Кировская весна 1936-1937

– Все равно белогвардеец, – упрямо повторил Пашка. – А если не верите, то хотите, я расскажу вам всю его историю?

Тут нам со Светланой очень захотелось узнать всю Санькину историю. Мы сели на бревна, Пашка напротив. Кудластая собачонка у наших ног, на траву. Только Санька не сел, а, уйдя за телегу, закричал оттуда сердито:

– Ты тогда уже все рассказывай! И как мне по затылку попало, тоже рассказывай. Думаешь, по затылку не больно? Возьми-ка себе да стукни.

– Есть в Германии город Дрезден, – спокойно сказал Пашка, – и вот из этого города убежал от фашистов один рабочий, еврей. Убежал и приехал к нам. А с ним девчонка приехала, Берта. Сам он теперь на этой мельнице работает, а Берта с нами играет. Только сейчас она в деревню за молоком побежала. Так вот, играем мы позавчера в чижа: я, Берта, этот человек, Санька, и еще один из поселка. Берта бьет палкой в чижа и попадает нечаянно этому самому Саньке по затылку, что ли…

– Прямо по макушке стукнула, – сказал Санька из-за телеги. – У меня голова загудела, а она еще смеется.

– Ну вот, – продолжал Пашка, – стукнула она этого Саньку чижом по макушке. Он сначала на нее с кулаками, а потом ничего. Приложил лопух к голове – и опять с нами играет. Только стал он после этого невозможно жулить. Возьмет нашагнет лишний шаг, да и метит чижом прямо на кон.

– Врешь, врешь! – выскочил из-за телеги Санька. – Это твоя собака мордой ткнула, вот он, чиж, и подкатился.

– А ты не с собакой играешь, а с нами. Взял бы да и положил чижа на место. Ну вот. Метнул он чижа, а Берта как хватит палкой, так этот чиж прямо на другой конец поля, в крапиву, перелетел. Нам смешно, а Санька злится. Понятно, бежать ему за чижом в крапиву неохота… Перелез через забор и орет оттуда: «Дура, жидовка! Чтоб ты в свою Германию обратно провалилась!» А Берта дуру по-русски уже хорошо понимает, а жидовку еще не понимает никак. Подходит она ко мне и спрашивает: «Это что такое жидовка?» А мне и сказать совестно. Я кричу: «Замолчи, Санька!» А он нарочно все громче и громче кричит. Я – за ним через забор. Он – в кусты. Так и скрылся. Вернулся я – гляжу: палка валяется на траве, а Берта сидит в углу на бревнах. Я зову: «Берта!» Она не отвечает. Подошел я – вижу: на глазах у нее слезы. Значит, сама догадалась. Поднял я тогда с земли камень, сунул в карман и думаю: «Ну, погоди, проклятый Санька! Это тебе не Германия. С твоим-то фашизмом мы и сами справимся!»

Посмотрели мы на Саньку и подумали: «Ну, брат, плохая у тебя история. Даже слушать противно. А мы-то еще собирались за тебя заступиться».

И только хотел я это сказать, как вдруг дрогнула и зашумела мельница, закрутилось по воде отдохнувшее колесо. Выскочила из мельничного окна обсыпанная мукой, ошалелая от испуга кошка. Спросонок промахнулась и свалилась прямо на спину задремавшему Шарику. Шарик взвизгнул и подпрыгнул. Кошка метнулась на дерево, воробьи с дерева – на крышу. Лошадь вскинула морду и дернула телегу. А из сарая выглянул какой-то лохматый, серый от муки дядька и, не разобравшись, погрозил длинным кнутом отскочившему от телеги Саньке:

– Но, но… смотри, не балуй, а то сейчас живо выдеру!

Засмеялась Светлана, и что-то жалко ей стало этого несчастного Саньку, которого все хотят выдрать.

– Папа, – сказала она мне. – А может быть, он вовсе не такой уж фашист? Может быть, он просто дурак? Ведь правда, Санька, что ты просто дурак? – спросила Светлана и ласково заглянула ему в лицо.

