Восемь виноградных косточек

Бабуля как раз закрывала дверь за только что вошедшим очень солидным человеком в новом и, наверное, жутко дорогом костюме. Коричневый портфель, который он нес в руке, блестел, как будто его только что купили. И точно так же блестели его ботинки и очки в золотой оправе. Даже ткань костюма светилась, как наэлектризованная. Еще он принес с собой запах одеколона, который заставил Тильду подумать про пачку сигарет, плитку горького шоколада и апельсин. Подобных людей она видела только по телевизору, когда речь шла о заседании правительства.

Забравшись в ванную, Тильда припала ухом к двери и услышала, как бабушка спросила:

– Ну, все принес, милый мой?

– Да, – ответил он. Голос прозвучал сильно и властно. Но то, что этот солидный человек добавил следом, прозвучало гораздо тише. Почти шепотом. – Волосы, ногти. И еще вот это…

Тильда прижалась к двери еще сильнее. Она почти не дышала, и сердце гулко билось у нее где-то в горле, пока с той стороны невидимые руки разворачивали, судя по характерным звукам, бумажный сверток.

– Молодец, – ответила бабушка. Она сказала что-то очень-очень тихо, а потом добавила откуда-то из конца коридора: – Ну, пошли, не стой как вкопанный. Бабка все сделает чисто.

Тильда выпала из воспоминаний и вздрогнула, когда Варвара Сароян все в том же мрачном одеянии появилась на пороге кухни. Без траурного платка она смотрелась гораздо моложе своих лет, но правда состояла в том, что никто в здравом уме не дал бы ей больше пятидесяти.

Пожилая женщина подплыла к столу, грациозно, как будто парила над землей. Только подол ее длинного платья шелестел по деревянному полу.

– Ну как дела, детка моя? – спросила она.

Варвара села рядом, заглянула в лицо Тильды и нежно погладила ее по затылку. Жар нахлынул девочке на лицо – таким ласковым был бабушкин взгляд. И таким приятным, успокаивающим было тепло, исходящее от ее ладони. Как будто сотни крохотных иголочек кольнули кожу в том месте, где рука прикасалась к ее голове.

– Хорошо, бабушка, – ответила Тильда. Краем глаза она заметила мощную струю пара из чайника на плите. Знала, что нужно подняться и выключить газ, но почувствовала странную слабость в теле и дремоту, как поздним вечером, когда с минуты на минуту ей предстояло лечь спать.

– Вот и славно, доча моя. Вот и славно, – ответила бабушка низким бархатистым голосом. Теперь он звучал где-то далеко и одновременно отовсюду. Он заполнял все сознание, как белый пушистый свет. – Это потому, что ты уже готова. Ты гото-ова, де-етка моя.

– К чему, бабушка? К чему я готова? – спросила Тильда. Губы ее едва слушались. Ей показалось странным, что эти слова она как будто даже и не произнесла. Что она их просто подумала…

– К чему готова, того не миновать.

Второй рукой Варвара принялась медленно описывать круговые движения перед лицом Тильды, которая глубже и глубже куда-то проваливалась. Словно летела спиной назад в безграничном мягком пространстве.

– Ты просто спи, детка моя. Просто спи. Спи. Спи.

И эти слова были последними, что Тильда услышала теплым вечером двадцать первого июня тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.

На следующее утро она пребывала в прекрасном настроении. Изредка, правда, в ее сознании мелькали отголоски сна, приснившегося прошлой ночью.

Все было так необычно и интересно.

Картины, что она видела, появлялись будто во вспышках света.

Она лежит на столе, абсолютно голая, внутри прямоугольника горящих потрескивающих свечей.

Варвара склонилась над ней. Волосы у бабули густые, распущенные, пышные, разбросаны по плечам.

Миска в руках и пучок голубиных перьев, перевязанных красной ниткой.

Янтарная маслянистая жидкость капает с этой кисточки, и она мажет ее всю, с головы до ног.

Она ведет ею между маленьких грудей, по животу, спускается ниже.

Электрический ток волной поднимается от того места между ног, куда на мгновение и неглубоко проникает влажный скользкий помазок.

Скрипит дверца шкафа, где-то справа. Нет… слева.

Бумажный сверток.

В свертке горшок с цветком: тонкий как нить длинный стебель. Шипы на нем. Много шипов: они как зубочистки, белые, шлифованные, идеально ровные.

