Спасительница рода

– Наверно, силы.

– Верно, – Анна улыбнулась. – В следующий раз, когда тебе покажется, что ты ни на что не способна – а так будет, знаю по опыту, – вспомни это время, вспомни, что ты делала. Все, до мелочей. Одна песчинка способна сместить чашу весов. Одного дуновения достаточно, чтобы поднялся ветер. Жизнь будет испытывать тебя, другие люди захотят проверить, насколько ты свободна, есть ли гармония в душе, умеешь ли сохранять равновесие. Когда это случится, оглянись назад и вспомни, чего уже смогла достичь. Слабые люди опускают руки и ничего не делают. Ты не такая. Я это знаю. Потому что ты – это я, а я – это ты.

Вероника улыбнулась и вытерла слезы.

– А теперь раздерни-ка занавески. Начинается новый день.

Девушка подошла к окну и распахнула его. Внутрь ворвались солнечные лучи, ласковый ветерок коснулся щеки. Вероника вдохнула утренний воздух полной грудью и поняла, что готова двигаться дальше.

Анна наблюдала за воспитанницей и радовалась, что не ошиблась в ней.

Начало освобождения

– Теперь, когда ты поняла, что намного сильнее и способнее, чем думала раньше, взгляни на себя, – обратилась женщина с портрета к правнучке.

Вероника посмотрела на потрепанное платье, бахрому на поясе, превратившуюся в лохмотья, приподняла подол, обнажив башмаки, которые отец давно бы потребовал выбросить, и вздохнула.

– Ты снова ошиблась с направлением, – покачала головой Анна, – взгляни на руки.

Девушка отдернула рукав и наконец заметила, что кожа пошла трещинами, как известка на стене, если ее намочить, или разбитая плитка на полу.

– Что со мной? – вскрикнула Вероника и схватилась ладонями за лицо, только сейчас ощутив глубокие борозды от слез. – Неужели я старею? Разрушаюсь, как древняя статуя?

– Нет, милая, – рассмеялась Анна. – Ты сбрасываешь старый образ, обнажаешь свою суть. Без этого не обойтись, если ты хочешь стать той, что рождена. Той, что тебе предназначено стать.

– Но я никогда не видела таких преображений у родных, когда дар проявлял себя.

– Никому не приходилось сбрасывать с себя столько лишних слоев: неуверенность, ожидания общества, груз, нависший над родом. Не надо отковыривать куски, – остановила прапра свою воспитанницу, заметив, что та пытается подцепить ногтем и отодрать треснувшую кожу, – они отвалятся сами, когда ты завершишь преображение.

– А до того времени мне придется ходить такой… страшной, – последнее слово Вероника произнесла еле слышно.

– Запомни, милая, ты прекрасна потому, что умеешь чувствовать, а не из-за выраженной линии губ и больших глаз. Пока ты веришь во внешние проявления, они довлеют над тобой.

– Что значит, верю? Так оно и есть.

– Нет. Еще одна ошибка вашего мира. Правильно – не то, что ты увидела или кто-то сказал. Живо лишь то, во что ты веришь. Когда ты сможешь поверить в себя настолько, что мнение общества станет неважным, тогда ты избавишься от старой кожи.

– Как змея?

– Почему змея?

– Только они сбрасывают кожу.

– Ты не права. Видела когда-нибудь кошек?

– Конечно, к нам домой часто приходил рыжий кот. Но родители не разрешали ему оставаться.

– Жаль, конечно, но сейчас не об этом. Кошки регулярно вылизываются, трутся о разные поверхности, чтобы избавиться от старой шерсти. Они так сбрасывают негативные эмоции, которые были вокруг них, освобождая место для нового, яркого, радостного. Если бы ты не позволяла другим так долго взваливать на тебя нереальные ожидания, не пришлось бы сейчас все это проходить.

– Значит, это моя вина…

– Не вина, а беда. И мы с ней справимся. Я тебе помогу. А пока тебе нужно сосредоточиться на том, что ты чувствуешь: впитать атмосферу утра, ощутить настроение замка, проникнуться энергией растений. Закрой глаза и сосредоточься.

Вероника зажмурилась. Сначала она ничего не почувствовала. Но потом ее тело начали пронизывать теплые лучи и струны.

– Я чувствую себя арфой, – не открывая глаз, сказала девушка.