В ответ Санька только сердито фыркнул, замотал головой, засопел и хотел что-то сказать. А что тут скажешь, когда сам кругом виноват и сказать-то, по правде говоря, нечего.

Но тут Пашкина собачонка перестала вдруг тявкать на кошку и, повернувшись к полю, подняла уши.

Где-то за рощей хлопнул выстрел. Другой. И пошло, и пошло!..

– Бой неподалеку! – вскрикнул Пашка.

– Бой неподалеку, – сказал и я. – Это палят из винтовок. А вот слышите? Это застрочил пулемет.

– А кто с кем? – дрогнувшим голосом спросила Светлана. – Разве уже война?

Первым вскочил Пашка. За ним помчалась собачонка. Я подхватил на руки Светлану и тоже побежал к роще.

Не успели мы пробежать полдороги, как услышали позади крик. Мы обернулись и увидели Саньку.

Высоко подняв руки, чтобы мы его скорее заметили, он мчался к нам напрямик через канавы и кочки.

– Ишь ты, как козел скачет! – пробормотал Пашка. – А чем этот дурак над головой размахивает?

– Это не дурак. Это он мои сандалии тащит! – радостно закричала Светлана. – Я их на бревнах позабыла, а он нашел и мне их несет. Ты бы с ним помирился, Пашка!

Пашка насупился и ничего не ответил. Мы подождали Саньку, взяли у него желтые Светланины сандалии. И теперь уже вчетвером, с собакой, прошли через рощу на опушку. Перед нами раскинулось холмистое, поросшее кустами поле. У ручья, позвякивая жестяным бубенчиком, щипала траву привязанная к колышку коза. А в небе плавно летал одинокий коршун. Вот и все. И больше никого и ничего на этом поле не было.

– Так где же тут война? – нетерпеливо спросила Светлана.

– А сейчас посмотрю, – сказал Пашка и влез на пенек.

Долго стоял он, щурясь от солнца и закрывая глаза ладонью. И кто его знает, что он там видел, но только Светлане ждать надоело, и она, путаясь в траве, пошла сама искать войну.

– Мне трава высокая, а я низкая, – приподнимаясь на цыпочках, пожаловалась Светлана. – И я совсем не вижу.

– Смотри под ноги, не задень провод, – раздался сверху громкий голос.

Мигом слетел с пенька Пашка. Неуклюже отскочил в сторону Санька. А Светлана бросилась ко мне и крепко схватила меня за руку.

Мы попятились и тут увидели, что прямо над нами, в густых ветвях одинокого дерева, притаился красноармеец. Винтовка висела возле него на суку. В одной руке он держал телефонную трубку и, не шевелясь, глядел в блестящий черный бинокль куда-то на край пустынного поля.

Еще не успели мы промолвить слова, как издалека, словно гром с перекатами и перегудами, ударил страшный орудийный залп. Вздрогнула под ногами земля. Далеко от нас поднялась над полем целая туча черной пыли и дыма. Как сумасшедшая, подпрыгнула и сорвалась с мочальной веревки коза. А коршун вильнул в небе и, быстро-быстро махая крыльями, умчался прочь.

– Плохо дело фашистам! – громко сказал Пашка и посмотрел на Саньку. – Вот как бьют наши батареи.

– Плохо дело фашистам, – как эхо повторил хриплый голос.

И тут мы увидели, что под кустами стоит седой бородатый старик. У старика были могучие плечи. В руках он держал тяжелую суковатую дубинку. А у его ног стояла высокая лохматая собака и скалила зубы на поджавшего хвост Пашкиного Шарика. Старик приподнял широченную соломенную шляпу, важно поклонился сначала Светлане, потом уже всем нам. Потом он положил дубинку на траву, достал кривую трубку, набил ее табаком и стал раскуривать. Он раскуривал долго, то приминая табак пальцем, то ворочая его гвоздем, как кочергой в печке. Наконец раскурил и тогда так запыхтел и задымил, что сидевший на дереве красноармеец зачихал и кашлянул.

