего факела, мгновенно заплывшим глазом, он разглядел страшного вельможу.

– Где мои деньги? – незамысловато поинтересовался знатный господин.

Зава промолчал, но, похоже, что богач и не ждал ответа. Он вытащил свой нож и отрезал Заве второе ухо. Зава дернулся и свалился вниз.

– Повесьте его завтра поутру, – последнее, что услышал башмачник прежде, чем потерять сознание. И он еще успел подумать, что наконец-то… завтра… все это кончится.

Михаэль Зава очнулся в полной темноте и далеко не сразу смог понять, где он и кто он. Было похоже на то, как бывает после крутой попойки, но по-другому. В первую очередь из-за вони. Болела голова и ребра. Инстинктивно Зава потянулся к уху, но уха на месте не было. Второго уха тоже не было. Комок слизи в том месте, где когда-то было ухо, говорил сам за себя. Зава все вспомнил и застонал от ужаса. Хмель выветрился и реальность происходящего разорвала Заву на куски. Он протяжно завыл от безысходности, не в силах справиться с животным инстинктом самосохранения.

– А ну прекрати выть! – запищал кто-то, и Михаэль Зава вспомнил про лепрекона.

Присутствие Вицли Шмеля, как ни странно, успокоило. Зава затих. Внутри у него наступил штиль, как будто все мысли разом покинули настрадавшуюся голову, давая передышку нервам. «Наверное, так бывает у всех висельников перед смертью», – подумал Зава.

– Жутко здесь… в темноте, – проскрипел лепрекон. – А… ладно уж…

Вицли что-то промычал и в воздухе возник светящийся зеленый свет. Возможно впервые за свою ужасную историю, долговая яма озарилась призрачным сиянием, и башмачник подумал, что лучше б уж они сидели в темноте – комната наполнилась коричневато-пурпурными тенями, дрожащими в отблесках непостоянного света.

– Зачем мне свет? Все равно помру, а выпить нечего, – всхлипнул Михаэль Зава, вытирая окровавленным рукавом что-то у себя из носа.

– Ты, Зава, выглядишь и вправду не очень. Без света, конечно, умирать легче, но мы еще не на виселице, – откликнулся лепрекон. – Видимо, пришло время применить мою магию и вытащить нас отседова.

– Да что ты можешь!? Жизнь моя бессмысленная… кончена.

– То, что она бессмысленна, это, пожалуй, верно, но то, что она скоро закончится… с этим еще не все ясно, – хмыкнул лепрекон, оглядываясь.

– Ты смотришь… как будто сквозь стены смотришь, – удивился башмачник.

– Я и смотрю, – констатировал Вицли Шмель.

– И видишь ты там такой же ужас, как и здесь, – кивнул Зава.

– Не совсем… там еще хуже. Но, есть тут вариант, хотя он тебе и не понравится.

– Да, что может быть хуже нашего положения! – разозлился Миха.

– Хуже нашего положения – только выход из этого положения. Почему? Потому, что единственный выход отсюда, за исключением виселицы, на которую ты, надеюсь, не стремишься – это выход через отхожее место вон там, в углу, – указал лепрекон.

Зава огляделся, но не заметил ничего похожего на место для отправлений естественных нужд.

– Да тут везде такое место, – пожал он плечами.

– А вот и нет. Там… есть яма. И эта яма является канализационным стоком, который ведет в соседнее помещение. Если мы хотим уйти…

– То выбираться нам придется, ныряя в нечистоты… лучше я на виселицу – нет желания захлебнуться в… тем, что там плавает.

Лепрекон молчал какое-то время, о чем-то напряженно думая. Зава сидел тихо и перед его глазами проносились картины насильственной смерти – одна страшнее другой.

– Не стану тебя уговаривать, хозяин, но скажу лишь только то, что на виселице дохнут не внезапно. Сначала у тебя там чего-то ломается в шее, потом ты гадишь под себя, потом твоя жизнь перед глазами…

– Ладно! Убедил!

Михаэль Зава заметил, что лепрекон употребил слово «хозяин» по отношению к нему, и это было жутковато. По-видимому, ему было по-настоящему страшно. А раз страшно лепрекону, значит самому Заве должно быть еще страшнее – ведь умирать-то предстояло ему. Но страшнее не было. Было никак.

