Десять цезарей: Римские императоры от Августа до Константина

ЛЮБОВЬ И ВОЙНА ОКТАВИАНА

В двадцать пять лет для Октавиана наступил величайший переломный момент в его биографии.

Он всё еще вел крайне опасную военную кампанию и в то же время встретил любовь всей своей жизни – женщину, которой удалось изменить его в лучшую сторону.

Октавиан еще не утвердил свою власть на Западе. Ему предстояло победить Секста Помпея, последнего оставшегося в живых сына Помпея Великого, противника Цезаря. Секст Помпей контролировал моря вокруг Италии, его флот базировался на Сицилии. Секст был ловким и харизматичным человеком; он защищал Республику и предлагал убежище жертвам проскрипций. Хотя он и не давал кораблям с зерном подойти к Италии, пытаясь вызвать здесь голод, но в Риме он сохранял популярность ввиду частых конфискаций денег и имущества. Октавиану и Антонию пришлось заключить с ним мир и признать независимость его маленького государства. Чтобы упрочить этот союз, Октавиан даже женился на тетке Секста, Скрибонии. Она была сильной и суровой женщиной, старше своего мужа на десять лет.

Затем, в 39 г. до н. э., Октавиан встретил Ливию. Трудно было найти более неподходящий момент. Двадцатичетырехлетний Октавиан только что сбрил бороду, которую носил пять лет, скорбя по Цезарю. Ливии Друзилле (таково ее полное имя), яркой и красивой девушке благородного происхождения, только что исполнилось девятнадцать. Октавиан – богат и хорош собой. Правда, тремя годами ранее Октавиан заставил Ливию бежать после того, как она поддержала Фульвию и Луция во время Перузинской войны. Но теперь она благополучно вернулась домой. Как и Октавиан, Ливия состояла в браке. И она ждала ребенка – как и Скрибония, жена Октавиана. Влюбленность нарушила все ее планы и сделала совершенно неотразимой.

Для девятнадцатилетней Ливии завоевать сердце Октавиана было такой же блестящей победой, какой для семнадцатилетнего Октавиана – заручиться поддержкой Цезаря. Как показали последующие события, Ливия и Октавиан оказались родственными душами: одинаковый склад ума, похожие ожидания от жизни… Но всё же Октавиан в первую очередь оставался политиком. В жилах Ливии текла самая благородная кровь своего времени, и брак с ней мог сильно повысить статус Октавиана. Кроме того, Скрибония надоела Октавиану, в частности из-за постоянных жалоб на его измены. А с тех пор, как отношения с Секстом Помпеем начали портиться, она стала бесполезной и с политической точки зрения.

Вскоре – 14 января 38 г. до н. э. – Скрибония родила дочь Юлию. Октавиан развелся с ней в тот же день. Примерно в это же время произошел развод Ливии. Семнадцатого января Октавиан и Ливия вступили в брак.

Ливия была на шестом месяце беременности. Спустя три месяца, живя теперь в доме Октавиана, Ливия родила сына, Друза, который затем рос со старшим братом, Тиберием. Люди сплетничали об этом, и так появилось известное присловье: «У счастливчиков дети рождаются через три месяца»[47]. Но сказанное в народе обернулось злой шуткой, ибо ребенка Октавиана Ливия выносить не смогла – их единственное дитя появилось на свет мертвым. Всё же они состояли в браке пятьдесят два года, но правителю нужно было основать династию, а Ливия не смогла этого обеспечить.

Октавиан почти готов развестись с Ливией, но развод чреват опасностью: она снова выйдет замуж и создаст конкурирующий центр власти. С другой стороны, он может организовать ее гибель, но это запятнает его репутацию. Возможно, Октавиан остался с Ливией просто потому, что любил жену и восхищался ею. Возможно, с самого начала она была для него поддержкой и мудрым советчиком. Чуть позже она обретет славу одного из самых проницательных политиков Рима. «Ее он, как никого, любил и почитал до самой смерти»,[48] – сообщает нам историк Светоний.

