Двухместное купе

– Как?!

– Ну, как вы сказали… Иногда говорят: «Мой Ангел…» Но вообще-то, Владим Владимыч, я – ничейный Ангел. Я уже давным-давно никому не принадлежу. С детства. Так сказать, Ангел – сам по себе. Единица совершенно самостоятельная.

– По-моему, вы меня загнали в какой-то бездарный словесный тупик! – раздраженно произнес В. В. и налил себе в стакан немного джина.

– Наоборот, Владим Владимыч! Я вас из этого тупика пытаюсь вытащить, – рассмеялся Ангел.

В дверь купе постучали.

– Да-да! Пожалуйста… – сказал Ангел и сам открыл дверь.

Стараясь не смотреть на В. В., в проеме дверей стоял проводник:

– Еще чайку не желаете? – осторожно сказал он Ангелу, а глазами показал на В. В., безмолвно вопрошая – все ли в порядке?..

– Спасибо, пока не нужно. У нас все прекрасно, – успокаивающе улыбнулся ему Ангел.

Закрыл за проводником дверь и спросил у В. В.:

– Чем это вы его так запугали?

– Ах, Ангел!.. Этот наглый и трусливый засранец – классический слепок с крохотного хамоватого советского чиновничка, упивающегося своей трехсекундной лилипутской властью. Я там на перроне не сдержался и рявкнул на него, вот он и вообразил себе бог знает что… А так я уже давно ничем никого напугать не могу.

– Не кокетничайте, – улыбнулся Ангел. – Судя по тому, с какой легкостью в вас проваливается этот напиток, – вы еще в превосходной форме!

– Ах, если бы!.. – В. В. налил себе в стакан еще немного джина. – Недавно в Мюнхене, на кинофестивале, куда я забрел всего лишь из стариковского любопытства, со мной произошел забавный случай. Я выпивал в буфете с одним знакомым критиком, как вдруг ко мне подошел громадный толстый человек, в котором я с трудом и ужасом узнал некогда худенького провинциального паренька, некогда перебравшегося в Москву с целью покорить столицу своими посредственными эстрадными хохмочками. И ведь покорил, сукин кот!

В. В. выпил джин и понюхал остаток яблока.

– Так вот – он заключил меня в объятия, ласково прижал к своему необъятному животу, расцеловал и тихо спросил: «Ну как поживаешь, предатель родины?» – В. В. грустно поглядел на оставшийся в бутылке джин и горько признался: – И знаете, Ангел, я так и не нашелся, что ему ответить… Наверное, теперь я уже всего лишь сочинитель, а не боец. Потом я даже представил себе, что мог бы сказать какой-нибудь герой моей повести в ответ на такую шуточку. Думаю, что если бы он не шарахнул сразу этого пошляка бутылкой по башке, то, скорее всего, презрительно напомнил бы этому разжиревшему халамендрику, что за эту родину он шестнадцатилетним мальчишкой уже воевал с сорок третьего, а потом полгода валялся по медсанбатам и госпиталям… И дослуживал в армии до пятьдесят четвертого, летая на самых строгих военных самолетах… Он, этот киевский пошлячок, еще и на свет не родился, когда я… Впрочем, так мог бы сказать мой герой, которого я сам выдумал, пристегнув ему кусочки собственной жизни – такой путаной и разнообразной, что ему, этому говнючку от кинематографа, и не снилось! – В. В. хлебнул из горлышка и печально добавил: – За последние годы я так постарел, что теперь вынужден передоверять защиту собственной чести и всего, что мне дорого, – моим героям. Мною же придуманным персонажам. И когда они совершают то, что еще совсем недавно я с наслаждением сделал бы сам, – я успокаиваюсь…

Ночь. Мчится «Красная стрела» в Санкт-Петербург…

Освещенные окна вагонов проносящегося поезда гаснут одно за другим.

Грохочут колеса состава…

Черными силуэтами мелькают на фоне сизо-фиолетового ночного неба пролетающие мимо кроны деревьев.

Желтыми ниточками струятся назад огоньки далеких и неведомых поселений…

В нашем вагоне, в котором едут В. В. и Ангел, погасли почти все окна.

Кроме окна шестого купе…

И если бы нам удалось приблизиться к рвущемуся вперед вагону и на ходу заглянуть из ночи в это окно…

…мы увидели бы, как могучий Ангел переодевается в веселенькую пижаму и ложится на свою постель, достает из портфеля очки, газету…

…В. В. аккуратненько наливает в стакан немного джина…

…и они продолжают о чем-то очень увлеченно болтать.

