Змей в саду Ватикана

И этот кто-то, без сомнения, обладал своеобразным чувством юмора.

В Москву Павел переехал недавно. Квартира ему досталась от одной очень дальней родcтвенницы, и если честно сказать, то чисто случайно. Квартира в центре Москвы, которая стоит по нынешним временам баснословных денег. Павел понял, что распространяться об этом факте не следует, потому что москвичи, конечно, народ хороший, но как говорил в романе «Мастер и Маргарита» известный персонаж – «квартирный вопрос их испортил».

А еще, как сказал кто-то из великих: «счастье любит тишину», и с этим было трудно не согласиться.

Павел в двухкомнатной квартире обустраивался постепенно. Не выкидывал разом и не трогал вещи умершей хозяйки, только раздал одежду и кое-какую хлипкую мебель отнес на помойку. А так все оставил практически в неприкосновенности. Ему нравилось входить в эту квартиру – с несовременным дизайном и старинной мебелью… казалось, что он попал в другое время, контрастирующее с вечно спешащим веком. Павел приехал из небольшого городка под Ярославлем, скучал по родным, хотя боль от разлуки с ними с течением времени притупилась и стала не такой острой и болезненной. До переезда в Москву он и не думал, что будет так скучать по своим – родителям, сестре и собаке.

Но жизнь есть жизнь, и тут уже ничего не попишешь…

В то утро Паша только приступил к завтраку, который обычно состоял из большой чашки кофе или чая и тарелки с яичницей, к ней прилагались тонко нарезанная колбаска и овощи по сезону. И вдруг раздался телефонный звонок. Это был начальник. Паша отодвинул тарелку и задал вопрос:

– Что-то срочное?

Хотелось в ответ услышать – нет, звоню просто так или что-то в этом роде. Но начальник бросил кратко: приезжай, тут труп у нас…

– Хорошо. Еду.

Начальник продиктовал ему адрес, по которому Паше следовало приехать, и он поспешил, про себя думая, что его жизнь скучной или рутинной не назовешь никак. Только и успевай поворачиваться… Он допил уже остывший кофе и выехал на работу.

В комнате по вышеуказанному адресу уже находилась его коллега Светлана Демченко. Она кратко поздоровалась с ним и кивнула на труп.

– Убили. Судя по всему, вчера, но это еще надо установить.

– Кто он?

– Филипп Рогов, помощник бывшего депутата Госдумы Дмитрия Коростылева. Изувечили так, что не узнать… Застрелили. А потом лицо искромсали.

Павел едва удержался, чтобы не присвистнуть. Он вспомнил, как кто-то из команды недавно напевал, правда, по другому поводу: «Депутаты, депутаты, а я маленький такой».

– Однако!

– Работа такая, – проворчала Светлана. – Ничему не удивляться.

– Разве я удивляюсь? Но все же… – Свою мысль он не закончил.

Раздался голос патологоанатома:

– Предварительно… – сказал тот, кратко здороваясь с Павлом.

– Кого-нибудь уже опрашивали? Жену, родных?…

– Он холостяк. Сейчас приедет его девушка.

Марина Байрюк приехала через пятнадцать минут. Это была блондинка среднего роста с распущенными волосами до плеч и накачанными силиконовыми губами. Одета она была в джинсы, меховую курточку и белый кашемировый свитер. На ногах – зеленые полусапожки.

Она не стала голосить или заламывать руки, просто побледнела и опустилась на стул.

– Вчера вечером. Да? – задала она вопрос.

– А почему вы об этом спрашиваете?

– Филипп на связь не выходил. Мы должны были созвониться. Я звонила, но он не брал трубку. А потом телефон был заблокирован.

– Кстати, телефон нашли? – обратился Паша к Светлане.

Та отрицательно качнула головой.

– Нет.

Марина сделала движение, намереваясь пройти в соседнюю комнату.

– Не надо! – Светлана жестом остановила ее.

– Филипп! – вскрикнула она. – Ты где?

Марина переводила взгляд то на Павла, то на Светлану, она словно не верила тому, что совсем рядом лежал ее любовник. Мертвый. Уже без жизни. Она рвалась удостовериться, что он – там.

– Сядьте, – властно сказала Светлана. – Подождите. Сейчас вас пустят. Скажите, какие отношения связывали вас с убитым?

– Мы были любовниками. Собирались пожениться.

– Как давно были знакомы?

– Десять месяцев.