Мирные соглашения с Секстом Помпеем долго не продлились. Октавиан считал своего своенравного и агрессивного противника слишком опасным, так что они снова начали войну. Это вызвало колоссальное напряжение в италийской экономике и серьезное недовольство в обществе, но Октавиан добился своего – построил новый внушительный флот. Он вступил в битву и не единожды рисковал жизнью. Но на помощь Октавиану пришел его старый товарищ Агриппа: он стал адмиралом. Умнейший стратег и отважный воин, Агриппа был также великолепным организатором. Благодаря Агриппе флот Октавиана сумел наконец нанести Сексту сокрушительное поражение в 36 г. до н. э. Секст спасся, но вскоре был захвачен и убит.

РЕШАЮЩАЯ СХВАТКА С АНТОНИЕМ И КЛЕОПАТРОЙ

Тем временем Антоний планировал вторжение в Парфию, соперничавшую с Римом империю на территории современных Ирака и Ирана. Ему были нужны люди и деньги Октавиана, но этот последний всё еще выяснял отношения с Секстом. Так что в 37 г. до н. э. Антоний обратился к Клеопатре, и та снабдила возлюбленного всем необходимым – а также родила ему третьего ребенка. В течение краткого, но до предела насыщенного событиями отрезка времени Римская империя словно была ареной любви, управляемой двумя парами любовников: Антонием и Клеопатрой с одной стороны Средиземного моря и Октавианом и Ливией – с другой.

По странному стечению обстоятельств (впрочем, весьма типичному для тепличного мира римской элиты), Антоний всё еще состоял в браке с сестрой Октавиана – Октавией. Но и другое обстоятельство можно было считать насмешкой богов: обе пары могли претендовать (и претендовали) на наследие Цезаря. Октавиан был приемным сыном Цезаря, его наследником согласно римскому закону. Он носил имя Цезаря и жил в Риме. Антоний был ближайшим из оставшихся в живых сподвижников Юлия Цезаря. Полководец состоял в связи с бывшей возлюбленной Цезаря, Клеопатрой, и проживал в Александрии, завоеванной Цезарем. Клеопатра приходилась родной матерью детям Антония и мальчику, которого, вероятно, родила от Цезаря. Теперь ее сын правил Египтом под именем Птолемея XV, а римляне подарили ему прозвище Цезарион. Рим или Александрия, Цезарь или Цезарион? Какой стороне предстояло победить в борьбе за власть?

Но на этот вопрос ответила не любовь, а война. В период 36–32 гг. до н. э. обстановка накалялась. Вначале вторжение Антония на территорию Парфии окончилось полным провалом. В результате второй кампании он получил только утешительный приз – сохранил Армению. Власть Октавиана над Италией и западной частью Римской империи оставалась единоличной; Антоний, напротив, передал Клеопатре и ее детям часть римских территорий на Востоке. Также он признал Цезариона сыном Юлия Цезаря, и это было пощечиной для Октавиана. В 32 г. до н. э. Антоний пошел на решительный разрыв отношений с Октавианом, разведясь с его сестрой. Вступил ли он в официальный брак с Клеопатрой, остается неизвестным.

В чем Октавиан превосходил своих соперников, так это в искусстве пропаганды. Получив от римских весталок завещание Антония, в котором тот просит похоронить его в Александрии рядом с Клеопатрой, Октавиан обвиняет бывшего зятя в государственной измене: ведь сей последний собирался перенести столицу Римской империи.

Но мог ли Антоний всерьез строить такие планы? На Востоке было больше денег, людей и городов, чем на Западе; кроме того, к восточным землям относилось всё завоеванное некогда Александром Великим на пути в Индию. Так, перед смертью Юлия Цезаря ходили упорные слухи, согласно которым он планировал перенести столицу из Рима в Трою (в совр. Турции).

Однако такие доводы не убедили многих из действующих сенаторов. Несмотря на все недостатки, Антоний был одним из них; он происходил из римской знати, чего нельзя было сказать об Октавиане. Многие бежали к Антонию, оставшиеся объявили войну, но не Антонию, а Клеопатре. Октавиан был мудр и не высказывался о предстоящем конфликте как о гражданской войне. «Бедняга Антоний, – говорил он, – чужеземная царица лишила его мужества»[49].

