Тринадцать месяцев

– Что это за твари?

Владимир ответил совершенно спокойно, словно просил передать сахар.

– Правильнее будет спросить не что, а КТО.

– Кто? Что ты хочешь сказать?

Его спокойный голос подействовал на меня умиротворяющее, и я смог взять себя в руки. Владимир вытянул палец, показывая на что-то впереди. Я пригляделся.

Сквозь белую пелену снега проступали очертания огромного полупрозрачного шара, висящего неподвижно прямо в воздухе. Он слабо мерцал. Вокруг сновали сотни этих странных существ, влетая и вылетая из него через невидимые глазу отверстия. Я схватил друга за руку.

– Они на нас не нападают!

Странное создание продолжало висеть в воздухе, издавая крылышками тихий шелест. Его многочисленные конечности шевелились, и было сложно определить, в какой части тела расположены глаза. Если они вообще имеют глаза. Владимир хмыкнул в своей обычной манере. Я посмотрел на него – он был совершенно спокоен.

– Конечно, не нападают. Нападают на врага.

– Хочешь сказать, мы им не враги?

– Уже нет.

– Что значит – уже?

– Мы больше не враги. Когда противник побежден, он перестает быть врагом. Он становится побежденным противником. Все кончено. Они победили.

Я посмотрел вокруг. Странные существа исчезали и появлялись, с удивительной грацией ныряя в снежную массу. Те, что парили в воздухе, сами немного напоминали снежные хлопья, которые продолжали бесконечным потоком сыпаться с неба. Теперь это был их мир. У меня не было ни малейшей тени сомнения.

Прозрачная сороконожка ещё немного повисела перед нами в воздухе, развернулась и улетела по своим делам. На нас никто не обращал внимания. Я посмотрел на Владимира.

– Как глупо.

Он кивнул и усмехнулся.

Январь 2019 года.

Москва

Февраль

Счастье – это когда тебя понимают,

Большое счастье – это когда тебя любят,

Настоящее счастье – это когда любишь ты.

Конфуций

Грязь.

Весь город был в грязи. По грязным дорогам неслись грязные автомобили, разбрызгивая грязь по тротуарам и стенам домов. Воздух был пропитан влажной, липкой грязью. Она была холодной и пахла сыростью. Даже в помещениях бизнес-центра ощущалось её присутствие – ею пахло синтетическое ковровое покрытие, обувь, курильщики, которые каждые сорок минут выбегали травиться на улицу. Они возвращались, неся с собой запахи бензина, никотина и грязного снега.

Настроения работать не было совершенно. Цифры путались, столбцы в таблицах постоянно исчезали, словно по волшебству. Специалист по компьютерам Паша подходил, терпеливо возвращал пропажи на место и уходил выполнять дальше свою работу. Он никогда не делал замечаний, но она видела в его глазах усталое недовольство, и от этого на душе становилось ещё противнее.

Каждый вечер она приходила домой и подолгу стояла в душе под горячими струями, пытаясь отмыть грязь, которую чувствовала всей кожей. Промокшая обувь сушилась в прихожей, наполняя дом запахом улицы. Три пары утеплённых ботинок пахли даже после того, как были отмыты и натерты кремом. Даже на школьной площадке снег был грязный, пропитанный солью и машинным маслом. Её мальчишки занимались своими делами у себя в комнате, и она приходила к ним, садилась на кровать и смотрела, как они играют. Думать не хотелось.

Она ждала весны, хотя и знала, что это ничего не изменит. Но все равно ждала. На работе она отвлекалась, подолгу наблюдая, как по стеклу стекают капли, скатываются по тонкой пленке жирной грязи и накапливаются у основания оконной рамы. Она так устала от рутины.

В этом месяце отдел не получит премию, у них плохие показатели. Ей вечно не хватает денег, а все вокруг только просит больше и больше. Кричащие рекламные плакаты сооблазнительно демонстрируют товары со скидками; она идёт по магазинам, покупает там одежду, но после остаётся только разочарование и, хотя на обложках журналов все улыбаются, показывая новые тренды, она чувствует, что все вокруг пропитано грязью, и от этого все портится.

Она ждёт весны и отпуска. Уедет на юг и целых две недели не будет грязи и сырости. Но это будет ещё не скоро.