– Чем вы занимаетесь?

– Я помощник нотариуса.

– Где познакомились? – Светлана задавала вопросы почти без передышки.

– У знакомых на вечеринке в кафе.

– Что вы можете сказать об убитом?

– Ну… он был хорошим человеком, веселым, компанейским. Мечтал открыть собственную фирму.

– У него не было своего бизнеса? – задал вопрос Павел.

– Нет. Он собирался накопить достаточную сумму денег и потом открыть свое дело.

– В какой области?

– Новая платформа для потребителей. Магазин онлайн. Одежды, обуви, аксессуаров…

– Не наблюдали ли вы в последнее время каких-то изменений в его характере? Был ли он подавленным или, наоборот, нервозным. Существовали ли какие-то проблемы…

Марина так отчаянно замотала головой, что казалось – та вот-вот свалится с плеч.

– Нет. Ничего не было. Как всегда.

– Пожалуйста, подумайте, – вставил Павел. – Может быть, что-нибудь вспомните…

– Не было у него никаких проблем, – почти выкрикнула Марина. – Не было!

Павел выразительно посмотрел на Светлану:

– Когда вы в последний раз виделись?

– Два дня назад… Ой. Нет… три…

– Так три или два?

– Три! Вчерашний день не считается. – Она приложила ладони к щекам.

– При каких обстоятельствах вы встречались в последний раз?

– В этой квартире. Я приехала к нему, осталась до утра…

– И все было как обычно?

Она кивнула.

– То есть вы утверждаете, что ваш любовник находился в своем обычном состоянии?

– Да.

– Скажите, а кого из его друзей вы знали?

Марина задумалась. Ее лоб был гладким без единой морщины. Наверное, вколола себе ботокс, отвлеченно подумал Павел. Сейчас даже молодые себе колют. Лоб как кожура яблока. Без признаков жизни.

– Я знала только двух. Володю Гришечкина и Марата Хамилова.

– Их контакты?

– Телефонов нет. Они мне были ни к чему. Знаю, что Володя работал в компании «Строй-инвест», а Марат имел какое-то предприятие совместно с Кипром.

– Название не знаете?

– К сожалению, нет…

Взгляд Павла остановился на большом портрете, висящем на стене. На нем был изображен высокий мужчина в полный рост, в костюме, позади него взвился занавес, как в театре…

– Как я понимаю, это портрет Филиппа?

– Да.

– Кто его рисовал?

– Не знаю.

Паша подошел ближе. Подписано: Ольга Ш… Дальше неразборчиво. И дата. Получается, что портрет нарисован примерно полгода назад.

Выполнив еще ряд формальностей, Паша покинул квартиру. К нему присоединилась Светлана.

– Зайдем в кафе? – предложила она. – Перекусим.

– Идет.

Перед высоким бокалом пива Светлана сказала, глядя мимо него:

– Либо дамочка что-то скрывает, либо она и правда мало что знает.

Есть еще второй вариант: убитый не очень-то посвящал ее в свои дела. Похоже, не доверял. Или считал, что ни к чему давать о себе лишнюю информацию. А так могло быть в том случае, если информация представляла опасность.

– Как он мог не доверять ей? Они же собирались пожениться.

– Это мы знаем только со слов Байрюк. Поди разберись, что там было на самом деле. Может быть, ни о чем подобном Рогов и не помышлял. А эти слова – фантазии его любовницы, которая поскорее хочет выскочить замуж. Разве так не может быть? Скорее, так и есть, – убежденно сказала Светлана.

– Могло быть и так. Твой вариант вполне правдоподобен.

Демченко фыркнула.

– Конечно правдоподобен. Уж я-то насмотрелась на девиц, которые стремятся довести до загса и заполучить в мужья перспективных молодых людей с собственной жилплощадью и деньгами. А Рогов был из таких. Связи, статус, деньги. Такие на дороге не валяются. Вот Байрюк и старалась. Но нам сейчас это все не так важно. Нужно прочесать круг знакомых Рогова и понять, за что его убили. Хорошо бы еще связаться с его непосредственным работодателем – Дмитрием Коростылевым.

– Ты думаешь, это реально?

– Почему нет? Надо только подумать, как лучше это сделать… Давай еще по кофе закажем. Пиво – хорошо, но заряд бодрости не помешает.

За два дня до описываемых событий.

В той же квартире.