– Тогда играй. Раз ты ощущаешь себя этим инструментом, значит, музыка – это твой проводник. Она поможет тогда, когда будешь сомневаться. Играй. Найди свою мелодию.

Девушка неуверенно коснулась струн. Дернула за одну, потом за другую. У каждой был свой, глубокий, неповторимый звук. Вот это замок, а это дуб на поляне, а вот береза у болота, а эта, самая мощная, струна принадлежит земле. Не удержавшись, Вероника начала танцевать. Она кружилась, парила, взмывала. Земное притяжение не могло удержать ту, что стала свободной.

Анна смотрела на девушку с портрета и улыбалась. Она видела, что трещины на коже становятся глубже, но до истинного освобождения было очень далеко. Прародительница рода надеялась, что времени хватит. И для семьи еще не поздно. А Вероника продолжала кружиться в танце и не замечала тревог своей прапра…прабабушки.

История портрета

– Анна, скажите, а в жизни вы выглядели так же, как на этом портрете? – спросила Вероника после очередного разговора о важности раскрытия своего дара.

– Почему ты спрашиваешь?

– Как-то к нам приходил художник, чтобы запечатлеть семью. Мы все получились не совсем похожими. Помню, моя сестра очень расстроилась, что не настолько красива на портрете, как в жизни.

– А что подумала ты сама?

– Ну, я посчитала, что таково видение художника. Он сделал то, что и как смог. Но портрет мой мне не нравился. А ваш вам?

– Портрет – это нечто большее, чем просто изображение человека. Если, конечно, он нарисован мастером.

– Что вы имеете ввиду?

– Ты была права, сказав, что таково видение художника. Мы смотрим на людей по-разному. Один увидит миловидное личико, другой – внутреннее смятение, третий – хорошую рукодельницу. И все это попадает на портрет. Если мы не согласны с мнением художника и хотим скрыть то, что он увидел, будем говорить, что картина – плохая.

– А кто рисовал ваш портрет?

– Я.

Вероника открывала и закрывала рот, словно ей не хватало воздуха. Потом прижала руку к губам и покачала головой.

– Да, ты все правильно поняла, – кивнула Анна. – Я могу говорить с тобой именно потому, что свой портрет я написала сама и вложила в него свою душу.

– Но это значит…

– Да, тогда я уже знала, что умру. Но чувствовала, что долг не отдан. Помнишь, я говорила о мудреце? Он ждал, что я верну долг, спасу, обучу. Но я не могла жить вечно. И переселилась в этот портрет.

– А вам, – Вероника сглотнула, – вам не было страшно?

– Покидать тело и переходить в портрет?

Девушка кивнула.

– Нет. Тело – это лишь тело. Важна душа. Не имеет значения, кто ты – мужчина или женщина, взрослый или ребенок, человек или портрет, – необходимо выполнять свое предназначение. Этим путем готовы идти не все, поэтому не жди таких поступков от других. Не совершай моей ошибки.

– Вы ошибались? – глаза Вероники расширились, став похожими на две кружки с чаем. Казалось даже, что от них вот-вот начнет подниматься пар.

– Милая, я тоже живой человек. Точнее, была им, – Анна усмехнулась собственной шутке. – Я тоже иногда уставала, впадала в отчаяние и боялась не справиться, оступалась и падала, отступала и проигрывала. Но знаешь что? Я всегда возвращалась на свой путь. Ошибаются все, но слабые отказываются от борьбы, а сильные идут вперед, несмотря ни на что. Я прошла свой путь так, как я это сделала. Теперь твой черед. Но я буду рядом – смотреть с портрета, который сохранил мою душу до встречи с тобой. А когда моя помощь больше не понадобится, стану безмолвной картиной.

– А мне потом тоже нужно будет это сделать? – лицо Вероники покраснело, словно его облепили лепестки роз.

– Что именно?

– Написать свой портрет и уйти в него.

– Ты боишься покинуть свое тело?

– Нет. Я просто… не умею рисовать.

Анна расхохоталась.

– Милая моя, до написания этого портрета моей лучшей работой было солнышко на песке с кривыми лучами, нарисованной обломком палки. Мои родители занимались изготовлением мебели. Им было не до обучения меня рисованию.

– Но вы получились такой красивой. Боюсь, что я так не смогу, – лицо девушки стало бордовым, как переспелая слива, которая вот-вот брызнет соком.

