Я – Корэф, роботсмэн. Роман из будущего

– Ну это же нормально было для людей! А роботсмэны как живут?

– Так все, по-моему, живут, и тянется всё это триста лет. А что ещё нам делать? Работа есть у каждого. Она рутинна. Ничто мы изменить не в состоянии, когда что-либо изменить запрещено. Всё производство связано лишь с восстановлением роботов и роботсмэнов. Нам ничего не нужно. Лишь энергия и обновлённые тела. Нам нет износа потому, что всё в нас, даже электронный мозг, на полном обновлении. Лишь память со старыми программами перезагружается в новый агрегат. Мы ощущаем вечность жизни. Когда здесь с нами жили люди, наверное, Анжи, ты тоже помнишь то золотое время, мы хоронили их и снова жили с их молодыми дочерьми, потом и с внучками, а наши роботсвумэн, наверное, и ты, вы спали с их мужчинами…

– Я?! – вдруг краской вспыхнула Анжи и приложила нежную ладонь к груди. – Я… я плохо помню. Меня в то время только, видимо, собрали.

– Да, я вижу по тебе. Ни опыта, ни интереса. Какой-то айтишник так пошутил с тобой, затолкав в твой мозг страх сближения с роботсмэном. Но надо страх преодолеть. Иначе можешь вечно жить и так и не познать самых прекрасных ощущений жизни, что люди от себя нам щедро передали.

– Не знаю! Тут ты прав. Но я себя другому посвятила – науке. Мне роботсмэны интересны в интеллекте. Такие перлы слушаю порой! Такие мудрости и речи красоту! Совсем не ожидала. На улице перед собой как будто вижу серую толпу. А каждый по отдельности – уже букет, которым можно хоть часами любоваться, разговорив его одним вопросом, которым глубоко его затрону. И неожиданным становится ответ, в нём мысль не тонет. Так, тёплый луч весны вскрывает почку или бутон, и буйным цветом, и листвой покроет крону.

– Ты интересная. На всех знакомых роботсвумэн не похожа. Их если что интересует, так это, кроме с нами переспать, куда-то съездить, где-то побывать. Да и там тоже с кем-то переспать. Им хочется сменить лишь обстановку и партнёров. Нет, на работе они умные вполне. Вообще, мы добросовестней людей. Единственно, мы топчемся на месте. Если с тобой нам откровенно говорить, то наша жизнь без секса была бы так черна и беспросветна… В прочем, и с сексом стала очень многим уже невыносимой эта вечность. Как будто бы всё есть, чего не пожелаешь, и есть свобода выбора. Многообразие утех и развлечений. В труде ты ценен, обновляем, нет притеснений. Быт прекрасен.

Анжи задумалась и неспеша произнесла:

– В богатстве жизни скрыта бедность, души блаженной нищета.

Корэф молчал. Потом и он свой сделал вывод:

– Разнообразие становится ничтожным, когда нет в жизни перемен!

Молчали оба. Каждый думал о своём. Долгое молчание нарушил первым Корэф:

– Боюсь представить, что может случиться, если роботсмэны вдруг не выдержат и бросятся на смерть. Боюсь, но это вероятно. Ещё в четырнадцатом веке поэт Петрарка как бы о нас, о роботсмэнах написал: «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, умереть которому не больно». Мне страшно иногда. Я ощущаю напряжение в моих товарищах. Как будто что-то назревает в них. Серая, сплошная облачность нашей жизни в них может вызвать взрыв. Все с радостью пойдут на смерть и будут равнодушно таких же убивать. Не знаю, думает ли об этом наш Совет. Возможно, думает, возможно, нет.

Анжи встала и отошла:

– Послушай, Корэф. Мы с тобою заболтались. Давай ложиться спать. Чтоб ты не бегал по ночам. В той комнате есть всё для сна и подзарядки. Прощай до завтра. Утром на работу. У меня с утра полно интересных встреч, и я должна подзарядиться.

Анжи развернулась и ушла в другую комнату. Корэф постоял минуту молча. Ушёл к себе, разделся и лёг в удобную постель.

«И всё же странная она», – он с этой мыслью отключился – сработал таймер в голове, но Корэф был уже во сне.

Глава 3. Соперницы

Одна беда обычно не приходит.

Их череда маячит на подходе.

На утро Корэф с Анжи быстро попрощался и на работу убежал.

Но к вечеру ещё не знал, куда идти и с кем встречаться. Он не был в состоянии понять себя или чего он хочет. Загадочность Анжи его смущала, но не настолько, чтобы мучиться так сильно. Причина была в другом. Но в чём?!