Итак, центр действия новой войны оказался в Греции. С одной стороны, у Антония были огромные ресурсы и богатый военный опыт, с другой стороны – Октавиана закалила борьба с Секстом и воодушевляла поддержка Ливии. Флот Октавиана под командованием верного и талантливого Агриппы постепенно отрезал врагу поставки продовольствия. Флот Антония и Клеопатры испытывал сильное давление, пока наконец не столкнулся с силами Октавиана у мыса Акций в Западной Греции. Сражение при Акции 2 сентября 31 г. до н. э. стало поворотной точкой истории. Согласно вероятной реконструкции сражения, Антоний и Клеопатра делали ставку на ловкий маневр, но просчитались. В конечном счете они покинули театр военных действий, оставив большую часть флота на произвол судьбы[50].

Октавиан (точнее сказать, Агриппа) одержал невероятную победу, которую он закрепил вторжением в Египет в следующем году, жестоко подавив здешнее сопротивление. Антоний и Клеопатра покончили с собой.

Огонь войны погас. В мире стало немножко скучнее, но значительно спокойнее. Аполлон, бог-интеллектуал, покровитель Октавиана, одержал победу над Геркулесом, богом-богатырем, покровителем Антония. Теперь Октавиан был единовластным хозяином Римской империи. И воистину – Рим стал центром тяжести всего государства, чему способствовала победа у мыса Акций. Таким положение дел оставалось и в последующие три столетия. Клеопатра была гениальным стратегом, но она двигала миром с помощью любви. Она соблазнила двух наиболее влиятельных мужчин Рима и родила им детей. Она почти получила Римскую империю. Но в Октавиане она встретила достойного противника.

Теперь Октавиан вошел в Александрию. Он был победителем, но вел себя как мудрый правитель, а не завоеватель, предпочитая договариваться с местным населением, а не подавлять его. Победитель въехал в город на колеснице, и сопровождал его не охранник-легионер, а наставник родом из Александрии. Октавиан вошел в самое красивое здание города, гимнасий, являвшийся символом греческой культуры. Там он поднялся на помост и обратился к людям – и не на латыни, а на греческом. Это было типично для Октавиана, который равно ценил достоинство правителя, культуру и дружбу. Он оказался на высоте, проявив снисходительность по отношению к городу с населением более полумиллиона человек[51]. Впрочем, он пощадил город, но не его царя. Цезарион был казнен согласно завету одного из наставников Октавиана: «Нет в многоцезарстве блага»[52], [53].

Октавиан достойно проявил себя и впоследствии. Посмотрев на мумифицированное тело Александра Великого, он повернулся к местным чиновникам, горевшим желанием показать ему мумии династии Птолемеев, и сказал: «Я хотел видеть царя, а не мертвецов»[54]. И в этой фразе – весь Октавиан, заносчивый и саркастичный.

Теперь Египет был римской провинцией, а Октавиан – его фараоном[55]. Весь престиж города Александра и Цезаря – а также Клеопатры – теперь принадлежал ему. Силой оружия и даром убеждения Октавиан доказал, что достоин называться сыном Цезаря.

Оставалось свести еще кое-какие счеты. По приказу Октавиана некий Кассий Пармский[56], поэт и последний из оставшихся в живых убийц Юлия Цезаря, был казнен в Афинах. Приемный сын Цезаря наконец воздал его убийцам сторицей. Чтобы это свершилось, всему Римскому миру пришлось содрогнуться.

МОЕ ИМЯ – АВГУСТ

После победы над Антонием и Клеопатрой перед Октавианом встала другая серьезная задача. Предстояло навести порядок в римской политической системе после века войн и революций. Всё нужно было сделать таким образом, чтобы остаться у власти и при этом не попасть на те же кинжалы, которые пронзили Цезаря. Для начала он решил внести определенность в собственные имя и статус: положение правителя должно было стать более прочным.

Уникальное имя[57] Август придумали специально для этого случая, хотя и опираясь на некоторые римские традиции. Шестнадцатого января 27 г. до н. э. римский сенат постановил, что отныне Октавиана следует звать Августом: теперь его полное официальное имя звучало как Цезарь Август.

Тремя днями ранее, 13 января, Август объявил, что он отказывается от власти, – но все понимали, что это уловка. Ему было только тридцать пять, и впереди еще полжизни, которые могли бы пройти в правлении великой империей. С этого спектакля начинается долгий процесс вызволения Августом (будем называть его этим именем) империи из круга войны и насилия.