Бутон похож на сомкнутые подведенные веки с накрашенными ресницами.

Лепестки на стебле оживают и тянутся к бабушке.

И последнее: острая боль в мизинце левой руки.

И жгучий холод.

И темнота.

Тильда открыла глаза и потянулась. Абсолютно непринужденно; обидный инцидент на стройке и происшествие с родителями превратились за одну эту ночь в два грустных выдуманных эпизода из книжки. К чувству бодрости во всем ее теле примешивалась твердая, но необъяснимая уверенность в приближении праздника. В полной своей безопасности.

Она знала, что теперь так будет всегда.

Она отбросила одеяло и села на кровати. Посмотрев в окно, обрадовалась яркому солнцу и шелесту пышной тополиной кроны, а следом решила, что сидеть дома в такую погоду – бесполезная трата времени. Позавтракать и бежать. Все равно куда.

Одежда висела на спинке стула, у письменного стола. Тильда протянула руку, чтобы взять сарафан, но взгляд скользнул по нижней части живота, и она замерла в середине процесса. Прямо от того места, где складочка между ног напоминала два тесно прижатых друг к другу розовых абрикоса, тянулась вверх тонкая светлая полоса. В первый момент она, конечно, приняла ее за след от простыни – привычное дело, вмятины от постельного белья пересекали кожу вкривь и вкось каждое утро, но вот незадача – во-первых, полоска была белой, а не розовой, как обычно. Во-вторых, она была идеально ровной и выпуклой, словно под кожу зашили веревку толщиной со спичку. В-третьих – она осторожно коснулась полоски кончиком пальца, повела вверх по животу, груди, шее, – выпуклость заканчивалась под нижней челюстью. Тильда снова посмотрела на улицу, но теперь солнечный свет и зеленая крона за окном не вызывали желания гулять.

Без бабушки здесь не обошлось, подумала она. Чудес не бывает. Придет – спрошу. Может быть, тот странный сон вовсе не был сном.

Тильда оделась и вышла на кухню. По пути убедилась, что старушка ушла, – дверь комнаты плотно закрыта. Она налила воды в стакан, облокотилась спиной о столешницу и посмотрела на стену.

Глоток воды застрял в горле, как сухарь.

Стакан выскользнул из руки, глухо стукнулся о ковер, вода забрызгала голые ноги.

На отрывном календаре стояла дата – первое августа.

Она подошла ближе, присмотрелась. Ошибки быть не могло. Все остальные листки вырваны, толстый кусок почти за два с половиной месяца.

Беспокойный взгляд зашарил по кухне, наткнулся на свежий, пахнущий типографией, ровный и гладкий выпуск газеты «Мой район», который, вне всяких сомнений, вытащили из почтового ящика несколько часов назад. На первой полосе внимание прилипло к фотографии смутно знакомого рыжего мальчишки и заголовок «Пропал без вести», но, разумеется, ее волновала дата. Статью она прочитать успеет.

– Да, как же так? – сказала Тильда и услышала, как в замок входной двери с хрустом вонзился ключ.

Через минуту бабуля в привычной угольно-черной рясе с пакетами еды стояла на пороге кухни и молча смотрела на газету у Тильды в одной руке, на сорванный со стены календарь в другой, на стакан, лежащий на полу, и лужу воды.

– Ба, что происходит?

Варвара Сароян поставила ношу на пол, развязала пояс и кинула на ручку двери.

Краем глаза Тильда уловила знакомое движение – бабушка терла друг о друга пальцами правой руки, – ритуал, которым старушка всякий раз предваряла магические пассы, после которых Тильда переставала тревожиться, а на месте некоторых воспоминаний возникала пустота.

Она кинулась к ней, схватила за руку. Умоляющим взглядом смотрела в черные, как маслины, бездонные глаза. Расстегнула ворот у сарафана, тронула кожу на груди, но прежде, чем выпалить вопрос, не успела сообразить, что белой выпуклой полосы больше нет.

– Бабушка, прошу тебя, не надо меня усыплять. Что ты опять сделала? Что ты сделала со мной?

Варвара улыбнулась, прижала Тильду к себе и поцеловала в висок.

– Не я, мой сладкий. ОН.

– Но зачем?

– Случилось то, что ты просила.

– Что?

