Вологодские кружева

– А получилось: – «Голодранцы усих стран! Гопайтесь до кучи!» – умирает от смеха пострелёнок.

– Как, как? – переспрашивает отец и, услышав тот же перевод, начинает хохотать вместе с сыном так громко и заразительно, что на крыльцо выскакивают Ксюша и старший сын.

– Го-голодранцы, говоришь? Гопайтесь до-до кучи! Ох, не могу! Ну, сынок! Ну, уморил! – горгочет Костя. А сын, который уже давно не видел отца таким весёлым, упал на крыльцо и, обессилено скуля от смеха, стучит голыми пятками об пол!

А когда семья досыта насмеялась, Костя потрепал младшего за вихор и сказал: – Спасибо, сынок! Я теперь знаю, что мне делать!

И прокатился вскоре слух, что уезжает из села Костя. Оставляет дом, всё нажитое, мельницу и землю.

Григорий сначала не поверил: – «Он што, дурной? Здесь его корни! А где родился, там и пригодился!» Григорий ждал, что Костя заявится к нему и тогда, на правах старшего, он дал бы ему нахлобучку. Но Костя медлил и, где-то в глубине души чувствуя перед братом вину, Григорий отправился к Косте сам.

– А, Гриша, проходи в дом! – увязывая во дворе телегу с пожитками, сказал Костя. Когда же Ксюша собрала на стол, попросил жену: – Ты бы сходила к Валентине, нам с Гришей поговорить надо! Вряд ли мы когда-то ещё свидимся!

– Не сходи с ума, Костя! – как и раньше, принялся увещевать младшего брата Григорий! – У тебя ж семья, двое сыновей! Вступишь в колхоз, и всё образуется! А кто ждёт тебя на чужбине? Мы ж братья с тобой!

– Братья, говоришь? – усмехнулся Костя.– А разве не ты меня уже мельником назначил? Да ни где-нибудь, а на мельнице, которую я вот этими руками построил! …Костя помолчал и продолжил: – Я ж младший, но никогда и ни о чём тебя не просил! А ты…, ты ж предал меня!

– Ну-у, загнул! – возразил Григорий. – Аль не видишь, што время такое! Може, и мне уезжать прикажешь?

– Да нет, Гришаня, не прикажу! Это ты у нас на приказы мастак! Но и под твоим руководством с Витькой Бражниковым гопаться до кучи не стану! Если б ещё с теми мужиками, кого выселили, да с Иваном Кузьмичом, может, и объединился бы!

– Как это – «гопатца»? – не понял Григорий.

– А вот так! Это Димка, сам того не ведая, подсказал мне. Поеду в город, может, ребят выучу? А ты, Гриша, не думай, что пропаду! И мешать тебе не стану!

– Ну, как хочешь, уговаривать не буду! А надумаешь вернуться, напиши! Чем могу, помогу!

Костя покачал головой и ответил: – Да нет, Гриша, не вернусь! И напишу вряд ли! Прощай!

В тот вечер расстались братья навсегда. И дом Кости, сначала с петухом, а позже, когда непогода обломала петуху крылья и сбросила его на землю, дом этот несколько десятилетий стоял безлюдным, пока совсем не разрушился. Стоял немым укором Григорию, как напоминание о младшем брате, от которого старший брат не получил ни одной весточки.

И уже после войны, где-то в начале пятидесятых, приехал в село дней на десять третий – последний сын Кости, который родился уже после того, как Костя уехал из села. Племянник Григория Саша поселился в доме своего отца и только от него Григорий узнал, что старший сын Кости водит корабли; средний, тот самый Дима – в небе летает; а младший в науку пошёл, в Московском университете учится. В тот приезд свой подружился Саша с внуком Григория Серёжкой, который тоже приехал в деревню на каникулы, охотно привечал его в доме и говорил: – Сергунь, вырастешь, приезжай учиться в Москву! – и адрес мальчонке оставил. Да только потерял тот адрес Серёжка, а Сашу до сих пор помнит.