Вскоре Август сделался вездесущим. Вы не могли перейти дорогу, сходить на званый вечер, посетить храм или подержать в руках монету, не прочитав или не услышав его имени, не увидев его изображения или изображений его обожаемых жены и детей. Прежде он был человеком, ныне он стал символом.

Август использовал свой новый образ для поддержания стабильности. Так, на монетах, выпущенных в 27 и 26 гг. до н. э.[58], было, как и ранее, изображено его лицо, но теперь на них значились новые имена – Август и Цезарь. Здесь использовались и визуальные символы мира и процветания: лавровый венок, хлебные колосья и рог изобилия. Эти образы навевали мысли о богах Аполлоне и Юпитере и подводили граждан к закономерному умозаключению: возблагодарим Августа за спасение наших жизней!

Портреты женщин из семьи Августа также встречались повсюду. Можно было лицезреть их статуи, изображения на скульптурных рельефах, на геммах, реже – на монетах. Им посвящали целые здания. Им возносили молитвы и приносили жертвы. Их дни рождения отмечали масштабными торжествами.

Август полагал, что Риму следует остепениться не только в политическом, но и в социальном смысле. Его беспокоил упадок нравов среди элиты[59] (Август еще совсем недавно и сам был «плохим парнем», так что знал ситуацию изнутри). Также его тревожило понижение уровня рождаемости в Риме; он видел, как страшно сократила гражданская война численность населения.

Поэтому Август осуществил программу реформ в области семьи. Он принял ряд законов, которые наказывали бездетных и неженатых, ограничивая их возможности наследовать имущество; тем самым в империи поощрялось деторождение. Римляне стали платить штраф за безбрачие. В определенную сумму была оценена и измена: связь с замужней женщиной, вдовой или незамужней стала рассматриваться как преступление против общества. Ранее эти вопросы решались внутри семьи. Заметим, что женатому мужчине не возбранялось иметь внебрачную связь с рабыней, вольноотпущенницей (бывшей рабыней) или проституткой. Август действовал со всей серьезностью и вводил законы, однако высшие слои римского общества желали жить в свое удовольствие, и подобные меры встретили сопротивление. В конце концов эти ограничения жестоко ударили по Августу.

АВГУСТОВ МИР

Гражданские войны в Риме проходили по одному и тому же сценарию: период кровопролития, а на смену ему – период стабилизации. Победить в такой войне было проще, чем начать потом устанавливать мир, ибо немногим из военачальников так же хорошо удавались дела мирные, как и военные. Август оказался исключением. Недавний хладнокровный убийца менялся под действием обстоятельств. Он остановил гражданскую войну, продолжавшуюся столетие, и создал условия для двухсот лет спокойствия и процветания – знаменитого Pax Romana, Римского мира. В это время процветала торговля. Перевозить товары морем было дешевле всего. Благодаря победам Агриппы Рим властвовал над морями, почти исчезло пиратство. Рим представлял собой громадный рынок для импорта зерна и многих иных товаров. Стабильность и безопасность римского законодательства позволяли развиваться торговле, а сокращение регулярной армии позволило снизить налоги. В Риме настали хорошие времена.

Кроме того, Август достиг всего, что наметил для себя еще будучи девятнадцатилетним юношей. Он добился власти и славы масштаба Юлия Цезаря за пятнадцать лет правления, хотя всё это стоило ему много пота, крови и денег. Август многому научился за минувшее время, иначе не установил бы долгий и стабильный мир, чего не сумел сделать Цезарь. Возможно, его приемный отец господствовал на поле боя, но в мирное время сын превзошел его.

Но каким же образом? Чему, кроме нового титула, обязан он своим успехом?

Август правил довольно долгий срок. После победы у мыса Акций в 31 г. до н. э. в возрасте тридцати двух лет, он возглавлял империю следующие сорок пять лет, умерев в свои семьдесят шесть в 14 г. н. э. Прежде никто так долго не стоял во главе Рима. Август учился у своих предшественников и был достаточно мудр, чтобы избегать их ошибок. На протяжении своего правления он на практике постигал разные формы политического устройства и серьезно экспериментировал с ними. У него ничего бы не вышло, не будь он человеком удивительно гибкого ума.