Он стоял посреди комнаты и мучительно пытался понять, что же ему нужно делать… Как ни странно, ничего путного на ум не шло, и от этого он раздражался на самого себя. Он, Филипп Рогов, – молодой, перспективный, «с блестящими аналитическими данными», как характеризовал его когда-то прошлый работодатель, владелец крупнейшего консалтингового бюро, и вдруг раскис до такой степени, что не мог сообразить – что сделать в первую очередь, а что – во вторую. А ведь он славился умением быстро находить нужную информацию, анализировать ее и молниеносно принимать верное решение. Сейчас все определяет время. Скорости жизни таковы, что, если будешь долго раскачиваться, пролетишь как фанера над Парижем. И он не мог себе этого позволить… Но сейчас он… напряженно думал и пытался принять самое лучшее и оптимальное решение из всех возможных. И понимал, что это – нелегко…

Он пробежался по телефонной книжке. Марина звонила, но он ее как-то не особо вежливо оборвал… Разговаривать с ней ему совершенно не хотелось. Не было настроя. Иногда он и сам удивлялся, что поддерживал с ней отношения. Она ему явно не подходила. Но здесь был один секрет, в котором он бы никому не признался. Дело в том, что эта Маринка до дрожи в коленках напоминала ему одну девчонку, в которую он был влюблен с седьмого по девятый класс. Олесю Солнцеву… Поворотом головы, смехом, губами, цветом волос. Нет, конечно, Маринка не была копией Олеси, но все же пробуждала воспоминания. И от этого становилось не по себе. И данное сходство бросилось в глаза сразу, как только он познакомился с Маринкой на каком-то глупейшем корпоративе, куда его буквально затащили. Он не хотел идти. Но увидев Марину, понял, что иногда небеса шутят и дают возможность повторить прошлое, пусть и в иных формах. С того самого момента у него уже не возникало мысли о том, знакомиться с Маринкой или нет, делать ее своей любовницей или пройти мимо. Участь Марины Байрюк была решена…

Да, она оказалась глупа, капризна, с претензией, но, когда она смеялась или откидывала волосы назад, он понимал, что может простить ей многое. Наверное, психологи объяснили бы это незакрытым гельштатом. И так и было. Один крутой психолог, берущий адские суммы за один сеанс, ему объяснил: «Ты тащишься от своей юности и пытаешься отыграть старое. Ты спишь с ней, а в мечтах представляешь свою девчонку». «И это плохо?» – спросил Филипп. Мужчина подался вперед. Сеанс проходил в его офисе, где все было чисто, стерильно, только большой аквариум отвлекал внимание. «Это не плохо и не хорошо, это твоя проблема, и тебе с ней работать и жить», – сказал психолог после недолгого молчания. «Жить, – не понял Филипп. – Это что, на всю жизнь?» – «Совсем не обязательно. Но чем скорее вы с этим расстанетесь, тем быстрее перейдете к следующему этапу взросления…»

Маринке он, естественно, ни о чем не говорил. Она пребывала в твердой уверенности, что дело потихоньку движется к свадьбе, но старалась не настаивать ни на чем и не торопить события, потому что женские журналы сыграли с дамами плохую шутку: они призывали относиться к мужчинам с терпением, пониманием, ждать, сколько нужно, и не торопить события, так как мужчины – существа пугливые и не любят, когда на них нажимают. Но это была полуправда, а если честно, то – ложь. Потому что если мужчине нужна женщина, то он тащит ее в загс сам и не собирается ждать или быть деликатным и терпеливым… Все измеряется степенью любви, которой в данном случае у него к Маринке не было… Робкое волнение и странное смятение он испытал, когда познакомился с молодой художницей – Ольгой Шифман… Но там все было весьма непросто. И поэтому он отошел в сторону, наверное, оставив у нее не совсем хорошее впечатление о себе. И мысли об этом иногда приходили и травили душу.

Если удастся провернуть одно дело, тогда он сможет стать более самостоятельным. И кто знает, как все повернется… Потому он с нетерпением ждал звонка из Италии, который мог поступить в любой момент… Но что делать сейчас?

Раздался звонок в дверь… Он пошел открывать.

Перед ним стоял человек, которого он знал так же хорошо, как и себя.

И он отступил в сторону, пропуская его…

– Ну проходи! Рад видеть…

Глава третья

Пейзаж с уликой

Не судите чужого прошлого – вы не знаете своего будущего.

Марк Аврелий

Несколько лет назад. Саратов.

