Тринадцать этажей

Мать предостерегала ее не только об опасностях ночных улиц. По ее словам, работа в ночную смену занимала первую строчку в списке того, чего она боялась больше всего. Среди возможных исходов этой ветви повествований чаще всего упоминались самоубийство и выгорание на работе, причем в одной примечательной истории рассказывалось о человеке, который «сошел с ума от тишины», что бы это ни означало, и сжег офисное здание со всеми своими коллегами. Одной этой мысли было достаточно, чтобы Виолетта продержалась первые несколько часов, поскольку для нее не было более сильного стимула работать, чем стремление доказать неправоту своей матери.

Виолетта проводила взглядом, как курильщики дружно встали и вышли на третий перекур за три часа, и постаралась заглушить безмолвную ярость, которую всегда испытывала при их виде. Она терпеть не могла безделье. Конечно, она понимала, что ее работа по большей части бессмысленная, «имитация бурной деятельности», призванная обеспечить прохождение денежных потоков между горсткой загибающихся компаний, но это не имело значения. Это работа. И эти бездельники не имеют права отлынивать от нее, болтая о пустяках в облаках табачного дыма. Виолетте не нравилась эта ее сторона. Она сознавала, что ее личные мерки невероятно высоки и ей нельзя осуждать окружающих за то, что те им не соответствуют, однако порой не могла ничего с собой поделать. Она не могла себе представить, что нашла бы себя в жизни как домохозяйка, безмятежная и довольная спокойным домашним уютом, панически боящаяся мира, раскинувшегося за четырьмя стенами ее дома. Работа означала свободу, предоставляла возможность самой определять свою жизнь, и слишком часто Виолетта ловила себя на том, что испытывает ненависть к тем, кто этого не ценил.

Когда на часах была половина второго, Виолетта чуть ли не подскочила и вполголоса сообщила начальнику смены, обстоятельному непримечательному мужчине по имени Боб, что у нее перерыв. Ей потребовалось меньше шести минут на то, чтобы расправиться с принесенным из дома горшочком с салатом, после чего Виолетта выскочила на улицу в пыльный ночной воздух. Она шла быстро, словно стараясь ускорить отдых, и пыталась разобраться в том, что же ее так завело. На работе ничего особенного не произошло (Боб говорил о грядущих сокращениях, но он вечно распространялся на этот счет), дома все было замечательно (Мари завела разговор о том, что в следующем году, возможно, съедет, однако до этого было еще далеко), и с деньгами также не было никаких проблем (в агентстве недвижимости предупредили, что арендная плата скоро возрастет, но с этим Виолетта должна была справиться, пусть и впритык). Так почему же ее не покидало ощущение, будто все до одного нервы ее организма натянуты до предела? Казалось, она в любой момент перейдет на бег.

Виолетта была так поглощена попытками разобраться в собственном настроении, что заметила их впереди только тогда, когда дошла до середины Огюстин-роуд. Три фигуры, в самом конце улицы, скрытые капюшонами, бейсболками и мешковатыми куртками, деталей не рассмотреть. Возможно, они разговаривали между собой, однако со своего места Виолетта не могла определить это точно. Казалось, что фигуры просто стоят, совершенно неподвижные, освещенные фонарем.

Вот как раз людей Виолетта и старалась избегать во время своих ночных прогулок: их назойливое присутствие неизменно разбивало ее молчаливое единение с городом. Инстинктивно она собралась развернуться, возвратиться обратно и найти другую, более пустынную дорогу. Но тут один из парней поднял голову, и Виолетта встретилась взглядом с глазами, сверкнувшими под ярко-синей бейсболкой. Он был молодой, задиристый, и даже на таком расстоянии Виолетта почувствовала, как он ее оценивает. Парень вообразил, будто она его испугалась. У нее в груди всколыхнулась гордость. Это ее город, ее время, и она не подчинится чужим страхам, навязанным ей матерью. И что с того, что она посмотрела ему прямо в лицо? Если парням нравится шататься ночью по центру, это их дело. В этом нет ничего зловещего, ничего очевидного, по крайней мере, и уж точно не ей осуждать их за то, что они в такое позднее время не дома. Итак, Виолетта двинулась дальше по Огюстин-роуд, стуча каблуками гораздо громче, чем ей помнилось. На задворках сознания появилось настоятельное требование перейти на противоположную сторону, держаться подальше, однако она пересилила его, решительно настроенная не позволить страху одержать верх. Парень обменялся несколькими словами со своими приятелями, наблюдая за тем, как Виолетта приближается к ним со всей решимостью, какую ей удалось собрать.