Шестое купе Ангела и В. В.

– Когда-то я неплохо знал такой предмет, как «теория полета», – говорил В. В., внимательно разглядывая мощную фигуру Ангела. – И путем нехитрых прикидок: массы вашего тела – килограммов девяносто, «силы тяги» для такого веса, оптимальных «углов атаки» крыла, вектора «подъемной силы» с учетом возможного «лобового сопротивления», – размах ваших ангельских несущих плоскостей – то бишь крыльев – должен быть не менее пяти метров! Если вы, конечно, действительно настоящий Ангел…

– Ну что за чушь, Владим Владимыч?! – проговорил Ангел, надевая очки и укладываясь. – От силы два – два с половиной метра…

В. В. отхлебнул джин из стакана, возмутился:

– Что вы мне вкручиваете? Это на ваши-то девяносто килограммов веса?!

Ангел приподнялся на локте, посмотрел на В. В. поверх очков:

– На какие девяносто? Когда крылья мне были положены по штатному расписанию, во мне было всего сорок – сорок пять кило… Я был ребенком. Что-то вроде сегодняшнего пятиклассника. А вы – «пять метров», «пять метров»… В то время мне такими крыльями и не взмахнуть было бы!

В. В. молча, в упор посмотрел на Ангела и подумал: «Или этот сукин сын вешает мне лапшу на уши, или…»

– Никто вам лапшу на уши не вешает! – недовольно сказал Ангел. – Вы спросили – я ответил.

Тут В. В. совсем обозлился:

– Немедленно прекратите демонстрировать мне свои паранормальные фокусы! И не смейте подглядывать за моими мыслями!!!

– Да ради всего святого, – досадливо ответил Ангел и уткнулся в отдел происшествий «Московского комсомольца».

– Простите… – устыдился В. В. – Я, наверное, слегка перекушал.

– Да нет же, – сказал Ангел. – Вы на удивление в прекрасной форме. Но когда вы начинаете выдумывать обо мне всяческие небылицы, да еще и пытаетесь обосновать их своей примитивной теорией полета, которая ко мне не имеет никакого отношения, я просто обязан уберечь вас от ваших же заблуждений. В конце концов, это мой профессиональный долг!

– Какой еще «профессиональный долг»?! – удивился В. В.

– Обыкновенный. Ангельский. Так сказать, долг нормального ангела-хранителя.

В. В. плеснул себе немного джина в стакан и, словно впервые осознав, кто его сосед, осторожно спросил:

– Слушайте… Так вы что… В самом деле? Этот… Ну как его? Ангел?!

Ангел отложил газету, поднял очки на лоб, посмотрел на В. В. голубыми, широко расставленными глазами. Ответил негромко, внимательно наблюдая за реакцией В. В.:

– Да, я – профессиональный Ангел. Но не в классическом представлении образа, который веками складывался у верующих и страждущих. Кстати, в образе которого я и сам пребывал почти тринадцать земных лет, когда беззаветно служил Единой Вере и был одним из лучших учеников Господа. Пока не усомнился в его непререкаемой канонической правоте…

В. В. выпил, потрясенно пробормотал:

– Батюшки-светы!.. Так вы еще и отступник?! Так сказать, Ангел-расстрига?.. Ничего себе уха!

– А что вас так удивляет, Владим Владимыч? – глядя на В. В. поверх очков строгими голубыми глазами, сказал Ангел. – Чем вас так поразило мое «отступничество»? Что вас так шокировало во мне – рядовом Ангеле, когда на ваших глазах происходит такое всеобщее и великое «вероотступничество», которого никто даже и предположить не мог! Так что мой пример должен вас только позабавить, не более. Что это может вас так удивить, когда официально открыт ежедневный сезон охоты друг на друга, в котором гибнут сотни тысяч людей во всем мире, а виноватых в этой кровавой бойне охраняет такое количество натасканных волкодавов, что к ним и не подступиться… Разве только внутри их собственной стаи один перегрызет глотку другому своему собрату по общему воровскому делу. А вас не удивляет, что все эти ребята, будто по команде, стали истерически возводить храмы Господни, неумело креститься, кликушествовать со свечечками в руках и фальшиво отпевать ими же убиенных?.. И уж коль все это происходит на ваших глазах, дорогой Владим Вдадимыч, чего уж вы так поразились моей утрате веры во всемогущество Господа?

