Глазопял

***

Он изо всех сил пытался проползти к морю, миролюбиво шелестевшему за огромными ногами его жены, но каждый раз десятиметровая Софочка пинала его, как мяч. Он летел назад, кувыркался, в бессилии захлебываясь слезами, и каждый раз в полете доносился ее раскатистый смех и протяжное: «Куда собрался, Глазопял?». Пинки становились все сильнее, жена надвигалась на него все ближе, явно собираясь раздавить его, как таракана, и тут Михаил в ужасе открыл глаза…

Софья пихала его в ногу, пытаясь разбудить. Ей надо было в туалет, о чем она, не стесняясь в выражениях, кричала ему в ухо. Он встал, выпуская ее. Софья, протиснувшись между кресел, торжественно прошествовала в уборную, приподняв полы плиссированной юбки, из-под которой виднелись далеко не утонченные, да еще и отекшие от длительного перелета лодыжки. Михаил вздохнул, еще раз отгоняя видение огромной пытающейся его прикончить жены, и мельком глянул на располагавшийся за ним ряд.

Мальчик сладко спал, свернувшись в кресле, а женщину явно разбудила шумная Софья. Она поставила ноги на краешек своего сиденья, и ее острые колени выскочили из дырок модно прорезанных джинсов. Женщина вдруг резко выпрямилась, быстро залезла в сумочку и достала визитку. Михаил машинально протянул руку и взял ее. На визитке было написано: «Мария Росс. Семейный психолог».

***

Отдых пошел насмарку. Софочка так и не смогла забыть ту блондинку. Придумала себе в голове подробности жесточайшей измены и каждый день в красках описывала свои фантазии мужу, дорисовывая все больше деталей.

Ни райские фрукты, ни заморские пейзажи ее не останавливали. Подробности жены, надо сказать, отличались богатым воображением с примесью плесневелой нелепости. Во время перелета муж изменил ей, по ее подсчетам, раз пять. Софью даже не задумывалась о том, что муж практически не вставал с кресла. Каждый день, начиная с завтрака, она доводила сама себя до истерики, истошно кричала и обзывала прилюдно супруга, пока в очередной раз Михаил не встал из-за стола и не вышел из пригостиничного ресторана.

В воздухе стоял запах сладко-перченой Азии. Миша принюхался и, к своему удивлению, в этой совершенно чужой стране уловил знакомые с детства нотки манящего аромата печеных яблок.

***

Как часто мы перестаем обращать внимания на запахи? Чаще, чем кажется.

Бытовуха превращает нас из щепетильных надушенных принцев и принцесс в разгильдяев, а порой и в первоклассных вонючек. Теряя романтичность, мы теряем способность ловить невероятные ароматы и становимся способны унюхать только запах протухшей колбасы в холодильнике или свеженаложенную кучу кота или собаки.

Смена места – отличный способ возвратить былой нюх. Так Михаил в арбузном аромате Тайланда с примесью пряностей и теплоты вдруг почуял давно забытый запах под названием «свобода».

– Я пойду прогуляюсь, – неожиданно кинул он фразу ворчащей жене и быстро настолько, насколько мог тридцатипятилетний мужчина, давно не посещавший спортивный клуб, выбежал на улицу.

Воздух был пропитан морской солью, свежестью и вновь приобретенной минутной волей.

Голова болела, в ушах еще стоял вечерний ор супруги. Михаил уходил все дальше от отеля, шаг постепенно замедлялся. Сделав еще один, понял, что отошел уже максимально далеко, надышался и радовался своей неожиданной прогулке.

Он развернулся было пойти назад, как его привлекла неоновая вывеска. На ней из сине-зеленых волн выскакивала узкоглазая блондинка в бикини, еле натянутым на выдающиеся формы, с огромным стаканом, наполненным светящейся оранжевой жидкостью. Тут уже пахло пивом и ананасами. Тайские девушки жадно зазывали проходящих мимо туристов, сверкая разноцветными блестящими шортиками.