Река, без сомнения, придает любому пейзажу нотку элегии и грусти. Она как необходимое дополнение к окончательному ландшафту – делает его законченным и совершенным. Город без нее точно еда без соли или харчо без перца. Так говорил о Волге их учитель географии.

– Человек не создан для просиживания штанов в городах, которые суть ловушки для нашей цивилизации, человек – это покоритель земель, и он обречен на новые открытия. Еще много чего неизвестного есть в наших широтах, а потом увидеть все своими глазами – разве это не замечательно! Вот когда я беседовал с Юрой Сенкевичем… – При этом учитель делал многозначительную паузу, оглядывая класс с победным видом.

Бедный Георгий Нодарович не знал, что большинству его учеников имя бессменного ведущего «Клуба путешественников» Юрия Сенкевича ни о чем не говорит… Старенький Георгий Канихидзе говорил страстно и экспрессивно, воздевая руки вверх. Ему было уже за семьдесят, и держали его в школе только потому, что других учителей географии найти было трудно. Время от времени молодые педагоги появлялись, но надолго не задерживались, доказывая, что они существа временные. А Георгий Нодарович – величина постоянная.

Директриса Алла Николаевна считала, что место учителя географии у них заколдовано и бороться с этим бесполезно – нужно просто смириться с данным фактом раз и навсегда и не портить себе нервы.

Ольга обожала географию – тому виной, наверное, был сам учитель, рассказывающий о своем предмете так, что хотелось немедленно отправиться в пустыню Гоби или подняться на кручи Мачу-Пикчу. Он не мог смириться с беспощадным временем и поэтому старался быть неизменно подтянутым – в костюме с галстуком и носовым платочком в кармашке. Еще от него всегда шел слабый, но терпкий аромат мужского одеколона…

По географии у Ольги была твердая пятерка. И она этим гордилась. Так же как пятерками по истории, литературе и русскому языку. С математическими дисциплинами дело обстояло хуже. Когда возникал вопрос о профессии, мать озабоченно поджимала губы.

– Вот кем ты станешь? – ворчала она. – Сейчас нужно быть юристом или бухгалтером, чтобы преуспеть и не пропасть. А так, куда ты пойдешь? Надо уже думать об этом, определяться. Нельзя отмахиваться от такого важного вопроса. Вот дочка моих знакомых… Алина… ты ее знаешь. Уже определилась. Она пойдет на экономический…

Ольга фыркала, слушая эти слова. Но глядя на мать, делала серьезное лицо и так же, как и она, озабоченно кивала головой. Лучше не спорить с родительницей, а делать вид, что соглашаешься с ней, так спокойней. Когда мать выходила из себя, то становилась резкой, категоричной и долго отходила от вспышек раздражения.

Ольга хотела стать художником. Но об этом даже и заикаться не следовало, потому что глаза матери наливались слезами, а потом в них появлялось выражение тоски и скорби. Поэтому надо было быть совсем бессердечным человеком, чтобы идти на такой садизм. Быть художником в представлении матери – это значит тихо спиваться, вести асоциальный образ жизни и предаваться легкомыслию и разврату. А в летне-осенний сезон вместе с другими собратьями по кисти выставлять свои пейзажи, портреты и натюрморты на набережной и призывно заглядывать в глаза прохожих, главным образом туристов, в надежде на то, что они купят твои картины. Местные живописцы старательно рисовали Волгу в разных ракурсах и изгибах, а также изощрялись в изображении храмов и улочек города, мечтая, что однажды придет кто-то, кто их оценит и купит все работы разом, и тогда можно будет устроить себе праздник – накупить в магазине всякой вкусной еды и бутылочку вина и напиться, сидя в собственной квартире или на лавочке на набережной, и при этом любоваться самой красивой рекой в мире – матушкой-Волгой.

Способности к рисованию у Ольги обнаружились лет в пять. Ольга помнила, как ей купили набор красок, и она, схватив кисть, принялась яростно изображать солнце, небо и домики, которые видела за окном. Дома при этом получились кривыми, солнце синего цвета, а небо, наоборот, – желтого.

Этот рисунок хранился в папке вместе с другими, время от времени она доставала их и пересматривала.

Потом была художественная школа, где Ольга старательно выполняла все задания учителей. Те хвалили ее и говорили, что у девочки талант. Но мать словно не слышала этих слов и всегда испуганно опускала глаза, чтоб Ольга не подумала, что она ждет продолжения этих занятий или что они, Боже упаси, станут ее профессией.

