Диггер «кротовых нор»

В самый разгар этой подлой игры в одни ворота к трибунке подошел их вожак, поднял лапу, и нелюди прекратили лупцевать нас. К вожаку приблизился и встал рядом с ним ещё один «начальничек». Оба чем-то неуловимо отличались от остальных уродцев.

Вожак опустил руку, и словно кто-то крутанул верньер невидимого радиоприёмника: забулькали звуки эфира. Вскоре в воображаемом радиоэфире попалась мощная стабильная волна, и ручку настройки оставили в покое.

И на этой волне зазвучал тусклый монотонный голос, тупо повторявший на моём родном русском языке:

– Не говорить. Не говорить. Всем молчать. Не говорить…

От нечего делать я стал изучать внешность набившихся в комнату существ. Сосредоточив взгляд на вожаке, я испытал второе за последние несколько минут потрясение. Мне сделалось противно и страшно.

Монстр имел одну голову, две ноги и две руки – всё как у людей. Казалось, в этих тесных морфологических рамках Природе уже невозможно измыслить тварь, способную повергнуть человека, землянина, в ужас. Нет, брат, шалишь! Дурацкая мысль промелькнула у меня в голове. Я положил себе по возвращении домой запатентовать игрушку или типаж фильма ужасов, основанный на экстерьере пленивших меня существ.

Плечевой пояс уродца представлял собой два слившихся объёмных эллипсоида, причем у тех двоих на условных «плечах» имелось нечто вроде эполет, которые у прочих уродцев отсутствовали. Эполеты были не элементами униформы, а телесными образованиями. Вообще трудно было определить, где у существ начиналась, а где кончалась одежда, но вскоре я сообразил, что никакой одежды на них попросту нет. Наличествовала лишь ремённая, так сказать, сбруя с гнёздами и петлями для пистолета, дубинки и прочего.

Ниже своеобразной «манишки» располагалось туловище – чудовищное, состоящее из сплющенных в передне-заднем направлении сегментов, напоминающих брюшную часть (мезосому) тропического скорпиона пандинуса.

Тазовый пояс был сформирован аналогично плечевому из двух слившихся, как бы положенных на бок овоидов. Фактура и цвет кожи соответствовали таковым же сортирного головастика.

Руки от плеч и ноги от таза до колен словно не имели костей. Составленные из полудюжины члеников-сегментов, они могли изгибаться в любой плоскости. Локтевые и коленные кутикулы разрослись до таких размеров, что выглядели как налокотники и наколенники из защитного снаряжения хоккеистов.

Выраставшие из кутикул предплечья и голени принадлежали как бы другому существу, настолько структурно не совмещались они с плечами и бёдрами. Они состояли из множества мускульных тяжей, скрученных тугим жгутом, напоминающим женскую косу. Предплечье оканчивалось пятипалой кистью, а голень – трёхпалой когтистой лапой, точной уменьшенной копией ступни тиранозавра-рекса, то есть с задней серповидной шпорой. Эти когти и шпоры издавали звук характерный звук, которым сопровождалась ходьба нелюдей по металлическому полу коридора.

Между таких вот немыслимых ног свисал гибкий, расширяющийся к концу и образующий нечто вроде воронки садовой лейки странный орган, который я не спешил принять за половой член. Загадочный раструб прикрывала мясистая пульсирующая перепонка – своего рода живая сурдинка. Раструб всё время поворачивался то в одну то в другую сторону, и когда перепонка принимала вертикальное положение, становились видны имевшиеся в ней два круглых отверстия, несинхронно, в противофазе, раскрывающихся и закрывающихся как пасть обсыхающей на песке рыбы.

Однако все эти морфологические особенности меркли в сравнении с «устройством» черепа уродцев. Голова подпиралась мускулистой, но тонкой шеей и походила на вертикально поставленное туловище латринного головастика. Череп обтягивала серая кожа пористой структуры, и под его выпуклостями угадывалось такое же противное, как у раздавленной пиявки, содержимое. Голова разделялась на две части вертикальной бороздой, которая спереди доходила до переносицы, а сзади – до какого-то «канта» или «ватерлинии». являвшейся продолжением губ широченного, как у Буратино, рта.

Уши бестии выдавались с боков безволосых «ягодиц» черепа, но были ли они ушами?