– Нет, все не так, – Варвара отстранилась, погладила ее по щеке и задумалась. – Когда ко мне приходит человек, которому от нетерпения не спится, я просто открываю дверь, куда ему с рождения войти предрешено.

– Бабуль, я не понимаю.

– Мы просим у НЕГО лишь то, что нам предписано. Ты пожелала силу. Я просто инструмент.

Тильда подняла к лицу газету и посмотрела на фотографию смутно знакомого рыжего мальчишки, который пропал без вести.

– И он?

– И он.

– И я?

– И ты.

– Но для кого? Я не хочу быть инструментом для исполнения чужих желаний.

– Правильно. Но ты захочешь то…

– …что мне предрешено, – сказала Тильда упавшим голосом.

Она наконец вспомнила обрывок дня, о котором говорила бабушка. Двадцать четвертого мая, почти три месяца назад. Тот разговор состоялся на этой самой кухне и начался с ее собственных слов:

– Бабуль, когда я буду как ты?

– Скоро, – ответила бабушка. – Быстрее, чем ты думаешь.

И эти пять слов, что произнесла Варвара Сароян, были последними, что помнила Тильда. Дальше на месте трех месяцев лета, как ни старалась она напрячь память, зияло белое пятно.

Их просто стерли.

Мастерски и со знанием дела.

Глава 33

22 августа 2013 годаг. Нуабель

– Когда Роджер пропал, – продолжал Андервуд, – в «Городском вестнике» и «Неделе» на следующий день написали про бабку и девчонку. Мы тогда в первый раз узнали, как звали старуху. Варвара Сароян – бабушка Тильды по отцовской линии. Мать – шведка, отец – армянин.

Обе статьи, понятное дело, липовые насквозь: упреждающий удар Догерти-старшего на случай, если бабка решит дать широкий ход делу. Всем, кто мог пожелать, в главном управлении полиции были готовы предоставить как минимум две жалобы от людей, у которых Варвара Сароян вымогала деньги за домогательства к внучке. Сфабриковали по высшему разряду: входящий номер в журнале дежурного, подписи, паспортные данные потерпевших.

В «Неделе» исповедался психиатр, к которому на прием незадолго до гибели якобы приходила мамаша Тильды Сароян и рассказала, как застукала своего мужа в душе вместе с дочерью. И он, «используя вместо мочалки собственные руки, намыливал ей те самые места».

После пожара девчонка переехала к бабке. А там замкнутый образ жизни. Плохие бытовые условия. Либидо, проснувшееся благодаря отцовским стараниям. И все эти прелести на фоне травмы от гибели родителей. В результате ребенок превращается в сексуально озабоченного психопата и неврастеника, которым бабуля манипулировала ради заработка.

В обеих газетах – телефон поддержки. Настоятельно просили всех, кто пострадал от рук этой парочки, обратиться в ближайшее отделение полиции.

– Подождите, – сказал Аарон, – Что, никто не сказал, что это вранье? А свидетели, а доктор? Их ведь не было?

– Секундочку, – Андервуд усмехнулся и наставил на Аарона вилку, – Дорогой мой юноша. Не ищите здесь справедливости. Эти люди реально существовали. Здравый смысл в нашей истории – это прыщавый подросток, которому заказан путь на вечеринку.

Догерти запланировал раздавить семью Сароян еще до того, как пропал Роджер. Власть держится на репутации. Для некоторых она бесценна. И пусть с большим опозданием, он купил и докторишку, и фальшивых свидетелей. Что еще он мог сделать? Такие были времена.

– Ладно. Хорошо, – сказал Аарон. – А как же Варвара Сароян. Как она отреагировала? Почему не заявила о клевете? Что она сделала в свою защиту?

Андервуд задумчиво посмотрел в окно. Похоже, такие вопросы были для него сущей проблемой, которая здорово выводила офицера из себя. Он вытащил из-под стола правую руку, запакованную в блестящую обтягивающую кожаную перчатку, и несколько секунд разглядывал ее.

– Знаете, – сказал он, не поднимая глаз, – с возрастом я стал неплохо разбираться в людях, но до того, как это произошло, для меня стала очевидной одна простая истина. Есть люди, которые много говорят и ни черта не делают. А есть те, кто молчит как рыба и терпит. Вот таких я боюсь больше всего.

Почему старуха не обратилась за помощью?

Что она сделала, чтобы восстановить справедливость?

