Пламя на воде

Следовало поторопиться, чтобы достигнуть Замка до начала зимних бурь – пребывание в деревенской таверне на окраине Шумской провинции затянулось дольше, чем Барс рассчитывал – и рыцарь выбрал путь, пролегающий через Шум, столицу графства и всей провинции, хотя в иных обстоятельствах предпочел бы, вероятно, ехать проселками. От Шума по благоустроенной королевской дороге можно было добраться до Сантии. Там – пересечь реку по знаменитому Золотому мосту. Золотым, кстати, мост вовсе не был, видимо, в названии отразилось количество денег, затраченных на его постройку. Потом сделать небольшой крюк и попасть на Долгиновский большак. Этот старый торговый путь пролегал через леса Пелозийской равнины и уводил дальше на северо-восток, к Килленийским предгорьям. Барс надеялся прибыть в Замок недель через пять – если повезет не нарваться по дороге ни на что непредвиденное.

Шум Барсу никогда не нравился – городок этот был небольшим, но каким-то чванливым. Вызывающая роскошь дворянских домов – на дворцы они все же не тянули, хотя и претендовали на это название – соседствовала с отвратительной нищетой. Лишь несколько центральных улиц города были вымощены брусчаткой, большинство же тонули в грязи. Зато площадь перед графским дворцом поражала воображение каскадом фонтанов, украшенных скульптурными группами, изображающими диковинных полулюдей-полузверей-полурыб. Буйная фантазия художника не нашла отклика в сердцах горожан, и фонтан на Центральной площади в городе иначе как «зверинцем» не называли. Пару раз Барсу приходилось слышать, как «зверинцем» – правда, втихаря, с оглядкой – называли и сам графский дворец. Возможно, из-за любви графа к скульптурному изобилию, а может быть, и по другим причинам.

В город Барс приехал под вечер и остановился в гостинице, расположенной на одной из мощеных улиц, что повышало цену за постой минимум вдвое. С дешевыми гостиницами Шума рыцарь уже был знаком по прошлым визитам и предпочел бы ночевать в поле, завернувшись в плащ. Здесь же в номерах, не шикарных, но довольно чистых, по крайней мере, не было клопов.

Начинались сумерки, когда Барс, обиходив своего жеребца (конюшенная обслуга от Шторма шарахалась за несколько шагов) и от души сыпанув ему овса, вышел на улицу. В Шуме жил адепт Ордена, и рыцарь намеревался нанести ему визит.

Не каждый человек, прошедший школу Ордена и успешно завершивший период послушничества, становится Рыцарем. Многие просто не находят в себе достаточных сил, чтобы войти в Башню; некоторых Башня не принимает сама. Адепт Вагрус оказался среди вторых. Он провел в послушниках лишние пять лет, каждый год заново пытаясь одолеть препону, и каждый раз это заканчивалось неудачей. Наконец Вагрус сдался, принял посвящение в адепты и уехал в Шум, где Орден помог ему приобрести аптеку. Было это больше десяти лет назад. С тех пор Вагрус вел тихую жизнь аптекаря, совмещая ее с функциями информационного агента и передаточного звена Ордена.

На крыше аптеки Вагрус держал голубятню – милое увлечение, позволявшее ему принимать и отсылать сообщения в Замок или из Замка, а также связываться с адептами в других городах. Еще одним хобби аптекаря был аквариум с рыбками фиу: эти маленькие экзотические рыбки по какому-то капризу природы были почти единственными живыми существами, чувствовавшими приближение прорыва и реагировавшими на это изменением поведения. Вагрус, как адепт, ни магическими умениями, ни сверхчувствием не обладал: без настройки Башни его искра, некогда считавшаяся весьма перспективной, медленно затухала, не принося никакой практической пользы.

Сообщений для Барса или значимых новостей из Замка у Вагруса не было. Тем не менее рыцарю он обрадовался, засуетился, быстро заварил какой-то странно пахнущий цветочный чай и три четверти часа донимал Барса пустыми расспросами. Сам болтал тоже, перемежая новости местного значения воспоминаниями о временах своего послушничества.

Барс, может, и рад был бы просто потрепаться с человеком, знающим, что перед ним рыцарь Пламени и не шарахающимся от этого, если бы этим человеком не был Вагрус. Барс знал многих адептов; большинство из них относились к своему положению с достоинством, некоторые – с юмором, иные вовсю наслаждались жизнью, радуясь, что их миновала судьба рыцарей. Над Вагрусом же словно навсегда повисла тень былой неудачи, и Барс постоянно чувствовал себя с ним так, будто в чем-то перед ним виноват. Это назойливое, ничем не оправданное ощущение раздражало рыцаря, и он вздохнул с облегчением, выбравшись на свежий воздух из душноватого домика аптекаря.