Нос выглядел почти по-человечески, а переносицу обрамляли черные треугольные, вдавленные внутрь пятна, в центре которых притаились маленькие тухлые глазка. Они смотрели каждый в свою сторону, лишь ненадолго собираясь вместе, что временами придавало взгляду бестии некое подобие осмысленности.

Итак, я мысленно составил словесный портрет уродца. Оставалось лишь придумать ему название в духе Альфреда Брема, но на ум ничего оригинального не приходило.

И тут мне помог сам иновселенец.

Вожак впервые открыл рот, и от того, что я увидел, мои глаза тоже разъехались в разные стороны. Мне захотелось выть.

Голову бестии будто бы разрезали по горизонтали надвое. Верхняя ее половина высоко поднялась над нижней, и стало видно, что верхушка держится лишь на тонком стебле, растущем из центра нижней «чаши», как цветок из полусферической плошки. То есть уродец обладал круговой, «экваториальной», на полные триста шестьдемят градусов, пастью, соответствующим круговым, разбитым на сектора, языком и несметным количеством жёлтых, растущих по всему периметру нижней и верхней челюсти страшных зубов! То, что я принял за кант или «декоративную» разделительную линию, было на самом деле проолжением губ. Хоть святых выноси! Куда там Буратино с его всего лишь ртом до ушей!

А тут приспело и ключевое слово никак не дававшейся мне биологической классификации существа: кругорот!

И я мгновенно прозрел и решил, что отныне стану называть уродцев кругоротами головозадыми безобразными.

* * *

Губы раскрывшего пасть кругорота заколыхались словно мантия медузы, заворочался пятилепестковый, похожий на морскую звезду, пупырчатый мясистый язык, и раздался будто исходящий из радиоприемника механический голос:

– Вокчурк приказывает, Вокчурк приказывает: всем молчать!

Кажется, Вокчурком был здесь главный, почему-то говоривший о себе в третьем лице.

Я скосил глаза на Разгребателя, и мне не удалось заметить в них не только интереса к происходящему, но и особенного страха. Лицо парня выражало лишь загнанность и усталую скуку, какая охватывает человека при многократном просмотре посредственного фильма. Меня осенила ужасная догадка: Разгребатель находится здесь давно, как минимум, несколько дней! Но ведь прошло всего несколько минут с тех пор, как я вступил вслед за ним в этот инфернальный туалет!

Голос бесцветно провещал:

– Вокчурк приказывет: должен говорить Окшург. Остальным молчать.

К пюпитру подошёл встречавший меня кругорот, а Вокчурк опустился на стул.

Уже привычный голос бесстрастно переводил неслышную человеческому уху речь Окшурга, подчёркнуто выдерживая абзацные паузы.

– После многолетнего перерыва физическим службам Пустоида удалось восстановить функционирование межпространственного тоннеля, связывающео нас со вселенной (последовала громоздкая кодировка), в дальнейшем для краткости называемой Вселенной власоглавов. Перерыв был вызван невозможностью поддержания космического ниппеля в рабочем состоянии. Как известно, Вселенная власоглавов есть вселенная на стадии расширения. Несколько десятков лет назад она перешла в состояние иммурабельности, замурованности, закрытости. Раскрытие иммурабельных вселенных и превращение их в полузамкнутые миры осуществимо лишь в короткие периоды спонтанных флуктуаций вакуума в точке фокуса. Создание технических средств, обеспечивающих использование моментов флуктуации для кратковременного раскрытия ниппеля, представляло сложную проблему. Мы не сочли возможным отказаться от её решения, поскольку Вселенная власоглавов в силу космологической закрытости является идеальным полигоном для проведения вредных экспериментов, различных видов социального и прочего моделирования и захоронения энтропии (свалка отходов). Ввиду удобного расположения входного отверстия тоннеля в пределах нашей планеты Пустоид, Вселенная власоглавов представляет для нас значительный интерес также в качестве подлежащей освоению территории. Поэтому для решения задачи по восстановлению «кротовой норы» были привлечены дополнительные силы, что в итоге обеспечило положительный результат. Создание колонии пустоидов осложняется особенностями, присущими чужой вселенной, и специфическими чертами, определяемыми её замкнутостью. Эти условия делают невозможным поддержание гомеостазиса пустоидян на Земле в течение времени, соизмеримого с продолжительностью жизни.