Но Ольга себя не представляла никем другим, хотя и понимала, как трудно матери растить ее одну без отца, который погиб, когда дочери было восемь лет. С тех пор образ папы все больше стирался из памяти, несмотря на то что Ольге отчаянно хотелось сохранить его… Она даже сделала портрет отца с фотографии, которая стояла на буфете. Матери портрет понравился, и она повесила его у окна – на видное место. Но спустя некоторое время сняла, сказав, что плачет, когда смотрит на него.

Жизнь матери с отцом была звонкой и веселой. Женился он на ней вопреки воле своих родителей, которые считали, что Валя не чета их сыночку, и поэтому ему нужно найти себе более подходящую партию. Но отец пренебрег их советами и женился на Вале – студентке института, а через год появилась она – Ольга.

Отец папы был когда-то партийной шишкой, мать его – учительницей, потом с началом перестройки у Николая Степановича появился собственный бизнес, а Элеонора Александровна подалась в городской департамент образования.

Молодую семью они стойко игнорировали, отец метался между двумя домами, надеясь как-то примирить всех. Напрасно: мать отца Элеонора Александровна – грузная женщина с высоко взбитой прической и недовольным выражением лица – поставила на всех контактах большой жирный крест. Когда отец, вопреки всем доводам здравого смысла, привез свою семью к родителям, Элеонора Александровна вытерпела их ровно десять минут, потом встала и ушла в другую комнату, показывая тем самым, что визит закончился. Ольге было три года, и она ничего не помнила из того исторического свидания, на которое ее родители возлагали надежды на примирение.

Я такое испытывала унижение, рассказывала мать, что это было просто кошмаром. Думала, как бы мне провалиться сквозь землю.

Молодая семья решила жить, не обращая внимания на отношения старших. Жили они дружно, отец, правда, все же иногда заезжал к своим, после свидания с родителями возвращался к ним сердитый, пытался что-то сказать матери, но она его прерывала и говорила, что ничего объяснять не надо. Она все понимает, лучше отпустить ситуацию и жить своей жизнью, как будто бы ничего и нет.

Они так и жили. С какой ностальгией Ольга потом вспоминала дружную жизнь семьи – летом купание в Волге, зимой – катание на лыжах, вечерами семейное чаепитие за столом и длинные разговоры обо всем. За столом она засыпала, тогда отец брал ее на руки и переносил в комнату, опускал на кровать, затем мать ее раздевала и накрывала мягким одеялом, подкладывая под бок плюшевого темно-коричневого медведя с бантом на шее.

Все закончилось в один момент, отец попал в ДТП – насмерть. Мать постарела и потеряла интерес к жизни сразу и бесповоротно, как будто лучшая и самая яркая часть ее жизни навсегда отлетела и упокоилась на кладбище вместе с любимым мужем.

Отношения со свекровью не вышли из состояния глубокой арктической заморозки. Только два раза в год Элеонора Александровна присылала матери деньги, на нее, на Ольгу. Но видеть их все равно не хотела.

Мать умерла, когда Ольга была студенткой педагогического института. Она не любила преподавание и будущую профессию, но пошла в пединститут, чтобы не расстраивать мать. Та считала, что учителя будут востребованы всегда и на кусок хлеба Ольга себе заработает. Она по-прежнему рисовала, но понимала, что, скорее всего, ее увлечение перейдет в разряд необязательных хобби. И в старости она будет показывать детям и внукам свои картины с легкой улыбкой: вот какой чудилой когда-то была ваша бабушка.

Мать умерла от инфаркта. Прихватило ее дома, и приехавшая «Скорая» уже ничем помочь не могла.

Похоронив мать, Ольга ощутила себя такой одинокой, что возникло искушение напиться, прыгнуть в Волгу и уже не выныривать обратно. Это мимолетное искушение развеялось, но тоска и отчаяние не проходили… Но здесь случилось нечто из ряда вон выходящее. К Ольге пожаловала сама Элеонора Александровна.

Она позвонила в дверь. Ольга открыла, не посмотрев в глазок, и опешила. Грузная седая старуха стояла перед ней, опираясь на палку и сверля ее своими глазами-буравчиками.

– Дай пройти! – строго заявила она, отодвигая Ольгу палкой.

Ольга отступила в сторону, по-прежнему – в молчании.