– Аааа… ну и ладно! Тонуть или спастись… все одно лучше, чем сидеть тут, – вздохнул башмачник, потирая шею, на которой он вдруг отчетливо почувствовал затягивающийся узел грубой веревки.

Лепрекон спрыгнул с колена Завы и жестами показал следовать за ним. Он подошел в самый угол и уставился куда-то вниз, в глубину дрожащей и пузырящейся в лучах зеленого магического света зловонной жижи.

– Вот сюда тебе и предстоит нырнуть.

Зава подошел к самому краю. У него ныли отрезанные уши, першило в горле, болели ребра, колени. Задохнуться в нечистотах почему-то стало не так уж и страшно.

– Задержи дыхание и плыви… точнее протискивайся там, в глубине, сколько сможешь. Там будет в одном месте возможность вынырнуть и глотнуть воздуха. Советую ей воспользоваться. Потом снова ныряй и плыви еще.

– А ты?

– А я поверху пойду, – хмыкнул лепрекон и исчез.

Зава нахмурился. Нырять в нечистоты было даже не омерзительно, а как-то панически брезгливо. Но тут сверху зашумели, загомонили. В камеру полился желтый свет фонаря, смешался с магическим зеленым и Зава, испугавшись, нырнул в мерзкую, вязкую воду, стараясь не думать о том, что в ней плавает. Последней была мысль о том, что ушей у него уже нет, но, если поймают, то отрезать могут еще много чего. В яму спустили ведро с едой…

Башмачник плыл долго, слишком долго, но сдаваться не собирался. Он искал обещанную лепреконом отдушину, но ее все не было и не было. Между тем, плаванием можно было это назвать только с натяжкой. Больше походило на протаскивание своего тела сквозь весьма узкую щель, и отверстие становилось все уже и уже. В конце концов, Зава застрял. Нахлынула паника, воздух кончился, и Михаэль заметался, как окунь в силках. Он дернулся и оказался над водой, ударившись головой о свод. В каменном мешке спертый, старый воздух живительной струей влетел в больные легкие. Зава задышал, как первый раз в жизни, но воздуха было совсем мало и нужно было плыть дальше. Но он застрял. Дело происходило в полной темноте. Снизу была вода, а сверху невысокий каменный купол. Стены давили в ребра, рукам не за что было зацепиться. Он развернулся, медленно выдохнул, и почувствовал себя свободнее, заглотил остатки воздуха и поплыл дальше. Через несколько секунд, стены расступились в стороны, и Зава пробкой выскочил в узком канализационном стоке, который показался ему широким, как каньон Бурь. Посредине стока протекала «река», откуда он только что вынырнул, а с двух сторон были сухие, удобные «берега». На одном из них, в паутине, посеребренной лучом пробивающегося откуда-то света, сидел Вицли Шмель, и зрелище это было прекрасно.

– Воняет от тебя, Зава, как от помойного ведра.

– Я тоже рад тебя видеть, маленький уродец, – отплевываясь и откашливаясь, простонал башмачник.

– Добро пожаловать на верхний ярус канализационных стоков столицы королевства! – возвестил лепрекон. – Отседова у нас есть два пути: вверх на поверхность или вниз к лепреконам.

В наступившей тишине было слышно, как парочка крыс шуршит своими хвостами, попискивая о чем-то своем крысином, где-то текла вода, сверху доносился приглушенный каменными сводами уличный шум, откуда-то снизу волнами накатывала духота и вонь. В канализационных стоках все было как всегда, и только два необычных посетителя совершенно не знали, что им дальше делать. Вроде бы, побег удался, но, что дальше? Возвращаться домой, чтобы их опять забрали в Яму? Бежать в другое герцогство? Так там у них и своих алкашей хватает. Тоска и безысходность. Зава сидел на сухом «берегу», не имея сил даже вытащить ноги из мутного, бурлящего нечистотами потока.

– Наверх нам нельзя – убьют, но и вниз… тоже не хотелось бы.

– Выпить бы чего, – вздохнул Зава.

– Бедные мы… бедные…

– Охохо…

Слезы ручьями текли у Завы по щекам. Заплакал и Вицли Шмель. Они сидели и плакали, и слезы капали в жижу, смешиваясь с канализационными стоками. Сколько прошло времени – неизвестно. Скудный свет, сочащийся откуда-то сверху, постепенно иссяк. Наверху наступила ночь. Огня не было. Зава завалился на бок и уснул обессиленный. Рядом уснул лепрекон.