– Красива не я, а моя душа. Когда придет время, ты сможешь перенести свой образ на бумагу. Такой, какой ты себя видишь. Поэтому так важно верить в себя, ценить, уважать, любить, понимать и принимать. Никто не сделает это за тебя. Ты – воплощение чувств. Тебе предстоит нести свет и тепло людям. Для этого ты должна быть прекрасна внутри. Работай над отношением к себе, своими эмоциями, настраивай свой арфу. И тогда красота твоего портрета поразит всех.

Вероника повернулась спиной к картине и подошла к окну. Посмотрела на залитую солнцем траву, деревья, кусты и глубоко вздохнула. А когда она снова повернулась к портрету, Анна увидела, что кусок старого образа отпал с левой половины ее лица. Преображение началось.

Проклятие Рода

– Бабушка, – Вероника впервые обратилась так к Анне, и прапра вздрогнула, – а был ли у вас враг?

– Почему ты спрашиваешь?

– Отец говорил, что у каждого достойного человека непременно есть враг, с которым нужно бороться. В этом и заключается путь к успеху. Победишь врага – получишь лавры. Я понимаю, что общественные нормы и воспитание в доме моих родителей – не то, на что мне стоит опираться, если хочу стать спасительницей рода, но все-таки. Насколько это верно?

– Да, у меня был враг, – голос Анны стал тихим и тусклым, словно в доме разом погасли все свечи, и сквозняк проник в щели. – Мой муж.

– Ваш… кто? Разве вы не сделали свой род таким, каким он был долгие годы – сильным, процветающим?

– Да, сделала. Но та червоточинка, которая проявилась в твоих родных – это его наследие и следствие моей ошибки.

– Почему вы это так называете?

– Ошибка – это чаще всего заблуждение, неверный выбор, переоценка себя или других. У меня случилось последнее. Я очень любила своего мужа, мой дар усилил мои способности ощущать каждое чувство, эмоцию: любовь, радость, тревогу, грусть, печаль, гнев, ненависть. Мне казалось, что мир вокруг прекрасен, что все всегда будет хорошо, – по щеке Анны скользнула слеза, но женщина быстро стерла ее кончиком перчатки.

– Но что же произошло?

– Он был слабее меня. Морально, не физически. И не мог полностью реализовать себя. У него был огромный потенциал – он мог стать гениальным художником. Менять жизнь людей через свои картины. Я видела это и ждала, когда он проявит свой талант в полной мере. Сначала молча, а потом моя натура взяла верх – я стала подталкивать мужа, говорить о том, чего он добьется, если рискнет стать тем, кем он рожден. Не могу сказать, что он совсем не пытался. Пробовал, но каждый раз отступал перед трудностями. А ведь без них до цели не дойти. Я становилась настойчивее, упрашивала его посвящать больше времени рисованию. И однажды он не выдержал. Муж проклял меня, мой дар и свой талант. Но он был слабее духом, поэтому силы его слов не хватило, чтобы повредить мне или роду в тот момент. Но злые слова никуда не пропадают, – Анна замолчала. Вероника чувствовала, что ее прапра еще не все сказала.

– А что произошло дальше? – аккуратно спросила девушка.

– Дальше? – уголки губ Анны чуть дернулись вверх, но тут же скользнули вниз. – Спустя несколько поколений его проклятие начало обретать силу. Его гены проявили себя. Все меньше рождалось детей с даром чувствительности, все больше скептиков и циников. И никто не умел рисовать. Другие таланты проявлялись, но кисть в руки не взял ни один. А потом стали рождаться дети, для которых успех в обществе был важнее предназначения. Чтобы не потерять силу рода, они пошли на компромисс.

– Какой? – задала вопрос Вероника, хотя уже знала ответ.

Анна усмехнулась.

– Ты это видела на примере своей семьи. Каждому таланту находили практическое применение и шли с ним не туда, куда звала душа, а туда, где платят больше денег. Они начали продавать себя. Деньги – это не плохо. Они приходят сами к тому, кто выполняет свое предназначение – это награда нашего рода. Но если стремиться к ним слишком активно, предавая себя, последует наказание – утрата всех талантов. И такой стала наша семья. Скоро твои родные могут все потерять. Лишь потому, что однажды я совершила ошибку.