Помнит Серёжка и грозного деда Григория. Неулыбчивым был дед и боялся его Серёжка. А Григорий и в молодости был не шибко говорлив, а в старости и вовсе смурным стал. Больше двадцати лет председательствовал Григорий в колхозе. Всю войну вместе с дочерьми, да колхозными бабами жилы рвал, и от всей этой жизни неласковой крепко выпивать стал! Придёт вечером домой: когда – трезвый, а нередко – во хмелю, глянет на маленького Серёжку и … зажмурится! Из каких глубин этот мальчонка-безотцоващина, которого нагуляла его старшая дочь, глядит на Григория его младший брат Костя? Но ведь есть, есть сходство. Не сказать, что обличьем, а такой же смышлёный, да сообразительный! И, как Костя, всё и смотрит Серёжка в небо, да о кораблях говорит! Разные у Григория и у Кости судьбы, и ребята разные. У Григория дети и внуки земные, а этот? Почему он похож на Костю, не знает того Григорий. И хочется Григорию внука приласкать, да рука не поднимается. Что-то мешает старику. Может, последний, двадцатилетней давности, разговор с Костей?

И уже на исходе жизни, возвращаясь вечером из правления на нетрезвых ногах, оступился Григорий недалеко от дома, упал и замёрз бы, если б не подобрали его возвращающиеся из клуба ребята. Но простуда взяла своё и, пролежав несколько дней в горячке, ушёл Григорий из этого мира. А перед самой смертью как-будто сбросил Григорий с себя тяжкий груз и, глядя на жену печально и ласково, уже задыхаясь, сказал: – Ты-ы знаешь, я Костю во сне-е видел и про-щения у не-е-во попросил!

– А он? – спросила Валентина.

Пытаясь ответить, зашевелил Григорий немеющими губами, но уже отлетела его душа, и осталось недосказанным то, что много лет не давало ему покоя!

Братья и сестры

Когда-то наступает такое время и дети, стремящиеся к новой жизни, покидают своих родителей.

Первым из села уехал старший сын Григория Александр. У него уже была семья и дочь Неля. Но прослышал Александр, что в соседней области на реке строится гидроэлектростанция, и махнул на стройку. Смекалист и не глуп, Александр сперва работал бригадиром, а вскоре и в начальство выбился.

Первая жена у Александра умерла, когда дочурка ещё в школу не ходила и отец – человек занятой, на какое-то время отправил её к своим родителям. В селе Нелюшка под присмотром бабушки жила года два и даже неласковый Григорий, бывая в районе на совещаниях, каждый раз привозил Нелюшке гостинец – то петушка на палочке, а то и мармеладку с карамелькой в кулёчке. Но перед тем, как пойти Нелечке в школу, женился Александр во второй раз и жену приглядел родовитую, то ли из дворян, то ли графского сословия. Жене на стройке места не нашлось, и стала она воспитывать Нелечку, а чуть позже и младшую дочь.

Александр обзавёлся коровой, а жена-белоручка наняла прислугу. Нелечка в семье была главной. Её хорошо одевали и по тем временам семья Александра жила в достатке.

В начале войны Александр вместе с семьёй эвакуировался в Челябинскую область, сметливые люди были нужны и в тылу, а после войны вернулся на прежнее место.

Нелечка к этому времени закончила 7 классов и поступила в учительский институт, который позже был переименован в педучилище, а по его окончании вернулась к родителю.

В местечке, где жили, Нелечка считалась невестой богатой, и отец её уж очень хотел, чтоб жениха Неля искала по себе. И Нелечка искала, но …ребята попадались всё какие-то невзрачные! То ростиком не вышел, а то – простолюдин!

Сама же Нелли Александровна цену себе знает, да и внешностью Бог не обидел. Рост под 170, всё – при ней и, как теперь бы сказали – «модель!»