«Какого черта я не могу туда зайти? Да пусть уже думает, что хочет…» – Михаилу вдруг вспомнились пренеприятнейшие козлиные сравнения жены, и он еще быстрее поспешил завернуть в бар. Там было шумно и жарко, пиво было почему-то теплое, но он наконец-то почувствовал, что отдыхает. Девушки подходили к нему, просили купить им коктейль, затем второй. Мише было не жалко…

Тонкие ручки тайки нежно обнимали его за спину. Она бесцеремонно задирала на нем футболку, трогала его белое пузико, удивлялась его росту, комично показывая, какой он высокий. Хихикала, как маленькая, потом на ломаном английском пригласила его куда-то наверх. «Какого черта?..» – еще раз подумал он. Образ полукозла-полусобаки или получеловека мелькнул было снова, но так же быстро растворился, когда тонкие девичьи загорелые лодыжки вдруг затмили его непорочный брак, оказавшись где-то около его лица. «Кокосовое масло, это запах кокосового масла…» – Миша шумно потянул носом воздух и закрыл глаза…

– Где ты шлялся, кобелина проклятый?

«Ничего нового придумать не смогла?» – неожиданно для себя ехидно подумал Михаил, протирая запотевшие очки.

– Милая, я просто прогулялся, – кротко ответил он и пошел спать.

Рот жены извергал ругательства, но чем больше она кричала и пыталась его уличить, тем большее удовлетворение он испытывал. В голове крутилась единственная мысль, что наконец-то на него орут по заслугам!

 Он будто исполнил заветную мечту своей жены. Теперь ее подозрения обрели некую физическую форму. Именно об эту крепкую форму ее ругательства сразу же и разбивались. Словно этой железобетонной формы давно не хватало для поддержки их браку, который определенно стал счастливее. Подкрепляя эту мысль, Михаил каждый день находил предлоги уйти из дома – то за фруктами, то за забытым полотенцем на пляже. Вместо этого он бежал в бар с неоновой блондинкой на входе, где рьяно исполнял все желания своей жены.

Самое интересное случилось уже по возвращению в родной город. Софья, конечно же, чувствовала: эта дьявольская годовщина рушит ее королевство. Муж почему-то слабо реагировал на ее претензии, да и вообще на нее. Это увеличило подозрительность Софьи, и, сопоставляя все подробности последних недель, она нашла главного виновника.

– Это все она, – обрушилась жена на Михаила, вернувшегося после очередного рабочего дня домой.

– Кто?

– У тебя другая женщина, и ты продолжаешь с ней встречаться уже здесь, в Москве, – Софа, по своему обыкновению, перешла на крик. – Та блондинка из самолета, я все сразу поняла, глазопял!

Михаил молчал, видимо, забыв эту историю. Пока он думал, как успокоить жену, в ход пошла тяжелая артиллерия. Немного поколебавшись, Софья решила сбросить на мужа самую мощную бомбу:

– Я подаю на развод.

Миша присел, вытирая по обыкновению запотевшие от волнения очки.

– Хорошо.

– Хорошо? – не ожидавшая такой реакции Софья замерла, как кошка перед нападением на воробья.

Он ушел раньше битой посуды, проклятий и плача жены.

***

 На следующий день Софья, пылая злостью, как подожженный стог сена, собирала вещи мужа и скидывала их в одну большую кучу. Куча росла, Софья вспоминала правдивые слова своей бабки, что нет на свете нормальных мужиков. Эти мысли, старые, въевшиеся, цвета заржавевших гвоздей, до сих пор отравляли ей жизнь.