Пробуждение было тягостным. Отрезанные уши болели так, что Зава пожалел, что до сих пор жив. Лепрекону вчерашние «прогулки» дались несколько легче, но было видно, что и он устал. Было достаточно светло, но холодно. Хотелось есть и пить. Нужно было что-то делать.

– Положение наше – безвыходное, – вздохнул Зава. – Помрем мы тут, в этой канализации, а я так и не узнаю, почему ты прилип ко мне, как банный лист. Что заставляет тебя, Вицли Шмель, терпеть это вместе со мной? Ты мог бы сидеть, в тепле и праздности в чьем-нибудь клавесине… пить вино из наперстка, курить трубочку и наслаждаться. А ты, вместо этого всего, мокнешь в вонючей грязюке. Вот я и говорю: зачем ты здесь?

Михаэль Зава повернулся к нахохлившемуся лепрекону.

– Я бы не хотел об этом говорить. По крайней мере, сейчас, – туманно пролепетал Вицли.

– А почему бы не сейчас? У нас, что… есть дела какие-то неотложные? Может быть, нас где-то ждут? Может быть, кому-то мы нужны? Нет, никому мы не нужны, никто нас не ждет и никуда не нужно нам спешить. Так ответь мне на вопрос: кто ты такой, в конце концов, и в чем заключается твоя беда? Зачем ты вместе со мной мучаешься?

– Да не могу я от тебя отстать! – заорал Вицли Шмель.

У лепреконов почти человеческие семьи, или уж скорее – линии преемственности, как у гномов. Но, если у гномов линии преемственности никак не связаны с понятием «мать» и «отец», хотя бы потому, что большинство гномов вылупливаются из яиц в недрах гор, то у лепреконов есть и мамаша, и папаша, и целая куча «родственничков», которые, в целом, и составляют «линию преемственности». Надо сказать, что лепреконов, даже в одном Граданадаре, не сосчитать. Их очень много, и все они складываются в линии преемственности, а каждая линия тяготеет к фигурам, во главе которых стоит Председатель лепреконов. Лепреконы записывают свое происхождение в специальные книги, и книг этих, со временем, накопились целые библиотеки. Книги хранят на самых нижних уровнях, в самых недрах лепреконских хранилищ, и ценятся они дороже всего – дороже лепреконского золота, дороже магических артефактов. Председатель лепреконов единственный имеет право входа в библиотеки родов, линий и фигур. Он правит племенем лепреконов в течение пяти циклов, а потом его можно переизбрать. По закону, ему бросает вызов достойный и побеждает в честной схватке. Победитель становится новым главой, новым Председателем. В принципе, все просто, вот только честных схваток не бывает.

Ныне, во главе фигур стоял Хмырь из линии Уленшпилей, взявший себе всех жен по линии Аден-Туанов. Ему, собственно, нужна была именно эта линия. Почему? Потому, что благодаря древности происхождения (это одна из семи ветвей, пришедших в Граданадар и заселивших его) линия имела все права на престол Председателя. Породнившись с Аден-Туанами, Уленшпили становились знатью, а сам Хмырь получал возможность побороться за престол, что он, в общем-то, и проделал – поборолся и победил всех, да так, что отбил охоту оспаривать это право на многие циклы – он зубами загрыз трех претендентов, не вытаскивая кинжала. А еще говорят, что использовал какую-то нечестную, неправильную магию, после которой у остальных внутри поселился ужас.

Таким образом, Хмырь стал Председателем, а мама Вицли Шмеля – его Принцессой, т.е. главной женой и первой дамой. Вицли Шмель много думал про эту «неправильную» магию и пришел к выводу, что без Бабули там не обошлось. Сам Вицли при этом автоматически получал множество привилегий, которыми в молодости пользовался на всю катушку. Председатель его не любил, видел в нем будущего соперника и, скорее всего – врага. Вицли же Председателя, не то, чтобы любил… скорее уж обожал. Близость к Его Великолепности давала кучу привилегий и свобод – Вицли Шмель был вхож в любые норы любых уровней, кроме Бабулиной пещеры и библиотеки.

– Бабуля… она, как бы и не бабуля совсем. Ну, мне-то уж точно бабушкой не приходится. Бабуля – это ее звание. Это у нее работа такая. У нас есть: Председатель, мать моя – Принцесса, есть еще Мудрец-советник, Палач есть… Дуралей-потешник… кто еще… ну, и Бабуля – она, вроде как ведьма. Боятся ее все… и есть за что. Может в жука превратить, а может так колдунуть, что от тебя только мокрое место останется, это в лучшем случае. Мне, короче, туда хода нет.