– Да слышал я это уже все, Ангел! – раздраженно ответил В. В. – Сотни раз слышал… От ленинградских и московских приятелей, от нью-йоркских, лос-анджелесских и мюнхенских эмигрантов, от себя, любимого, наконец!..

– Так если это для вас не новость, какого же… извините! …вы так взъерепенились?

В. В. злобно приподнял бутылку: джина там оставалось на донышке – сантиметра два, не больше.

– Доступно объясняю! – потряхивая почти пустой бутылкой, нервно проговорил В. В. – Мне неприятно, что вы – молодой, здоровый парняга – несете мою страну по пням и кочкам и этак укоризненно поглядываете на меня своими голубыми глазками. Дескать, перед вашими очами, уважаемый Владимир Владимирович, все это происходит, а вы в это время сидите в своем чистеньком, ухоженном Мюнхене, в ус себе не дуете и сочиняете сказочки про говорящих котов!..

– А вас действительно в этом мире все так уж устраивает?

В. В. был достаточно пьян и поэтому резко ответил Ангелу:

– Это вы, сударь, спустились к нам на землю откуда-то из-под заоблачных высот, а я тут семьдесят пять лет прожил!.. Так что мои претензии к моей стране посерьезнее ваших! Только не вздумайте мне пудрить мозги и утверждать, что все это вы осознали и ощутили в себе еще в щенячье-ангельском возрасте Божьего пятиклассника сорока килограммов весом. А то, помню, в Мюнхене на радио «Свобода» я встречал одну бывшую мосфильмовскую поблядушку забальзаковских лет, которая всерьез убеждала всех, что ненависть к советской власти и ко всему русскому она почувствовала еще в детском саду, сидя на горшке…

Вот тут Ангел утратил свою интеллигентную сдержанность и мягкость. Он сдернул очки с носа и захохотал. Даже закашлялся от смеха.

От этого ему пришлось подняться и сесть напротив В. В.

– Нет, правда?!. – в восторге спросил он.

– Правда, правда, – проворчал В. В., выливая остатки джина в стакан.

– Яблочко. – Ангел глазами показал на разделявший их столик.

Там лежало большое прекрасное целехонькое яблоко!

– Вам бы в цирке работать, – проворчал В. В. и выпил, закусив этим неизвестно откуда взявшимся яблоком.

– Для цирка эти трюки мелковаты, – возразил Ангел.

В. В. с сожалением опустил пустую бутылку под столик, осторожно спросил:

– А выпивки вы не могли бы мне грамм сто спроворить? «Бифитер» не обязательно. Можно «Гордон», можно и подешевле… А то у меня тут еще пол-яблочка без дела завалялось.

– Нет, – мягко улыбнулся Ангел. – Алкоголь у нас обычно идет по… несколько иной линии. Я бы сказал – по противоположной.

В. В. отставил в сторону пустой стакан и настырно заявил:

– Жаль, жаль… Очень жаль! А я так надеялся на вашу «ангельскую» доброту и профессиональную готовность помочь страждущему…

Но Ангел только улыбнулся сочувственно и внимательно посмотрел на В. В.

И ТУТ МЫ УСЛЫШИМ ТО, О ЧЕМ ВДРУГ НЕОЖИДАННО ПОДУМАЕТ В. В.: «А может, действительно чайку бы сейчас крепенького? „Эрлгрейского“! С лимончиком. Да еще бы из моей старой толстой фаянсовой кружечки… А джин там, или виски, или даже коньячок – ну их к лешему!.. Так вот надерешься на ночь, задрыхнешь, а сердечко во сне возьмет да и остановится. То-то Иришке хлопот потом… Да и дел еще невпроворот. Катюшку повидать нужно… И себя, родимого, жалко до слез…»

– Ну вот и ладушки, – тепло улыбнулся Ангел. – Пейте, пейте свой «Эрл Грей», Владим Владимыч. Только осторожней – не обожгитесь. Горячий! И лимончик не забудьте…

И тут В. В. увидел, что на купейном столике перед ним неожиданно возникла его любимая старая толстая фаянсовая чашка с крепким горячим чаем. А на блюдечке – сахар, аккуратная долька лимона…

– Ну знаете! – потрясенно сказал В. В. – Дэвид Копперфильд может повеситься от зависти… Или это тоже из разряда «мелких трюков»?

– Что, Владим Владимыч? – невинно спросил Ангел.

– Да все вот это! И то, что мне вдруг выпить расхотелось, и чай – именно «Эрл Грей»… И кружка моя любимая фаянсовая… Я эти трюки имею в виду!

