Знаменитые бастарды в русской культуре

Сестры Протасовы отличались, как луна и солнце. Младшая Саша, яркая, жизнерадостная, озорная, обещала вырасти в великолепную красавицу. Маша, напротив, чертами простовата, всегда тиха, всегда послушна. Но было в её сдержанности такое ласковое очарование, такая сладостная умиротворенность, что Жуковский терял себя и любовался ей. Он видел Машу не такой, какой она была сейчас, а той, кем она может стать. Родной душой, верной покладистой супругой. А большего ему для счастья и не надо.

9 июля 1805 года Жуковский сделал в своём дневнике следующую запись: «Можно ли быть влюблённым в ребёнка?» Он признавал, что любит Машу и надеется впоследствии связать свою судьбу с ней: «Я был бы с нею счастлив, конечно! Она умна, чувствительна, она узнала бы цену семейственного счастия и не захотела бы светской рассеянности». Жуковскому в это время было 22 года, Маше Протасовой – 12 лет.

С течением времени скрывать чувства, которые он испытывал к Маше, Жуковскому становилось всё сложнее. Летом 1807 года он объяснился со старшей Протасовой, и его опасения подтвердились: сестра строго придерживалась религиозных правил и считала родство слишком близким для заключения брака. Кроме того, по мнению Екатерины Афанасьевны, дочь её была ещё очень молода. Для Жуковского начались долгие годы борьбы за счастье.

А Маша ничего не знала об этом первом сватовстве. Ей было 15, и чувство её к Жуковскому горело восторгом юной ученицы перед весёлым и привлекательным учителем.

Мария Протасова, рис. В. А. Жуковского

И вот – отказ. Екатерина Афанасьевна настроена решительно. Однако раздражённый и обиженный Жуковский надежды не терял, ибо знал, что любим. Сияющие глаза Маши выдавали её с головой, и Василий Андреевич, срываясь по делам в Петербург, верил, что не всё потеряно. Пусть пройдёт время. Екатерина Афанасьевна успокоится, а он поговорит со священниками, спросит позволение церкви, и всё уладится. Не может же любовь идти вразрез с Законом Божьим! Но мать Марии была непреклонна и не давала благословления на брак, считая близкое родство потенциальных супругов неприемлемым.

Мария, также как и Екатерина Афанасьевна, была глубоко религиозна, она верила, что в человеческой жизни есть смысл только потому, что существует «будущая вечная жизнь». Жизненные испытания она принимала без жалоб, по словам своей сестры Александры, «ища и находя в этом счастье». Александра удивлялась способности Марии превращать в поэзию самые обыденные жизненные обязанности и «распространять вокруг себя аромат благоухающего благочестия».

О том, что Жуковский любит её и собирается сделать ей предложение, Маша узнала в 1811 году из письма графини Анны Ивановны Плещеевой (1776–1817), близкой приятельницы Жуковского и посредницы в их отношениях. Письмо это увидела мать. Маша, по её словам, «упала ей в ноги» и клялась никогда не соглашаться на брак с Жуковским, уверяя, что испытывает к нему лишь родственную любовь. Как утверждала Екатерина Афанасьевна, Маша намеревалась просить Жуковского «оставить их», но она (Екатерина Афанасьевна) «удержала её». И впоследствии мать утверждала, что дочь не влюблена в Жуковского, и что она была бы спокойна, если бы он победил свою страсть.

Василий Жуковский

Мария Протасова

Впервые Жуковский просил руки Марии в январе 1812 года, но Екатерина Афанасьевна решительно отказала, заявив, что «по родству эта женитьба невозможна», более того, она запретила брату даже упоминать о своих чувствах.

В начале Отечественной войны Жуковский вступил в ополчение, 2 августа он простился с Протасовыми, которые жили в то время вместе с другой его племянницей, Авдотьей Киреевской (1789–1877), дочерью Варвары Афанасьевны Юшковой, сводной сестры Жуковского, и её мужа, в Орле в доме Плещеевых, и 19 августа отправился из Москвы со своим полком в Бородино.

Вторично поэт сватался в апреле 1814 года, и снова Протасова-старшая отказала ему, к тому же она запретила сводному брату появляться в их доме.

С Машей он переписывался, передавая ей тайно тетради, «синенькие книжки», это были послания в виде дневников. Маша отвечала, что они несчастливы, она обвиняла себя в том, что Жуковский не может писать, и требовала, чтобы он много работал («Итак, занятия! Непременно занятия!»). Уверяя его, что через несколько лет они будут вместе, просила уехать его в Петербург. Она не только восприняла «философию смирения», но в отличие от Жуковского, сумела соединить «смиренное ожидание» и стремление к деятельному образу жизни. Впрочем, Маша страсти к Василию не испытывала, искренне считая его своим другом и учителем.