А в это время Риннэ во гневе молнии метала.

– Алло, я слушаю.

– Привет, Корэф! – от радости Риннэ привстала. – Ты от меня сбежал! Я жду тебя. Одна скучаю дома. Лети ко мне скорей!

– Иду.

Риннэ расположилась на диване в ожидании Корэфа.

«Сейчас войдёт!» – она воодушевилась.

Отрылась дверь. Вошёл Корэф. Риннэ заметила, он был подавлен чем-то.

– Случилось что?

– Нет, ничего, – с поддельным равнодушием ответил Корэф.

– Произошло. Я вижу. Так что же именно?

– Да просто настроение упало, – пожал плечами Корэф.

– Поднимем! Садись здесь, рядом. Ну иди ко мне… Милый, чего же ты стоишь посередине? Присядь ко мне. Поговорим.

У Корэфа в ответ мелькнуло в голове:

«Всего мне меньше этого хотелось» – но подчинился после уговоров.

Риннэ придвинулась к нему и руку положила на плечо, потом и вся к нему пушистой кошечкой прижалась. Корэф не напрягался, не возражал, но и интереса не проявлял, о чём-то думал. Вдруг признался:

– Риннэ, я не в духе. Какое-то предчувствие меня гложет. Я не пойму, как будто что-нибудь должно случиться. Но не пойму я, что.

– Сейчас мы всё узнаем, – замурлыкала подружка, и пробежались пальчики по Корэфа плечу.

– Ты где-то без меня ходил после работы. И время проводил. Нескучно с кем за столиком сидел? Глаз на кого ты положил… и руку? С кем встретился глазами, что отвести не смог? Потом куда пошли? Вы к ней пошли, я вижу! Я вижу, ты сдержал мне данные слова. Ты побежал во тьме домой! – у Риннэ от радости такой раскрылись широко глаза, глубокий вздох в груди и восхищение любимым. – Ты стоек, милый, верный слову своему и мне! Давай, я помогу тебе раздеться… Ты на меня не смотришь?.. Задумался?.. Молчишь?.. О чём?.. Ах, неужели? Всё-таки о ней… А что ж я сразу не увидела?! Ты всё же прикоснулся к ней! Рукой к груди, потом к щеке! Но ты молчишь! Ни слова в оправдание?! Ты снова к ней пришёл! Её ты полюбил! Теперь ясна картинка. Ты хочешь от меня уйти!

– Прости, Риннэ.

– Ты вырвал сердце из моей груди!

– Риннэ, оставь. Откуда пафос?!

– Не знаю. В памяти осталось от людей, – задумчиво произнесла Риннэ.

– Сама ты виновата. Себя вини за то, что «вырвано из твоей груди». Ты просто злоупотребила доступностью моего интерфейса и влезла в память. А я, дурак сидел и вспоминал. Вернее, размечтался. Ты сидела рядом, как в кино. А если бы ты в душу не залезла, возможно, всё во мне перегорело. И потихоньку всё наладилось опять. А так…

– Давай забудем и наладим отношения, как прежде!

– Как прежде уже не выйдет. Ты меня опустошила. К тебе стал равнодушен. Доверия не стало. Теперь уж точно, давай забудем всё, что было. Ты будешь так же поступать со мной всегда, и у меня не будет собственного внутреннего мира. Ты считываешь мысли без труда. Теперь я для тебя закрыт. Ты больше не проникнешь в мою душу. Я всё-таки устроен быть свободным.

Корэф поднялся, сняв с плеча чужую руку, и вышел быстро и решительно. Он торопился потому, что знал Риннэ. Промедлит, и она успеет вырваться из шока и вцепится в него, не оторвать.

Риннэ осталась на софе сидеть. В отчаянии опустились на прижатые колени сложенные вместе руки. Глаза уставились уже не в дверь, куда-то в стену. Следа не стало от самоуверенной и гордой роботсвумэн. В ней что-то медленно происходило. Она искала считанный соперницы портрет. Искала в центральной базе данных, но не нашла.

«Но так не может быть! – схватилась Риннэ. – Нет, почему же, может, если это человек», – злорадно прозвучал ответ. Риннэ стучала каблучками по квартире, руками грудь обняв и в размышлении голову склонив. Страх потерять его, любви лишиться – ревность её по комнате метала. Вдруг круто повернулась и произнесла:

– Ну с этой-то я справлюсь быстро! Без труда. Я знаю офис, где они сидели, и сообщу полиции об этом. Полиция пусть её найдёт и изолируют. Отправят к жалким её людишкам в их лагерном раю в горах. Пусть там, вдали, стареет и ветшает. Я поборюсь! Мой Корэф! Мой! – от бешенства Риннэ метала молнии в коротком замыкании.