Август был невероятно богат: он унаследовал состояние Цезаря и увеличил достаток государства благодаря завоевательной политике. В личном владении Августа находился Египет: сельское хозяйство и минеральные ресурсы сделали эту страну одной из самых процветающих на земле.

Правитель мудро выбирал советников. Никто не сделал больше для исполнения воли Августа, чем его старый друг Агриппа. Будь то дома или за границей, Агриппа был специалистом по улаживанию конфликтов, управляющим, подрядчиком при строительстве, а когда необходимо – телохранителем. Он вел переговоры с сенаторами и царями, возглавлял важнейшие инфраструктурные программы в Риме и провинциях. Были у Агриппы и свои интересы, но верность Августу всегда стояла для него на первом месте. Поэт Гораций назвал Агриппу «пронырой-лисой, подражающей благородному льву»[60], отмечая его изворотливость и стремительный взлет карьеры[61]. Сам Август говорил, что добродетели Агриппы признаны всеми[62].

Август был политиком-макиавеллистом за полторы тысячи лет до Никколо Макиавелли. Этот последний советовал всем узурпаторам[63] начинать с самых жестоких мер, которые они посчитают необходимыми, а затем править так, чтобы успокоить людей, обогатить их, завоевать их симпатии. Обратный порядок – начинать мягко и постепенно ужесточать политику, – согласно великому теоретику, приводил к катастрофе. Август пошел по первому пути. С 43 по 30 г. до н. э. он пробивал себе дорогу силой, не раз нарушал правила игры, лгал и попирал закон. Считается, что он отправил в мир иной более ста сенаторов[64]. Затем, разобравшись с внутренними врагами, Август посвятил свою деятельность установлению мира в империи и ограничил применение силы, направляя ее только в адрес внешних врагов. И хотя теперь Август показывал больше великодушия к подданным, он хорошо понимал, что его правление зависит от верности солдат и их готовности выполнять приказы.

Август расположил к себе войска[65], даровав земли, деньги или то и другое сотням тысяч ветеранов. Они осели в колониях – в самой Италии и за морем. Этот маневр стоил недешево и поначалу оплачивался военными трофеями. Затем, после 6 г., Цезарь обложил налогами зажиточные слои населения. Правитель внимательно следил за командирами-перебежчиками – как за потенциальными новыми цезарями. Он уменьшил размеры армии с более чем шестидесяти легионов до двадцати восьми, сократив общее число военных (включая легкую кавалерию и пехотные войска) примерно до трехсот тысяч человек. С одной стороны, это уменьшило число и сумму налогов с населения, а с другой – ограничило возможность расширять границы империи. Август добился мира с Парфией путем переговоров, вместо того чтобы снова воевать.

Но он не прекратил завоевания – до этого было далеко. Римляне ожидали, что их лидер будет завоевывать новые земли и таким образом демонстрировать благосклонность богов. Август с энтузиазмом оправдывал эти ожидания. Как писал его обожаемый поэт Вергилий, Рим должен был стать империей, не имеющей «ни предела, ни срока»[66]. И Август присоединил новые земли в Испании, на севере Балкан, в Германии, а также аннексировал Египет. Новые проекты внутри Рима оплачивались за счет этих новых приобретений.

Хотя он и не был прирожденным командиром, Август лично участвовал во всех кампаниях, до которых физически мог добраться. Позднее он предоставил командование другим, решив довериться членам семьи. Вероятно, тогда-то он и стал предостерегать своих военачальников словами: «Торопись медленно»[67]. Он планировал продвинуться в восточном направлении и завоевать Германию вплоть до реки Эльбы. Но в 9 г. Публий Квинтилий Вар потерял три легиона, то есть около пятнадцати тысяч человек, в Тевтобургском лесу. Разгром уменьшил количество легионов с двадцати восьми до двадцати пяти; долгие годы в римской армии остается двадцать пять легионов. Что важнее, в результате Рим утратил контроль над большей частью Германии. «Квинтилий Вар, верни легионы!»[68] – как предполагается, восклицал Август, узнав эти новости, да и потом – спустя месяцы после события. Он снова отпустил бороду в знак скорби, – правда, всего на несколько месяцев.

РЕСПУБЛИКА: ВОССТАНОВЛЕНИЕ ИЛИ ОБНОВЛЕНИЕ?

