Взгляд в «колодец времени»

В семье Туркиных, где мне много раз приходилось бывать, обращала на себя внимание атмосфера интеллигентности, спокойных и доброжелательных отношений между собой и такого же внимания к гостям, даже если это были и дети: друзья и подруги их дочерей.

Соседями справа (тоже, если смотреть с улицы) была семья Раппопорт, с которой у моих родителей и нас, детей, сложились тесные дружеские отношения, продолжавшиеся, что называется, всю оставшуюся жизнь. Яков Залманович по своей специальности был связан с литейным производством, занимая на заводе должности заместителя главного металлурга, заместителя начальника и начальника литейного цеха. В начале 1950-х годов он принимал активное участие в исследованиях и разработке технологии получения высокопрочного чугуна, что имело большое значение для удешевления производства гидротурбин, которые с 1951 года начал выпускать завод. Оценкой его трудовой деятельности стали орден “Знак почёта” и медаль “За доблестный труд”, причём орден Яков Залманович получил в военные годы, а это о многом говорит. В обыденной жизни, дома, это был отличный семьянин, очень мягкий, добрый и отзывчивый человек. Так сложилось, что с его дочерями – Ритой и Зиной – я познакомился раньше, чем с другими моими друзьями по улице и был у них в доме почти как свой ребёнок. Его жена Анна Николаевна – тётя Аня – осталась в моей памяти как добросердечная женщина, которая всегда могла и “призвать к порядку”, но очень мягко и безобидно, и утешить, помочь справиться с какой-нибудь детской бедой.

По-доброму вспоминается и семья Петровых, сын которых – Толя – был одним из моих близких друзей. Иван Прохорович Петров всегда живо интересовался нашими занятиями, старался привить нам любовь к книгам, к искусству. Ему я обязан знакомству с шахматами, большим поклонником которых он был. Иван Прохорович всегда подчёркивал, что шахматы развивают мышление, способствуют формированию вдумчивости, умения оценивать ситуацию и просчитывать возможные варианты её развития, словом те качества, которые всегда пригодятся в жизни. Интеллигентный, спокойный, выдержанный в общении, он не старался “подстраиваться” под нас, а всегда разговаривал с нами как со взрослыми.

Под руководством Ивана Прохоровича, занимавшего на нашем заводе должность главного металлурга, в начале 50-х годов проводились интересные исследования по получению “высокопрочного магниевого чугуна с шаровидной формой графита” и его использованию для изготовления деталей гидротурбин. Эта работа имела большое значение, поскольку позволяла на месте (т. е. с использованием литейных мощностей завода) производить методом отливки многое из того, на что раньше требовалась стоящая дороже сталь и более многоступенчатая технология обработки. Я хорошо помню выставку в заводском клубе, ещё старом, посвящённую успешному завершению этой работы, на стендах которой демонстрировались различные детали, изготовленные из нового высокопрочного чугуна. По её результатам Иван Прохорович, как руководитель, был удостоен Государственной премии СССР.

Примечательным человеком был и Семён Иванович Хотеев – отец самого близкого и лучшего моего друга – Саши Хотеева. Внешне “мужиковатый”, с резкими чертами лица, делавшими его на вид суровым, при близком общении он оказывался интересным и отзывчивым человеком. Возможно, этот внешне суровый облик стал следствием его профессии. Семён Иванович занимался руководством монтажными работами, что требовало большой собранности, требовательности, решительности и даже некоей резкости. Всеми этими качествами он обладал в полной мере – недаром во время возведения завода на новом месте, после эвакуации из Людинова, именно его назначили начальником строительной площадки. Сейчас можно только недоумевать и поражаться, как в тяжелейших условиях, на голом месте, практически вручную, при отсутствии средств механизации монтажных и строительных работ, под его руководством было смонтировано производственное оборудование предприятия. В результате завод в начале декабря 1941 г. (через два с половиной месяца после прибытия на новое место!) уже отправил фронту первую партию своей военной продукции – 35 тысяч мин.

С тёплым чувством вспоминаю Сашину маму – Александру Васильевну Хотееву. Она, по-моему, была из тех женщин, основу жизни которых составляет семья и её благополучие. На плечах Александры Васильевны лежало всё домашнее хозяйство семьи Хотеевых, бывшее весьма обширным и требовавшее её постоянной заботы. Саша был поздним ребёнком в семье и предметом особой заботы и любви со стороны его матери. Недаром всю свою жизнь он тоже любил и ценил свою мать и, по его желанию, после своей смерти был захоронен рядом с тётей Шурой. Ушла из жизни Александра Васильевна рано, в том возрасте, когда, как говорится, ещё жить да жить. Её смерть была на моей памяти первым печальным событием среди заводчан нашей улицы.