Тут снова загремела батарея, и мы увидели, что пустое и тихое поле разом ожило, зашумело и зашевелилось. Из-за кустарника, из-за бугров, из-за канав, из-за кочек – отовсюду с винтовками наперевес выскакивали красноармейцы.

Они бежали, прыгали, падали, поднимались снова. Они сдвигались, смыкались, их становилось все больше и больше; наконец с громкими криками всей громадой они ринулись в штыки на вершину пологого холма, где еще дымилось облако пыли и дыма.

Потом все стихло. С вершины замахал флагами еле нам заметный и точно игрушечный сигналист. Резко заиграла «отбой» военная труба. Обламывая тяжелыми сапогами сучья, слез красноармеец-наблюдатель с дерева. Быстро погладил Светлану, сунул ей в руку три блестящих желудя и торопливо убежал, сматывая на катушку тонкий телефонный провод.

Военное учение закончилось.

– Ну, видал? – подталкивая Саньку локтем, укоризненно сказал Пашка. – Это тебе не чижом по затылку. Тут вам быстро пособьют макушки.

– Странные я слышу разговоры, – двигаясь вперед, сказал бородатый старик. – Видно, я шестьдесят лет прожил, а ума не нажил. Ничего мне не понятно. Тут, под горой, наш колхоз «Рассвет». Кругом это наши поля: овес, гречиха, просо, пшеница. Это на реке наша новая мельница. А там, в роще, наша большая пасека. И над всем этим я главный сторож. Видал я жуликов, ловил и конокрадов, но чтобы на моем участке появился хоть один фашист – при советской власти этого еще не бывало ни разу. Подойди ко мне, Санька – грозный человек. Дай я на тебя хоть посмотрю. Да постой, постой, ты только слюни подбери и нос вытри. А то мне и так на тебя взглянуть страшно.

Все это неторопливо сказал насмешливый старик и с любопытством заглянул из-под мохнатых бровей… на вытаращившего глаза изумленного Саньку.

– Неправда! – шмыгнув носом, завопил оскорбленный Санька. – Я не фашист, а весь советский. А девчонка Берта давно уже не сердится и вчера откусила от моего яблока больше половины. А этот Пашка всех мальчишек на меня натравливает. Сам ругается, а у меня пружину зажулил. Раз я фашист, значит, и пружина фашистская. А он из нее для своей собаки какую-то качалку сделал. Я ему говорю: «Давай, Пашка, помиримся», – а он говорит: «Сначала отдеру, а потом помиримся».

– Надо без дранья мириться, – убежденно сказала Светлана. – Надо сцепиться мизинцами, поплювать на землю и сказать: «Ссор, ссор никогда, а мир, мир навсегда». Ну, сцепляйтесь! А ты, главный сторож, крикни на свою страшную собаку, и пусть она нашего маленького Шарика не пугает.

– Назад, Полкан! – крикнул сторож. – Ляжь на землю и своих не трогай!

– Ах, вот это кто! Вот он, Полкан-великан, лохматый и зубатый.

Постояла Светлана, покрутилась, подошла поближе и погрозила пальцем:

– И я своя, а своих не трогай!

Поглядел Полкан: глаза у Светланы ясные, руки пахнут травой и цветами. Улыбнулся и вильнул хвостом.

Завидно тогда стало Саньке с Пашкой, подвинулись они и тоже просят:

– И мы свои, а своих не трогай!

Подозрительно потянул Полкан носом: не пахнет ли от хитрых мальчишек морковкой из колхозных огородов? Но тут, как нарочно, вздымая пыль, понесся по тропинке шальной жеребенок. Чихнул Полкан, так и не разобравши. Тронуть – не тронул, но хвостом не вильнул и гладить не позволил.