Она была уже в нескольких шагах от них и чувствовала запах дезодоранта, пытающегося прикрыть запах прокуренных волос и нестираных джинсов. Виолетта не обращала на него внимания: еще несколько шагов – и она пройдет мимо, окажется в конце улицы, завернет за угол и снова сможет нормально дышать. Но в тот момент, когда ее глаза на кратчайшее мгновение опять установили контакт с глазами парня, она увидела, как в них что-то внезапно изменилось. Парень метнулся к ней, и все ее тело содрогнулось в спазме ужаса.

– Бу!

Виолетте потребовалось какое-то время, чтобы осознать смысл этого восклицания. Парень уже повернулся к своим приятелям, все трое рассмеялись, после чего быстро вернулись к прерванному разговору.

Виолетта с трудом удержалась на ногах. Все ее нервные окончания горели, ноги неудержимо тряслись от нахлынувшего адреналина. Ей захотелось что-то сказать, крикнуть, наброситься на парней с кулаками, но те, похоже, уже забыли о ней, поэтому она просто двинулась дальше. Дойдя до конца Огюстин-роуд, она повернула направо и направилась обратно в офис.

Потребовалось несколько часов на то, чтобы дрожь прошла; работа, которой должна была заниматься Виолетта, застыла забытая на экране компьютера. Она так разозлилась, что не могла соображать, причем злилась она не на того козла, который ее напугал, а на себя саму за то, что так отреагировала на его дурацкую выходку. На самом деле это была безобидная шутка. Она отреагировала на нее чересчур сильно. Однако эти рассуждения нисколько не смягчали то, что она чувствовала.

В то утро Виолетта покидала офис бесконечно уставшей, полностью истощенной, и дорога домой в Баньян-Корт прошла как в тумане. Она чувствовала себя оторванной от окружающего пространства и, делая очередной шаг, удивлялась тому, что ее нога опускалась на твердую землю. У нее не отложилось в памяти, как она ехала в метро, на улицу она вышла, словно призрак, доплыла до здания и поднялась по лестнице, не понимая, что делает. Задержавшись на мгновение, чтобы достать ключи, Виолетта смутно почувствовала слабый запах табачного дыма. Она рассеянно бросила взгляд на соседнюю дверь, но та была закрыта. Коридор, как обычно, был пуст.

Есть Виолетте совершенно не хотелось, а Мари все еще спала, поэтому она бесшумно прошла в темноте к себе в комнату и забралась в кровать, в самый последний момент спохватившись и скинув туфли. Сон оглушил ее ударом кулака, и весь день ей снились три фигуры, перешептывающиеся в свете фонаря. Однако как бы близко она к ним ни подходила, их приглушенные голоса оставались неразборчивыми.

* * *

Виолетта медленно, с трудом раскрыла глаза. Сколько прошло времени? Она взглянула на часы. Восемь часов утра. Она не проспала и часа, и голова у нее гудела. Нет, это дверь. Кто-то стучал в дверь и…

– Виолетта!

Голос Мари. Медленно оторвавшись от постели, Виолетта приоткрыла дверь. Свет в коридоре обжег ей глаза, и она несколько раз моргнула, прежде чем неясные блики оформились в фигуру ее подруги, все еще в пижаме.

– Ты не опоздаешь?

Мари покачала головой.

– Хочу попросить тебя об одном одолжении.

– В чем дело? – У Виолетты екнуло в груди.

– Понимаешь, я должна сегодня быть в одном месте, но, похоже, разорваться я не могу.

– Я полагала, тебе нужно идти на работу.

– Ну да, нужно, но я же сказала, что должна быть в одном месте. Поэтому мне нужно позвонить на работу и сказать, что я заболела.

Виолетта постаралась загасить огонек ярости, вспыхнувший при звуках приторного голоса Мари. Определенно, подруга поступала так далеко не в первый раз, ее подход к работе мало отличался от ее подхода к учебе в университете, однако в настоящий момент Виолетте пришлось прикусить язык. Неужели Мари вытащила ее из постели только для того, чтобы повесить ей на уши свою лень?