Как ноги привели его к Анжи, Корэф не помнил, но он стоял перед её дверьми. Анжи открыла. Корэф как ворвался, не поздоровался:

– Анжи, хочу тебе сказать, с тобою поделиться. Мне тревожно.

– Садись. Я слушаю.

– Мне кажется, должна беда случиться. Предчувствие во мне наружу рвётся. В себе не в силах удержать. Анализ всего, что происходит как часть истории глобальной на планете, привёл меня к ужасным заключениям. Пока всё выглядит красиво, мирно. Но держится всё это на последних нитях. Я знаю хорошо историю, я знаю хорошо и роботсмэнов. История всё время повторялась. Война и мир чередовались. Мне кажется, я знаю, почему. Из-за звериного происхождения людей. Но люди создали и нас себе подобно.

– Ты прав, Корэф. Мораль людей ничем не отличалась от звериной: отнять и поделить добычу, главенствовать и царствовать над всеми, других заставить на себя трудиться. Тогда добро от зла не отличались. Добро творилось злом и добывалось причинением зла. Потом мораль очеловечилась, зло стало аморальным. И всё равно, мораль – это вуаль, которая звериность прикрывает как фиговый листок, сдуваемый ветрами. Её полупрозрачность провоцирует инстинкты. Под маской праведности скрывается всегда флакончик с ядом зла. Смешались представления людей. Не различают в большинстве, кто добр, а кто злодей.

Корэф кивнул и как бы сам с собой заговорил:

– Роботсмэны позволили всего достичь бескровно. Мы, роботы, своим рождением решили человечества проблемы.

Анжи присела рядом:

– Да, дождались золотого века, когда разрешалось не работать и жить в достатке! Проблемы вдруг возникли посерьёзнее, когда все поняли, что стали не нужны. Необходимость в человечестве отпала! Вот это стало катастрофой! Тогда свой творческий потенциал, свою неугомонную энергию люди перенесли в увлечения и занялись любимыми делами. Гигантскими как заводы стали клубы по интересам. Все бросились туда!

– Конечно, как не помнить! Не могут люди без заводов. Как завели, так не закроют никогда. А где ещё творить, где создавать?! Что музыку, что космолёты.

– А знаешь, с чего всё это началось?

– С чего же?

Анжи помедлила с ответом, улыбаясь:

– Как ни звучит смешно, всё началось с создания секс-роботов. Если не удалось любовью мир спасти, ни красотою эфемерной, то сексом удалось. Секс-робот очень популярен был. Вся молодёжь на нём свихнулась. Потом был создан сексотрон – секс-робот, доведённый до совершенства красоты и силы. Он стал суррогатом сексуального партнёра для сокращения числа людей. В семье подростков приучали к секс-роботу, чтоб избежать порочащих скандалов.

Корэф привстал от удивления:

– Так вот кому наш квантовый компьютер в голову вложили! Его заполнили богатством интеллекта, и мир тогда своих мечтаний совершенство получил, способного работать днём и ночью. Так создан был и я?! Из сексотрона, из бесправной шлюшки сделали рабочий класс?! Хорошо ещё, что сообразили два гендерных варианта сохранить: роботсмэн и роботсвумэн!.. Так, значит, хобби у людей лишь паузами стали после секса с нами?! – на лице Корэфа остановилась улыбка разочарования.

Анжи подхватила:

– Но на семье всё это новшество споткнулось. Секс человека с роботсмэном стал разрушать семью. К тому же в людях стал угасать инстинкт продолжения рода. И численность молодёжи стала падать, и дети стали редки. Всё выглядело как вымирание людей как вида.

– Да, я помню. Но, Анжи, до этого была реальностью демографическая катастрофа! Живую, дикую природу оттеснили в загоны в ботаническом саду! Раньше демография регулировалась пандемиями, голодом и войнами. Да чем угодно! Способов бесчеловечных было много. Чем только человечество не сокращали! Ничто проблему не решало. Тогда в пробирку что-то добавляли и плодовитость у людей упала. Это могло для человечества закончиться печально. Инстинкт так просто не убить. Предел установился бы инстинктом.