Тут чудной старик приподнял свою шляпу, свистнул собаку, запыхтел трубкой, оставляя за собой широкую полосу густого дыма, и зашагал к желтому гороховому полю.

*

– Папка, – взволнованно спросила тогда Светлана. – Это ведь мы не по правде ушли из дома? Ведь она нас любит. Мы только походим, походим и опять придем.

– Откуда ты знаешь, что любит? Может быть, тебя еще любит, а меня уже нет.

– Ой, вре-ешь! – покачала головой Светлана. – Я вчера ночью проснулась, смотрю, мама отложила книгу, повернулась к тебе и долго на тебя смотрит.

– Эко дело, что смотрит! Она и в окошко смотрит, на всех людей смотрит! Есть глаза, вот и смотрит.

– Ой, нет! – убежденно возразила Светлана. – Когда в окошко, то смотрит совсем не так, а вот как…

Тут Светлана вздернула тоненькие брови, склонила набок голову, поджала губы и равнодушно взглянула на проходившего мимо петуха.

– А когда любят, смотрят не так.

Как будто бы сияние озарило голубые Светланкины глаза, вздрогнули опустившиеся ресницы, и милый задумчивый Марусин взгляд упал мне на лицо.

– Разбойница! – подхватывая Светлану, крикнул я. – А как ты на меня вчера смотрела, когда разлила чернила?

– Ну, тогда ты меня за дверь выгнал, а выгнатые смотрят всегда сердито.

Мы не разбивали голубой чашки. Это, может быть, сама Маруся как-нибудь разбила. Но мы ее простили. Мало ли кто на кого понапрасну плохое подумает? Однажды и Светлана на меня подумала. Да я и сам на Марусю плохое подумал тоже. И мы широкой ровной дорогой пошли домой. Наступал вечер. Шли нам навстречу с работы усталые, но веселые люди.

Прогрохотал в гараж колхозный грузовик. Пропела в поле военная труба. Звякнул в деревне сигнальный колокол.

*

Возле мельницы мы свернули в ракитник. Слышно было, как за оградой кто-то играл в чижа.

– Ты не жульничай! – кричал кому-то возмущенный мальчишка. – То на меня говорили, а то сами нашагивают.

– Кто-то там опять нашагивает, – объяснила Светлана, – должно быть, сейчас снова поругаются. – И, вздохнув, она добавила: – Такая уж игра!

С волнением приближались мы к дому. Оставалось только завернуть за угол и подняться наверх.

Вдруг мы растерянно переглянулись и остановились.

Ни дырявого забора, ни высокого крыльца еще не было видно, но уже показалась деревянная крыша нашего серого домика, и над ней с веселым жужжанием крутилась наша роскошная сверкающая вертушка.

– Это мамка сама на крышу лазила! – взвизгнула Светлана и рванула меня вперед.

Мы вышли на горку.

Оранжевые лучи вечернего солнца озарили крыльцо. И на нем, в красном платье, без платка и в сандалиях на босу ногу, стояла и улыбалась наша Маруся.

– Смейся, смейся! – разрешила ей подбежавшая Светлана. – Мы тебя все равно уже простили.

Подошел и я, посмотрел Марусе в лицо.

Глаза Маруси были карие, и смотрели они ласково. Видно было, что ждала она нас долго, наконец-то дождалась и теперь крепко рада.

«Нет, – твердо решил я, отбрасывая носком сапога валявшиеся черепки голубой чашки. – Это всё только серые злые мыши. И мы не разбивали. И Маруся ничего не разбивала тоже».

…А потом был вечер. И луна и звезды.

Долго втроем сидели мы в саду, под спелой вишней, и Маруся нам рассказывала, где была, что делала и что видела.

А уж Светланкин рассказ затянулся бы, вероятно, до полуночи, если бы Маруся не спохватилась и не погнала ее спать.

– Ну что?! – спросила меня хитрая Светланка. – А разве теперь у нас жизнь плохая?

Поднялись и мы. Золотая луна сияла над нашим садом. Прогремел на север далекий поезд. Прогудел и скрылся в тучах полуночный летчик.