– Нет, – сказал Ангел, – это уже не трюки. Это я бы квалифицировал как нечто инстинктивно-профессионально-охранительное. Чем мне, по существу, и положено заниматься.

В. В. опустил лимон в чай, положил туда сахар и, помешивая ложечкой, хрипловато промурлыкал:

…И тогда с потухшей елкиТихо спрыгнул желтый АнгелИ сказал: «Маэстро, бедный,Вы устали, вы больны…»

Ангел усмехнулся:

– Простим старика Вертинского. Стишата, прямо скажем, не фонтан. И категорически не про вас. Надеюсь, вы человек не бедный, а судя по тому, сколько вы выпили на моих глазах, вашему здоровью может позавидовать любой крепкий мужик!

– Все, все! – прихлебывая горячий чай, расслабленно проговорил В. В. – Завтра с утра начинается светлая, радостная и абсолютно трезвая жизнь…

– Ну-ну, – одобрительно сказал Ангел и улегся на свое место.

Он вооружился очками и стал проглядывать «Московский комсомолец».

А В. В. пил чай, смотрел в ночную черноту за окном и думал: «…встретит меня внучка Катерина или нет?.. Наверное, встретит… Катька – существо умненькое, хитренькое и горячо любимое нами. Мы ее, конечно, немного придумали для себя, но… Кто не сочиняет для себя любимых, пусть первый бросит в меня камень!»

– А сколько лет вашей внучке, Владим Владимыч? – спросил Ангел.

– А откуда это вы знаете, что у меня есть внучка?

– Но вы же только что о ней думали, – пожал плечами Ангел.

– Восемнадцать, – напряженно ответил В. В.

– Чего это вы так вдруг насторожились, словно я пытаюсь посягнуть на честь вашей внучки Кати? – удивился Ангел.

– Ах, вам даже известно, что ее зовут Катя?

– Естественно.

– Боюсь, что разочарую вас – наша Катя давно и совершенно самостоятельно распоряжается своей «честью». Поэтому меня уже ничего напугать не может! И вообще, давайте сменим тему. Вот объясните мне, старому, ни во что не верующему сочинителю: почему это вы – Ангел – поездами ездите? Куда же девался старый, добрый ангельский способ передвижения? Так сказать, «по небу полуночи ангел летел…», а? И, кстати, где ваши крылья, Ангел?

Ангел мягко улыбнулся, поднял очки на лоб, повернулся к В. В.:

– Ну прямо как в записных книжках Ильфа: «…Где же твои крылья? – У меня отобрали крылья…» Так вот, Владим Владимыч, крыльев я был лишен много лет тому назад. Как вы сами изволили выразиться, именно в «щенячье-ангельском возрасте».

В. В. откровенно зевнул. Спросил без малейшего интереса:

– За что крылышки-то отобрали? За неуспеваемость?

– Да нет. Там историйка была позабавнее. Если хотите – могу поведать. Вдруг вам пригодится? Как литератору…

– О, черт вас подери!.. – в отчаянии воскликнул В. В.

– Вот это уже совсем ни к чему, – строго сказал Ангел.

– Простите… Но если бы вы знали, Ангел, сколько раз в своей литераторской жизни я слышал эту фразу!.. Почему-то все свято убеждены, что их существование в этом мире уникально и требует немедленного отражения в любой форме изящной словесности! И когда им случайно встречается какой-нибудь писатель, сценарист или журналист…

– О Боже!.. Ну не хотите – не слушайте, – досадливо сказал Ангел.

– Я не о конкретном случае, я – вообще. Знаете, откуда это? Еще из советских времен, когда с экранов и театральных сцен мудрые седоусые рабочие учили уму-разуму главных инженеров, а деревенские дедушки в лапоточках балагурили философскими сентенциями… Вколотили в головы совбедолагам, что «искусство всегда в долгу перед народом». Бросили эту тухлую косточку двухсотмиллионной толпе своих граждан в компенсацию за все их унижение и бесправие, а эта несчастная толпа взялась всерьез эту косточку мусолить. Господи!.. Сколько же поколений должно прожить Свою Жизнь, чтобы окончательно избавиться от этой вонючей и лживой шелупони?!

– Минимум – три, – тихо сказал Ангел. – Одно уже выросло. Осталось два. Но я и не пытался всучивать вам сюжетец, Владимир Владимирович. Мне просто причудилось, что вам это может показаться любопытным.