Из бесед с Юлием Цезарем Август знал, что власть удерживается только мечом. И в то же время – без поддержки преданных друзей и храбрости в сердце – власть может исчезнуть с одним взмахом кинжала. Этому Август также научился на примере своего названого отца.

Путем проб и ошибок Август адаптировал традиционные положения и требования римской конституции к новым условиям, не подозревая, что зачастую полностью менял их смысл. Это был прагматичный и эффективный подход к делу, подход «в римском стиле». Вообще римляне, как и все нормальные люди, пугались возможных кризисов, но в конечном счете доказывали, что сдюжат многие испытания. Август широко задействовал адаптивные способности своего народа.

Август попросил сенат даровать ему власть народного трибуна; это давало ему возможность выдвигать законопроекты и накладывать вето. Десять трибунов представляли интересы простого народа. Хотя народные трибуны и продолжали существовать, они уступили свое влияние Августу и его наследникам. Также Цезарь попросил передать ему высшую военную власть в Риме и провинциях. Сенат согласился и, пожалуй, был вынужден пойти навстречу государю, – и соответствующее решение окончательно легализовало военную политику Августа.

И в то же время положение Августа в Риме никогда не зависело исключительно от предписаний закона. Это также был вопрос его авторитета, того, что римляне называли auctoritas[69] – словом, подразумевавшим престиж, уважение, способность внушать благоговение.

У Августа было тончайшее чутье на перемены в политике: тоже типично римская черта. Он понимал, что успешные режимы не только не подавляют оппозицию, но и сотрудничают с ней. Так что он наделял сенаторов влиянием и позволял им получать почести. Хотя, разумеется, Август трезво смотрел на сенат, который, по словам римского историка Тацита, был теперь почти бесправной организацией, бледным «подобием республиканского строя»[70]. Так, сенат больше не контролировал внешнюю политику, финансы и военное дело. В годы Республики сенаторы управляли провинциями; они управляли ими и теперь, но – наименее важными из них. Август оставлял за собой ключевые провинции на границах (где располагалось больше всего войск) и Египет. Местными управляющими там были не сенаторы, а римские всадники. Так называлась группа очень богатых людей, они проживали по всей империи; по обеспеченности они могли сравниться с сенаторами, но значительно превосходили последних числом[71]. Август, а затем его наследники, к большому негодованию сенаторов, держали всадников на местах в качестве администраторов и военных офицеров. Сенаторы, впрочем, насмотрелись на гражданскую войну и на последующие чистки, а потому поддерживали императора, хотя многие и скучали по прежнему порядку.

Август никогда не путал Римскую империю с Римом как таковым. Он сам лишь наполовину принадлежал к старой римской аристократии, о чем ему никогда не давали забыть противники, так что в первую очередь правитель опирался на италийскую элиту, а не на «лучшие дома» Рима. Он смотрел далеко вперед. После возвращения с гражданской войны в 28 г. до н. э. Август провел еще десять лет за границей[72], участвуя в миссиях военного и политического характера вокруг всей империи. Никто из правивших до и после него императоров вплоть до Адриана (117–138) не проводил столько времени в чужих землях.

По примеру Юлия Цезаря Август переместил центр власти из Рима в провинции. Он заложил основу будущего международного правящего класса. Для Рима это было внове, а сегодня мы называем это глобализацией. От края до края империи, от Британии до Ирака, люди были приобщены к одной культуре. Правда, в данном случае под словом «люди» мы подразумеваем крохотную группу привилегированной, состоятельной и образованной элиты. Их объединяли общее образование, схожие ценности и амбиции. Они носили одинаковую одежду, цитировали одних и тех же «классиков», использовали одни и те же риторические приемы, придерживались одинаковых манер за трапезой, строили карьеру по одним и тем же моделям. Как и сегодняшняя давосская «элита», они принадлежали к небольшой группе «глобалистов». В наши дни исполнительный директор в Кремниевой долине имеет больше общего с таким же исполнительным директором в Мумбае, нежели с фермером, живущим чуть ниже по дороге в Гилрой. Так и в древние времена владелец недвижимости в Галлии имел больше общего с коллегой в Сирии, чем с крестьянином, проживавшим неподалеку.