– А жизнь, товарищи… у нас совсем хорошая!

/ Аркадий Гайдар. Голубая чашка. С сокращениями /

16.07.36 Испания. Памплона

– Ну вот, теперь мы и увидим – действительно ли ни один план не переживает встречи с реальностью – пробормотал себе под нос генерал Мола, военный губернатор Памплоны (столицы автономной области Наварра на севере Испании).

Уже более года генерал Мола нес нелегкую ношу главного действующего лица и фактического организатора, своего рода начальника штаба заговора. Своему старшему товарищу, депортированному в Португалию бывшему командиру «Гражданской Гвардии» генералу Санхурхо, Мола оставил роль идейного вдохновителя. Хотя генерал Санхурхо и сохранил и авторитет, и связи со своими товарищами по службе, но вести практическую организационную работу, переписку, встречи, вербовку из Лиссабона он, конечно, не мог.

И вот, наконец, сегодня Рубикон был перейден – Мола возвращался в свой кабинет из телеграфа, где он разослал замаскированную под лаконичную коммерческую телеграмму директиву: «Семнадцатого в семнадцать. Директор».

План, составленный Молой, предусматривал следующее:

– генерал Кейпо де Льяно, командир корпуса Карабинеров, захватывает власть в Севилье;

– сам генерал Мола поднимает восстание в Памплоне и в Бургосе;

– генерал Саликэ поднимает восстание в Валлядолиде;

– генерал Виллегас захватывает силами армии и фалангистов Мадрид;

– генерал Лабанеллас восстает в Сарагоссе;

– генерал Годэ – в Валенсии;

– генерал Франко вылетает на самолете с Канарских островов, на которые он был сослан за антиправительственные высказывания, в Испанское Марокко и принимает командование Испанской Африканской армией (Иностранный Легион и мавры);

– генерал Санхурхо вылетает на самолете из Лиссабона и возглавляет мятеж.

{24}

17.07.36 Испанское Марокко

Восстание в Испанском Марокко вспыхнуло на час раньше предписанного срока. Офицеры-заговорщики, опасаясь раскрытия их планов командующим войсками Восточного Марокко генералом Ромералесом, вывели войска на улицу небольшого портового города Мелилья. Грянули первые выстрелы. Через два-три часа сопротивление сторонников правительства прекратилось. Плененный генерал Ромералес, отказавшийся подать в отставку, был расстрелян на месте. Из Мелильи восстание с огромной скоростью распространилось далее, и к 19 июля в руках восставших было все Испанское Марокко.

{24}

18.07.36 Франсиско Франко

18 июля в пять часов пятнадцать минут все радиостанции Канарских островов и Марокко транслировали обращение Франсиско Франко, в котором он объявил о начале национального выступления и предложил испанцам присоединиться к восстанию:

*

«Испанцы!

Те, кто слышит святое имя Испании, те, кто находится в рядах Армии и Флота, те, кто поклялся служить Родине, те, кто присягал защищать ее от врагов до самой смерти – Нация призывает на защиту всех и каждого из вас.

Положение в Испании становится с каждым днем все более критическим, в большинстве сельских районов и городов царит анархия; назначенные правительством власти поощряют беспорядки, если не руководят ими. Убийцы используют пистолеты и пулеметы для выяснения отношений и подлого убийства невинных людей, а государственные власти не способны поддерживать закон и порядок. Революционные забастовки всех сортов парализуют жизнь нации, уничтожая источники ее богатства и вызывая голод, доводя работающих до отчаяния. При потворстве и небрежении местных властей дичайшим разрушениям со стороны подчиненных иностранным правительствам революционных орд подвергаются национальные памятники и художественные сокровища. Самые тяжелые преступления совершаются в крупных городах и сельской местности, в то время как силы, которые должны защищать общественный порядок, остаются в казармах, связанные слепым повиновением тем самым правительственным структурам, которые стремятся покрыть их бесчестьем.