В доме Хотеевых мне доводилось бывать очень часто. Нередко мы с Сашей “разыгрывались”, что называется очень масштабно: городили из стульев и табуреток разного рода нужные нам сооружения, вытаскивали из ящиков столов ёлочные игрушки, старые фотоаппараты, коробочки и много других предметов, использовавшихся в этих играх. Всё это, конечно, создавало кавардак в доме, но никогда ни Семён Иванович, ни Александра Васильевна не пресекали наши занятия и ни словом, ни жестом не давали понять, что мы в чём-то мешаем взрослым.

Много “воды утекло” с тех пор, но и сейчас все мы, кто провёл детство на нашей улице, при встречах воспринимаем друг друга почти как родственников, а не просто как старых друзей и подруг. Заслуга в этом, конечно-же, в первую очередь принадлежит нашим родителям, которые подавали нам наглядный пример добрых человеческих отношений.

Наша повседневная жизнь проходила, в общем, как и обычно у детей, в различных играх дома и на улице ну и, естественно, в оказании посильной помощи родителям в хозяйственных заботах по дому и на наших приусадебных участках. Со временем под воздействием чьих-то инициатив или полученной из различных источников информации, чаще всего из журналов “Пионер” и “Юный техник”, менялись предпочтения в наших занятиях. Вначале это были обычные уличные игры того времени: догонялки, прятки, лапта, городки, футбол и, конечно, “война” – ну как же мальчишкам без неё!

При играх в домах мы устраивали своеобразные “шалаши” из стульев и одеял, “автомобили” и “самолёты” из тех же стульев, табуреток, скамеек и уверенно «управляли” ими, заменяя звук моторов или стрельбу оружия своими голосами. Бывали такие домашние игры, в основном при плохой погоде на улице или зимними вечерами, когда темнело рано, а поиграть ещё хотелось. Но, по большей части, наши игры проходили на открытом воздухе, на улице. Отличались они высокой подвижностью и неплохо закаляли нас физически.

Большое воздействие на наши игры оказывали кинофильмы, сцены из которых (естественно, в нашей детской интерпретации) мы любили разыгрывать. В конце 1940-х – начале 1950-х годов, о которых я веду рассказ, впервые на наших экранах массово стали демонстрироваться зарубежные кинофильмы, получившие общее название “трофейные”. Они действительно попали в Советский Союз после разгрома фашистской Германии, когда был захвачен киноархив Третьего рейха в Бабельсберге (пригород Потсдама), где располагалась и крупнейшая киностудия Германии. Были среди них фильмы не только производства немецких киностудий, но и американских, английских, французских и других.

В числе этих фильмов было много боевиков на исторические темы: “Знак Зеро”, “Остров страданий”, “Королевские пираты”, “Индийская гробница”, “Приключения Робин Гуда”, “Три мушкетёра” и др., которые особенно привлекали наше детское внимание. И мы, подвернув до колен свои сатиновые шаровары и надев собственноручно изготовленные чёрные полумаски, устраивали “дуэли” на изготовленных своими руками шпагах, подражая благородному капитану Бладу из “Острова страданий” или бесстрашному Зорро из “Знака Зеро” и старались достичь такой же меткости в стрельбе из лука как Робин Гуд.