***

В отделе поддержки пахнет изоляционной лентой, микросхемами и курильщиком Пашей. И как в него влезает столько сигарет?

Он оторвался от экрана и посмотрел на сисадмина. Все-таки программистом быть спокойнее. У Паши зазвонил телефон, он снял трубку, вежливо ответил, и устало вздохнув, поднялся с кресла. Сейчас пойдёт к ней.

Он проводил Пашу взглядом, словно невзначай повернувшись в кресле. Паша подошёл к ней, она на миг повернула голову. Эта ямочка на щеке, он так хорошо её знает.

Она стала что-то объяснять, активно жестикулируя, Паша терпеливо кивал. Все своё спокойствие он готов был променять на должность Паши. Паша может общаться с ней каждый день, и всегда есть для этого повод.

Админ немного сдвинулся, наклонившись над клавиатурой, и заслонил её от него. Он знал, что коллега долго не провозится, и обзор восстановится секунд через тридцать, снова открыв его взгляду ямочку и левый глаз с длинными ресницами. Но он отвернулся и стал смотреть в окно. По стеклу скатывались капли, образуя причудливый узор. Он представил, сколько капель встречается, пока доберутся до низа, и стал размышлять, какова вероятность того, что именно эти две смогут слиться и добраться до самого конца.

Она была прекрасна. Каждый день он придумывал повод, чтобы подойти и заговорить с ней. Но он боялся её потерять. Паша бы посмеялся, наверное, услышав такое оправдание. Но у него нет таких сложностей. У него дар знакомиться с девушками, хотя он и говорит, что просто не делает из этого проблемы. Он бы сказал, что нельзя потерять то, чего у тебя нет. Но у влюблённого есть кое-что, даже когда ничего нет. У него есть шанс. Пока он не сделал отчаянный шаг, у него остаётся этот единственный шанс, и он страшно боится его потерять.

Зазвонил телефон – курьер из службы доставки привёз краски и кисточки. Он накинул куртку и спустился вниз. На улице была слякоть, пахло холодом и свежестью. Он обнаружил курьера – тот стоял под деревом, на котором сидели синицы и переругивались с воробьями. Вдохнув свежий воздух, он подошёл, расписался на бланках и отправился назад, ловко стряхнув с ботинок налипший снег.

Паша уже сидел на своём месте. Он скосил глаза – она снова сидела к нему спиной.

– Разобрались?

– Разобрались. Могла бы уже и запомнить.

Он не ответил. Распаковал посылку и стал рассматривать содержимое – набор кистей и масляных красок, рулон хорошей бумаги, ещё кое-что. Паша выглянул из-за монитора.

– Что сейчас рисуешь?

Он пожал плечами.

– Развязку на шоссе.

– Не самое лучшее время рисовать трассы.

Он снова пожал плечами. Паша кивнул.

– Покажешь?

– Как закончу, обязательно.

У него зашевелились волосы на затылке – знакомый запах духов, сладкий и опасный одновременно, пахнул сзади.

– Паша, можно тебя ещё на секундочку?

Паша ответил, отработанно улыбнувшись, и поднялся, бросив ему по дороге:

– Ладно, Художник. Пойду спасать мир.

Он уткнулся в компьютер, от волнения написав за пять секунд половину кода, над которым размышлял последний час. Он кожей чувствовал, что она на него смотрит.

***

Он ехал домой и думал, как все будет. Туманная и серая, развязка над трассой скрыта пеленой капель, висящих во влажном воздухе. Огни автомобилей и рекламных плакатов чуть размыты, и тяжелое небо слегка отсвечивает огни города. Картина будет пахнуть оттепелью и суетой мегаполиса, и будет слышно, как щебечут синицы внизу на деревьях. А в одной из машин будет она – она едет забирать детей из школы после работы. Она слушает спокойную волну и думает… О чем она думает? Это не важно. Она может думать о чем угодно, ведь это ничего не меняет. У него теперь есть нужные краски, и этот вечер она проведёт с ним рядом.