Армия, флот и другие военные учреждения являются объектами самых мерзких и клеветнических нападок именно со стороны тех, кто должен был обеспечивать их авторитет.

Конституция для всех приостановлена или прямо нарушается, нет ни равенства перед законом, ни свободы, ни братства; ненависть и преступность заменила взаимное уважение; поощряемый властями регионализм угрожает территориальной целостности страны; в Испании пользуются незаслуженным авторитетом иностранные вещатели, которые проповедуют разрушение и разделение нашей земли.

Судебная система, независимость которой гарантируется Конституцией, сама также страдает от преследований и терпит самые жесткие атаки на свою беспристрастность.

Сомнительные избирательные правила, в сочетании с нападениями на представителей власти и фальсификацией избирательных бюллетеней, формируют призрак легитимности тех, кто председательствует над нами. Их стремление к власти, пренебрежение к законодательству, прославление революции Астурии и Каталонии, пренебрежение самой Конституцией является нарушением наших фундаментальных постулатов.

Бессознательность революционных масс, обманутых и эксплуатируемых советскими агентами в духе кровавых реалий того режима, который пожертвовал для своего существования двадцатью пятью миллионами человек, а также мягкость и халатность властей всех видов соединились вместе, чтобы установить в Испании свой порядок, порядок отсутствия законности, авторитета и престижа во имя ложно понятой свободы и справедливости.

Можем ли мы согласиться равнодушно наблюдать позорное зрелище, которое мы демонстрируем миру? Можем ли мы покинуть Испанию врагов Отечества, чтобы продолжить жить трусами и предателями, сдав ее без боя, без сопротивления?

Только не это! Они делают из истинных патриотов Испании – предателей; но мы будем защищать тех, кого они ругают.

Мы обеспечим справедливость и равенство перед законом.

Мы обеспечим мир и любовь среди испанцев и освободим свободу и братство от разврата и тирании.

Мы дадим работу для всех и социальную справедливость – без злобы и насилия, справедливое и прогрессивное распределение богатства – без разрушения или ущерба испанской экономики.

Прямо сейчас по всей Испании поднимаются силы, призывающие к миру, братству и справедливости; во всех регионах силы армии, флота и общественного порядка спешат защищать Родину.

Наша энергия в поддержании порядка будет пропорциональна величине оказываемого сопротивления.

Наш импульс не определяется защитой частных интересов или желанием вернуться на пути исторического прошлого, потому что общественные институты, какими бы они ни были, должны обеспечить как минимум сосуществование граждан.

Чистота наших намерений не помешает нам стремиться к политическим и социальным улучшениям. Дух ненависти и мести не имеет никакого убежища в нашей груди; вынужденно отменив некоторые законодательные эссе, мы сохраним то, что совместимо с миром Испании и поднимет ее нужную высоту, что впервые сделает реальным трилогию, причем именно в таком порядке: братство, свобода и равенство.

Испанцы!

Да здравствует Испания!! Да здравствует испанский народ чести!!»

{25}

18.07.36 Сергей Киров

– Товарищи, – открыл заседание Политбюро ЦК ВКП(б) Сергей Миронович Киров, – сегодняшнее внеочередное заседание посвящаем событиям в Испании, которые нам опишут приглашенные мною Наркоминдел Максим Максимович Литвинов, нарком госбезопасности Артур Христианович Артузов, нарком обороны Иероним Петрович Уборевич и секретарь Коминтерна Дмитрий Захарович Мануильский.

– Как Вы знаете, сегодня в Испании вспыхнул военный, а более точно надо сказать, военно-фашистский мятеж. Нам надо освежить свои представления о ситуации в Испании и принять решения о дальнейших действиях в этой связи. Пожалуйста, Максим Максимович, кратко осветите товарищам предысторию вопроса – завершил вступительное слово Киров.