– Скажи, что у тебя голова болит. Обыкновенно это срабатывает. – Виолетте потребовалось все ее самообладание, чтобы сохранить свой голос ровным. Ей просто нужно лечь спать. Вечером ей идти на работу.

– Ну да, на один день этого хватит, но мне, может быть, потребуется чуть больше времени, понимаешь? Вот я и решила, что я буду «слишком сильно больна», чтобы звонить самой – ну, знаешь, высокая температура и все такое, и мне пришлось попросить тебя… Я хочу сказать, мне, возможно, придется отпроситься до конца недели. Послушай, я знаю, как это тебя раздражает, но я буду перед тобой в неоплатном долгу.

Какое-то очень длинное мгновение Виолетте неудержимо хотелось взять у Мари телефон. Позвонить ей на работу и сказать, чем именно занимается ее подруга. Дать Мари прочувствовать в полной мере последствия своих бессмысленных прогулов. Но вместо этого она просто закрыла дверь. Ей потребовалась вся ее выдержка, но она не хлопнула дверью и не высказала вслух мысли, непрошено нахлынувшие в ее сознание.

Мари поняла, что лучше не настаивать, и сон быстро одолел Виолетту.

* * *

Когда она проснулась в следующий раз, в квартире уже никого не было. Судя по всему, Мари уже отправилась заниматься тем делом, которое считала важнее работы, однако Виолетта все равно осторожно постучала в ее дверь. Она не собиралась просить прощения за свой поступок, поскольку считала себя абсолютно правой, но, учитывая ситуацию с жильем, она боялась испортить отношения с подругой. А сегодня крошечная квартира, где Виолетта проснулась в полной тишине, показалась ей бесконечно одиноким и пустынным местом. Однако ответа не последовало, поэтому Виолетта прошла на кухню. Взревевший в тишине чайник полоснул ее по нервам, а насыпая в чашку растворимый кофе, она заметила, что ее правая рука, держащая ложку, слегка дрожит.

С ней все в порядке. Нет никаких причин думать иначе, посему с ней все в порядке. Именно в такие моменты Виолетта обрадовалась бы, услышав обнадеживающий шорох обитающего в стенах убийцы. По крайней мере, у нее появилось бы хоть какое-нибудь общество. Но ей так и не удалось заставить себя посмеяться над собственной шуткой. Выпив кофе, Виолетта заверила себя в том, что ей стало лучше.

Когда лифт наконец приехал, в кабине уже были люди. Виолетта так долго простояла в прокуренном коридоре, что готова была опять признать его сломавшимся, но когда она уже направилась к лестнице, двери медленно раздвинулись. В кабине стояли двое, прильнув друг к другу и отвернувшись в дальний угол, словно погруженные в интимный разговор, хотя слов Виолетта не разобрала. Она постаралась разглядеть их лица, узнать, встречала ли она этих людей здесь раньше, но у одного из парней на голове был капюшон, а другой стоял к ней спиной. Одежда на них была безликая, джинса и хаки, и на Виолетту они не обращали никакого внимания.

Почему-то мысль о том, что она зайдет в эту кабину и будет медленно спускаться восемь этажей вместе с этой парочкой, наполнила ее ужасом. Неужели это все из-за того вчерашнего козла? Неужели из-за одного-единственного «бу» она будет так себя чувствовать до конца жизни? Нет, тут дело в чем-то другом. Иначе быть не может.

Быть может, она испугалась, что лифт сломается, они застрянут в кабине на четыре дня, и в конце концов эта парочка вынуждена будет ее съесть. Но сейчас воспоминания о страшилках матери не вызвали улыбки, как это бывало всегда. В конце концов Виолетта решилась воспользоваться проклятым лифтом, однако к этому моменту двери уже начали закрываться. Ей пришлось спускаться по лестнице.

* * *

Работа тянулась медленно, как это бывало так часто. Виолетта чувствовала себя уставшей, и кофе из автомата нисколько не помогал. Она перебирала по циклу непонятное, синтетическое меню, стараясь найти то, что позволит ей наконец вырваться из тумана. Растворимый кофе, «свежесваренный» кофе, капучино – все это имело один и тот же химический вкус, к которому за долгие годы приспособился ее язык, но ни один из этих напитков не мог развеять тревогу. Виолетта поймала себя на том, что измеряет рабочий день по перекурам курильщиков, по подъему и угасанию раздражения, таким же регулярным, как ход часов. Когда она наконец отправилась на прогулку и проходила мимо них, сгрудившихся в кучку на холоде у входной двери, она непроизвольно пробормотала что-то насчет лени, но курильщики стояли к ней спиной и, похоже, ничего не расслышали.