Наибольшей популярностью среди иностранного кино того периода пользовалась серия из 4-х американских фильмов о Тарзане: “Тарзан – человек-обезьяна”, “Девушка Тарзана”, “Тарзан в западне”, “Приключения Тарзана в Нью-Йорке”, после просмотра которых, мы, как и огромное число других мальчишек, увлеклись лазанием по деревьям и пытались подражать характерному “крику Тарзана”, бесподобно звучавшему в устах исполнителя этой роли Джонни Вайсмюллера. Как следствие этих фильмов, в мальчишеский обиход на длительное время вошли “тарзанки”, представлявшие собой верёвку или трос, одним концом крепившийся к толстой ветке дерева, а на другом имевший поперечно привязанную палку. Сооружались “тарзанки” в основном на берегу озера или реки. Принцип действия был простой: берёшься обеими руками за поперечную палку, отходишь назад насколько возможно далеко, вытягивая вверх руки с палкой, затем отталкиваешься, поджимаешь ноги и летишь к воде. На верхней точке размаха “тарзанки” отпускаешь её и летишь в воду. Больший эффект достигался, когда помогали друзья, оттягивая тебя на берегу как можно дальше и затем резко, с толчком, отпуская. Крайняя точка размаха над водой была при этом гораздо выше и ты летел в воду после отпускания “тарзанки” значительно дальше. Устраивались “тарзанки” и на деревьях во дворах и внутренних скверах. Там тоже раскачивались на них, не отпуская палку (всё-таки земля это не вода – намного жёстче будет), но иногда не рассчитывали силы и срывались, набивая синяки и шишки, подворачивая и даже ломая ноги. Кстати, когда писал о “тарзанках”, мне сразу вспомнилось как в начале девяностых годов после просмотра бразильского телесериала “Рабыня Изаура” на довольно длительное время в обиход вошло слово “фазенда”, которым многие наши граждане стали называть свои дачные участки. Это я к тому, что подражания и заимствования из кинофильмов присущи не только детям.

Все эти наши подражания “киношным” героям вполне объяснимы и закономерны. Детям, особенно мальчишкам, всегда привлекательна, скажем так, внешняя, показная сторона событий: лихие погони, динамичные схватки на холодном оружии, преодоление казалось бы непреодолимых препятствий в горах, джунглях и на море, сам внешний вид героев, особенно положительных. И, конечно, мы сопереживали торжеству справедливости, за которую борется – и побеждает – этот герой. Причём мы всегда соотносили справедливость, показанную в кино и облик экранных героев, с моральными принципами, принятыми в нашей стране, с обликом своих, отечественных героев, которые – это было наше твёрдое убеждение – и являлись самыми яркими представителями борцов за справедливость. Недаром высшей оценкой иностранного поборника справедливости с нашей стороны было лестное, хотя и наивное, детское заключение: “Он за нас!”

И всё-таки более предпочтительными для нас были свои герои, герои из наших кинофильмов, а в последующем и книг, о Великой Октябрьской социалистической революции, гражданской и Великой Отечественной войнах, таких как “Чапаев”, “Котовский”, “Кочубей”, “Олеко Дундич”, “Незабываемый 1919-й”, “Человек не сдаётся”, “Александр Невский”, “Секретная миссия”, “У них есть Родина”, “Бессмертный гарнизон” и другие.

Эти герои во время революции и гражданской войны с оружием в руках отстаивали право трудящихся на создание первого в мире государства рабочих и крестьян. В. И. Чапаев, Г. И. Котовский, Иван Кочубей, Николай Щорс, Александр Пархоменко, серб Олеко Дундич и другие были нашими кумирами, примером преданности своим идеалам, готовности пожертвовать жизнью за свои убеждения, за светлое будущее простых людей. Их преемниками стали герои Великой Отечественной войны, в тяжелейшей борьбе отстоявшие свободу и независимость нашей Родины, спасшие мир от фашистской чумы, принёсшие освобождение народам Европы от нацистского рабства.

Кроме кинофильмов мы могли ещё черпать сведения о революции, гражданской и Великой Отечественной войнах, что называется из “первоисточников” – рассказов непосредственных свидетелей и участников этих событий, наших родственников и знакомых. Мне, например, многое о временах революции и гражданской войны рассказывали моя бабушка по материнской линии Полина Алексеевна Бурдыкина и её брат, дядя моей мамы, Василий Алексеевич Опокин – активный участник гражданской войны, на которую он ушёл добровольцем в 1918 году. Все подробности этих рассказов уже не помню, но – главное – хорошо уяснил из них, что Великую Октябрьскую социалистическую революцию и установление советской власти трудящиеся люди приветствовали, искренне поддерживали и восприняли как возможность перехода к новой, более счастливой жизни. А уж что касается Великой Отечественной войны, то с её участниками, ещё достаточно молодыми и полными сил, мы практически ежедневно встречались, часто слушали их рассказы о былых сражениях, о военных буднях. Это была живая история, вызывавшая у нас только одно сожаление: “Ну почему я не родился раньше? Ведь тогда бы я тоже защищал свою Родину, тоже был бы её солдатом”.