А уж если в школу идёт, то шляпка с вуалью, в одной руке портфель с тетрадками, а другая – в муфточке! Девчонки-ученицы, повстречав на дороге самую видную, да элегантную из всех учителей, аж замирают от восхищения и тихонько шепчут: – Смотрите, смотрите! Нелли Александровна идёт! Вот уж пава, так пава!

Нелечка знает, что кое-кто из девочек-старшеклассниц пытается быть на неё похожей, и это ей очень нравится, но вот достойного суженого встретить ей пока не удалось! Ну, не выходить же замуж за Мишку-тракториста! Мишку она держит про запас, зная, что он никуда не денется. Мишка так и сказал: – Ты, Неля, краше всех! Одну тебя любил и любить буду!

А Нелечка лишь рассмеялась: – Любить себя я не запрещаю, но замуж за тебя никогда не пойду! И не надейся!

Мишка хоть и расстроился, но на танцах Нелечку хоть раз, да обязательно пригласит! Нелечка во время танго его отталкивает, пытаясь держаться на расстоянии вытянутой руки, а Мишка, нет-нет, да и притиснет её к себе и шепчет: – люба ты моя, сколь ждать тебя ещё буду?

Нелечка тоном учительницы вразумляет Мишку: – А ты не жди! Возьми, да и женись!

Мишка жалостливо вздыхает и полушутя говорит: – О тебе ж, глупая, беспокоюсь! Ровесницы-то твои уже давно детками обзавелись, а ты всё принца ждёшь! Не молоденькая уж, двадцать четыре исполнилось! Так и состариться недолго! Гляди, засидишься в девках!

Нелечка снисходительно улыбается и отвечает: – Хоть и засижусь, но и за тебя не пойду!

Однако с Мишкой окончательно не рвёт, понимая, что годочки бегут, а она всё ещё не замужем! А последнее время Нелечка и на танцы ходит через раз. Скушно ей там, публика одна и та же! Да и приглашать её ребята стали редко, зная, что шибко разборчивая у Александра Григорьича дочка. Сидит Нелечка вечерами за тетрадками, а мысли далеко, далеко: – Неужели не сбудется то предсказание, когда нагадала ей старая цыганка, что замуж она выйдет за высокого да красивого военного! А где повстречается она с военным – цыганка не сказала. Придётся, видно, в мужья Мишку брать, а то и вправду женится! Кусай потом локти!

Вообщем, была Нелечка уже перезрелой, когда появился в клубе тот самый капитан. Ростом под два метра, лицо мужественное и шрам на щеке. И среди клубной мелюзги капитан стоял, словно столб в заборе. Поглядывал на танцующих, на стоявших возле стеночки девчат; да и высмотрел там Нелечку, которая также возвышалась среди подруг.

Высмотрел, да и пригласил на вальс! Тут-то Нелечка и присохла к капитану. Эдуард, так звали капитана, во время войны летал на самолёте, был сбит, ранен, но остался жив. А после госпиталя служил в Германии в комендатуре, но чем-то проштрафился, попал под статью и угодил в штрафбат. А позже, в составе таких же бедолаг, попал на стройку.

Нелечка от любви потеряла голову.

– Только он будет моим мужем! – заявила она отцу. Александр Григорьич в штыки: – Ну, и что тебе даст этот лётчик-налётчик? Койку в общежитии и пару исподнего? – горячился грозный родитель. – Ты хоть понимаешь, что твоё замужество отразится не только на твоей, но и на моей репутации? Уж лучше за Михаила выходи, у того хоть биография чистая! А благословения на брак с Эдуардом я тебе не дам! Так и знай!

Но и у Нелечки характер отцовский, уступать отцу она не намерена! И уже на свадьбе между отцом и зятем произошёл раскол. Сразу после свадьбы Александр Григорьич дочку отделил и помогать ей перестал.

– Не послушалась, вышла за кого хотела, пусть сама и кувыркается! – говорил отец.

И хотя Нелечка кувыркалась, но мужа своего любила всю жизнь. Они с Эдуардом вместе прожили больше сорока лет, но Александр Григорьич зятю своему родственником так и не стал. Эдуард отвечал ему тем же. Как говорится, «нашла коса на камень!»