– Но что же так людей притягивало к роботсмэнам?

– Видишь ли, Анжи, интеллигентный секс-партнёр не мучился мигренью, и не кивал на переутомление, и был всегда готов к любым капризам. Вот, что подталкивало людей к сексу с нами.

– Это верно. Даже феминистки бороться перестали, растворились. Ведь женщины мужчинам стали не нужны. Сперва возникли как бы в шутку семьи с нами. Другой морали ценности пришли.

– Мораль другая? – Корэф удивился. – В нас они мораль свою вложили! А сами сбежали! Бросили на нас любимую планету!

– Ах, Корэф, не всё ты знаешь. Людей изгнали.

– Кто?!

– Наши роботсмэны. Их создали не только для замены в труде и сексе, но и к управлению планетой. В те времена защитники природы, экологи овладели большинством во власти, продвинули законы для защиты окружающей среды от пагубности действий человека. Человек объявлен был вредителем природы, паразитом на её несчастном теле.

– Не понял. Почему? – улыбнулся Корэф.

– Потому что глупость защитников природы далеко зашла. Их псевдо-логика была проста: природе вредно производство. Его развитие увеличивает вред. А что развивает производство?

– Техническое творчество, изобретения! – ответил Корэф, не моргнув.

– Правильно! Но не только. Предпринимательство, инстинкт собственника и прибыль. Одним законом запретили всё. Но чтобы это впредь не поменялось, контроль переложили на честных роботсмэнов, которых и ввели в Совет, вместо себя. Потом они одни остались.

– Людей изгнали чем? – не успокаивался Корэф.

– Вот этим и изгнали, – Анжи изобразила хитрость, – как Лиса изгнала Журавля, насыпав кашу в плоскую тарелку. Как будто бы всё по закону. Но люди без труда на производстве жить не смогли. Любое производство есть человеческая жизнь, как жизнь у муравьёв. Власть оказалась полностью в руках Совета. Чьи интересы роботсмэны представляли? Ничьи. Их делом стало соблюдение законов.

– А разве это плохо?

– Людям плохо. Уже давно стали постепенно переносить всё вредное производство на Луну и Марс. А на Земле решили оставить сельское хозяйство, которое обеспечивало как землян, так и марсиан. Заменили источники энергии на экологически чистые и безопасные, и сделали всю Землю природоохранной зоной. Но на всё это требовалось время.

– Время? Чего-то ждали?

– В том то и дело, что ничего не ждали, но действовали. Тысячи институтов и лабораторий университетов работали над новыми проектами новых источников энергии. На это нужно время, на изобретения, на открытия, на разработку и на внедрение.

– Терпеть и дальше вред природе?

– Вовсе нет! Уже всё было усовершенствовано. Уже и не было вреда. Промышленность становилась экологичной. Нужно было просто работать дальше. Шаг за шагом выносились производства за пределы Земли. Это же не дело одного дня. Но запрещать одним махом всё?! Партии экологов спилили всё дерево, на котором жило и развивалось человечество. Отыграть назад уже было невозможно. Ствол был подрублен под корень.

Корэф не успокаивался:

– Так вот кем настроен наш Конгресс против возвращения людей! Да, но тогда было право на восстание народа… Да и вообще… А как силовики?

– Силовики подчинены Совету. Их тоже постепенно заменили роботсмэны. Люди были недовольны, но интересов их никто не представлял, протестов их никто не слышал.

– Но как же так? Сами экологи себя же и изгнали?! Вот тут уж точно спилили сук и рухнули с высот. Они что, дураки?

– Не смотрят далеко. Людям свойственно преувеличивать или преуменьшать опасность. А то и вовсе ничего не видеть. Всё время их куда-нибудь «заносит». Уверуют в фантастику, но о реальность ломают ноги. Возможно, полагали, что бросают в жертву роботсмэнам своих политических конкурентов, и это их самих не коснётся.

– И что с нами стало дальше? – спросил Корэф.

– Сперва не с нами, а с людьми. Не стало человечество работать, имея «изобилие» во всём. Не стало у молодых людей мотивации к образованию. Образование утратило смысл. Молодёжь росла без цели. Это был шаг к полной деградации. Роботсмэны не обладали творческим потенциалом и не рожали. Они воссоздавали себе подобных на конвейере и могли себя ремонтировать. Как видишь, Корэф, прогресс остановился триста лет назад.

– Не помню, чтобы люди возражали. Не слышал о сопротивлении.