Так что большинство наших игр в войну опиралось не только на эпизоды из любимых кинофильмов, но и на эти рассказы. Интересно, что “противник” в таких играх физически отсутствовал. Никто не хотел изображать белогвардейцев и, тем более, фашистов, все хотели быть на “нашей” стороне. И когда в самодельных “крепостях” и “дзотах” мы “отбивали наступление врага”, его реальное отсутствие с лихвой компенсировалось нашим воображением. Ну а в своих “атаках” реально рубили деревянными саблями заросли репейника, крапивы и кусты бузины.

Шло время, мы взрослели и у нас появлялись новые увлечения, из которых наиболее запомнились выжигание по дереву, выпиливание и радиолюбительство. Увлечение выжиганием прошло достаточно быстро. Как напоминание об этом у нас дома довольно долго хранилась “нарисованная” мною таким способом картинка боя Пересвета с Челубеем (известный эпизод начала Куликовской битвы).

Радиолюбительством (а потом и электроникой) всерьёз увлёкся только мой лучший друг Саша Хотеев, достигший в этом деле значительных успехов. Это увлечение прошло через всю его жизнь, хотя по профессии он стал военным лётчиком, а не радиоинженером или электронщиком. В его профессионализме убедился уже в конце 1990-х годов, когда во время наших встреч Саша рассказывал мне, тогда только начинавшему осваивать компьютер, как он сам формирует конфигурацию своего компьютера: подбирает его аппаратное и программное обеспечение, а также необходимые комплектующие для улучшения функционирования и производительности.

А вот выпиливанием мы занимались довольно долго, особенно я, хотя это занятие требовало усидчивости, внимания и аккуратности, да и терпения. Моим личным “высшим достижением” в этой области стало изготовление шкатулки с узорами на тему “Русские народные сказки”, которую подарил по окончании в 1957 году семилетней школы, нашему классному руководителю и учительнице географии Антонине Ивановне Люлиной.

Было и ещё одно увлечение: как-то я вычитал в журнале “Пионер” рекомендации по устройству домашнего театра теней и решил осуществить эту идею. Сделал экран, вырезал из картона фигурки персонажей для показа сказки “Теремок” и однажды вечером “дал представление” для моих сестёр, друзей и подруг. Вроде бы получилось интересно. Но, насколько помню, дело ограничилось только двумя – тремя постановками, в том числе по сказке “Колобок”.

Ну а моим личным увлечением “на всю жизнь” стала нумизматика. Всё началось с того, что кто-то из друзей, то ли в 1953, то ли в 1954 г., подарил мне монету царской России. Это была медная монета номиналом 3 копейки 1916 года, последнего года чеканки медной монеты в Российской империи. Она сохранилась в прекрасном состоянии, даже имела “штемпельный блеск”, т. е. практически не была в обращении. Вскоре ко мне стали попадать и другие монеты, в том числе иностранные, и я “заразился” интересом к ним. Вначале просто бессистемно накапливал то, что попадалось. Окончательно с направлением коллекционирования определился только в конце 1980-х годов, когда остановился на американской нумизматике. Со временем вырос и мой нумизматический профессионализм, позволивший кое-что сделать в помощь коллегам по “нумизматическому цеху” и для популяризации этого увлечения. В 2013 году мы с моим товарищем С. С. Юрьевым подготовили и опубликовали каталог-справочник “Авиация и воздухоплавание на монетах”, в котором мы дали не только изображения и технические характеристики монет, но и расшифровку легенд (т. е. надписей на аверсе, реверсе и гурте монеты), а также описание и краткие справочные данные по изображённым летательным аппаратам, персонажам и событиям, которым посвящена монета. Затем в 2014 году, я опубликовал популярное изложение фактов истории США, отображённой на юбилейных монетах этого государства 1892–1954 годов – “События и персонажи истории США в памятниках нумизматики”, а также оказал помощь моему соавтору по авиационному каталогу Юрьеву С. С. в подготовке аналогичного по замыслу каталога “Юстиция на монетах XX – XXI веков”. Так что увлечение нумизматикой присутствует в моей жизни и сейчас.

Играя на улице мы, естественно, сталкивались с различными представителями животного мира и насекомых. Тогда окружающая нас местность ещё не была так затронута деятельностью человека как сейчас и её “заселение” различной живностью отличалось не только разнообразием, но и большим количеством.