Отдел лишили премии в этом месяце, но он не думал об этом. В январе у него купили картину, которую он назвал «Под мостом». Покупатель был щедрый и не стал торговаться, так что денег у него теперь было даже больше, чем нужно. Вообще, он не пытался зарабатывать рисованием – на него редко находили откровения, но в последнее время он чувствовал, что все видит иначе – более четко, более подробно, на другом уровне. Это случилось после того, как он нарисовал её. Ямочка на щеке и длинные ресницы. Тот коллекционер предлагал очень большую сумму за полотно, но он отказался продавать картину. Он даже не мог представить, как это – продать её. Словно он продавал тот самый, единственный шанс, который так боялся потерять.

Дома его встречал попугай и запах холостяцкой квартиры – пыли, краски и незаправленной кровати. Попугай достался ему от бывшей жены – их отношения породили только его, да ещё большое количество усталости. Усталость они делить не стали, а попугай остался, потому, что про него даже и не вспомнили. Теперь он к нему привык и считал его хорошим приятелем с бедным словарным запасом.

Он разделся, перекусил и разложил кисти. Ему не терпелось снова побыть с ней.

***

Ноготь сломался. Она достала пилку и попыталась исправить ситуацию. Ей снова был нужен Паша, но было неудобно дергать его еще раз. Она решила, что займется пока другой работой – выдержит небольшую паузу перед тем, как опять позовёт его.

Мужчины в отделе ее раздражали. От одних дурно пахло, другие говорили всякую ерунду, и абсолютно все с ней флиртовали. Не так, чтобы навязчиво, нет, но она всегда чувствовала эти попытки. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. И зрелые дядьки с животами, и парни помоложе, с дурацкими прическами и жидкой щетиной, и холостые и женатые. Это злило, ведь было совершенно очевидно, что с двумя детьми для серьезных отношений она не годится.

Только один мужчина в отделе был приличным, но он вообще не обращал на неё внимания. Может, поэтому и казался лучше других. Он был стройный и симпатичный, может, слегка неряшливо одетый, и наверняка он был занят. Так всегда бывает – все самое приличное расхватывают еще до завтрака. Паша как-то брякнул подружке из отдела кадров, что этот парень пишет картины. Админ его называл Художником, а как его на самом деле зовут, она и не знала.

Немного повозившись с ногтем, она уткнулась в компьютер. В конце концов, у неё есть двое мальчишек, а больше ничего и не нужно. Дотянуть до весны, а там будет легче. Весной будет меньше грязи.

Начальник попросил их задержаться, чтобы завершить согласование работы сегодня – у него горели сроки. Она может опоздать в школу, а забрать детей как назло сегодня некому. Время поджимало, а совещание все не начиналось. Как же она все это ненавидит! Она уткнулась в компьютер и принялась стучать по клавишам. Серое небо за окном исторгало на город грязный мокрый снег.

***

На листке в клеточку, вырванном из блокнота, постепенно проступали очертания пагоды. Ему нравилось делать ни к чему не обязывающие наброски японских пейзажей, которых он никогда не видел вживую. Этой весной все-таки нужно туда съездить. Это будет просто чудесно – найти в цветущих вишневых садах тихое спокойное место и нарисовать такое же, только с натуры. Он добавил несколько легких штрихов, закончив ими склон крыши. Разговор за спиной, на который он в задумчивости не обращал внимания, становился все громче, в нем появились резкие интонации. Она о чем-то спорила с начальником. Художник прислушался.

– Николай Николаевич, вы прекрасно знаете, в какой я ситуации! В семь мне нужно быть в школе, я все закончила, если будут вопросы…

– Через пятнадцать минут совещание. Мы и так отстаем от графика, сегодня нужно все доделать.

– Вы же знаете, что это надолго! Если бы вы предупредили заранее…

– Решайте этот вопрос, я не могу вас отпустить.

– Но мне нужно забирать детей!

Он уже мог идти домой – отдела поддержки горящие сроки бухгалтерии совершенно не касались. Через пять минут рабочий день заканчивается, он свободен…

Шальная мысль молнией осветила сознание, ударила в сердце, вызвав в груди пожар эмоций. Он развернулся в кресле и посмотрел на неё – она была бесподобна в гневе. На щеках играл румянец, глаза горели, грудь высоко вздымалась от волнения. Он чувствовал – ещё немного, и она заплачет. Или бросит на стол начальника заявление. Скорее второе. Он не понял, как оказался на ногах.

– Давайте я заберу ваших мальчишек.