Вернувшись в гостиницу, Барс посетил ресторан, где отведал пресной шумской кухни по цене южных деликатесов, выпил пива в баре и уже собирался идти спать, когда его внимание привлекли двое новых посетителей. Собственно, ничего особенно примечательного в их внешности не было, если бы не тот факт, что два столь разных человека находились в обществе друг друга. Один – явный аристократ, из салонных, о чем свидетельствовала богато украшенная драгоценными каменьями, но вряд ли пригодная в бою шпага. Его дорогой, темно-вишневого бархата камзол с трудом сходился на располневшей не по годам фигуре, массивный подбородок утопал в жабо из таосских кружев, кружевные же манжеты закрывали кисть ровно до второй фаланги большого пальца. Бархатные штаны приходились под стать камзолу, обут же франт был в нечто для Шума удивительное: не сапоги, но туфли на каблуках и с острыми носами. Из туфель вызывающе торчали белые чулки. Собеседник аристократа был одет более чем скромно, в костюм из темной грубой шерсти – вроде тех, что носят приказчики или школяры. Сутулая, несмотря на молодость, спина и привычка близоруко щуриться выдавали либо человека сидячей профессии, либо книжного червя. Тем не менее держался он с несомненным достоинством и перед аристократом явно не пасовал, снисходительно кивая в ответ на громогласные реплики.

Барс кивком головы подозвал бармена.

– Не знаешь, кто эти люди? – поинтересовался он, показывая краешек зажатой между пальцами монетки.

– Нездешние, господин, – с готовностью ответил тот. – Вчера вечером приехали, в огроменной карете.

– Вместе?

– Так точно.

– Странная парочка, не правда ли?

– Совершенно верно, господин. Тот, что в красивом платье – барон, а второй – какой-то ученый. Вроде бы из самой Умбры. С ними еще два лакея и кучер. Номера сняли на двое суток, говорили, с дороги отдохнуть. По отдельному номеру для барона и для ученого, и еще для кучера с лакеями каморку. А завтра с утра пораньше и съедут.

– Путешествуют вместе, значит?

– Совершенно так.

– Чего в жизни не бывает, – удивился Барс, отдавая монетку бармену.

– Ваша правда, господин, ваша правда.

На следующий день Барс покинул гостиницу на рассвете. Выводя из конюшни своего жеребца, увидел кучера, запрягающего шестерку лошадей в действительно огромную – целый дом на колесах – и богато украшенную карету. Странная парочка уже топталась на крыльце. Барон низко надвинул широкополую шляпу с пышным перьевым плюмажем и запахнул бутылочно-зеленую с алым подбивом накидку. Школяр-ученый зевал, прикрывая рот ладонью, и зябко кутался в простой коричневый плащ с капюшоном. Барс снова подивился разнообразию загадок, которые подкидывает порой жизнь, и выехал за ворота.

3

Королевская дорога отличалась от обычной тремя вещами. Во-первых, она была засыпана каменной крошкой, за годы эксплуатации так плотно втоптанной в почву, что представлялась почти монолитным полотном. Во-вторых, через промежутки, равные примерно дню пути всадника или экипажа, были расположены станции. Каждая станция непременно имела заставу, постоялый двор и конюшню, где можно было взять внаем или поменять лошадей. И в-третьих, на каждой заставе за путешествие по королевской дороге надо было платить.

Жеребец Барса был быстрее и выносливей обычной лошади, что позволяло рыцарю от рассвета до темноты проходить по два перегона. Постоялые дворы как близнецы походили один на другой; Барс приезжал затемно, наскоро ел, отсыпался и с первым светом вновь пускался в путь. Движение на дороге к зиме становилось менее оживленным, но пока еще не замерло; почти каждый день встречались торговые караваны – вереницы крытых возков, охраняемых хмурыми стражами. Купцы торопились вернуться домой до холодов. На одном из перегонов Барс обогнал почтовую упряжку: пару лошадей, запряженных в легкий возок на больших подрессоренных колесах. Возница проводил рыцаря недовольным взглядом – королевская почта ревностно поддерживала свою славу самой скоростной службы.