– Простите меня, Ангел! Извините меня – старого и подозрительного дурака…

– Что вы, что вы, Владим Владимыч! – Ангел озабоченно посмотрел на свои модные и очень дорогие часы. – Батюшки, и вправду – поздно-то как! Спать, спать, спать! Недосып вреден в любом возрасте. А то завтра утром на перроне ваша внучка Катя может вас и не узнать.

– Ну уж дудки! Валяйте свою историю, Ангел. Только я прилягу, с вашего разрешения, – решительно возразил В. В.

– Конечно, конечно. Ложитесь и, мало того, выключите над собой свет и прикройте глаза. О’кей?

В. В. улегся, погасил ночник и рассмеялся:

– О’кей, о’кей, Ангел! – и прикрыл глаза.

Поначалу затихли перестуки колес…

…а потом стали исчезать и все остальные железнодорожные звуки, оставляя лишь убаюкивающее покачивание вагона…

– Так лучше? – откуда-то прозвучал голос Ангела.

– Да… – слабо откликнулся В. В. из полудремы.

Стенки купе стали потихоньку раздвигаться…

…потолок начал уходить вверх, в светящуюся небесную голубизну, подернутую белесой облачной дымкой…

…Дверь, окно и столик расплылись в светлом облачном тумане и потеряли свои реальные очертания…

Только дремлющий, полупьяный, усталый В. В. лежал на своем месте.

Но и его постель словно парила в воздухе, а мимо нее медленно проплывали клочковатые обрывки облаков…

И во всей этой неожиданной, фантасмагорической обстановке откуда-то сверху, из заоблачных высот, с легкой реверберацией прозвучал тихий голос Ангела:

– Наверное, вам известно, что в христианстве существует девять строжайше иерархических «ангельских» чинов?.. Так называемые Три Триады. Первая – Серафимы, Херувимы и Престолы… Вторая – Господства, Силы и Власти… Третья – Начала, Архангелы и, наконец, Ангелы.

Сонный и нетрезвый В. В. плыл в негустых облаках, лежа на своем вагонном диванчике.

Он с трудом приоткрыл соловые глаза, иронически пробормотал:

– Понятия не имел. Но во всем этом есть что-то армейское…

– Пожалуй, – согласился голос Ангела. – Если помните описание загробно-райской системы у Твардовского в поэме «Теркин на том свете», то смею вас заверить, что Александр Трифонович очень верно воссоздал подлинную небесную обстановку и схему внутренних отношений…

В. В. с трудом превозмог сонно-алкогольный анабиоз, добавил:

– По тому времени, Ангел… Кстати, где вы?

– Я тут, неподалеку. Что вы хотели сказать?

– Я хотел сказать, что тогда «Теркин на том свете» был очень смелой и превосходной пародией на всю систему советской власти, – слабым голосом сказал В. В.

– И одновременно – точным слепком с нашего запредельного мира! – где-то произнес Ангел. – Свидетельство тому – мои самые яркие детские воспоминания…

Не открывая глаз, В. В. даже попытался сострить:

– В каком же качестве вы там пребывали? Как «Сын святого полка»?

– Нет, – прозвучал спокойный голос Ангела. – Я был одним из лучших учеников Школы ангелов при третьей ступени Третьей Триады. Звучит несколько нелепо, но иначе и не скажешь.

– Забавненько… – В. В. даже попытался ухмыльнуться во сне.

Но именно в эту секунду стали происходить уж совсем невероятные вещи…

Небо. Школа ангелов. Совсем иное измерение…

Над нашими головами теплое солнечно-голубое небо…

Плотные прелестные белые облака, на которых, как на какой-то земной лужайке, расположена очаровательная игровая площадка для малышей…

Маленькие – лет четырех-пяти Амурчики и Купидончики, с небольшими трогательными крылышками, одеты в белоснежные с золотом хитончики.

В их пухлых ручках зажаты маленькие золотые луки и стрелы, и они весело стреляют по мишеням…

…фанерным фигурам Адама и Евы, с нарисованными на них большими красными сердцами, похожими на красные яблоки, которыми Ангел недавно угощал В. В.