Повисла оглушительная тишина. Николай Николаевич с недоумением посмотрел на него, но он этого не заметил. Он смотрел ей в глаза, и чувствовал, что тонет. На её лице читалось растерянное удивление, которое постепенно сменялось подозрением. Боже, что он наделал! Пожар в груди продолжал бушевать, но не мог растопить ледяной иглы, внезапно проткнувшей сердце.

Она смотрела на него, и разные странные чувства сменялись в ее душе, одно за другим. Зачем он… почему… чего он хочет… она его едва знает… доверить детей…

Она быстро строила между ними стену из предрассудков и недоверия, камень за камнем, вот ещё один ряд кирпичей и все, привычный порядок вещей восстановлен! И тут она, наконец, заглянула ему в глаза.

Говорят, что надежда заразна. А еще говорят, что чем она сильнее, тем заразнее. Он отдал ей свой единственный шанс, и у него больше ничего не осталось. Он так думал, пока не отдал его. Но он ошибался – у него ещё осталась надежда, и она была сильна – ведь кроме неё, у него больше ничего теперь не было. Он тонул в её глазах, погружаясь все глубже и глубже, чувствуя, что вместе с ним тонет и его способность видеть этот мир глазами художника. А она все молчала, и это было самое громкое молчание, которое можно было себе представить.

Художник смотрел на неё, и в глазах его была надежда. Что-то шевельнулось у неё внутри, она вдруг вспомнила, что у неё дома висит маленькое чёрное платье, которое, она уверена, ему непременно понравится. Необычное чувство становилось все сильнее – это было так странно, как давно забытый запах, который будит множество приятных воспоминаний. Этот запах вытеснил все остальные – и запах грязи, и бензина, и мокрого снега. Она поняла, что улыбается. А потом поняла, что улыбается ему.

А потом она ответила:

– Хорошо.

Одно слово потушило пожар, пролившись на него тропическим ливнем. Он не испытал облегчения, на него обрушился шквал других ощущений – ему казалось, что он может прямо сейчас взять и полететь, куда захочет, только если она будет рядом. Он не знал, что улыбается. Но он знал, что теперь все получится – он подружится с мальчишками, он покажет ей свои картины, и ему не придётся ничего объяснять – она все увидит своими глазами, и ямочку на щеке, и длинные ресницы.

Ведь она сказала – хорошо.

А это значит, что весна пришла.

Февраль 2019 года

Москва

Март

Мартовские зайцы.

Почему именно мартовские? Потому, что в марте они самые безумные. В марте вообще все становится слегка безумным. Погода безумно мечется между зимней метелью и весенним солнечным теплом, зверье мечется в поисках подходящей пары, а люди мечутся в неистовом порыве понять, что же им нужно в этой жизни. Это вообще их нормальное состояние, но в марте оно достигает своего апогея.

Сыну Зайчихи уже стукнул год, а он все так же задает бессмысленные вопросы.

– Мама-мама-мама!

– Что, дорогой?

– Почему все зайцы за тобой гоняются?

– Потому, что сейчас весна.

– А почему они не гонялись зимой?

– Потому, что зимой холодно.

– А почему зимой холодно, а весной тепло?

– Потому, что так все устроено. Во всем лесу зимой холодно, а летом тепло.

Зайчиха нервно огляделась – ей казалось, что за ней наблюдают.

– Мама-мама-мама!

– Что?

– А за лесом тоже зимой холодно?

– За лесом поле. Там тоже зимой лежит снег.

– А за полем что?

– За полем река.

– А за рекой?

– За рекой лес.

– А за лесом?

– Поле.

– А за полем?

Она отодрала длинный лоскут ивовой коры со ствола и принялась жевать.

– Вшо также, как тут. Леш, поле, река. Потом шнова.

Заяц подумал над ее ответом и успокоился. Он подозревал, конечно, что все несколько сложнее, но это даже и к лучшему, что он ошибался. Лес, поле, река. Потом снова. Очень понятно.

Зайчиха повернулась в сторону кустов и стала разглядывать взрослого самца, который косил на нее красным глазом. Ну вот, опять…

***

– Папа, папа!

– Что, дорогая?

– А почему зайцы в марте такие смешные?

– Весной у всех животных гон. Они создают семьи и размножаются.