Из птиц наиболее распространёнными в летнее время, кроме воробьёв, конечно, являлись ласточки из вида т. н. “деревенских ласточек”. Было их великое множество и по вечерам, когда они рассаживались на проводах линий электропередач, казалось, что между столбами не провода натянуты, а ожерелья из ласточек. По их полёту мы часто предсказывали погоду: высоко летают – значит, будет хорошая, низко – жди ненастья. По утрам и вечерам поздней весной и летом наш слух услаждали прекрасные “концерты” соловьёв. Правда, увидеть воочию этих “исполнителей” было трудно – соловей очень скрытная птица. Более “открытыми” в этом плане были щеглы и чижи, чьё пение вносило приятное разнообразие в утренние и вечерние птичьи выступления. Зимой основными пернатыми обитателями наших садов и огородов были синицы, снегири, клесты, сороки, вороны и галки.

Вообще интерес к птицам был в то время весьма распространённым явлением. Некоторые мальчишки сами ловили и содержали дома певчих птиц, составляли коллекции птичьих яиц – существовало и такое увлечение. Но особенно распространённым было голубятничество. Голубей содержали (обычно говорили – “держали”) и “гоняли” не столько ребята, сколько взрослые и голубятен в нашем Завокзальном районе было множество. У нас на улице голубятников не было, но мы имели возможность наблюдать как “гоняли” голубей на соседних. Особенно интересно и захватывающе смотрелись полёты турманов. Турман – это голубь, для которого характерно кувыркание во время полёта. Вот эти кувыркания и перевёртывания голубя-турмана, принадлежность его к какой-нибудь наиболее редкой породе и являлись предметом особой гордости каждого голубятника. Присутствуя иногда на их встречах, помню, с каким жаром они рассуждали о породах голубей, об особенностях содержания и, самое главное, о качестве их полётов, особенно турманов. Каждый расхваливал своего, упирая на то, как красиво его турман проделывает свои фигуры “высшего пилотажа”, особенно если он способен совершить так много оборотов через голову за короткое время, что создаёт впечатление “вертящегося колеса”, насколько сильно он изгибается перед началом кувырканий (некоторые голуби даже касались головой хвоста), на какой высоте голубь начинает свои кульбиты и др. Такие эмоциональные обмены мнениями имели под собой веские основания: чем выше выглядел уровень полёта турмана, тем выше ценился и профессионализм голубятника, поскольку качество полёта зависит не только от врождённых способностей голубя, но и от правильности его содержания и регулярности тренировок. Естественно, что каждый голубятник стремился предстать перед другими настоящим профессионалом.

Из “наземных” животных самыми распространёнными в нашем районе были ящерицы. Обыкновенные серые ящерицы вида “прыткая ящерица”, отдельные экземпляры которых достигали весьма приличных размеров – до 30 см в длину. Самцы этих пресмыкающихся в брачный период приобретали ярко зелёный цвет. Мы часто ловили их с одной целью – посмотреть как ящерица “отдаёт” свой хвост. Ухватишь её за хвост, ящерица делает резкое дугообразное движение и убегает, а у тебя в руках остаётся её извивающийся хвост.

Другими животными, пользовавшимися нашим повышенным интересом, были тарантулы вида “южнорусский тарантул” (другое название – мизгирь) – большие пауки из семейства пауков-волков, не плетущих паутину, а живущих в норах. Размеров они достигали достаточно солидных: длина тела до трёх с половиной сантиметров, а с учётом размаха ног – до шести сантиметров. Их норы на нашей улице встречались довольно часто. Мы заливали эти норы водой, а иногда выманивали обитателя кусочком воска на ниточке, ждали, когда паук выскочит наружу, а потом старались его перевернуть или посмотреть, как паук атакует палочку, которой его трогали. В итоге паук или успевал убегать, или мы его убивали, что, в общем-то, было излишним. Конечно, эти игры представляли некоторую опасность: тарантул ядовит и хотя обычно избегает контакта, но в случае угрозы себе может в порядке самообороны и укусить, да к тому же он мог прыгать в высоту до 10 см. Но именно это и делало такие игры с тарантулами привлекательными, позволяя дать выход нашей потребности в ощущении и преодолении реальной угрозы. Как я уже отмечал, хотя тарантулы на нашей улице были не редкостью, а, скорее, обыденностью, однако не помню, чтобы хоть кто-то был ими укушен.