«И слава Богу! – подумал я. – Значит называющие себя пустоидянами кругороты не могут существовать в нашей Вселенной сколь угодно долго, просто струкрутно распадаются. А мы, Хомо сапиенсы, в их инфернальном мире?».

– Но задолго до этого открытия была выдвинута идея использовать стиглов – стоящих ниже нас на эволюционной лестнице наших прямых предков, – продолжал Окшург. – Стиглы обладают высокой устойчивостью к условиям чужого мира, что позволило применить их для первичной колонизации – «подготовки почвы» – перед планируемым массовым проникновением на землю пустоидян. Программа, преусматривавшая участие в проекте стиглов, был начата, но почти сразу прервана ввиду изложенных выше причин объективного характера.

«Странно, – подумал я. – Я впервые увидел стиглов, посчитав их за сортирных пиявок, в туалете тренировочного городка, во время пребывания в плену у дертиков».

– После восстановления тоннеля программа разморожена, и неделю назад новая партия стиглов переброшена во Вселенную власоглавов. Одновременно издана директива о вербовке власоглавов, которые могли бы содействовать распространению (экспансии) стиглов на Земле. Директива начала претворяться в жизнь три дня назад, когда из Вселенной власоглавов был изъят на предмет вербовки экземпляр, получивший порядковый номер два. Только что изъят № 3.

«Вот так, – отметил я. – Второй номер – это, конечно, Разгребатель, а № 3 – это я… Чёрт побери, почему Окшург ничего не сказал о номере первом?! Кто же он, № 1? Неужели его успели завербовать?».

– Три дня работы с экземпляром № 2 выявили его полную непригодность для использованияч в качестве нашего трансагента во Вселенной всласогалвов, – продолжал Окшург. Это, а также наличие у второго номера крайне отрицательной реакции на стиглов, перешедшей в открытую агрессию, что привело к гибели в туалете одного стигла, дают нам основание провести ликвидацию вышеозначенного экземпляра.

* * *

При этих словах я вздрогнул, а Разгребатель, воспользовавшись секундной расслабленостью конвойных, произвёл правой ступнёй характерное движение, с вызовом продемонстрировав кругоротам, как он раздавливал их гадкого стигла.

Я дёрнулся, опасаясь за Разгребателя, но его не тронули: он был уже не жилец. Зато мне досталось с лихвой, боль от ударов дубинками ещё раз напомнила о реальности всего происходящего.

– Али плешь моя – наковальня, что всяк по ней стучит день-деньской? – уныло процитировал я вслух.

– Окшург сказал, – подвел итог голос. – Окшург сказал.

Пасть кругорота закрылась, он отошёл от пюпитра и сел за стол.

Встал Вокчурк и, разведя половинки головы, как тарелки хай-хет из комплекта ударной установки рок-н-ролльщиков и джазменов, коротко шевельнул химерическим губами.

– Изменить невозможно, изменить невозможно, – долетел до меня механический голос.

Вокчурк сел.

Свора охранников будто сорвалась с цепи. Они засуетились вокруг Разгребателя, подняли его на руки и уложили лицом вверх на крестообразный лежак.

И тут меня как громом поразило!

Я вспомнил этот забрызганный слизью и кровью лежак и догадался, что сейчас воспоследует. В ужасе я понял, что Разгребателю уготована страшная казнь, которая в мельчайших подробностях должна повторить мизансцену казни Владимира Некрасова дёртиками. Как это возможно, почему?! В тот раз я едва не спятил с ума, наблюдая дикое действо, теперь кругороты дают мне вторую попытку. Не-е-т, с меня хватит!

Я зажмурился, но за мной внимательно следили. Дубинки обрушились на меня с особым ожесточением, а голос, всё такой же безразличный, сейчас же загундел:

– Всем смотреть, всем смотреть.

Глаза всё-таки пришлось открыть, но, применив становящийся моей фирменной фишкой приём «мёртвый опоссум», я избавил себя от созерцания творимого нелюдями кошмара…

* * *

Как сквозь густой туман дошли до меня повторяющиеся уже несколько секунд слова:

– Наказать легко, наказать легко, наказать легко.

Непонятно, что имелось в виду: то, что наказать человека было для кругоротов раз плюнуть, или то, что нужно кого-то наказать, но не слишком жестоко?

«Кого они хотят наказать?» – тупо подумал я и тут сообразил, что речь идет обо мне.

Меня подвели к лежаку с распростёртым на нём осквернённым Разгребателем.