Пожалуй, ответ кроется в самих этих вопросах. Именно поэтому мы тут сидим. По той же причине я все время ношу эту перчатку. И еще…

Андервуд вздохнул. Лицо его исказила гримаса неудовольствия и боли, когда он полез в боковой карман своего модного вельветового пиджака. Он поднял зажатую между большим и указательным пальцами небольшую коробочку из картона цвета шоколада и потряс ею в пространстве над тарелкой с недоеденным салатом. Судя по звуку, внутри лежала пустота.

– Вот здесь, – сказал он, мрачно улыбаясь, – находится весьма туманный намек на то, что случилось с Догерти, Варгой и Белмонти. Я время от времени таскаю их с собой, чтобы быть в тонусе и не забывать, какие мы беспомощные создания перед матерью-природой.

Он вальяжно откинулся на спинку скамьи. Пощелкал языком. Глянул исподлобья, спокойно, даже как-то по-дружески. Уголок его левого глаза чуть заметно подрагивал, словно его дергали за невидимую ниточку.

Он сказал:

– Отвечаю на ваш вопрос. Я не утверждаю, что все, о чем расскажу, дело рук Варвары Сароян. Хотя бы потому, что странные события того времени продолжаются до сих пор.

Скорее всего, ее уже нет в живых. Но я уверен: кто-то или что-то, к чьей помощи она обратилась, действует в этом городе до сих пор. Двадцать семь лет.

Мне будет жаль, если с вами случится беда. Поэтому я не хотел рассказывать. Известно как минимум о трех любопытных ребятах из вашей – пишущей братии, которым не хватило ума вовремя бросить «Дело о скелете».

Андервуд криво улыбнулся и отвел взгляд в сторону.

– И еще знаю одного полицейского, который научился уяснять намеки.

Аарон кивнул. Его внимание всецело привлекла маленькая коричневая коробка в руке начальника полиции.

Как она может быть связана с пропажей Ивонн?

Какую роль вообще играет в этой истории?

Неужели тут доказательство или ниточка, при помощи которой можно найти ее след и предотвратить еще многие другие трагедии?

– Что в коробке?

– Кости хомяка по имени Берни.

– Точнее – скелет.

– Ага, – сказал Андервуд и убрал коробку в карман. – Анатомический конструктор. Натурпродукт.

– Так, что дальше?

Задавать этот вопрос Аарону до смерти надоело. Вероятно, причина тому рефлекс, нервозное ожидание набившего оскомину ответа «А это все», но, к сожалению, все участники цепочки, обладавшие информацией, были похожи на сусликов, которых чрезвычайно сложно выманить из норы.

– Остальные тоже пропали? – спросил он.

– Не совсем, – ответил Андервуд. Он поерзал на месте, устраиваясь поудобнее. – Не все так просто.

Глава 34

Андервуд задумчиво повертел в руке десертную вилку с тремя зубцами. На смену креветочному салату пришел чизкейк «Нью-Йорк» и чашка капучино. Семейка с тремя детьми удалилась, время обеда подошло к концу, ресторан редел. Они сидели за пустым столом, и начальник полиции говорил громче.

Краем вилки Андервуд надавил на узкий край пирожного. Проткнул отрезанный кусок, положил в рот и несколько секунд задумчиво мял его, дергая челюстями. Как видно, пауза была ему крайне необходима. Аарон буквально видел, как тот мысленно переворачивает в уме воображаемую страницу, как будто они, черт побери, никуда не торопились.

Предвкушение – вот что он видел в мечтательном грустном взгляде опытного полицейского. Еле сдерживаемый мандраж рассказчика, уверенного в том, что его история поразит воображение публики, пусть даже слушатель всего один.

– Следующий на очереди Скотт Фримен, – продолжал Андервуд. – Там вообще история жуткая, хотя кроме меня он единственный, кто до сих пор жив. Правда, за тридцать лет, проведенных в незабвенном «Белом мысе» – нашей местной психушке, он пытался уйти не меньше десятка раз. И я его хорошо понимаю.

Белый мыс.