– Язык проглотила? – язвительно осведомилась старуха. – Где тут у тебя кухня? Чаю сделай.

– Лучше в комнату. Кухня маленькая.

В комнате старуха опустилась на диван и, опираясь на палку, смотрела прямо перед собой.

– Чай несладкий. Диабет, – скомандовала она. – Конфет и варенья не предлагать.

– Конфет и варенья нет. Так что предлагать нечего. Есть пряники. Правда, не очень свежие.

– Пряники не надо. Тогда только чай.

Когда Ольга вернулась в комнату, старуха сидела, устремив взгляд на стены.

– Твои? – кивнула она на картины.

– Мои.

– Коля тоже рисовал… Хотел стать художником, но я сказала, что нужно получить нормальную профессию. Он пошел в юристы…

– Вы сломали ему жизнь! – выпалила Ольга, выпятив вперед подбородок.

– Молчи! Он причинил мне такую боль, засранец! Ты даже не представляешь! Он ведь должен был жениться на совсем другой девушке. Дело шло к свадьбе. Но тут ему встретилась твоя мать, и все пошло прахом. Боже, сколько было надежд! Такая приличная семья, с достатком и связями. Коля мог сделать такую карьеру…

Ольга хотела было возмутиться, но потом решила сдержать эмоции.

– Увы! Сожалеть не могу…

– Тебя никто не спрашивает. А теперь, как видишь, и муж мой умер…

Ольгин дед, он же муж Элеоноры Александровны, умер пять лет назад.

– Сочувствую, – вставила Ольга.

– Мне твое сочувствие ни к чему! Как живешь?

– Живу…

– Ясно.

– Ваш чай, – напомнила Ольга. – Без сахара. – И она протянула старухе чашку.

Отпив глоток, та сморщилась.

– Слабый.

– Вам крепкий?

– Не надо. Сядь!

Ольга послушно опустилась на стул.

– Как жить думаешь?

– Учусь в институте, приобретаю нормальную профессию.

– Я знаю. Сказали… А дальше?

– Пока не знаю. Там будет видно, еще ничего для себя не решила.

– Профессия нравится?

– Терпимо. Юрист – хуже, – съязвила Ольга.

Возникла пауза…

– Н-да! Квартирка неважная. Жених есть?

– Нет.

– А бойфренд или как это теперь называется? Раньше – хахаль…

– Вас так моя личная жизнь интересует? Это после стольких лет отсутствия?

– А ты – язва. Это хорошо. В обиду себя не даешь. Сильный характер женщине очень нужен, и даже больше, чем мужчине. Я это всегда знала… Будешь лапочкой – сожрут, не моргнув глазом. – Старуха поднялась.

– Буду заходить в гости. Иногда. Не возражаешь?

– Нет.

– Оставь свой телефон. Напиши на бумажке, я сейчас без очков не разберу.

Написав на листе, вырванном из блокнота, свой телефон, Ольга протянула лист Элеоноре Александровне. Та спрятала его в карман кофты.

– Собаку бы завела, чтобы не так скучно было.

– Боюсь ответственности.

Элеонора Александровна бросила на нее странный взгляд, значения которого Ольга не поняла, и, стуча палкой, выплыла из комнаты. Запах приторно-сладких духов тянулся за ней шлейфом.

С тех пор иногда бабка стала приходить к Ольге, предварительно позвонив. Визиты были краткими. В основном Элеонора Александровна расспрашивала Ольгу о житье-бытье, рассказывала какие-то подробности из жизни ее отца и уходила, оставив на столе деньги. «На жизнь», как говорила она. Ольга мучилась. Ей не хотелось брать деньги, но и жить на что-то надо было. Она пыталась устроиться на работу, но получала копейки, кроме того, ей не хотелось забрасывать учебу. Поэтому скрепя сердце она выдавливала непременное «спасибо» и брала деньги, ощущая, как они буквально жгут руки.

Когда Ольга заканчивала третий курс, Элеонора Александровна умерла. Тихо. Во сне, сном праведницы, как сказала соседка, которая взялась помогать с похоронами. Соседка была вертлява, лет шестидесяти, по виду – любительница выпить. Она бросала на Ольгу взгляды, в которых читалась неприкрытая зависть. Как поняла Ольга из каких-то обмолвок, Элеонора Александровна обещала ей немецкий сервиз и ковер на стене. И еще мутоновую шубу. Ни слова не говоря, Ольга отдала и сервиз, и ковер, и шубу.