Вероника в первый раз видела основательницу рода в таком смятении и не знала, что сказать. Но Анна не плакала и не кричала. Только ненадолго замолчала, а потом продолжила:

– Поэтому я так долго ждала тебя, милая моя. У тебя столько же сил, сколько было у меня. Ты способна менять жизни людей. Но не жди от них такой же самоотверженности – они не смогут и возненавидят тебя. Иди вперед, принимай других такими, какие они есть, и делай то, что должна. Я надеюсь, что ты сможешь искупить последствия моей ошибки, не совершив других, и возродишь наследие нашего рода. Я верю в это.

На миг глаза Анны блеснули. Вероника взглянула на свои руки и подумала о том, что неплохо бы научиться рисовать. В этот момент еще один кусок старого образа отпал с правой половины ее лица. Она возвращалась к себе, к истокам рода, к причине своего появления на свет. И ей уже не было страшно.

Уважение к предкам

– Что тебя тревожит? – спросила Анна. Вероника уже больше часа молча стояла у окна.

– Даже не знаю. Все как-то странно, – девушка оторвалась от созерцания и взглянула на свою прапра. – Когда я жила с родителями, все было просто и понятно. Да, я не знала о своем даре. Да, ко мне относились с жалостью и презрением. Да, мне не светило никаких достижений. И все-таки…

– Тебе не приходилось ничего решать, выбирать. Детей воспитывают в уважении к родителям, к взрослым вообще. А в итоге вы не способны взять на себя ответственность и принять взвешенное решение. Там, где достаточно вести себя уважительно и просто выслушать другого, вы отдаете право выбора в руки чужого человека. Так проще. Даже если потом будет трудно, сложно, неприятно. Но самое страшное – выбор – уже позади.

– И что тогда делать? Я понимаю, что мой дар важен, я хочу спасти свой род, но…

– Ты боишься. И это нормально. Всем страшно. Даже твоим родителям. В глубине души они боятся, что что-то пойдет не так, что их выверенная стратегия даст сбой, что придется импровизировать.

– Импро… что?

– Импровизировать. Действовать по обстоятельствам. Этому тебе тоже придется научиться. Ты чувствуешь – доверяй своему чутью, двигайся вперед, а если что-то идет не так, перестраивайся, адаптируйся к переменам.

– Я не понимаю, как это.

– Да, на словах это трудно осознать. Так что сразу перейдем к практике. Видишь вон тот дуб у границы наших владений?

– Нет. Я даже границу не вижу.

– Ах да, я забыла, что ты еще не пользуешься внутренним зрением. Нужно выйти из замка, обойти его кругом. Там будет поле. Вдали темные силуэты деревьев. Иди туда. Как дойдешь до дуба, поворачивай обратно.

– Зачем?

– Ты не знаешь эти места. Рассказывать их тайны я не буду. Поэтому тебе придется довериться своему чутью. Только так ты доберешься до места. Если что-то случится, придется принимать решение самой. Никого, кроме нас, тут нет. Я не смогу тебе помочь. Когда придешь, вернемся к этому разговору.

Вероника пожала плечами. В детстве она много бегала по полям и лесам, залезала на деревья, даже пыталась ходить по болоту. И была уверена, что сейчас точно справится. Поэтому смело вышла из замка, обошла его кругом, увидела поле и замерла. Это был не зеленый луг рядом с домом ее родителей. Не поляна в лесу из детских книжек.

Бурелом, заросли, уродливые камни, бревна, перекрывающие путь, и едва заметная тропинка, по которой когда-то давно люди ходили в лес. Ладони вспотели, ворот платья сдавил горло, стало трудно дышать. Это был не страх. Это был ужас. Где-то в глубине этих завалов пряталось нечто. Вероника не могла понять, что ее так пугает. Темнота, скрывающаяся в тени, словно сидела в засаде, готовая в любой момент сорваться с места и поглотить путника.

Девушка сделала глубокий вдох. Анна говорила, что она должна доверять своему чутью и действовать по ситуации. Вероника закрыла глаза и сосредоточилась на своих ощущениях. Ее тело опутывал ужас. Словно осьминог, он пытался щупальцами дотянуться до ее души. И она, наконец, поняла, что ее так пугает. Это не поле. Это кладбище неупокоенных душ. Туда нельзя идти просто так. Мертвые требуют уважения. Им нужна плата. И они возьмут ее.

Что она могла им дать? Отнестись с уважением, как ее учили, значило отдать им право решать, что они заберут. Как там говорила ее прапра? Достаточно вести себя уважительно и выслушать другого.