Очень распространёнными были и различные жуки – от майских (хрущи) до жуков-оленей с их большими “рогами”. Вечерами нередко на свет лампочек во дворе залетали и огромные бражники (до 6–7 см в размахе крыльев), более известные как бабочка “мёртвая голова”, получившие своё имя по рисунку на спине, весьма похожему на человеческий череп.

В общем, животный мир, с которым мы соприкасались, был весьма разнообразен, вызывал наше любопытство и желание побольше узнать о его представителях, т. е. развивал нашу любознательность.

Расширялся и круг наших “путешествий” за пределы улицы. Сначала мы самостоятельно стали ходить купаться на речку Крымзу, протекавшую за военным городком. Вода в ней в то время была чистая, чуть солоноватая, глубина небольшая: в среднем 50–60 см, но были и более глубокие бочажки, берега и дно песчаные и мы могли в своё удовольствие плескаться и загорать.

Позднее местом купаний стала Воложка – рукав Волги, отделённый от её основного русла большим островом. Во время весеннего половодья остров почти целиком покрывался водой, затем – где-то к первой половине июня – вода спадала, Воложка принимала свои обычные размеры, становилась мелкой и пригодной для нашего купания, но, к сожалению – не для нас, а для города – непригодной для судоходства. Воложкой, как именем собственным, этот рукав назывался во времена нашего детства, а вот в конце XIX века он назывался “воложек”. Почерпнул эти сведения из книги писателя Е. Л. Маркова (1835–1903) “Россия в Средней Азии: очерки путешествия”. В ней он, в частности, описывает свой приезд в Сызрань по Волге: “Подъезд к Сызрани очень оригинален… Его высокий собор давно уже дразнит нас, то и дело появляясь перед нашими глазами с какого-то скрытого от нас берега. Мы вначале подъезжали к этому собору, потом уезжали от него, потом опять вернулись к нему. А всё дело в том, что Сызрань стоит на одном из “воложков” Волги, а не на коренном русле её. Нас всё время отделял от этого воложка длинный остров”. Поэтому судам, идущим в наш город, необходимо было пройти вдоль острова до его окончания, затем повернуть в обратном направлении и подойти к пристани в районе старого центра города, расположенного в месте слияния Волги и реки Сызран или Сызранки, как её чаще называют жители. На этом месте и был основан наш город, получивший название от реки Сызран. А название реки означает на тюркском наречии “овражная река” или “река, текущая из оврага”. После заполнения в 1968 году Саратовского водохранилища уровень воды в Волге близ Сызрани повысился, остров частично был затоплен, а в отдельных местах размыт земснарядами для углубления русла и Воложка, как таковая, исчезла, что благоприятно сказалось на судоходстве, да и пляжи сейчас находятся в черте города.

На основное – “коренное” – русло Волги мы вначале попадали только с родителями в выходные дни, когда несколько семей объединялись и выезжали для отдыха на реке, или во время отпуска родителей, если они никуда не уезжали и водили нас на волжский пляж. Позднее, с возраста 12–14 лет, посещать Волгу мы уже стали самостоятельно.

Обычно наши походы на Волгу растягивались на весь день: уходили утром, а возвращались уже в сумерки. Сначала переплывали, а с середины лета, когда становилось мелко, переходили вброд, Воложку, а затем шли по острову до Волги. Идти было в удовольствие: остров был весь покрыт травой – и какой травой! – не припорошенной пыльной “сединой” и жёсткой, как в городе или степи, а изумрудно зелёной, сочной и мягкой. Клевер, дикий лук и чеснок, щавель и прочее разнотравье издавали такой густой и приятный запах, что, казалось, не надышишься, особенно, когда косили сено (снимали два укоса за лето). Добавим к этому небольшие дубовые и берёзовые рощицы, старицы, в которых после весеннего половодья оставалось много рыбы, несколько озёр, из которых по названиям помню Круглое, Сокорики (наиболее близкое к волжскому пляжу), Зеркалку и Кривое. Поэтому переход через остров был не просто преодолением определённого расстояния, а своего рода туристическим походом. По пути мы успевали искупаться в старицах с их тёплой и чистой водой, наловить рыбы, нарвать щавеля, дикого лука и чеснока, а также вволю напрыгаться в воду с “тарзанок” на озере Сокорики. Сам остров был для нас просто “остров”, хотя он имел своё название – Раковый.