Крестьянские телеги на королевской дороге были редкостью – плата за проезд, хоть и небольшая, по мужицкому карману била крепко, и рачительные крестьяне, везущие на рынок овощи или мешки с зерном, предпочитали передвигаться проселками. Потому-то и привлекла внимание Барса большая неуклюжая телега, стоявшая обочь дороги и нагруженная горой невообразимых клумков. Не то четверо, не то пятеро ребятишек резвились рядом, выскакивая на дорогу и затем с визгом ссыпаясь в канаву; средних лет женщина в крестьянской одежде то и дело шикала на них, настороженно поглядывая по сторонам. Подъехав поближе, Барс увидел и причину остановки: перед телегой, выпряженная из оглобель, лежала на боку павшая лошадь. Судя по всему, умерла она от старости; непонятно было, как вообще кому-то пришло в голову запрячь подобного одра в телегу, да еще большую и тяжело груженую.

На придержавшего жеребца Барса женщина посмотрела с опаской: судя по всему, она предпочла бы, чтобы он поскорее проехал мимо. Однако Барс остановился и спешился.

Женщина поспешно встряла между ним и телегой. Выглядела она довольно комично, пытаясь загородить своей широкой грудью драгоценные пожитки.

– Муж сейчас вернется, – торопливо сообщила она. – Он пошел на станцию за лошадью.

Барс с сомнением посмотрел на протянувшую ноги древнюю клячу.

– А ты уверена, что у вас есть на это деньги?

– Денег нет, господин, – встревоженно зачастила женщина. – У нас нет денег. Мы бедные путники, господин, откуда у нас деньги?

– Да ты что, баба, за разбойника меня держишь? – оскорбился Барс.

– Мы люди простые, – заныла женщина. – Вы уж простите, господин, коли что не так.

– Тьфу ты, пропасть! Вот же дуреха. Как же вы возьмете лошадь, если у вас денег нет? Твой муж кто?

– Кузнец.

– И он запряг такую клячу? Я был лучшего мнения о кузнецах. Что вообще кузнец с семейством делает на дороге?

– Переезжаем мы.

– Почему?

Женщина опустила голову и затеребила концы клетчатого шерстяного платка.

Существовало, конечно, множество причин, которые могли бы заставить сняться с места семью незадачливого кузнеца, но Барс считал себя обязанным выяснить одно – не было ли тут чего-то, связанного с его специальностью. Он не чувствовал следов прорыва, но кто знает, насколько издалека могла приползти эта несуразная повозка? Однако добиться от женщины вразумительного ответа оказалось делом практически невозможным. Она мямлила, отмалчивалась и с тоской поглядывала на дорогу; в конце концов Барс плюнул и решил поговорить с кузнецом.

До станции было мили две – расстояние, не столь большое даже для пешего, и Барс ожидал встретить кузнеца по пути, но этого не произошло. Рыцарь обнаружил его на станции: разложив перед собой холстину, кузнец – кряжистый дядька с грубым неправильным лицом и необыкновенно широкими плечами – скрестив ноги восседал прямо на земле. На полотне были выложены четыре меча. За открытыми воротами постоялого двора виднелись тесно сгрудившиеся купеческие возки; вокруг них бродила охрана. Сам купец в компании двух стражей стоял возле кузнеца, вертя в руках и придирчиво рассматривая еще один клинок. Здесь же находился и станционный смотритель; по его подобострастному виду можно было предположить, что купец здесь известен и является важной шишкой. Барс спешился и незаметно присоединился к компании.

– Дешевый товар, – заключил наконец купец, небрежно бросая меч на холстину. – Грубая работа. Даже и не знаю, зачем бы мне такие понадобились.

– Клинки хорошие, господин, – прогудел кузнец. – Поглядите, какая закалка. А заточка? Волос режут!

– Пф. Грубые и баланс плохой. Мечей я не видел, что ли?

– В наших краях лучшей ковки вы не найдете, – кипятился кузнец. – В наших краях вообще оружие редко кто делает. Хоть у кого спросите, лучше, чем Филантий, мечи никто не кует.

– Вот и ковал бы, как все, серпы. Филантий, говоришь? Никогда не слыхал. Я, брат, на торговле собаку сьел, и уж бросовый товар от хорошего как-нибудь отличу. Дерьмо твои мечи, Филантий.

Кузнец обиделся.

– А ты чужую работу не хули, господин хороший. Не хочешь – не покупай, а оскорблять-то зачем?