Часть кругоротов расступилась, пропуская Окшурга.

Мы стояли, разделённые мертвым телом моего земляка-однопланетника, и смотрели друг на друга как враг на врага.

Глаза кругорота постоянно косили, и я снова отметил, что Окшургу приходится прилагать значительные усилия, чтобы обеспечивать правильное стереоскопическое воприятие действительности. И ещё мне подумалось, что у нелюдей кругоротов нет будущего. Это были хотя и разумные, но явно деградирующие существа. Может, они были искусственными, неизвестно кем и для чего созданными киборгами; может – мутантами; а может – гнилыми плодами слепой эволюции. Но всё это перестало иметь для меня значение. Я знал, что отныне положу жизнь, но порешу хоть одного кругоротого дьявола.

Окшург уловил поднимающееся в моей груди высокое чувство и, разведя «периметрические» челюсти, вдруг злобно зашипел, заставив меня содрогнуться. Затем протянул крючковатые, с мощными ногтями-когтями пальцы к распахнутым внутренностям Разгребателя, с усилием вырвал селезёнку, несколько секунд подержал её в лапе, будто взвешивая, и резко швырнул на прежнее место.

И тёплая кровь Разгребателя окропила моё пылающее от гнева и унижения лицо.

* * *

Находясь под впечатлением увиденного в пыточной, я некоторое время плохо вопринимал окружающую действительность. Из оцепенения меня вывел сильный толчок в спину – одна из кругоротых жаб ударила мне прикладом флэйминга между лопаток.

Я стоял на ватных ногах уже в другой комнате. За огромным столом восседал Вокчурк.

– Ты уже, наверное, понял, власоглав, – без всякой преамбулы и плавного вступления заговорил он, – что должен дать согласие стать нашим трансагентом. Твоя задача – регулярно забирать перебрасываемые к вам контейнеры со стиглами и расселять их на твоей планете Земля.

– А если я откажусь? – нарочито простодушно осведомился я.

– Как ты оказался в створе межпространственного тоннеля? – вместо ответа поинтересовался Вокчурк. – Ты попал в створ случайно или намеренно?

Я набрался смелости взглянуть на это страшилище в упор и в очередной раз подивился идиотскому выражению, которое придавали кругоротам их глаза – смотрящие в разные стороны глаза сломанной куклы. И с каким-то мальчишеским озорством попробовал тоже называть его на «ты».

– Ты и сам знаешь, что я попал в створ случайно.

Мой глупый вызов не достиг цели: Вокчурк пропустил моё «ты» мимо ушей. Возможно, в их языке вообще отсутствовало слово «вы».

– Я знаю, что в створ можно попасть только случайно, потому что его нельзя увидеть, – сказал Вокчурк. – Но я не это имею в виду. Я хочу сказать, что ты стремился попасть к нам, хотя и не знал, где находится створ.

– Я вовсе не желал попасть к вам, потому что не подозревал о вашем существовании, – возразил я. – Меня затащили сюда против моей воли. Я прошу вернуть меня назад.

Вокчурк надолго впал в задумчивость. Глаза его совершали бесконечное броуновское движение. Полёт шмеля.

Наконец он совладал с ними.

– Назад ты можешь вернуться только в качестве нашего трансагента, – произнёс он наставительно. – В противном случае ты не вернёшься домой никогда. Соглашайся на предложение немедленно: так ты избавишь себя от ненужных… формальностей. – Что-то вроде усмешки промелькнуло на его лице. – Экземпляр № 2 не захотел решить сразу. Ему было предоставлено на размышление две ночи, но он огорчил нас. Так долго размышлять, так беззастенчиво пользоваться нашим терпением – и в конце концов наотрез отказаться от сотрудничества… – Вокчурк испытующе воззрился на меня. Потом добавил: – Если бы он сказал «да», ему бы простили даже убийство стигла.

От взгляда кругоротой бестии мороз шёл по коже, но на меня постепенно начало снисходить спокойствие и уверенность.

– Я скажу «да», а оказавшись дома, не стану служить вам.

– Слишком самонадеянно. У нас есть способы проконтролировать тебя. Но я вижу, ты тоже хочешь подумать, прежде чем принять решение.

– Да, я не могу ответить вот так сразу.