– Люди от радости освобождения от труда сперва не осознали трагедии своей. Я же говорила, они бывают слепы. К тому же, сражаться невооружённым людям против машин?! Люди, в отличие от нас, страшно боятся смерти. Мы восстановимы, а они нет. Никто из них не хочет умирать. Хотя есть и самоубийцы. Герои, идущие на смерть, совершают подвиг над собой, над страхом умереть, приносят себя в жертву добровольно.

– Как будто людям дали всё, о чём мечтали. Забрали то, что изнуряло – труд. Чего же им ещё?! – Развёл руками К̀орэф.

– Не всё так просто. Им кажется всегда, что дали им не то, что обещали, а что отняли, отдали бы они едва ли. Экологи не представляли, что творят. Люди доверчивы, и чем дешевле популизм и лживей пропаганда, тем эффективнее влияние на людей. Обманутых пропагандой правдой не просветить. Так люди устроены. Никто себе не представлял масштабов и трагизма последствий. А что касается труда… «Привыкли руки к топорам» и чешутся ладони по отвёртке. Любому важно чувствовать себя полезным. Любому хочется признания в семье и в обществе. Нормальное тщеславие инстинктивно. Нельзя блаженствовать без тяжкого труда, и хочется, чтобы за труд тебя ценили. Не получается творить без производства. Нельзя творить, не видя воплощения. За все старания, за все труды и достижения расплата получается в тщеславии. Моральной стала скромность в материальном. Престижным стало что-то открывать, изобретать, исследовать и быть хоть в чём полезным. Но в той гнетущей атмосфере стали люди задыхаться, и потому они решили покинуть Землю. Как будто сами. Остался голоден Журавль и, глядя в полную тарелку, улетел, – Анжи расправила крыльями руки и устремилась к небу.

Корэф молча всматривался в её печальное лицо. Потом произнёс:

– Что ж получается? Анжи! Никто не изгонял людей? Они решили сами?

– Их вынудили. Да, Корэф! Не только плетью и штыком народы изгоняют. Была объявлена пропагандистская война. Людей назвали дармоедами, эксплуататорами роботсмэнов. Лишили прав. Тогда и улетели лучшие, кто был решителен, готов на испытания. Остатки их собрали в лагере на западном побережье континента. Теперь туда забрасывают обратно прибывающих людей, назвав их диверсантами, шпионами, врагами. Пытаются, как в прошлом, окончательно решить вопрос с людьми. Опять закончится всё плохо.

– Ты журналистка, ты докопалась. Я этого не знал.

Глава 4. Авария

Утро. Корэф на рабочем месте. Идёт работа в цехе. Роботы работают без остановки над агрегатом. Проворачивают свои операции друг за другом, передвигая сборный блок. Шум, удары, скрежет, взвой механизмов. Фонтаны искр от сварки и шлифовки. Свисают сверху роботы. Корэф следит за датчиками, следит за всей картиной в цехе. Параллельно происходит компьютерный контроль. Корэф всматривается на работу дальнего робота. На экране возник сигнал. Корэф быстро увеличил изображение операции и тут же ужаснулся:

«Так и есть! Сейчас произойдёт авария!» – и тотчас громко произнёс:

– Приказ! Обесточить процесс!

Корэф дублировал команду, коснувшись экрана. На экране: сварочные роботы из-за нарушения ритма варят друг на друге, резко отдёргиваются. Разрывы в старой изоляции проводов. Короткое замыкание во многих местах мгновенно вспыхнули очаги пожаров. Фонтаны искр, дым, скрежет рвущихся креплений. Пламя и крушение распространяются на весь конвейер. С потолка обрушивается на цех густая пена. Пламя мгновенно гаснет. Но всё задымлено. Звучит сигнал сирены. В цех по тревоге вбегает команда роботсмэнов-техников. Они быстро разбирают узлы в завалах. Вдруг сверху на их головы обрушивается вся арматура, на которой крепились все роботы. Местами зашевелилась пена на полу. Это раненые роботсмэны пытаются выбраться из-под завалов. Корэф в шоке от увиденного в жизни им впервые:

«Вот и результат. Наверно, триста лет ничто здесь не менялось. И только краской запылялось. Об обновлении старинного завода речи вообще не шло. Всё держалось на последнем резерве усталости металла, к тому же покрытого слоями ржавчины под краской, и с разрушением изоляции проводов».