– По-моему, неплохие клинки, – поспешил вмешаться Барс, пока торговля не переросла окончательно в ссору. – Что просишь за них?

Мечи на самом деле были качества среднего, действительно грубоватые, но и не настолько уж бросовые, как утверждал купец. Выручить за них сумму, необходимую для уплаты залога и найма лошади – не лучшей, но сносной – представлялось вполне реальным.

– А ты кто таков? – возмутился купец, поворачиваясь к Барсу. – Зачем без спроса в чужую торговлю влезаешь?

– Так тут у вас торговля? – изумленно поднял брови Барс. – Мне показалось, вы не заинтересованы в покупке.

Обнаружив, что рявкнул не просто на какого-то проезжего, а на благородного, купец слегка сбавил обороты.

– Я – торговец, благородный господин, но я не могу торговать себе в убыток. Этот кузнец заломил за свои мечи совершенно несуразную цену.

– Да? И сколько же?

– По динару за каждый.

У городских оружейников мечи подобного качества шли не меньше чем по три динара, и трудно было предположить, что купец об этом не знает. Барсу пришла в голову озорная идея.

– А знаете, кажется, я что-то слышал о мечах мастера Филантия, – задумчиво протянул он. – Говорят, такой меч с удара перерубает бревно толщиной с человеческое бедро.

Кузнец изумленно крякнул и вытаращился на Барса.

Торговец бросил быстрый взгляд на полотно и недоверчиво прищурился.

– Не может быть. Только не эти.

– Мне тоже сомнительно. Но интересно было бы провести эксперимент.

– Эксперимент? Хм, – в глазах торговца появилась заинтересованность. – Может быть, пари?

– Охотно.

– Милейший! – обратился торговец к станционному смотрителю. – Где мы можем найти соответствующее бревно?

Вскоре охранники притащили и врыли одним концом в землю бревно, оказавшееся несколько толще, чем рассчитывал Барс. Кузнец сопел и с несчастным видом переминался с ноги на ногу.

– Каковы ваши условия? – поинтересовался Барс у торговца.

– Хм. Скажем, так: делаем три попытки. Если хотя бы один удар перерубает бревно полностью, ставка – ваша.

– А кто будет наносить удар?

Торговец огляделся, кивком головы подозвал одного из охранников.

– Полагаю, Пелен. Он лучший из моих людей.

Барс неодобрительно поджал губы.

– Мне это кажется не совсем справедливым. Он может быть заинтересован.

– Что вы предлагаете?

– Я сделаю это сам.

– Но вы тоже лицо заинтересованное.

– Однако мы проверяем качество меча, а не мастерство фехтовальщика. Если я ударю слишком сильно, а меч не столь хорош, он просто сломается. Вашему же охраннику достаточно придержать удар.

Торговец задумался.

– Пожалуй, вы правы, – признал он наконец. – Но у меня дополнительное условие. Испытываем три меча, по три попытки на каждый, и выбираю мечи я сам.

Кузнец застонал.

– Тогда и ставки на каждый меч в отдельности, – заметил Барс. – Плюс процент за второй и третий результативный удар одним мечом.

– Согласен.

Барс приподнял брови.

– А хватит ли нам бревна?

Торговец проиграл два пари из трех. Мог бы и все три, но Барс остыл и решил не зарываться. Он брал меч, который подавал ему торговец, осматривал со всех сторон, быстро проводя пальцами по кромке лезвия, примерялся к балансу и наносил точный удар, посылая вместе с движением легчайший магический импульс. Первыми тремя ударами он, слегка увлекшись, снес с верхушки бревна три примерно равной толщины колечка. Вторым мечом Барс сделал один хороший удар и два – разрубивших бревно лишь на две трети; последний меч все три раза застревал в бревне, не доходя до края на толщину пальца.

Самым ошарашенным человеком в компании выглядел кузнец.

– Пожалуй, я куплю эти мечи по динару за штуку, – заявил Барс, вытирая со лба пот и пряча в кошелек полученные с купца монеты.

– Э-э, позвольте, господин. Со всем уважением, но я первым приценился к этому товару, – возмутился торговец. – Я согласен даже дать по полтора динара, но будьте любезны не сбивать мне торг!

И тут кузнец, все это время ошалело пялившийся то на рыцаря, то на торговца, вдруг очнулся, шагнул вперед, расправив плечи, прокашлялся и хриплым голосом выпалил:

– Два динара!

– А ты не пропадешь, приятель, – заметил Барс.