– Здравствуйте, – Вероника поклонилась до земли. Почему-то такой жест показался ей самым подходящим. – Я благодарю вас за то, что вы прожили вашу жизнь и дали продолжение моему… эээ… нашему роду. Я уважаю право каждого из вас высказать то, что вы не успели. И готова выслушать.

Девушка оглянулась вокруг и увидела большой камень. Подошла, села на него, сложила руки на коленях, вздохнула, максимально расслабив все тело, и закрыла глаза, представив себя арфой. Раздался резкий звук. За ним еще один. Их становилась все больше. Они звучали какофонией. В каждом была боль, грусть, печаль. Вероника все чувства пропускала сквозь свое сердце, стараясь обогреть своих предков, настраиваясь на них, натягивая слабые струны и ослабляя напряженные.

Постепенно шум прекратился. Вместо расстроенной скрипки душа девушки уловила мягкие ноты. Гармоничная мелодия окутывала, давала силы, отвечала благодарностью на тепло сердца.

Вероника начала раскачиваться из стороны в сторону. Ей показалось, что она снова в люльке, и няня качает ее, напевая колыбельную. Стало очень хорошо. Кончики губ поползли вверх. Девушка не боялась – она улыбалась. Когда Вероника открыла глаза, то увидела, что бурелом исчез. Перед ней расстилалось зеленое поле. Колыхались травинки, улыбались цветы. Еле заметная тропинка стала широкой дорогой. А лес казался намного ближе.

Девушка легко соскочила с камня и, вспомнив игры с братьями и сестрами, бросилась к дубу наперегонки с ветром, солнцем, жизнью. Добежала до дуба, коснулась его ладонью, ощутив шершавый ствол, который не смогли победить ни века, ни погода. Обратно она шла медленно, наслаждаясь каждым вздохом, каждым солнечным лучом, каждым движением воздуха.

Перед тем как вернуться в замок, она обернулась к полю и снова поклонилась до земли. Только потом вновь обогнула дом и вошла внутрь.

– Смотрю, ты справилась, – удовлетворенно кивнула Анна. – Хотя я в тебе и не сомневалась.

Девушка улыбнулась и закружилась по комнате. С каждым движением от нее отлетал кусочек старого образа. А когда танец кончился, Анна увидела перед собой новую Веронику. Ту, какой она была рождена. Ту, которая исполнит свое предназначение. Спасительницу рода.

Готовы не все

– Тебе пора двигаться дальше, – сказала Анна на следующее утро. – Ты уже готова переходить на новый уровень.

– Да, наверно, – в голосе Вероники не было радости.

– Тебя что-то смущает? Боишься не справиться? Думаешь, что твои родные тебя не послушают? – прапра с портрета продолжала задавать вопросы, но девушка на каждый отрицательно качала головой. – Тогда в чем дело?

– Мне сейчас так хорошо, спокойно. Не хочется ничего менять. Я бы продолжала жить в этом замке одна, общаться с вами, гулять по окрестностям и не возвращаться в большой мир. Скажите, это возможно?

– Нет, – в голосе Анны явственно послышалась сталь. – Не для того ты пришла в этот мир, не для того тебе был дан такой дар, не для того я все тебе рассказывала, чтобы ты отступила, отказалась от всего, спряталась от мира только потому, что тебе в нем некомфортно.

– Простите. Я не хотела вас рассердить или расстроить. Просто мне уже давно не было так хорошо и спокойно. Хотелось, чтобы это состояние длилось как можно дольше.

– Я понимаю, милая, – женщина на портрете смягчилась. – Ты напомнила мне об одном неприятном эпизоде из прошлого, и мне показалось…

– Что?

– Неважно.

– А я думаю, важно. Вы говорите, что нельзя повторять ошибок прошлого. А вдруг я совершу эту. Ту, что так вас рассердила.

– Надеюсь, нет. Иначе все зря, – Анна немного помолчала, а потом продолжила: – Лет пятьдесят назад родилась девушка с даром, похожим на твой. Тогда этот замок еще не был таким заброшенным, и сюда приезжали регулярно. И вот привезли эту девчушку. Я сразу почувствовала ее талант, но понимала, что еще слишком рано. Терпеливо ждала, пока наследница подрастет.