Она упала рядом с вещами мужа, не отвечавшего на ее гневные сообщения. Тапочки слетели с ног, она сидела сгорбившись, прислонившись спиной к стене, и безучастно смотрела на кучу родных вещей через маленькие щелочки. Губы недвижимо шевелились, обзывая супруга, и вместе с ними шевелились и ее толстые неухоженные пальчики на ногах. Старый облупившийся лак, ногти, неумело обгрызанные кусачками мужа, куда-то закручивающийся, будто пытающийся сбежать к огрубевшим пяткам, ноготь на мизинце… Она подняла взгляд выше, где на некогда почти тонких щиколотках колосились наполовину черные, как пораженные спорыньей пшеница, давно не бритые волосы.

И тут она поняла, что противен ей стал не брошенный муж, противна она была сама себе. Что потеряла она не только мужа, а еще ту хохотушку Софу, которая радовалась жизни, подаркам и успехами Миши, его поцелуям и объятиям, которая любила модные журналы и американские романтические фильмы. Ту воздушную Софочку, которую муж носил на руках, не замечая, как она набирает килограммы, как стала ненавидеть любовные фильмы, потому что актрисы стали краше ее, и она стала ревновать к ним мужа. Она закрыла лицо руками. Пошатываясь, подошла к разбросанной одежде и стала складывать оставшиеся вещи Миши в чемодан, откуда вдруг показался уголочек белой бумаги. Софья достала заброшенную и забытую в кармане чемодана визитку, на которой было выведено размашистым шрифтом: «Мария Росс. Семейный психолог».

***

– Кобелина он проклятый! Правильно, что разводишься. Так и надо ему, такую женщину теряет, – мама Софьи причитала в трубку, выслушивая жалобы дочки.

Отец ушел от них , едва Софочке исполнилось два годика, и с тех пор мать так его и не простила.

– Что ж за проклятие-то на нашу долю женское, глазопялов себе находим. Приезжай, доча, в село обратно, выдюжим мы без них, я тебя вырастила, батя твой недотепа окаянный… Да и тебе за что ж такой же козелина достался? Ты же святая девочка у меня, – мать с дочкой плакали на разных концах телефонной линии.

Софья рассказала про виновницу всех бед и про найденную в чемодане визитку с ее телефоном, спрятанную мужем. Не сказала она лишь о щедрости своего супруга, обещавшего ей после развода оставить свою квартиру.

– Ступай к ней, разлучнице, да повыдергивай ей все волосы, – напоследок добавила мать.

– Ну, мама, в городе так не принято.

– А мужей уводить у святых женщин принято? – доводы матери оказались убедительными, и Софочка вскоре придумала хитрый план, как отомстить разлучнице.

***

 Софья ожесточенно мяла визитку Марии Росс, и в голове у нее маячила ядовитая идея: она позвонит и запишется на прием под видом совершенно другой женщины, а там уже непосредственно перед виновницей развала своего брака гордо встанет, стукнет рукой по столу, а еще лучше – схватит какую-нибудь штуковину у нее со стола, швырнет ее на пол и все ей выскажет! Да! И никакая карьера психолога не поможет этой шлюхенции, да и вообще… Софья размечталась, как она пойдет на телевидение к Малахову и расскажет всем, что это за горе-психолог, уводящий чужих мужчин. И карьере этой развратницы Марии придет конец. Недолго думая, Софья набрала номер, указанный на визитке.

– Здравствуйте, приемная Марии Росс, чем могу вам помочь?

Софья кашлянула от неожиданности, что ответила не сама разлучница, и специально низким голосом ответила:

– Муж мне постоянно изменяет, я хотела бы записаться на прием…

– Минуточку, – администратор прошелестела клавишами от компьютера, – есть время завтра вечером, вы знаете адрес?

– Адрес? – лицо Софы исказилось в довольную гримасу, что так скоро она выведет на чистую воду психолога-обманщицу, и спокойным, неестественно-роботизированным голосом продолжила: – Диктуйте, я записываю.

***

Михаил пришел к своей новой подруге, находясь в странной прострации от внезапного заявления жены.