Откуда-то слышался голос Ангела, объясняющего старому В. В. порядок и структуру обучения в Школе ангелов-хранителей:

– Преподавали нам старые и опытные ангелы-хранители, которые в свое время были вынуждены перейти на педагогическую работу. Кто по возрасту, кто по здоровью. Ибо работа ангелов-хранителей на Земле с Людьми – труд невероятно тяжелый! От общения с Человеком, от попыток оградить его от кучи мелких и больших неприятностей, порой – смертельных, нервное напряжение самих ангелов-хранителей обычно достигало критических точек, когда уже требовалась немедленная реабилитация. Это несмотря на то, что два раза в год все практикующие ангелы-хранители проходили обязательный курс оздоровительной диспансеризации. Но этого оказывалось недостаточно, и в конце концов вымотанный ангел-хранитель со временем был просто вынужден сменить поле деятельности…

…Весело трепеща крылышками, Амурчики и Купидончики с удовольствием расстреливают фанерные мишени с изображением Адама и Евы…

Их тренер – пожилой, благообразный крылатый ангел с настоящим спортивным олимпийским луком и колчаном, полным настоящих стрел, – поправляет малышей, радуется их метким выстрелам, огорчается их неудачам…

А малыши – Амурчики и Купидончики – ведут себя точно так же, как и все их земные сверстники в обычном детском саду…

…Далее, на этих очень плотных и белых облаках под теплым солнцем, совсем как в образцовой и дорогой частной Земной школе, стоят прекрасные белоснежные парты, за которыми сидят старшие мальчики…

И привычная школьная доска, и все учебные пособия, которые в обычных Земных классах висят на стенах или стоят на полу, здесь, в Школе ангелов-хранителей, просто висят в воздухе, переплывая с места на место по мановению пожилого Ангела-Педагога с поредевшими и пожелтевшими от старости обвисшими крыльями…

А в это время мы слышим голос нашего Ангела:

– …кто-то из стариков ангелов-хранителей вступал на канцелярско-административную тропу, кто-то на преподавательскую работу в начальное и среднее отделение нашей Школы…

Вот маленький, хулиганистый Купидончик подлетел к мишени «Ева» и, пользуясь тем, что преподаватель стрельбы из лука не видит его, перевешивает яблоко в виде сердца с груди Евы на ее причинное место…

И тут же, к ужасу ангела-воспитателя, с десяток золотых стрел точно вонзаются в это «яблоко Евы»!!!

Голос нашего Ангела:

– …в начальном учились совсем малолетки. Готовили из них Амуров и Купидонов, а на среднее отделение отбирали мальчиков от восьми до двенадцати лет. Ну, как в Петербургскую хоровую капеллу…

За партами Небесного класса сидят десятка два старших мальчиков. Они тоже в хитонах, с крыльями, но в кроссовках…

Внимательно слушают своего педагога – Старого Ангела, бывшего Хранителя. У него доброе, умное лицо, живые внимательные глаза.

Голос нашего Ангела:

– …Мы были распределены по самым разным специализациям. В результате строгого психологического отбора, с учетом необходимых физических данных, я был зачислен на поток ангелов-хранителей. Мне очень повезло. Я попал в класс одного удивительно интеллигентного и мудрого пожилого Ангела.

…тихо плывет по небу диван из шестого купе спального вагона поезда «Красная стрела». Лежит на нем полупьяненький, старый В. В., весь в облаках.

При последних словах Ангела В. В. неожиданно открывает глаза и приподнимается на локте:

– Ну-ка, ну-ка! Хотел бы я посмотреть, как выглядели вы в столь нежном сорокакилограммовом возрасте!..

В. В. вглядывается в сидящих за белыми партами мальчиков и безошибочно узнает в восьмилетнем ангелочке своего соседа по купе!

– Узнали? – откуда-то спрашивает наш Ангел.

– Конечно! Валяйте дальше вашу историю! – В. В. снова укладывается на свой железнодорожный диван и закрывает глаза…

– Ну, слушайте. Спустя три года обучения, когда мне исполнилось одиннадцать…

Всевышний Ангельский Ученый Совет

…Шло заседание Всевышнего Ангельского Ученого Совета Школы ангелов-хранителей.

Все ангельское руководство, свесив пожелтевшие крылья за спинки облачных кресел, сидело за огромным белым столом, ножками уходящим в нижние плотные облачные слои. Светило теплое солнце в голубом и ясном безмятежном небе…

Перед столом стоял старый и мудрый классный Ангел-Хранитель, положив руку на плечо нашего повзрослевшего, уже одиннадцатилетнего, Ангела.

Звучит голос сегодняшнего Ангела:

– …когда мне исполнилось одиннадцать, наш Мастер обратился Наверх с просьбой предоставить мне персональную учебную практику Внизу, на Земле. Причем совершенно адресную: закрепить за мной одного неблагополучного Человека, которого я должен был бы хоть немного ограждать от его бедственных ситуаций, куда он с некоторых пор постоянно влипал. Естественно, в силу моих ученических возможностей.