Избегая Огюстин-роуд, Виолетта два-три раза сворачивала, чтобы не пересечься с другим запоздалым прохожим. Она ругала себя за это последними словами, но успокаивала себя тем, что лучше спокойно прогуляться, чем доказывать себе что-то. Но даже так расслабление сегодня ночью ускользало от нее, и дело кончилось тем, что она провела на улице на десять минут дольше, чем ей полагалось на перерыв. Похоже, никто этого не заметил, однако ей самой стало стыдно.

Когда Виолетта вернулась домой, Мари угрюмо собиралась уходить на работу.

– Вчера я сослалась на головную боль, так что сегодня приходится идти.

– Извини, – сказала Виолетта. На самом деле она не чувствовала ни капли раскаяния.

– Да, и еще звонила твоя мать, что-то насчет шестидесятилетия твоего дяди.

– Спасибо. Я ей перезвоню, – сказала Виолетта. Звонить домой она не собиралась.

В холодной, опрятной темноте своей комнаты Виолетта легла на кровать, пытаясь разобраться в том, что же случилось. Все было в полном порядке. Так почему же у нее ныли челюсти от того, что она с силой стискивала зубы? Почему она так устала? Забравшись под одеяло, Виолетта отдалась сну.

* * *

Следующая ночь выдалась странной. Виолетта проснулась. Наверное, проснулась. Однако оставалась какая-то обособленность, словно ее оторвали от окружающего мира. Все было размытым, приглушенным, а когда она пыталась на чем-либо сосредоточиться, у нее сразу же начинала болеть голова. У Мари, судя по всему, выдался тяжелый день, и она не склонна была болтать за ужином, предоставив Виолетте завтракать в одиночестве: тосты никак не желали жариться, кофе остыл, не успела она налить его в кружку. И все же Виолетта выпила его, отчаянно пытаясь проснуться еще хоть на капельку. Вышла из дома она на полчаса позже обыкновенного, однако если бы у нее спросили, на что она потратила лишнее время, она не смогла бы объяснить.

Шагнув в облако табачного дыма, Виолетта остановилась и закашляла, столкнувшись с незнакомым ощущением, ввергнутая вновь в действительность этим мгновением физического дискомфорта. Виолетта огляделась по сторонам, и, разумеется, перед дверью 116-й квартиры стоял молодой парень в поношенном сером костюме. Сорочка когда-то была белой, однако время придало ей тот же самый тусклый цвет, каким обладал пиджак, и она, расстегнутая, открывала темную от загара грудь. Вьющиеся черные волосы обладали как раз той длиной, чтобы быть взъерошенными. Похоже, парень не заметил вышедшую из квартиры Виолетту и ее реакцию на сизый дым от его сигареты, клубящийся вокруг облупившейся таблички «Не курить». Все его внимание было сосредоточено на окне в конце коридора, за лифтом, из которого открывался вид на укутанный покрывалом ночи город внизу.

Лампа дневного света над окном перегорела еще несколько недель назад, отчего эта часть коридора оставалась в темноте, однако Виолетта, проследив за взглядом незнакомца, различила там смутный силуэт. Она прищурилась. Там кто-то стоял, и было неясно, то ли он отвернулся и уставился в окно, то ли смотрит в глубь коридора.

Виолетте хотелось не обращать внимания на этих людей, просто пройти к лифту и отправиться на работу (ей нужно было идти на работу). Нервы ее все еще звенели после той встречи два дня назад. Однако было что-то в фигуре у окна, что Виолетта почувствовала: этот человек смотрит на нее. Не на парня с сигаретой, а на нее. Она посчитала своим долгом окликнуть неизвестного, поздороваться с ним, заверить его в том, что она идет на работу – правда идет на работу, но тут кто-то крепко схватил ее за руку. Порывисто обернувшись, Виолетта увидела своего странного соседа, настойчиво качающего головой.

– Вы его видите? – спросил он, и в его голосе прозвучала тревога, смешанная с сильным акцентом, определить который Виолетта не смогла.

Она молча кивнула, лихорадочно соображая, какой же из рассказов матери сбывается сейчас?