– Она подает на развод, – отрешенно сообщил он, когда женщина широко раскинула руки и обняла Михаила.

Он прижался к возрастному телу женщины, с которой он познакомился не так давно – случайно, в магазине промтоваров. Он ходил к ней часто, но не за любовными утехами. Он дорожил ее лаской и тем, что она внимательно его слушала, задумчиво моргая раскосыми глазами. Выслушивала его жалобы о проблемах на работе, об истеричности жены, которую он безмерно любил, но не мог дождаться от нее ни слова нежности, про начавшиеся измены в Тайланде и про то, какое странное удовлетворение Миша испытывал от того, что наконец-то за столько лет жена подозревает его по заслугам.

Рассказывал про тещу и ее старую мать, которая его ненавидит, несмотря на то, что Миша им каждый месяц высылает деньги «на хозяйство».

Почему-то с этой тихой женщиной, у которой был двадцатилетний сын, Миша мог делиться неудачами без истерик и непонимания. А потом он начал спать с ней, потому что, как он думал, так хотела его жена. Потому что теперь, приходя домой, будучи постоянно улученным в изменах, он не чувствовал подавленности, злости или обиды. Дома Михаил стал испытывать радость. И эта радость была не червоточиной в прекрасном с виду яблоке, а болезнью самой яблони, на которой и висело их семейное гнездышко.

– Я будто ей постоянно что-то должен за то, что она жертвует собой ради меня, – никак не мог выговориться Михаил. – Я не понимаю, что могу ей еще дать. Только представь, моя жена не дает прикоснуться к себе лишний раз. Только по какому-то расписанию, раз в месяц. А дети, – он тяжело вздохнул, – дети по такому расписанию не получаются.

Сказ про Куртизу

В одном бедном селе, там, где море сливается с небом, на самом что ни на есть Лукоморье жила семья рыбаков. С самого раннего утра уходил в море широкоплечий Любомир, оставляя жену дома. Питались они скудно. Таким же бедным, как и они, было все вокруг. Чтобы достать хоть немного рыбы, отплывал Любомир далеко-далеко. Раздувал он облака, застилающие воду, и грудь его вздымалась круче волн морских. Не жалея сил греб он исполинскими веслами, застявляя нестись свою лодку будто под парусом. Мало рыбы заплывало в их края. Отплыв как можно дальше, разматывал он сеть весом в полтонны и скидывал с лодки. Радовался как ребенок любой рыбехе, ибо не было для него счастья больше, чем накормить да приласкать свою жену молодую.

Куртизе тоже было несладко. День и ночь она хлопотала по хозяйству, оберегая единственный источник тепла – маленький огонь, добытый еще дедом Любомира в тот момент, когда внезапная молния поразила одно из деревьев древнего поселения. Никого уже не осталось на этой части планеты. Сгинули все в поисках лучшей жизни. Кому-то не хватило сил раздувать облака, и они заплутали в море, кто-то попал в лапы к существам потусторонним.

Но Куртиза не печалилась. Ждала мужа-богатыря и не ведала другой жизни, пока не забрел в Лукоморье Старец-Поганец.

Случайно забрел, чертыхаясь и проклиная плохую дорогу, хлестая тощих лошадей. Осознав, что сбился с пути, он уж было поворачивал, но вдруг фигурка полуобнаженной феи промелькнула среди поля ковыльного. Погнал он туда скорее, понукая бедных кляч и отчаянно дергая себя за бороду.

Куртиза поначалу испугалась незнакомца, но когда тот подъехал ближе, смешно ей стало от наполовину выдернутой бороденки и страшного морщинистого лица с крючковатым носом.

– Что за видение прекрасной феи? – Прогнусавил Старец-Поганец, а нос его то приподнимался, то падал.

– Да какая я фея, – пропела она в ответ. – Я Куртиза, жена Любомира. Последние мы из нашего племени в живых оставшиеся.