Эдуард, ещё во время войны привыкнув к фронтовым «ста граммам», и после того, как женился на Нелечке, часто «употреблял», но до бесчувствия никогда не напивался. Работал сначала комендантом в общежитии, шофёром, затем в автоколонне инженером; вплоть до семидесятого года любил коньячок, а когда страна села на талоны – перешёл на водочку и самогон.

Позже Эдуарда реабилитировали, он вступил в партию, а незадолго до перестройки и секретарём партийным стал. У начальства всегда старался быть на виду, а со многими – и на короткой ноге; из-за ранения частенько ездил в санатории и дома отдыха, но Нелечку с собой не брал.

Нелечка со временем лоск потеряла, в одном платьишке могла встретить и проводить учебный год, но Эдуарда, каким бы он ни вернулся с работы, всегда ждали накрытый стол, дочка и верная жена.

Смолоду не приученная к черновой работе, Нелечка и в замужестве слыла барыней, а выращивая на огороде картошку, на её посадку и уборку обязательно привлекались родственники. Если же ей требовался ремонт в квартире, Нелечка, считая, что отказать ей невозможно, обращалась к старенькой тётке:

– Кресна! – говорила Нелечка,– скоро Первомай, а у меня потолки давно не белены. Приди-ка!

Ну, безотказная Вера Григорьевна, хоть и с неохотой, берёт кисть, побелку и наводит у крестницы марафет, при этом обязательно ворчит: – «Могла бы и сама побелить, да покрасить! А всё на старуху надеесся!» Но Нелечка этого не слышит, потому как дома её нет.

Аналогичная ситуация происходит и с картошкой, которую они сажают и выкапывают позже всех, ибо вдвоём эту работу Эдуард и Нелечка осилить не могут; поэтому ждут, когда родня управится на своих огородах, тогда и к ним помощь подоспеет! Родня, конечно же, придёт и, копаясь в земле, незлобиво пеняет «господам»: – «у соседей-то уж ростки показались» (это весной), и «скоро белые мухи полетят, а у вас картошка не выкопана!» (осенью). Но у Нели каждый год уважительная причина и она весело покрикивает:

– Па-а-а-думаешь! Ну, помогли маленько! Ещё в подвал мешки перетаскаете, и все дела! Вы ж деревенские!

– Ты больно городская! – взваливая на спину мешок, хмурится кресна.

Но Нелли Александровна знает, что родственники хоть и поворчат, но милостью своей её и Эдика не оставят, поэтому пуще прежнего веселится:

– Пошевеливайтесь! Обед стынет!

За обедом все помощники, рассчитывая, что у «господ» проснётся сознательность, по очереди наставляют её: – Всё, Неля! Последний раз! Больше за тебя мы работать не будем! Так и знай!

Неля предупреждения всерьёз не принимает и, зная наперёд свой дар убеждения, шутливо огрызается: – Да это ж здорово, што я вас позвала! Па-асидим, па-агаварим, па-абщаемся!

И явно демонстрируя свой или Эдуарда утончённый вкус, восклицает: – А што я для вас приго-о-то-вила! Вот, кушайте, кушайте, это маслины, (или оливки) – та-а-кие вкусны-е! Меня Эдик к ним приучил, и я теперь без маслин обходиться не могу!

Гости из простонародья во все глаза смотрят сначала на Нелечку, переводят взгляд на эти самые маслины и, накалывая заморскую ягоду на вилку, сначала нюхают её, и уже потом осторожно кладут в рот.

– Ну как, нравится? – спрашивает Нелли Александровна.

О-о! Да! – отвечает вкусивший, думая про себя: – Тьфу! Гадость! Огурец вкуснее!… Но, чтоб не ударить в грязь лицом и, желая сделать хозяйке приятное, восторгается изысканным угощеньицем!