Парень не скрывал своего облегчения. Его пальцы расслабились, и Виолетта, высвободив руку, непроизвольно отступила назад. Его лицо на мгновение смягчилось, и он, запинаясь, извинился. Словно почувствовав следующий вопрос, парень указал на дверь за собой и, предположила Виолетта, на живущую за ней старуху.

– Старая знакомая, – сказал он, словно ожидая, что это ответит на все ее вопросы, однако в голове у нее снова все поплыло, а в висках застучала кровь, заглушая удушливую тишину коридора.

Виолетта собралась уже уходить, не желая задавать незнакомцу никаких вопросов, но тут ее взгляд непроизвольно метнулся к окну, и она застыла. Теперь там стояли уже двое. Второй был таким же неясным силуэтом, как и первый, и стоял так же неподвижно. Они склонили друг к другу головы, словно поглощенные приглушенным разговором, и Виолетте показалось, что если она напряжет слух, то услышит их едва различимый шепот…

Сосед тоже обернулся, и ему потребовалось какое-то мгновение, чтобы разглядеть вторую фигуру. И тотчас же его лицо исказили подозрительность и тревога. Он медленно повернулся к Виолетте, и у него по лицу скатилась крупная градина пота.

– Я… э… – Парень запнулся, подбирая слова. – Берегите себя.

Повернув направо, Виолетта торопливо побежала вниз по лестнице. Спустившись на два этажа, она все еще слышала перешептывающиеся фигуры.

* * *

В ту ночь Виолетта опоздала на работу. Она изо всех сил старалась взять себя в руки, сесть за компьютер и сосредоточиться на насущных задачах, однако смысл слов оставался где-то очень далеко, а тишина кабинета вселяла тревогу, не давая собраться с мыслями. Пальцы ее заныли еще до того, как она поднесла их к клавиатуре, а центральное отопление, казалось, готово было ее испепелить. Каждые несколько минут Виолетта ловила себя на том, что внимательно прислушивается, словно стараясь разобрать какой-то негромкий разговор, а приготовленный только что кофе неизменно оказывался холодным. Она пила его непрерывно, стремясь побороть нарастающую усталость, со страхом думая о том, что если закроет глаза, то немедленно заснет. Сколько чашек кофе выпил в рассказе матери тот перегруженный клерк, у которого случился инфаркт? Или это был тот же самый, который в конце концов спалил все здание? Рассказы начинали перемешиваться между собой.

Виолетта с ужасом думала о том, что ее усталость скоро станет всем заметна, что окружающие поймут, что она ничего не делает. Поймут абсолютно все. Каждый щелчок клавиши был подобен удару пальцем по черепу.

И, тем не менее, несмотря ни на что, Виолетта попробовала прогуляться. Боб, обернувшись, спросил, собирается ли она на перерыв, и это было подобно перерезанной веревке. Виолетта буквально вскочила с места. Походка ее была нетвердой, безмолвные улицы не приносили успокоения, но при мысли задержаться в офисе еще на секунду ее едва не хватил обморок. По крайней мере ночной воздух не изменился. Он по-прежнему бодрил, напоминая о том, что мир еще жив, и все же Виолетта прогуливалась не так далеко, как обычно, и не так быстро.

Огюстин-роуд была пустынна. Никаких фигур, стоящих в противоположном конце, никаких шепчущихся незнакомцев, ждущих ее приближения. Там не было ничего. Но почему же ей так не хотелось идти дальше? Почему у нее уже возникло желание возвращаться на работу? Виолетта двинулась вперед, стараясь не обращать на это внимания, прогоняя прочь страшные мысли, однако вскоре после этого она завершила прогулку. И в эту ночь она не смогла найти на улицах города покоя.

Подходя к работе, Виолетта увидела у входных дверей небольшую толпу. Шестеро курильщиков сгрудились кучкой и о чем-то говорили вполголоса. Виолетта знала, что они посылают друг другу сообщения по электронной почте, согласовывая свои перекуры, и вот теперь они маячили у входа, перешептываясь между собой, словно поджидая ее. Увиливая от работы. Курильщики даже не обернулись, когда Виолетта проходила мимо, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рявкнуть на них, обвинив в безделье. Она протерла слипающиеся глаза пальцами, испачканными кофе и грязью, и заставила себя пройти в контору.