4

Продолжить свой путь Барсу удалось лишь на следующее утро.

Накануне он потерял еще уйму времени. Сначала, чтобы отделаться от торговца, который на радостях от удачной, по его мнению, сделки решил непременно угостить Барса выпивкой. Затем пришлось возвращаться, чтобы поговорить все-таки с кузнецом, который под шумок обзавелся ладненькой каурой кобылкой и быстренько слинял. И все это лишь для того, чтобы выяснить, что семью кузнеца заставила сняться с насиженного места примитивная бытовая ссора. Что староста деревни жизни кузнецу совершенно не давал, поскольку рассчитывал отдать кузню своему старшему сыну, каковой бездельник и подпалил кузнецу овин, а день был ветреный, и огонь перекинулся на дом, но не кузнецов, а соседний, и в результате всего этого выгорело полдеревни и кузня в том числе. Выслушав все это и озадаченно покрутив головой, Барс пожелал кузнецу удачи на новом месте, благо рекламу его имени рыцарь невзначай сделал весьма недурную, и вернулся на станцию, где и был вынужден остаться до утра, поскольку ехать дальше было уже поздновато.

Зато наутро распогодилось, выглянуло солнце, а к полудню стало даже прилично припекать. Тянущиеся вдоль дороги унылые поля вскоре сменил густой смешанный лес, слегка поблекший, но еще сохраняющий осенние краски; через дорогу летели сверкающие на солнце паутинки, и Барс неожиданно поймал себя на том, что насвистывает под нос неизвестно когда и где слышанную мелодию, и слегка смутился своему открытию.

Хорошая погода продержалась дольше, чем можно было рассчитывать в это время года. Несколько дней Барс откровенно наслаждался жизнью, выбросив из головы все, что угнетало его в последнее время. Он наплевал на постоялые дворы и ночевал где придется, чаще в лесу, завернувшись в плащ и подложив под голову седло. В лесу пахло прелью и грибами, и ковер из палой листвы казался на удивление мягким, а утренний холодок приятно бодрил. Иногда ранним утром Барс съезжал с дороги и заворачивал в ближайшее село, чтобы купить кувшин парного молока и пару караваев душистого теплого хлеба. Молоко он выпивал на месте, а хлеб брал с собой и отщипывал от него по кусочку прямо на ходу, неторопливым шагом возвращаясь на дорогу. Потом он пускал жеребца галопом, и мили летели под копыта, и Шторм тоже наслаждался стремительным движением, заразившись бесшабашным настроением всадника.

Однажды Барс устроился на ночевку на опушке светлого, наполненного воздухом березнячка. Остановился раньше обычного – еще только смеркалось, но очень уж глянулся оседлавший взгорок прозрачный лесок. Рыцарь с удовольствием доел еще сохраняющий запах печи хлеб, запил водой из фляги – а потом просто сидел и смотрел, как густеют сумерки над покрытой островками леса луговиной, как в лощинке меж пригорками появляется и ползет все выше молочный туман. В вышине загорались звезды; улегшись на спину среди улетающих ввысь белых стволов, Барс еще долго видел над собой звездное небо, бездонное и близкое, необычно яркое.

Спалось на мягком мху удивительно хорошо. Когда рассвет окрасил розовым стройные мачты берез, когда нежаркое осеннее солнце заиграло в просветах оголившихся ветвей, рыцарь все еще продолжал дрыхнуть. Разбудило его ржание Шторма. Следом раздался женский визг, тонкий и истошный; Барс подскочил, словно подброшенный пружиной, первым делом рявкнул на жеребца, потом огляделся.

На земле неподалеку от копыт волнующегося коня лежало перевернутое лукошко, какие-то сверточки рассыпались среди моховых кочек, зарылись в палую листву. Тоненькая девушка испуганно прижималась спиной к березовому стволу; из-под цветастого крестьянского платка выбивались пряди волос цвета спелого колоса.

– Что ж ты лезешь, – беззлобно сказал ей Барс – после того, как облегченно перевел дыхание. – Арраканцев не видала? А прибил бы?

– Я и не подходила, – пожаловалась крестьяночка. – Я мимо шла. А он кинулся.

– Если б кинулся – ты бы не жила уже, – пробурчал рыцарь. – Он пуганул только. Это ж надо – мимо шла! Смотреть же надо, куда идешь, детка.

– Я не детка, – внезапно обиделась девушка. – Я через месяц замуж выхожу.