– Товарищи! Испанская республика была провозглашена 14 апреля 1931 года после мирного отречения короля Альфонса XIII. Республика управляется правительством во главе с премьер-министром, законодательная власть представляет собой однопалатный парламент под местным наименованием «кортесы», а в исполнительной власти, кроме правительства, дополнительно существует пост президента республики по американскому образцу, хотя и не с такими широкими, как в США, полномочиями. За последние пять лет у власти в разные годы стояли и социалисты, и правые республиканцы, пока испанский народ окончательно не определился в феврале этого года, отдав большинство голосов в местном парламенте блоку из девяти левых партий, в который, в числе прочих, входит Испанская коммунистическая партия. Сегодня утром стало известно о военном мятеже в испанском Марокко и отдельных центрах страны. Последняя попытка военного мятежа в Испании состоялась в 1932 году и была достаточно быстро подавлена – тогда группа офицеров во главе с генералом Санхурхо подняла мятеж в Мадриде и Севилье. Республиканские силы правопорядка подавили его за сутки, и после небольших стычек мятежники сдались или бежали в Португалию. Арестованный Санхурхо вместе со 140 сообщниками предстал перед судом и был приговорен к казни. В тот момент в Испании премьер-министром был все тот же Мануэль Асанья, который сейчас является президентом. Однако левые силы тогда были у власти только с 1931 по 1933 год, и, после прихода к власти в ноябре 1933 года правоцентристского правительства, Санхурхо был амнистирован и после освобождения из тюрьмы выслан в Португалию. Его соратники отправились в ссылку в Западную Сахару – доложил Литвинов.

– Дмитрий Захарович, какова обстановка в Испании в последнее время по данным Коминтерна? – передал слово Мануильскому Киров.

– После победы на выборах блока левых партий в феврале сего года новое правительство немедленно объявило политическую амнистию. Оно восстановило автономию Каталонии, упраздненную предыдущим правительством, расширило права профсоюзов и ускорило проведение земельной реформы. Между тем, темпы реформ все же не устраивают широкие народные массы, и сразу после оглашения итогов выборов народ начал брать приступом тюрьмы и освобождать политзаключенных, а, к слову сказать, вместе с ними часто и уголовников. {24}

Работу Коминтерна в Испании весной 1936 года возглавляли сразу трое наших сотрудников – аргентинец Виктор Кодовилья, итальянец Пальмиро Тольятти и венгр Дьердь Гере. Дополнительно из-за границы вернулись революционеры, сумевшие эмигрировать после восстания 1934 года. Несмотря на отсутствие в Мадриде советского полпредства, нам удалось распространить брошюры о процветании социализма в СССР и счастливой жизни советских трудящихся. Получившая от нас методическую помощь, малозаметная и слабая ранее испанская компартия уверенно наращивает влияние в городах и впервые развернула массовую агитацию в деревне. Ряды компартии неуклонно расширяются, причем особенно успешно она наращивает влияние в рядах молодежных организаций социалистической и коммунистической молодежи. В стране начались массовые забастовки, политические демонстрации и крестьянские волнения, причем почти все стачки завершались победой рабочих. Они добились от хозяев сокращения рабочего дня при сохранении прежних ставок, введения страхования работников, улучшения условий труда и восстановления на рабочих местах всех уволенных после 1931 года. С весны 1936 года забастовки стали переходить в захват рабочими предприятий, закрытых владельцами. В руки профсоюзов перешло несколько андалузских рудников и судоверфей, пивоваренный завод, мадридский трамвай. С апреля – мая крестьяне Андалузии, Валенсии и Каталонии под влиянием городских агитаторов в ряде мест приступили к присвоению и разделу помещичьих земель. Кое-где в подражание СССР появились первые коллективные хозяйства. {24}. Таким образом, компартия Испании быстро наращивает своё влияние, популярность и численность. В феврале 1936 года в компартии Испании было 30 тысяч членов, а в июле уже 100 тысяч. В целом, ситуация в Испании все больше напоминает ситуацию в России после февральской революции 1917 года – завершил свой доклад Мануильский.