Аарон прекрасно помнил это название. Частная психиатрическая клиника всего на 48 мест славилась на весь мир (в основном среди научной интеллигенции) своей коллекцией знаменитых сумасшедших, которых, подобно редким картинам, основатели собирали по всей планете. Вчера, когда ему так и не удалось пробить кордон «первых освободившихся операторов» Белого мыса, он нашел в интернете маленькую заметку в научном журнале. В статье под названием «Гении под пьедесталом» одним предложением упоминался исследовательский отдел знаменитой психушки, который располагал уникальными пациентами.

Андервуд указал в сторону, противоположную от окна, и сказал:

– В десяти минутах езды на восток Шоссе Независимости пересекается с Королевским бульваром, красивой пешеходной улочкой с магазинами и кафе. В школьные годы одно из любимых наших мест в Нуабеле. Днем тихо и свежо, напоминает приморский курортный городок. Ночью – много огней, музыка. Местные предпочитают Королевский бульвар центру города.

Квартал вдоль бульвара, по сути, – окраина города. Сразу за последними домами начинается пустырь, заросший кустами, за ними – речка, а дальше дачные участки и лес.

В восемьдесят шестом, в конце июля, дачник свернул с тропинки на пустыре, чтобы набрать хвороста для камина. Из заброшенного дома он услышал стоны и там нашел Скотта Фримена. Среди пустых пивных бутылок и прочего мусора Фримен лежал посреди комнаты, возле потухшего костра, спиной кверху, без рубашки и со спущенными до колен штанами. Мы узнали об этом по телевизору, из вечерних новостей.

К тому времени Фримена искали уже третий день. В больнице Святой Анны для установления личности обзвонили ближайшие поликлиники. Спрашивали, где состоит на учете безрукий подросток. Спустя час после выпуска новостей в госпиталь позвонила мать Фримена и сказала, что тут возможно допущена ошибка. Дескать, знаем такого, но с руками. Им ответили, что этого не может быть, потому как то, что от рук осталось, похоже на травмы десятилетней давности. Когда Фримен спустя месяц пришел в себя, и его спросили, как это произошло, он только мычал и плакал. Оказалось – язык откушен.

Вот такие дела.

Флёдстранд – довольно большой район. Почти десять квадратных километров площади и около ста пятидесяти тысяч человек населения. По статистике два несчастных случая в течение месяца – как капля в море.

В полиции, вероятно, серьезно задумались, почему это произошло с подростками из одного двора. Для всех остальных что Догерти, что Фримен – очередная новость, интересная тема для разговоров.

До нас, шестерых оставшихся, тоже не сразу дошло, откуда ветер дует. Картина обрела четкость к сентябрю, когда кто-то из ребят притащил на стройку свежий выпуск газеты «Район».

Вашку Белмонти и Имос Варга перестали гулять с нами еще в конце июня. После выпускных экзаменов они появились во дворе один раз и сказали, что осенью уезжают учиться в Имперский Колледж Лондона, на инженерный факультет – самый престижный технический университет в Европе, чтобы потом вернуться и занять тепленькие места на металлургическом заводе.

В награду за поступление родители купили обоим путевки во Флориду на целый месяц. Уже тогда, кстати, они смотрели на нас свысока.

На фотографиях на первой странице «Района» наши главные заводилы Имос и Вашку стояли немного смущенные, в мантиях и квадратных шапочках, на фоне главного входа в школу.

С последней своей вечеринки – выпускного бала – в клубе «Рихард» они ушли в сопровождении неизвестной привлекательной девушки по направлению к озеру Боттенланг.

В тот день, когда вышел номер, мы отказались от игры в карты. Только курили и выпили по бутылке пива. Обсуждали статью. Вспомнили, что Роджер в свой последний вечер тоже подцепил телку.

Потом, правда, мы резко сменили тему.

Юхан Соринен отреагировал на новость очень эмоционально. Он ходил рядом с нами, пинал мусор ногами. В один прекрасный момент он оказался у окна. И как-то сразу поник, замолчал и присел за стол. Сказал, что внизу на улице стоит Варвара Сароян, бабка Тильды.

У всех нас что-то зашевелилось в голове, и Стани Беркович рассказал, как несколько дней назад сдавал кровь в районной больнице после того, как переболел ангиной. По пути домой он, как обычно, выбросил в урну кусок ваты, которой зажимал рану. На выходе оглянулся и увидел, как санитарка копается в урне руками. Только вот одежда на ней была странная: черная ряса, подпоясанная веревкой на животе, и черный траурный платок на голове.