– Поздравляю, – усмехнулся Барс. – А в лес зачем подалась?

– Бруснику позднюю собирать. На вино.

– На вино, значит. Да ты не жмись к дереву, невеста. Просто к коню близко не подходи – и все. При мне он кидаться не будет.

– Напугал, окаянный, – проворчала крестьяночка, бочком обходя жеребца. – Вон, лукошко уронила, всю снедь рассыпала. А мне, между прочим, еще до темноты лес топтать.

– Серьезное дело, как я посмотрю, бруснику собирать, – подивился рыцарь. – Ладно, давай подберу.

Он быстро побросал в объемистое лукошко раскатившиеся сверточки, протянул крестьянке.

– Ой, не стоило вам трудиться, – зарделась девушка. – Я бы после сама, что ж вам спину-то гнуть.

Барс резонно возразил:

– После могло бы и не остаться. У тебя там что?

– Пирожки с капустой. Пара картофелин, сальца кусок. Еще лук и хлеб. Ой, да вы, чай, голодный? Я сейчас, сейчас.

Девушка принялась энергично разворачивать свертки.

– Заверни, ты что, – смутился Барс. – Я так просто спросил. Я на лошадь сяду, в деревне буду через пять минут, а тебе весь день ходить, сама сказала.

– Вы уж не побрезгуйте, господин, – проговорила крестьянка жалобно, раскладывая салфеточки прямо на земле. – Мне столько много не нужно, правда. Это мне мама завернула, все ей кажется, что у меня тела не хватает. А пирожков с капустой вкуснее, чем у моей мамы, вы нигде не попробуете.

– Ладно, – сдался рыцарь, ощутив запах свежих пирожков. – Возьму, коли не шутишь.

Барс сел на землю, скрестив ноги, надкусил еще теплый, хрустящий пирожок с тающей во рту начинкой – и опомнился, только съев штуки четыре.

– Очень вкусно, – сказал он чуть виновато, оглядывая расстеленные салфетки – в попытке оценить нанесенный урон. – Действительно, вкуснее нигде не ел. А ты что же, тоже такая мастерица?

– А вы хлеб попробуйте, – с готовностью предложила девушка. – Хлеб я пекла.

– Повезло твоему будущему мужу, – констатировал Барс, продегустировав душистый каравай. – Хороший хоть мужик-то?

– Я за старосту замуж выхожу, – смущенно похвасталась крестьянка.

– Ух ты. А он тебе нравится?

Она кивнула головой, при этом, правда, совсем запунцовев.

– Он хороший, добрый. И меня любит. Весь год мне подарочки носил. Платочек вот этот – его подарок, видите, с кистями!

– Красивый платок, – кивнул головой Барс. – А лет старосте сколько?

– Он мужчина зрелый, – серьезно сказала девушка. – Не сопляк какой-нибудь. У него лет пять тому жена родами померла, и младенчик тоже помер, поздний был первенец. Как он убивался, ой-ей-ей! Четыре года бирюком жил, не глядел даже ни на кого. А потом я дивиться стала: как к колодцу иду, так все старосту встречаю, что ж такое, думаю? А мать мне и говорит: запал на тебя староста наш, оттаял, скоро, гляди, свататься станет. И правда – поначалу в гости зачастил, да все с подношениями, потом и сватов заслал. Через месяц вот свадьба.

– А сама-то ты как к нему относишься?

– Жалею я его, – тоненьким голоском призналась девушка. – Хороший он. Я ему ребеночка рожу, крепенького, здорового. Такому мужику должна ж судьба счастья отмерить?

– Должна, – согласился рыцарь. – Да и тебе, красавица, тоже. Зовут-то тебя как?

– Рада. – Потупилась она.

– И имя у тебя такое, светлое.

– Ой, вы ж пирожки-то доедайте, – спохватилась девица. – Что ж вы стесняетесь? Они в самом вкусе, пока свежие.

– Да я уж наелся, – покривил душой Барс. – А знаешь что, Рада? Сделаю-ка и я тебе подарок к свадьбе.

Порывшись в поклаже, рыцарь вытащил голубой, как глаза девушки, круглый камешек. Необработанный адамант не сверкал так, как ограненный, и не производил впечатления драгоценности – просто большая бусина, но отливающая глубокой переливчатой голубизной.

– Какой красивый, – выдохнула Рада, когда Барс протянул ей подарок на раскрытой ладони. – Прелесть какая. А в нем можно дырочку провертеть и на шею повесить?