Он взял у дочери бинокль и посмотрел в него. Под кустами на другой стороне поля сидела зайчиха и два зайца – один покрупнее, второй помельче.

– У них брачные игры. Видишь, как они вокруг нее вьются?

– Да, вижу. Зайцы смешные.

Девочка отобрала у отца бинокль и стала разглядывать зверьков.

– Папа, папа!

– Что?

– А на других планетах в марте тоже зайцы смешные?

– На других планетах нет зайцев.

– Почему?

– Потому, что жизнь есть только на Земле. Другие планеты не годятся для жизни.

– Но может где-нибудь далеко-далеко…

– Нет, доченька. Даже очень далеко.

Она отдала отцу бинокль и задумалась. Конечно, было бы так здорово, если бы где-то в космосе, на далекой планете жили зайцы… Но так даже спокойнее. На Земле все равно лучше всего. А в космосе темно и холодно, и метеоритные потоки. Потоки – так рассказывает учитель в школе.

Он снова приложил бинокль к глазам и стал наблюдать за зайцами. Самка толкала крупного самца передними лапами, но он был настойчив и все не уходил.

Он подумал, что им сильно повезло – они жили в таком спокойном месте, когда вокруг бушевала война, эпидемии и экологические катастрофы. По телевизору постоянно передавали разные ужасы. У них в городке все было спокойно. Никаких перебоев с пищей, электричеством и водой, как в мегаполисах. Даже странно. И природа.

Иногда на него накатывали беспокойные мысли – ему казалось, словно за ними кто-то наблюдает, но потом он вспоминал, что все у него в порядке, и тревога отступала. Только Светлана из соседнего отдела все никак не успокоится – не может понять, что она совершенно не в его вкусе.

***

– Тэцэ-тэце-тэцэ!

– Что, Кр-цке?

– А почему люди в марте такие странные?

– У них период гона.

– Тэцэ!

– Что?

– А у других людей тоже весной гон?

– Других людей нет, Кр-цке. Это последние.

– Совсем-совсем?

– Совсем. Во время последнего весеннего гона на своей планете они самоликвидировались.

Ок-то-ктт посмотрел в фотонный биосинетик, разглядывая взрослого самца и маленькую самочку. Всего сорок тысяч особей, так написано на информационной панели. Зуммер синхронизатора в его задней паре глаз напомнил, что зоопарк закрывается через пятнадцать оборотов.

– Поплыли, Кр-цке. Тебе завтра рано вставать, а биторбидные уравнения в любом случае придется ответить на отлично, иначе тебя не переведут на следующий уровень. Нужно успеть перекодировать клеточную память до вечера.

Они развернулись и поплыли прочь, освещаемые слабым светом гаснущего информационного табло, на котором было написано:

«Девятьсот восьмидесятая ячейка сохранения самоуничтожившихся полуразумных видов. Homo Sapiens. В контакт не вступать. Не кормить. Не учить. Не забирать домой. Невоспроизводимая остаточная популяция».

Март 2019 года.

Москва

Апрель

– Иван Андреевич, что-то вы сегодня мрачный.

Джипси Дуглас Мария Логан обеспокоенно поглядывал на Лопатина, который все сидел, так и не донеся чашку с чаем до рта, и смотрел куда-то вдаль, за гряду синих гор, над которыми висели большие капли-озера.

– Иван Андреевич!

Лопатин очнулся, заметил в руке чашку, отхлебнул и снова уставился в пространство.

Дуглас принялся убирать со стола.

– Оставьте, Мари, прошу вас. Лучше принесите нам ещё чаю.

Джипси Дуглас Мария Логан, он же камердинер, он же дворецкий, он же начальник службы безопасности, а также повар и гувернёр, изысканно поклонился и отправился в соседнее помещение. Он нажал несколько кнопок на панели для приготовления десертов, дождался окончания программы, забрал поднос со свежим чаем и вернулся в гостиную.

– Сэр.

Иван Андреевич оживился и принялся намазывать масло на хлеб.

– Вы знаете, дорогой Мари, что сегодня просто замечательный день?

– Вы находите, сэр?

– Да нет же, Мари. Я не о погоде.

Лопатин сделал паузу, чтобы прожевать бутерброд.

– Сегодня меня будут судить за преступления против человечества.

Дуглас ловко налил себе чаю.