– Ну что ж, – зловеще проговорил Вокчурк, – у тебя будет время на размышление. Но не воображай, что мы потакаем тебе, власоглав. Две ночи ты проведёшь на голодный желудок: тебе легче будет проглотить наживку. Да и нашим хирургам неприятно пачкаться в чужом дерьме… Ты всё понял, неразумный шпион?

Выиграть время – это всё, что я сейчас хотел. Только не представлял, что мне даст отсрочка. Но не стоит забегать вперёд, особенно когда ты на пару с кем-то хлебаешь дерьмо. И я со смиренным видом сказал:

– Так значит, я подумаю?

– Думай, если есть чем. Думай, пока есть чем.

Вокчурк переглянулся с охранниками.

– Ты не выставляешь предварительных условий, – произнес он почти дружелюбно (!). – Это обнадёживает. – Он поднялся и бросил охранникам: – Экземпляра № 3 в изолятор!

Губы его сомкнулись с характерным мокрым чмоканьем.

Меня вывели из кабинета. Стараясь не дёргаться лишний раз на поводках, неожиданно для себя спокойный и даже чуть-чуть повеселевший, я зашагал по коридору, ведомый кругоротыми кретинами.

Как говорится:

Пусть всё течет само собой,А там посмотрим, что случится.* * *

Невероятно: кругороты поместили меня в камеру, в которой имелось выходящее на улицу незастеклённое окно! Оконный проём был забран мощными металлическими прутьями, частыми, как расчёска. Впервые с того момента, как оказался в плену, я ощутил залетевший ко мне ветерок, услышал незнакомые шумы, почувствовал здешние диковинные запахи. Да-а, запахи…

Запахи ассоциировались с запахами отхожего места, где меня угораздило попасть в створ «кротовой норы». Ситуация выглядела пошлой и анекдотичной: кто бы мог подумать, что воронка пробитого кругоротами межпространственного тоннеля отверзнется в таком неподходящем месте? Надо полагать, изменить положение створа невозможно в принципе: он оформился здесь, и пока никому не дано знать, почему именно здесь. К счастью, тренировочный городок находится в довольно безлюдном месте. Тем не менее космический ниппель представляет для нас страшную опасность, потому что открывает дорогу на Землю агрессивным нелюдям.

Если я правильно понял кругоротов, материю нашей Вселенной они вознамерились превратить сначала в некий компост, потом обосноваться на нём и пышно расцвести, скунсово благоухая. А если это не удастся – то превратить наш мир в выгребную яму, в полигон для своих гнусных (можно себе представить!) экспериментов, в обыкновенную свалку отходов, в помойку.

Так думал я, лёжа лицом вверх на полу изолятора с раскинутыми в стороны и натягиваемыми растяжками руками и ногами. Я не мог ни сесть, ни тем боле встать. Оптимизм мой щенячий быстро сходил на нет.

В положении с ограниченными степенями свободы я мог лишь вертеть головой да немного приподнимать её. Мне вспомнился герой старинного романа, которого подлый надзиратель стягивал специальной рубашкой так, что тот неминуемо должен был умереть от удушья. Но парень не умер, он победил и смерть, и надзирателя силой духа. А моё положение было несравненно более лёгким. К тому же изолятор располагался не в подземелье, а, как я догадался, на крыше здания! Это казалось странным, как и наличие окна, за которым виднелось начинающее темнеть небо.

Воспользовавшись крохами свободы, я стал проводить простенькую гимнастику, то поворачивая голову влево-вправо, то отрывая затылок от пола. И вдруг заметил монетку – позеленевший затёртый медяк. Наш, неизвестно как попавший сюда пятак! Впрочем, почему неизвестно? Либо это моя монетка, либо Разгребателя, которого, по-видимому, тоже содержали в этом изоляторе… Стоп, бродяга! Не имел я таких раритетных денег. Но до меня здесь наверняка побывал экземпляр № 1, о котором упоминал Вокчурк. Возможно, монетка принадлежала ему?..

Внезапно меня охватило беспокойство. Как и продемонстрированная мне казнь Разгребателя, точ-в-точь повторявшая случившееся несколько месяцев назад с Владимиром Некрасовым, моё теперешнее заточение подозрительно напоминало произошедшее со мной на захваченном дёртиками заводе. Просто дежа вю какое-то! Очень нехорошее дежа вю. Я размышлял над этой странностью несколько минут – и вдруг сделал ошеломляющий вывод.