В село, где родилась, Нелечка вместе с Эдуардом приехала лишь однажды, захватив с собой несколько баночек с маслинами, но деревенская пища простая и на родную тётку, как и её ребятишек, кисленькие маслины ожидаемого впечатления не произвели; таким образом, скрыв это от гостей, тётя Настя скормила «маслюки» корове.

Александр Григорьич побывал в селе с дочкой, когда Нелечка ещё ходила в школу. Причиной же послужила свадьба брата Ивана. Александр к этому времени уже стал вполне городским, сидел на свадьбе в костюме и при галстуке, охотно чокался с ближайшими и дальними родственниками, но от деревенских забот и разговоров был далёк.

Он уже подзабыл, что и раньше в селе долго вспоминали именно ту свадьбу, на которой было больше выпито хмельного и расквашено носов! А под девизом «Гулять, так гулять!» – без драки не обходился ни один праздник. Только что два мужика, обращаясь один к другому: – Ты меня уважаешь? – дружелюбно сталкивали стаканы, глядишь, уже пустили в ход кулаки, а случалось, и ножики! Во хмелю чувства обострялись и если один «уважал» другого меньше, значит, кто-то получал в ухо, а то и в глаз! И за то время, пока Александр жил в городе, в родном селе ничего не изменилось.

Только что Иван обнимал Любашу, глядь, в другом конце волтузят друг друга трое парней, поэтому жених уже разнимает драчунов: – Ну, чё вы? Чё раздухарились-то? Давай-те за сто-ол! Выпьем!

Иван оттаскивает самого буйного и грозит ему пальцем: – Ты чё мне обещал? Помнишь? Ты и прошлый раз на свадьбе Витьки Машкова драку учинил! Забыл, да?

Иван держит за шкирку хмельного буяна, а тот, едва держась на ногах, поднимает на жениха осоловелые глаза и спрашивает: – Тты-ы кто-о?

Иван хохочет и, сбагрив баламута его родителям, говорит: – Ведите его домой! Набрался уже, пусть проспится!

Но время ещё не вышло, выпивки и закуски на столе много, а драчливый гость, каким-то десятым чутьём уловив, что его хотят выпроводить, на несколько минут трезвеет и, хлопнув жениха по груди, с трудом составляя фразы, лепечет: – Всё, Ваню-ха! Конч-лась тво-тво… холл-стая жисть! – Он поднимает указательный палец, водит им перед носом жениха и рассусоливает дальше: – Нне, Ваню-ха, домой ишшо рано, ра-но ишшо! Ты, чё ли, мине не рад? Не рад, да? – Гость уже обиделся и пытается оторвать пуговицу на пиджаке жениха, поэтому Иван на пару с Любашей, подоспевшей ему на помощь, чуть ли не силой усаживают парня за стол. А в госте уже вновь взыграло ретивое, он порывается встать, но в бессилии опускается на лавку и, сунувшись чубом в стакан, пьяненько скулит в тарелку: – Нне рад, да? Мине нне рад? А я шшытал тебя другом!

– Да рад, рад! – успокаивает его Иван. Заметив, что гость ему поверил и, держась рукой за стакан, уже маленько прикорнул, Иван облегчённо вздыхает: – Уф-ф! – и, подхватив Любашу, жених и невеста спешат на свои места. А гости, поплясав, опять садятся за стол и, наполнив стопки, кричат: – Горь-ко! Горь-ко!

Сельские свадьбы, сыгранные в один день, являлись скорее исключением, чем правилом. Обычно добрая свадьба длилась два, а то и три дня. И хоть на ночь гости расходились по домам, но уже к обеду большинство из них сидели за свадебным столом. В этот раз женился второй, но не последний сын председателя колхоза; а следом за Иваном идут Василий и Николай, которые тоже поглядывают на девок, поэтому свадьба была многолюдной, и гуляли дней пять. Драчливые разборки возникали то тут, то там. Хорошо ещё, что в конце сентября стояло «бабье лето»

Сосед Стёпа на шатающихся ногах вышел покурить, Увидев во дворе бочку с водой, со словами: – Ух, башка раскалывается! … сунул в неё голову и помотал там, даже не заметив, что из бочки, скорее от сивушного запаха, нежели от страха, выпрыгнули две лягушки. Тряся мокрой головой, довольно пофыркивая: – Бр-р-р! Хорошо-о!…– и, затянувшись самосадом, Стёпа уже через четверть часа сидел за столом и убеждал жену: – Да тверёзый я! Тверёзый! Аль не видишь? Наливай давай!