– Подожди-ка, дружище, – перебил Зава, – к чему ты это все? Я же тебя не о Бабуле спрашиваю. Я у тебя конкретно спросил: «Зафига ты за мной тянешься»!

Отсутствующие уши у Михаэля Завы болели все сильнее, его трясло от сырости, дыхание то и дело прерывалось. Похоже, что канализация убьет не хуже виселицы, только медленней.

– Я скоро помру здесь, а ты, лепреконская морда, отправишься себе восвояси, как ни в чем не бывало!

– Да не могу я уйти! Ты дослушай, все равно ведь делать нечего! Вот сиди и слушай, может, чего услышишь, – возмутился Вицли Шмель.

Таким образом, молодой Вицли Шмель, всячески потакая своей лепреконской натуре, счастливо и беззаботно проводил время на вечеринках, балах, а то и просто – оргиях, которые лепреконы устраивали то там, то сям. Везде ему были рады, везде имелась возможность выпить и закусить. И так это дело Вицли Шмелю пришлось по душе, что бывало, он не просыхал по нескольку седмиц кряду, переходя с банкета на банкет. Пристрастившись к бутылочке, Вицли амбиций не потерял, но все они свелись лишь к одному – к дегустации. Вицли стал экспертом. Он был способен отличить вино не только по вкусу, но и по запаху, запросто мог сказать – откуда вино, из какого винограда или другого какого фрукта, сколько и в каких бочках выдерживалось, он даже мог отличить бочку от бочки при одном и том же вине. И все это по запаху! Его нюх был безупречен и очень быстро Вицли Шмель сколотил приличное состояние, выиграв на спор изрядное количество золотых монет. И все было бы хорошо, если бы однажды он не забрался в погреба самого Председателя.

Однажды вечером, прогуливаясь с уровня на уровень по одному ему известным тропам, в уже изрядно подвыпившем состоянии, Вицли Шмель заблудился и, через некоторое время, обнаружил себя возле странной маленькой двери, на которой было написано: «Входа нет».

– Если тут написано то, что тут написано, то это невозможно, – проговорил сам себе Вицли, – ведь кто-то же должен сюда входить! А, если не должен, то зачем тогда дверь? Если есть дверь – значит, есть и вход.

Вицли окончательно убедился в своей правоте и решительно дернул дверь на себя. Дверь не поддалась. Тогда он толкнул ее от себя. Дверь никак не хотела открываться. Вицли надавил посильнее и, сквозь открывшуюся щелку, уловил тончайший аромат необычных вин. В тот же момент, любые сомнения, опасения и осторожность были отброшены напрочь и Вицли Шмель, сотворив заклинание отпирания, вломился в погреб. А через седмицу, разъяренный Председатель обнаружил пьяного Вицли Шмеля в своих погребах, валяющегося в куче испорченных родовых книг, залитых лучшим председательским вином. К тому моменту он успел изрядно выпотрошить запасы, вылакав столько, что Его Великолепность даже не мог понять – то ли ему сердиться, то ли восхищаться. Он предпочел рассердиться, и Вицли Шмель был отдан Палачу для глумления и пыток. Повезло, что Палач приболел, и за Вицли Шмеля взялась Бабуля. Она его не пытала, не била, но наложила заклятие и навсегда выгнала на поверхность. Вицли Шмель умудрился не только выпить море вина, но он еще и испортил несколько родовых книг, а это уже серьезное преступление. С тех пор, Вицли Шмель из рода Аден-Туанов намертво был закреплен за самым пропойным пьяницей королевства Михаэлем Завой. И теперь, если умрет Зава – умрет и Вицли Шмель.

– Назад хода мне нет! – бодро заявил Вицли. – Или мы с тобой помрем или…

– Или, что?

– Или сдохнем, – грустно хихикнул лепрекон.

– Но вместе, – согласился башмачник.

Наступила неловкая тишина. Михаэль Зава чувствовал себя виновным за то, что выпытал из лепрекона его постыдный секрет, а Вицли Шмель думал о загубленной карьере и пирогах с черникой.

– Выпить даже не хочется, – не выдержал Зава.

– А мне хочется, – не согласился Вицли Шмель.