«Неужели она ничего больше видать не видывала?» – подумал Поганец, а вслух произнес:

– А где же богатырь твой?

– В море он, почтенный старец, тридцать три дня назад рыбу добывать отправился, еще три осталось, жду не дождусь.

Ухмыльнулся старец.

– Ох, дева прекрасная, ты, наверно, голодна?

Куртиза покраснела, но ничего не ответила.

Внезапно Старец окинул мешковину, застилавшую повозку, и предстали взору Куртизы яства невиданные, фрукты заморские да шкуры соболиные.

Протянула она руку к ананасу, а старец клюкой-то ее по руке – хлоп!

– Не отдам просто так, – прошамкал он беззубым ртом.

– А мне и дать тебе взамен нечего, – расстроилась Куртиза, уже представив, как бы накормила она обессиленного мужа.

– А ты ночь со мной проведи, лаская меня как мужа своего, и отдам я тебе ананас заморский, один лишь кусочек его сил прибавляет на месяц вперед.

Задумалась Куртиза.

Но лицо изнеможенного мужа вдруг предстало перед ней, а в животе под ложечкой так засосало, что поборола она в себе стыд и отвращение и провела со старцем ночь райскую. Как с мужем своим обращалася с ним.

В это время Любомир, свернув сети, плыл домой. Не осталось в нем сил, но желание увидеть свою жену было сильнее человеческих страданий от голода и холода. Но будто почувствовал он что неладное. Жаром окатила его волна ледяная, а последующая паром измены жены ветреной обдала, да так, что грести он стал в два раза быстрее и приплыл на два дня раньше.

 Вбежал Любомир в дом и увидел, что его жена сидит на шкуре невиданной, держит в руке фрукт чудодейственный, а рядом Старец-Поганец гладит ее ножку нежную.

Куртиза обрадовалась, вскочила и побежала с ананасом в руке к мужу. Быстрее его накормить, чтобы не болел он, а сила вернулась богатырская.

Но махнул Любомир рукой, понял он, на что его жена нежность свою променяла в его отсутствие. Схватил он старика и как мышонка его задушил.

Испугалась Куртиза, поняла, что натворила.

– Не убивай меня, любимый. Ради тебя я нежность свою поменяла на ананас заморский, один лишь кусочек которого сил прибавляет на месяц вперед. Знала я, что ты приедешь больным и разбитым волнами злыми.

Схватил ее Любомир, посмотрел в глаза, что бездоннее да мокрее океана, и не смог убить. Так любил ее сильно…

***

Софья, завернувшись в шарф и надев темные солнечные очки, ждала около кабинета психолога. Она была уверена, что разлучница сразу же ее узнает и попытается сбежать.

– Прошу вас, проходите, – дверь внезапно распахнулась, и улыбающаяся женщина в сером твидовом костюме вышла к ней навстречу.

– Не ожидала меня встретить? – Софья медленно поднялась. – И где этот козелина шатается, не у тебя ли, случаем?

Женщина с интересом смотрела на Софью, потом глянула в журнал записи.

– Вас зовут Надежда? Надежда Иванова? – Назвала она вымышленное имя, записанное администратором.

Софья рассмеялась и сняла очки.

– Нет, не прикидывайся тут мне старой калошей. Я София, жена того ирода, которого ты увела.

Две пары глаз: администратора и психолога – изучали странное поведение этой раздраженной женщины. Мария взглянула на пациентку, что-то знакомое было в ее лице.

– Мы ведь где-то встречались, не так ли? От вас ушел муж и вы не знаете, где он, я правильно поняла?

Софья растерялась. Женщина строго, с каким-то материнским пониманием смотрела на нее и явно не узнавала. Ее волосы были собраны, на пальце блестело кольцо с большим бриллиантом, она вовсе не походила на ту вызывающего вида развратницу, какой запомнила ее Софья.