В день шестнадцатилетия она снова приехала. Родители хотели подарить ей семейную драгоценность, которая хранилась на чердаке. Пока они искали нужную вещь, спрятанную в тайнике, я заговорила с девушкой. Она с интересом выслушала про свой дар, спасение рода и необходимости пойти поперек семьи. А когда родители спустились, рассказала им обо всем. Они очень разозлились.

Отец запретил ей даже думать о чувствах, сказал, что ее будущее уже определено. Должна признать, что не сержусь на него. Он хотел лучшего для своей дочери, нашел занятие, с которым она неплохо справлялась, наставлял и поддерживал ее. Понимал, что чувствительность – это тяжелое бремя. Больше я эту девушку не видела. И вот она меня расстроила. Не пожелав выполнять предназначение, не захотев отказаться от удобств и привычного мира, она ослабила свой род. Отбросила возможность возвращения к прежним вершинам на долгие годы. С таким человеком я бы не смогла двигаться дальше. Тот приезд стал последним – замок забросили. Я осталась один на один со своим разочарованием в наследнице.

Но ты, ты совсем другая. Ты подарила мне надежду. Я поверила, что род снова будет сильным, а я, наконец, обрету покой. Поэтому твое желание остаться здесь и ничего не менять так неприятно меня поразило.

– Нет, нет, бабушка, – Вероника подбежала к портрету и в умоляющем жесте сложила ладони под грудью. – Я не хочу отказываться от предназначения. Я сделаю все, что нужно для спасения рода. Просто мне сейчас очень хорошо, и я мечтаю сохранить это состояние.

– Милая, – Анна улыбнулась, – когда род станет прежним, это ощущение покоя, счастья будет с тобой всегда. А сейчас выйди на улицу и напитайся солнечными лучами. Погода часто меняется, нужно пользоваться случаем.

Вероника кивнула и выбежала из замка. Женщина на портрете облегченно вздохнула. На этот раз она не ошиблась в наследнице.

Роль женщины

– Бабушка, у меня есть один вопрос, но я боюсь вас обидеть, – Вероника вертела в руках пояс платья, завязывая на нем мелкие узелки.

– Спрашивай. Постараюсь не обидеться, – улыбнулась Анна. Ее забавляло смущение девушки – у портретов не так много способов развлечься. Особенно у тех, кто настроен на глубокие чувства и не может довольствоваться светскими приемами и необычно украшенными стенами.

– У нас в семье главный – папа. Он принимает решения, отвечает за всех. Как принято в обществе. Известно, что мужчина – глава семьи. У него больше способностей, а значит, возможностей. Но мудрец выбрал вас – тогда еще девочку. Спасение рода – это огромная ответственность. Почему же не доверить ее мужчине?

– Сейчас главными считаются отцы семейства. Но сердце рода – в женщине. Не потому, что от природы она эмоциональнее. Все маленькие дети плачут, если им больно или страшно. Пол не имеет значения. Все дело в нравах и традициях. Изначально женщин почитали больше: они заботятся обо всех. И главное – они дают жизнь и сохраняют ее. Мало родить ребенка – его нужно выкормить, воспитать. Несмотря на то, что сейчас знатные дамы этим не занимаются, они все равно доверяют своих чад именно женщинам. Мы источник силы, вдохновения. Твой отец – достойный человек, он несет ответственность за семью. Но за его плечом всегда стоит твоя мать. Она поддерживает его, направляет, дарует свет, если он заплутал.

– Но если женщины – такие сильные, почему они не главные в семье?

– Мы к этому не стремились. Женщины хотят сделать мир лучше, наполнить его счастьем, гармонией. Это заложено в нас природой. Мы все – творцы. А мужчины стремятся покорять, добиваться своего. Им нужна власть. Когда я родилась, главой нашей семьи была моя мать. Но спустя несколько поколений женщин отодвинули на второй план. В обществе мы стали менее значимы, но хранили в себе то, что сплачивает семью, делает цельной, сильной.

Несмотря на то, что в роду уже редко рождались дети с даром чувствительности, эмоции всегда проявлялись сильнее у девушек. Когда они выходили замуж, то направляли всю свою нежность, заботу, любовь на детей и супруга. Эмоциональный заряд передавался от матери к дочери. Мы не только спасительницы рода, мы еще и хранительницы семьи. А ее средоточие – это чувства. Поэтому хотя в обществе и считается, что глава семьи – мужчина, но без женщин род давно бы прекратил свое существование.