– Вот бы нам сейчас в погреб твоего Председателя! Хоть помрем нетрезвыми!

– Помрем трезвыми… и под пытками. Палач-то уже давно выздоровел. Не… я туда не хочу, ты не знаешь, как лепреконы пытают, это тебе не люди.

Вицли Шмель повел плечами с таким откровенным ужасом, что Заве очень захотелось оказаться на поверхности, причем, как можно дальше от Граданадара. Видимо, лепрекон заметил это и принялся его успокаивать:

– Ты не боись, тебе бояться смысла нету, если здесь не убьют, то наверху уделают. Так и так помирать придется. А, раз выхода нет, то и бояться нечего. В общем, я предлагаю вот как сделать: надо нам ко мне в нору смотаться. Там у меня золото припрятано. Только один я туда не сунусь – без тебя меня магия не пропустит. Да и за первым же поворотом стража захоботит… а с тобой мы, возможно, что и прорвемся.

– Я драться не умею.

– Зачем драться? Ногами дави.

– Эээ… и это ты так о своих товарищах?

– Мне они не братья! Ненавижу их всех! Эти твари хуже людей, а хуже людей в этом мире могут быть только лепреконы!

Вицли разъярился не на шутку. Он схватил какую-то ветку и размахивал ей, как мечом. Было видно, что соплеменники его бесят, и он был бы счастлив, если бы нашлась такая болезнь, которая истребила бы весь лепреконский род, включая всех его родственничков.

– Хорошо, – просто сказал Михаэль Зава.

– Что хорошо?

– Мы пойдем и раздобудем твое золото.

Спускались долго, все ниже и ниже, уровень за уровнем. В какой-то момент стало почти невозможно дышать, воздух кончился, а зловоние осталось.

– Это коридоры Гиры-Мульхиры, – пояснил лепрекон, – В этих местах кроме него никто не живет… и даже не ходит. Сейчас опустимся ниже и задышится легче.

И действительно, спустившись еще на один уровень, друзья почувствовали приток свежего воздуха. «Это как-то неправильно, ведь мы уже глубоко под землей. Откуда здесь воздух?», – подумал Зава. Он сделал несколько глубоких вздохов и в голове прояснилось.

– Тише, не греми так, – зашипел лепрекон.

– Я не могу – я ничего не слышу, и голова болит.

– Постарайся.

Из-за поворота показался лепрекон. Он был одет во что-то похожее на рыцарские латы. В руке держал копье. Увидев Заву, лепрекон замер в оцепенении.

– Вонючка! – захохотал Вицли Шмель. – Вонючка, это ж я – Вицли-Шмицли! Здоровчек!

– Тыыы…

Вицли подскочил к оторопевшему лепрекону и крепко обнял его. Лепрекон никак не мог прийти в себя. Он хлопал глазами и мычал что-то нечленораздельное. Миха устало опустился на землю, закрыв глаза и зажав голову руками. В голове стучали молотки гномов. Кровь пульсировала в отрезанных ушах. Усталость и нервное напряжение накатили так, что Зава вдруг понял, что тонет. Он всхлипнул и потерял сознание.

Пробуждение было тягостным и болезненным. На мгновение показалось, что он все еще в Яме – вокруг были необработанные каменные стены, заросшие мхом. Пещера освещалась рассеянным светом светляков, разбросанных по своду группами тут и там. Было красиво. Света хватило, чтобы понять, что они снова в плену. Зава попытался сесть, но руки и ноги оказались закованы в кандалы и он со стоном повалился на пол. Рядом обнаружился стул нормальных человеческих размеров и Заве кое-как удалось на него взгромоздиться. В пещере так же оказался стол, а на столе – кувшин с водой и пару кружек. Зава схватил кувшин и жадно напился. На столе сидел Вицли Шмель.

– Пришел в себя? – поинтересовался лепрекон. – Ну и зря…

– Что… что произошло?

– Вонючка нас заложил. Когда ты так некстати вырубился, он заорал. А на его ор сбежалась стража. Теперь Вонючка герой дня, а мы – в пещере Бабули. И скоро она к нам заглянет. Так что лучше бы ты помер, не приходя в сознание, дорогой мой Зава.

– Зачем… ну зачем мы вообще сюда поперлись, а? Ну повесили бы меня в Яме – уже б отмучился. А может и налили бы стакан – там же последнее желание исполняют. А теперь твоя эта Бабуля нас замучит.