– Мы с мужем летели в одном самолете с вами, – Софье вдруг стало стыдно.

– Вы сидели с мужем впереди нас с сыном, верно? – Мария неожиданно вспомнила несчастную пару, явно нуждающуюся в сторонней помощи. – Я тогда оставила визитку вашему супругу и очень рада, что вы наконец пришли. Проходите, – она распахнула дверь в залитый теплым светом кабинет.

 Ноги Софьи стали как ватные.

– Не волнуйтесь, вашего мужа тут нет, мы с ним не общались, – психолог будто прочитала мысли Софьи, – проходите, поболтаем, не зря же вы сюда пришли.

В руках у Софьи оказалась теплая чашка чая, и мягкие руки Марии уверенно надавили на ее плечо, заставив присесть.

– Так как вас зовут на самом деле? И где ваш супруг?

***

Михаил жил у старшего брата, жене писать ему было стыдно. Каждый раз он включал утром телефон, но от Софьи не было ни весточки. Один раз он позвонил теще, но, услышав отборную брань в свой адрес, понял, что его считают по меньшей мере дьяволом в человеческом обличии, но также разведал, что с женой все хорошо и из Москвы она не уезжала, и, быстро попрощавшись, положил трубку.

 А как бы он хотел услышать такую историю: что теща, оказывается, поссорилась со своей дочкой, потому что та запретила ей обзывать своего мужа! Что обожаемая бабка, чей призрак постоянно витал в их семейном гнездышке, была уже не в почете у нерадивой внучки. Если бы только Софья поняла, что и мать, и она ведут себя точно так же, как бабуля когда-то, и только женушка в силах прекратить это. Что патологической ревностью она не только не удержит своего мужчину, но и разрушит любые отношения с кем бы те ни было. Как бы он хотел…

Внезапно раздался звонок. Был выходной день, Михаил подпрыгнул и с необычайной живостью побежал искать телефон. Звонила не Софочка. Он, уже расстроенный, выслушивал незнакомый тонкий голосочек администратора какого-то кабинета психологии, куда его приглашала… его жена…

 Михаил даже не сразу понял, в чем дело. Он со дня на день ждал извещение о разводе, а вместо этого жена хочет сохранить брак. Это был самый счастливый день после дьявольской годовщины. День, когда он увидел Софочку. Она молчала и улыбалась. На ней была новая юбка чуть выше колен. Постройневшие ноги обтянуты черными колготками в сеточку, на шее красовалось жемчужное ожерелье, подаренное мужем на день рождения. Губы – ярко-красные, почти как у женщины, выходящей к ним из кабинета.

– Здравствуйте, Михаил.

Он уставился на женщину, вышедшую к ним, пытаясь вспомнить, где он ее видел.

«Глазопял»,– неожиданно послышалось ему, сказанное таким тихим и зловещим голосом, что он моментально повернулся к своей жене, которая, впрочем, на него и не глядела. Их пригласили вместе в кабинет психолога.

Глава 3. Любочка

– Эй, отдай это сюда.

Мужчина, к которому обратился этот тоненько-скрипучий женский голос, усмехнулся и вернул бутылку обратно. Женщина стремительно притянулась к горлышку поллитрового пива и жадно стала допивать мутную жидкость. Несмотря на обычную картину посиделок дворовой компании местных алкашей около продуктового магазина, было в этом и что-то необычное.

– На, подавись. – Мужчина незлобно подмигнул Любаше. – Не могу отказать даме, – прошамкал он, смачно плюнул и погрузился в свои мысли.

Необычным пятном в этом тусклом соцветии и являлась сама Любаша в тонкой, почти что летней ярко-зеленой куртке. Любаша стала пить, вот так, по-серьезному, лет пять назад. Сначала утратила яркий цвет волос лучистых кудрей, затем осиную талию, приличный маникюр, работу главбуха. Список Любочкиных потерь можно продолжать бесконечно, водрузив на последнее место ее бывшего мужа Агафонова.