Двоюродный брат Степана, который с утра отпивался рассолом, а больше ни на что смотреть не мог, ругал себя почём зря: – От дурак-то! Зачем напился? Знал ведь, што с утра худо будет! Знал! Больше – ни, ни! – Но, увидев в окно, что к дому председателя потянулись вчерашние гости, сказав жене: – Пойдём, хоть маленько опохмелюсь! – домой возвратился в том же состоянии, что и накануне.

Задиристый парень, устроив на свадьбе первую драку, и узнав о том, что фингал под глаз своему однокласснику поставил именно он, бил себя кулаком в грудь и просил: Ну, ударь меня! Ударь!

Тот отмахивался и, будучи потрезвее, говорил: – Да иди ты…! – И хотя все знали друг друга, часть состояла в родстве – одной потасовкой дело на свадьбе не заканчивалось. Когда трезвели, зла не помнили – русская душа отходчива, но во хмелю дрались часто.

Зато было что вспомнить: – « На Катюшкиной свадьбе её брату нос повредили», а « Когда Матвей женился – его свояку бока намяли», ну, а «У Павлуши на свадьбе двоих порезали».

На Ивановой свадьбе тоже кулаками махали, но без последствий. Лишь забияка-парень едва не утонул! Если Стёпа протрезвел в бочке, то парень решил купнуться в речке, ну, на хмельную голову и нырнул! Хорошо ребятишки, удившие неподалёку рыбу, увидели; да на помощь брат Любаши, служивший в Морфлоте, подоспел.

– А так точно утонул бы! – сказывали у колодца на следующий день бабы. – Охолонуть, видите ли, хотел! Там же омут! Утащил бы его водяной, боле не стал бы кулаками махать!

Вообщем, только на пятую ночь избу освободили от лишних столов, стульев и лавок, расставили всё по местам, перемыли посуду и, вконец обессиленные как хозяева, так и новобрачные, рухнули в свои постели!

У Александра Григорьича свадьба была похожей, только размахом поменьше, но он жил уже другой жизнью, поэтому, когда свадьба отпела и отплясала, засобирался восвояси.

Иван удерживал его: – В кои-то веки появился и сразу уезжаешь! Мы ж стоко не виделись, даже поговорить, как следует, не успели! Поживи хоть недельку! За рыжиками сходим. В этом году, знашь, сколь грибов уродилось! Мо-о-оре! Оставайся, Саш!

Но Нелечке надо было в школу, Александра ждала работа, поэтому он отказался: – Не могу! В следующий раз приеду, тогда и за грибами сходим!

Но «следующий раз» так и не наступил. Когда же строительство гидростанции закончилось, Александра перевели на Волгу, и обосновался он в Горьком. Переписка с Нелечкой была редкой и скупой. Поздравят друг друга с праздником и днём рождения и … до следующей даты молчок.

Приходя с работы домой, Эдуард каждый день видел жену за проверкой тетрадей и однажды поинтересовался: – Не надоели тебе каракули малышей? Шла бы учиться!

– Думаешь, не поздно? – спросила Неля и, получив от мужа «добро», поступила на заочное отделение пединститута. Училась Нелечка долго и со скрипом, на каждом курсе оставляя «хвосты», и уже в возрасте «баба ягодка опять» Нелли Александровна институт осилила и, распрощавшись с малышами и тетрадками, стала учить ребят постарше.

В середине семидесятых Александр Григорьич серьёзно заболел и очень хотел повидаться перед смертью с дочкой, но Нелечка приехать к отцу не смогла – в это время лежал в больнице Эдуард.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.