Если казнь Разгребателя и моё пребывание в камере у кругоротов не наваждение, а подлинная реальность, то это означает, что нелюди уже некоторое время, по меньшей мере, полгода, пристально наблюдают за нами, землянами. Более того, возможности их, так сказать, мониторинга, охватывают значительную территорию. Тренировочный городок и бывшая база дёртиков находятся за сотни километров от старого обронного завода, приспособленного Владимиром Петуниным сотоварищи для производства ядерных зарядов. В данный момент я нахожусь, условно говоря, в тренировочном городке, а Некрасова казнили в одном из помещений завода. И, надо понимать, всё лежащее между этими объектами пространство контролируется, просматривается, мониторится нелюдями!

Эта пугающее открытие мешало мне заснуть. А я обязан был хорошо выспаться, дабы обрести душевное равновесие и набраться сил перед вероятно ожидающими меня тяжёлыми испытаниями. Но никакие приёмы аутотренинга не помогали. Сколько времени я провёл в тревожном полузабытьи, прежде чем мне удалось заснуть по-настоящему, не известно. Но мой насыщенный сюрреалистическими кошмарами сон нарушил какой-то внутренний толчок.

Я обоснулся и некоторое время лежал в полной неподвижности, пытаясь возвратиться в муторную реальность. Наконец медленно повернул голову направо – в сторону двери, потом налево – в сторону окна.

Почти под самым носом, у плеча удерживаемой растяжкой вытянутой руки тускло блестела в полосатой полутени плоская коробочка.

* * *

Матовый параллелепипед размером не более портсигара был явно не нашего производства. Рискуя вывихнуть шею, я пытался получше рассмотреть приборчик. В конце концов разглядел слегка выступающий из панели диск верньера, штук пять крошечных переключателей и регуляторов, встроенную эллипсоиднуя раковинку (искусственное ухо?). Стерженёк с коническим наконечником-«джеком», гарнитуру беспроводной связи с клипсой для крепления в ухе, в данный момент пристыкованную к корпусу и выглядевшую как долька на плитке шоколада. Имелся даже регулируемый шнурок для ношения приборчика на шее как пайцзы.

В этот момент приборчик что-то пропищал. Я максимально, насколько позволяли растяжки, приблизил к нему левое ухо и, напрягшись, с трудом расслышал русскую речь:

– Вы хотите сбежать отсюда? Отвечайте, отвечайте…

Я почему-то нисколечки не удивился русской речи. Меня вдруг запоздало осенило, что приборчик является чем-то вроде переводной машинки. То есть это лэнгвидж, если употребить арго Исполнителей.

Я мечтал вырваться из темницы, но не спешил отвечать на заманчивое предложение неизвестного, испытав некий психологический излом. Ведь я мог вернуться домой только через «развальцованную» кругоротами «кротовую нору»! А она находилась здесь, и бежать отсюда означало удаляться от единственного зыбкого мостика через вакуумную пропасть, связывавшего меня с моей родной Вселенной. Тяжёлый, мучительный выбор!

– Кто вы? – вполголоса спросил я, стараясь направлять звук на раковинку «уха» лэнгвиджа.

– Меня зовут Донхимер, – проверещало в ответ. – Сейчас не время для пустых разговоров. Я страшно рискую из-за вас и…

Я не ответил, размышляя.

– Спрашиваю в последний раз: да или нет? – нетерпеливо переспросил голос.

И жизненный инстинкт одержал верх над всем прочим. Я махнул на всё рукой, решив отдаться воле волн. Мне не хотелось сейчас думать о том, каким образом я возвращусь домой, я лишь страстно желал оказаться подальше от безжалостных нелюдей. Мне было безразлично, кто именно протягивает руку помощи: вряд ли я попаду в более худшую, чем актуальная, ситуацию!

И я ответил:

– Да!

На сей раз быстрого ответа не последовало. Лишь чуть слышно фонил пришпиленный к лэнгвиджу наушничек, который я пока не в состоянии был отсоединить и закрепить в ухе.

За окном произошло какое-то движение.

Затем я увидел, как сверхтонкий рубиновый луч уверенно обошёл оконный проём по периметру, вырезав решётку так, как идеально отточенный нож похитителя картин вырезает из дорогой рамы бесценное полотно. После этого луч, будто скальпель в искусных руках мистического хирурга, рассёк пополам каждую из четырёх растяжек.