 Впрочем, Агафонов остался там, в прошлой жизни, в роскошной квартире в Питере, а Любочка уже была тут, в Москве, у районного круглосуточного магазина. В детстве Любы, в девичестве Громовой, этого магазина еще не было. На его месте ютился маленький кооперативный магазин, куда все дети ходили рассматривать витрину с импортными сладостями. Однажды маленький Колян незаметно украл фирменную плиточку жвачки «Турбо». Возможно, про это бы никто и не прознал, но Коля неожиданно решил поделиться половинкой добычи с девочкой. Он сунул руки в боки и, копируя походку отца, подошел к Громовой и достал трофей. Мальчишка готов был ей отдать даже драгоценный вкладыш, но пронзительный крик внезапно остановил его.

– Вор-воришка, вор-воришка, – неожиданно громко крикнула Любочка и, схватив жвачку, выбросила ее в кусты.

На глазах у Кольки навернулись слезы. Он знал, что поступает нехорошо, но это был первый рыцарский его поступок, а его не то что не оценили, так еще и встретили таким прилюдным обвинением. Издевались над ним тогда еще долго, а бабки, мимо которых он возвращался из школы, то и дело бросали ему вслед ехидное «воришка». Отец же, на удивление, не ругал, видимо, вспомнив себя в его возрасте, когда жажда открытий новых впечатлений не всегда делила поступки на плохие и хорошие.

Столько лет прошло и вот – черт дернул Любу об этом вспомнить. Она посмотрела на ушедшее куда-то в бессознательное, пошатывающееся тело собутыльника-пьянчужки Жорика, и задумалась.

Денег не было, выпить хотелось. Свистнуть бутылку пива или попросить об этом Жорика не составляло особого труда, а тут эти болезненные воспоминания из детства заставили ее предательски наморщить лоб.

– Вор-воришка, – произнесла Любочка самой себе и заплакала.

Синие слезы – обычное явление. Неприятное, конечно. Будто слетаешь с лесной тропинки, по которой мчишь легко и радостно на велосипеде навстречу солнцу прямиком в колючие дебри. И вот уже ни радости, ни волшебного леса, одна досада да обида горькая, от которой слезы все сильнее льются. А вокруг крапива злая, словно сама пробирается к тебе и жалит больно, прям под кожу головы… Главное – поймать момент, чтоб перекрыть кран, за которым синие слезы скапливаются. А как поймать, если тебя самого надо кому-то ловить? Вот такой вот синий парадокс.

***

– Люб, пошли, домой тебя отведу.

Люба подняла заплаканные глаза, сжимая в руках пустую бутылку. Это была Маша, ее знакомая с детства. Так случилось, что, переехав назад в Москву, она стала соседкой той самой Машки, которая была ее соседкой по лестничной клетке, одногодкой, но не одноклассницей. Родители Маши Деревцевой возили ее в специальную школу с углубленным изучением английского языка куда-то в центр. А еще Деревцева была отличницей, о чем гордо сообщали ее родители Громовым.

 Почему-то чем старше становятся дети, тем меньше любят отличников. По крайней мере, раньше так было. Отличники выделялись среди привлекательных хулиганов своей отстойной порядочностью. Прилежность была не моде. Все тянулись к неизведанному: сигареты, алкоголь, дискотеки, новые матерные слова. А такие привычные пятерки становились настолько ненужными, что тех, кто их продолжал в старших классах получать, считали белыми воронами. Для многих родителей главное было, чтобы их ребенок просто доучился в школе, быстрее поступил хоть куда-нибудь и быстрее пошел работать. Как? Это их волновало меньше всего. Родителям белых ворон приходилось несладко, как и самим школьникам. Ребята в буквальном смысле воевали с посредственностью других. Кто воевал и не сдавался, чаще всего вырастал победителем.