– Разумеется, сэр. Я подготовил два комплекта телелинз, через десять минут начинается прямая трансляция из зала суда.

– О, не стоило, Мари. Я не люблю все эти телешоу, вы же знаете.

– Как вам угодно, сэр.

– Но вы смотрите, если хочется. Будьте любезны, ещё чашечку, пожалуйста.

Дуглас наполнил фарфоровую чашку новой порцией ароматного напитка и одел телелинзы.

***

Заседание должно было начаться через минуту.

Виктор Саданго поправил галстук, ещё раз проверил разложенные на столе документы. Обвинение было полностью готово, от адвоката подсудимый отказался, так что защита прокурора совершенно не беспокоила. И все же это был знаковый процесс, на котором любые ошибки станут фатальными для карьеры юриста. Виктор посмотрел на судью, пытаясь понять, в каком она настроении. Судья, как и все возвратные трансгендеры, проявляла мало эмоций. Саданго не заметил на ее идеально гладкой коже ни единого признака человечности. А ведь всего пять лет назад в российской провинции Китая запрещено было брать на судейские должности людей, которые меняли пол более одного раза. Виктор был согласен с этой доктриной – как человек может судить других, если даже не способен разобраться в себе? Сам он ещё ни разу не менял пол, и желания это делать пока не возникало. Хотя, неизвестно, как он будет смотреть на это, скажем, лет через семьдесят?

Судья встала, и зал поднялся. Заседание объявили открытым. Она развернула дело.

– Международный суд по правам человека в Сиднее против Лопатина Ивана Андреевича. Дело номер три тысячи двести тридцать три. Иск от имени Международной миротворческой организации объединённого Китая, Америки и Английского королевства. Далее ММО. Лопатин Иван Андреевич, 1994 года рождения, село Атрой Алтайского края бывшей территории России, ныне государства Объединённый Китай, округ Алтай, Российской провинции. Обвиняется в преступлениях против человечества. Суд рассмотрит обвинения в порядке очередности, согласно давности. Пункт первый – обвиняемому вменяется осознанное создание препарата, блокирующего ограничение деления соматических клеток в теле человека, иначе препарата, провоцирующего бессмертие. Обвиняемый создал этот препарат и придал огласке результаты исследований, несмотря на все ужасающие последствия этого поступка. Суд вызывает обвинение.

Виктор встал. Он неожиданно для себя начал волноваться и вспотел – кондиционеры в зале не справлялись с палящим зноем Сиднея. Когда дела рассматривали в Гааге, работать было значительно легче. Но Гаага лежит в руинах, как и большая часть Европы, так что выбирать не приходится. Он подошёл к стойке с лежащим на ней учением Конфуция, положил на книгу ладонь и поклялся, что будет следовать закону на протяжении процесса. Затем повернулся к скамье подсудимого.

***

Джипси Дуглас Мария Логан вежливо откашлялся.

– Вам зачитывают обвинение, сэр.

Лопатин с интересом поглядел на камердинера.

– Скажите, а к кому они обращаются? К голопроекции или к фотографии?

– К скамье подсудимых, сэр.

– Потрясающе. А судья – Гордон Тиань-Чжау?

– Совершенно верно, сэр.

– Великолепно. Позвольте, я угадаю, какого она теперь пола. Эээ… мужчина?

– Боюсь, вы ошиблись, сэр.

– Эх! Ну и как, симпатичная?

– Простите, сэр. Боюсь, я…

– Оставьте, Мари. Я знаю, как вы относитесь к этому вопросу.

Лопатин дотянулся до десертного столика и взял оттуда лаптоп.

– Держите меня в курсе, а я пока займусь восемнадцатым астероидом. Там совсем немного осталось доделать.

***

Виктор читал обвинение долго и подробно.

Лопатин Иван Андреевич изобрёл губительную формулу в 2029 году, сразу же предав огласке процесс получения вещества. Уже через два с половиной месяца на Земле не осталось ни одного человека, который бы не принял таблетку. Сам Лопатин даже не претендовал на права изобретения, в связи с чем возник ряд неприятных ситуаций.

Обвинение настаивало на том, что Иван Андреевич прекрасно осознавал все последствия своих поступков и действовал намеренно. А поскольку последствия оказались страшными и необратимыми, его действия несли совершенно преступный характер.