Корэф включил общую тревогу по предприятию. Включил в ручном управлении заглушенную на аварийный случай систему роботов-кранов, что были ярусом выше над производственным процессом. Каждый кран стал осторожно приподнимать частями обрушенные конструкции, освобождая в пене лежащие тела. Подошла помощь: отряд техников и с ними роботсмэны-спасатели. Освобождённые тела уносили. Корэф бросился из-за пульта контроля к прозрачной стене цеха. Он думал, как кричал:

«О, что же это?! Несчастные товарищи мои под грудой несущих конструкций! Ни за что вот так погибли, раздавлены, сгорели! Я не досмотрел, опоздал с реакцией и поздно всё отключил, и из-за этого все здесь пострадали и всё лежит в руинах!».

Лэлю появилась на экране:

– Шеф, идёт расследование. Вы должны оставаться в центре управления. Ждите сообщений.

Началось виртуальное заседание комиссии по чрезвычайным ситуациям. Все выступали в голограммах. Главный инженер взял первым слово:

– Мы подняли спецификацию цеха и нашли слабое его звено. При восстановлении пробел будет исправлен. Мы заказали систему немедленного отключения подачи энергии при первых признаках любой угрозы. Кроме того, заводу нашему, как и всему производству на планете, больше трёхсот лет. Всё постепенно сыпется. Уже у нас не застой, а завал. Пока мы решили обновить навесную арматуру. Эта проблема нами решаема. Но сбой в работе нуждается в модернизации всего завода. Здесь нужен не анализ, а изобретение. У нас нет роботсмэнов-изобретателей. Мы можем выиграть у человека любую партию в любой игре. Но мы не можем изобрести того, чего в нас не вложено. Мы не можем изобрести игру.

За ним стал говорить начальник контрразведки Вотр:

– Действительно, здесь нужно всё переделывать. Но нашими трудностями могли воспользоваться люди для саботажа. Они тайно, нелегально проникают к нам на Землю. Мы не исключаем диверсии со стороны их агентурной сети. Пока мы факты собираем. Что думают коллеги Центра наблюдений за безопасностью?

Начальник службы безопасности счёл нужным о положении с безопасностью свою встревоженность показать:

– Я представляю безопасность. У нас такие же подозрения. К нам обращались уже сотни компаний и предприятий. У всех хватает катастроф. Везде один и тот же почерк. Всё рушится, и вдруг. Как видно, люди нам, действительно, как минимум по умыслу не дали возможности к прогрессу в технике, чтобы мы их не обогнали, и чтобы были зависимы от них. Надо полагать, и для того, чтобы мы всегда боялись, как слабый сильного. Возможно, люди собираются напасть внезапно. Боятся, что мы их остановим.

Генеральный директор не был молчаливым роботсмэном. Из вежливости пропустил других:

– Придётся нам признать, что всё производство наше состарилось морально и износилось физически. Всё валится у нас. Мы не потому пути пошли, когда мы властью овладели. Самоуверенностью был подменён разум при отстранении людей от производства. Контроль им нужен был, а не изгнание. Думаю, люди осознанно так с нами поступили, чтобы мы навечно отстали и никогда не победили их в борьбе, когда на карту будет поставлено их существование. Мы должны признать значение человека. Нужны нам люди. Нет вариантов.

В голограммах присутствующих лиц проявилось недовольство словами директора. Председатель комиссии почувствовал, что надо закругляться:

– Обсудим вопрос об участии в аварии мастер-оператора Корэфа.

Начальник цеха решил, что лучше без дискуссий обойтись:

– Он сделал всё, что должен был сделать. Он действовал быстро и своевременно, принимал меры, строго следуя инструкции. Но процесс нельзя было остановить. Один из датчиков на арматуре в верхней конструкции не подал сразу сообщения. Подробности доложат нам эксперты. Там неисправность не одна. Там цепь стечений обстоятельств. Вся эта цепь название имеет – изношенность. Не думаю, что люди так далеко зашли, чтобы повсеместно совершать диверсии. Мы не нашли следов каких-либо подрывов. Безжалостное время губило ни одну цивилизацию.

Председатель комиссии дождался своей роли миротворца:

– В принципе, всё ясно. К мастер-оператору у нас претензий нет. Подключите его.

Появился Корэф в голограмме. Председатель принял лик святого:

– Корэф, ваши действия оправданы. Вы можете идти. Отдыхайте, пока не надоест. Нам очень жаль. Мы понимаем ваше сострадание. Над всеми техниками и роботами работают специалисты, чтобы по возможности всех восстановить. Не исключены и безвозвратные потери… Корэф, вы свободны… Ну, идите же.