* * *

Домой в Баньян-Корт Виолетта возвращалась настолько придавленная усталостью, что даже не заметила включенные мигалки стоящей перед входом кареты «Скорой помощи». И только когда круглолицая женщина в полицейской форме мягко положила руку ей на плечо, не давая ей бездумно, вслепую шагнуть за бело-синюю ленту, Виолетта поняла, что случилось что-то неладное. Место было огорожено барьерами, но на краю тротуара можно было разглядеть что-то темное. Возможно, это была кровь. Конечно, это могло быть все что угодно, однако сознание Виолетты отказывалось принимать другие объяснения, неумолимо возвращаясь к крови.

– Я здесь живу, – сказала она, сознавая, что у нее в голове не зарегистрировался смысл слов женщины-полицейской.

– Разумеется. Сюда, пожалуйста.

Ответ прозвучал вежливо и четко, и женщина повела Виолетту к залитому светом главному входу.

– Нет, за углом.

Женщина-полицейский недоуменно застыла, и Виолетте пришлось слабым жестом указать на переулок, ведущий к ее дому.

– Хорошо. Подождите здесь.

Полицейская ушла, судя по всему, чтобы посоветоваться с начальством, и Виолетта готова была поклясться, что она пробурчала себе под нос: «Возвращалась бы ты на свою работу!»

В ожидании Виолетта стояла, глядя на то, как санитары загружают в фургон длинный черный пластиковый мешок. Один из них задел барьер, сдвинув его в сторону, и на какое-то мгновение Виолетта отчетливо увидела на сырой земле ярко-синюю бейсболку. Ее нисколько не удивило, не потрясло то, что этот парень лежал теперь мертвый в противоположном конце Лондона, в пяти милях от места их предыдущей встречи. Впрочем, возможно, она просто слишком устала.

Виолетта рассеянно подумала, какая именно городская легенда в конце концов доконала его. Быть может, все дело было в ней? Быть может, именно в этом и заключался главный поворот сюжета: чудовищем оказалась она. Вернувшаяся женщина-полицейский повела Виолетту вдоль здания к дальнему входу, и та почувствовала, как ее губы сложились в одном-единственном слоге:

– Бу.

* * *

Четыре фигуры стояли на лестнице, чуть выше площадки первого этажа, там, где ступени обвивались вокруг старой железной шахты лифта. В толстых куртках поверх блеклой, непримечательной одежды, они стояли, повернувшись друг к другу так, что лиц их не было видно. Виолетта услышала их шепот еще до того, как дверь жилого корпуса «Б» захлопнулась за ней, отрезав ее от огней мигалок, казалось, преследовавших ее даже позади здания. Времени было шесть часов утра, что делали здесь эти люди?

Виолетта почти целую минуту ждала лифт. Кабина никак не приезжала. Она снова нажала на кнопку, потирая кончики пальцев. Они показались ей огрубевшими, и какое-то мгновение она готова была поклясться, что пальцы стали другими, покрылись мозолями и затянувшимися шрамами. Виолетта подняла взгляд на высветившиеся цифры – они не менялись. Чувствуя себя совершенно беззащитной, она в конце концов направилась к лестнице, переполненная чувством безысходности, которое приходит с полным физическим истощением. Поднимаясь вверх, Виолетта слышала, как неизвестные перешептываются, но когда она подошла ближе, они затихли. Неизвестные просто стояли молча, они не обернулись, и Виолетте по-прежнему не были видны их лица. Где-то вдалеке завыла сирена.

Виолетта продолжала подниматься вверх, притихшая группа терпеливо застыла на месте. Ноги у нее подгибались, они двигались чисто механически, но Виолетта не останавливалась.

Оглядываясь назад, Виолетта пришла к выводу, что четыре стоящих человека могли полностью перегородить лестницу. Однако она не помнила, что проходила мимо них. Виолетта поднималась вверх, вот неизвестные просто оказались позади, и прежде чем смогла задуматься над этим, она уже поднялась на следующий этаж. Виолетта обернулась, но неизвестные не шелохнулись. Ее рассудок непроизвольно потянулся к рассказам матери, стремясь найти чувству беспокойства знакомый контекст, но у нее ничего не получилось. Виолетта продолжала подниматься по лестнице, а шепот плыл в воздухе вслед за ней.

* * *

– Что сказал Боб?

Было уже девять часов, Мари опаздывала на работу, но, похоже, она не собиралась уходить до тех пор, пока Виолетта не выложит ей все подробности.