Юхана тоже прорвало. Его отец недели через две после визита в полицейский участок сказал, что собирается Варвару Сароян пригласить в гости. Он почему-то считал, что ее нужно задобрить. Дать понять, насколько сильно они осуждают случившееся и готовы, если это уместно, оказать любую поддержку.

Иначе говоря, отец Юхана собирался предложить ей отступные.

Мы с Саймоном все думали, какую участь старуха приготовила для нас. Когда Юхан и Стани загремели в «Белый Мыс», где Фримен вовсю наслаждался беззаботной жизнью, нас то и дело подмывало съездить и расспросить обоих, чтобы подстраховаться на будущее. Но про них даже в газетах не написали.

Про Стани мы узнали случайно от родителей, когда зашли за ним гулять. Через год, правда, его забрали домой. Однажды ночью он вышел на улицу прямо через окно своей комнаты. Жили они тогда на восьмом этаже. Его младшая сестра видела, как это случилось, и практически сразу двинулась умом. Она стала нашей новой достопримечательностью, о которой сразу же написали в газете «Мой район».

С Юханом случился припадок на уроке биологии. В тот день они проходили плотоядные растения. Прямо посреди урока он вскочил, закричал, забился под раковину и просидел там до приезда отца, который сделал ему укол успокоительного и отнес на руках в машину.

Варвара Сароян, приходившая в гости к Сориненам, в знак примирения подарила матери Юхана комнатное растение. Как-то раз на большой перемене он подсел к нам с Саймоном, бледный и невыспавшийся. Мы думали, он опять шлялся всю ночь со своей подружкой-одноклассницей, он же сказал, что во всем виноват бабкин подарок.

Отец Юхана, врач по образованию, в тот же день после ухода бабки полистал энциклопедию. За ужином он авторитетно заявил, что подобный экземпляр относится к очень редким гибридам, растущим, вероятно, в реликтовых лесах. Наличие столь редкого растения у Варвары Сароян вполне объяснимо, поскольку мать девочки работала в туристическом агентстве и запросто могла побывать вдали от основных маршрутов, скажем, в гуще Амазонских тропиков. Судя по внешним признакам, «Мать цветов и хранитель силы рода», как назвала его бабка, может статься, не просто гибрид, а самый что ни есть прародитель известных плотоядных растений, таких, как жирянка, непентес кувшинчиковый и росянка обыкновенная. Питаются они в основном мухами и мелкими животными. Известны случаи, когда внутри бутона непентеса находили полупереваренных мышей и птиц. Сила воздействия дурманящего вещества в цветке зависит от массы животного и времени, в течение которого оно вдыхает ядовитые пары.

Юхан еще много чего поведал, в чем мы не нашли никакого проку. Всю большую перемену только тем и занимался, что трындел о цветке и странном поведении родителей, которые установили замок на дверь спальни и с того дня, против обыкновения, спали до десяти, а то и вовсе до полудня, если дело касалось выходных дней. Благо отец был начальником медицинской службы на металлургическом комбинате и мог (когда Юхан говорил об этом, его сонные глаза заблестели) работать, когда ему вздумается.

Однако мы не смогли понять того, какое отношение цветок, стоявший в родительской комнате, имел к его бессоннице. Да, ему с подозрительной регулярностью снился один и тот же сон, где он гигантская бабочка-адмирал, парящая над голой степью по направлению к пропасти – маленькой издалека (как дырка в центре виниловой пластинки), однако вблизи оказавшейся не меньше футбольного стадиона, тошнотворно красной и мокрой, как воспаленное горло. Ровно над центром он (против воли) смотрел вглубь этой живой зовущей пещеры, после чего крылья переставали слушаться и он летел вниз. Вопреки ожиданию, просыпался Юхан не от страха разбиться. Он боялся быть съеденным.

Юхан что-то не договаривал. Обширные академические знания отца оказались бесполезны. Ни его, ни Саймона, ни Стани Берковича они не спасли. Каким-то образом Варвара Сароян, необразованная цыганка, подобрала ключи к той части мозга, что отвечала за волю и критическое восприятие.

Она вручила его – этот ключ – своей внучке, перед тем как мы встретили девчонку в последний раз.

Глава 35

Людей в ресторане убавилось. Время обеда закончилось. Новые посетители садились за пустые столы, и Андервуд теперь развалился на скамейке. Говорил он громко, без оглядки по сторонам.