Увы, но стало слишком очевидно: Жуковскому не уговорить старшую Протасову, Маше не быть его женой.

К тому же выводу пришла и Маша. И потому на предложение своего врача, голландца Иоганна Мойера, ответила согласием. «Бог хотел дать мне счастье, послав Мойера, но я не ждала счастья, видела одну возможность перестать страдать», – признавалась она в дневнике.

Жуковский принял её решение безропотно, и только пожелал убедиться, что Мойер достоин несравненной Маши. Голландец ему понравился, они смогли подружиться: заботливый, степенный благородный человек. Да, пожалуй, ему можно вверить судьбу любимой.

В феврале 1816 года брак был уже делом решённым, и Жуковский, как он внутренне ни готов был к такому исходу, пережил сильнейшее потрясение. Самой Маше, несмотря на все достоинства жениха, решение о замужестве далось тяжело. Более всех её понимала, вероятно, лишь Авдотья Киреевская, которая не одобряла союза Маши с Мойером и до самого последнего момента надеялась, что Маша сделает выбор в пользу Жуковского.

Иван Мойер

Иван Филиппович Мойер (1786–1858) происходил из голландской семьи, переселившейся в Россию. Сын пастора в Ревеле. Сначала изучал богословие в Дерптском (Тартусском) уиверситете (1803–1805). После этого отправился за границу для изучения медицины. Был слушателем Геттингенского университета, а затем занимался хирургией в Павийском университете, одном из старейших университетов Италии. В городе Павия получил степень доктора хирургии. Работал в госпиталях Милана и Вены.

Время возвращения Мойера на родину совпало с Отечественной войной, и он смог сразу же применить свои знания в военных госпиталях. Под конец войны Мойер работал помощником заведующего госпиталем в Дерпте. Получил степень доктора медицины и хирургии (1813) в Дерптском университете. Занимался практической хирургией. С 1815 года – ординарный профессор и руководитель кафедры хирургии Дерптского университета. Неоднократно избирался деканом медицинского факультета, а в 1834–1835 академическом году был ректором университета.

В связи с открытием новых университетов одной из главных задач системы образования в Российской империи стало создание отечественной системы подготовки преподавателей высшей школы. Для этой цели в 1828 году при Дерптском университете был открыт Профессорский институт. Одной из форм подготовки была практика командировок выпускников университетов, будущих профессоров, «с учёной целью на два года за границу».

Мойер был одним из руководителей Профессорского университета. Среди его учеников были Николай Иванович Пирогов (1810–1881) – хирург и учёный-анатом, естествоиспытатель и педагог, основоположник русской военно-полевой хирургии, основатель русской школы анестезии, и Владимир Иванович Даль (1801–1872) – военный врач, писатель, этнограф, собиратель фольклора. Уйдя 9 марта 1836 года в отставку, Мойер передал кафедру хирургии Николаю Ивановичу Пирогову.

Он успевал соединять преподавательскую деятельность, занятия медициной и благотворительность. Позднее Мария, говоря о его доброте, вспоминала также доброту Жуковского и сравнивала их обоих с филантропами – героями романа «Адель и Теодор, или Письма о воспитании» графини де Жанлис (1746–1830). Екатерина Афанасьевна находила в Мойере лишь один недостаток – он не был дворянином.

Маша вышла замуж, а Жуковский, вспомнив, что «на свете много прекрасного и без счастья», уехал в Петербург. Любовь теперь могла жить только на расстоянии. А Маша писала в своём дневнике: «Когда мне случится без ума грустно, то я заберусь в свою горницу и скажу громко: «Жуковский!» И всегда станет легче».

Часть исследователей полагает, что брак Марии Андреевны был счастливым и что только первые годы его были омрачены отсутствием детей, непривычной для молодой женщины, выросшей в русской барской семье, и малообщительностью мужа.

Под руководством мужа Мария Андреевна изучала медицину и помогала больным, работая также в женской тюрьме. По воспоминаниям её дочери, однажды Марию Андреевну случайно заперли вечером в остроге, и она, не желая никого беспокоить, провела ночь в тюрьме.

С Жуковским они встречались редко. Иногда он заезжал в Дерпт поглядеть на первенца супругов Мойер, дочку Катеньку. Маша светилась от счастья, наблюдая, как Василий Андреевич качает на руках её ребенка.

В скором ожидании второго ребёнка она звала Жуковского приехать, утешить её: беременность протекала тяжело.

Мойер тревожился, и не напрасно. Мария не справилась с нездоровьем и 18 марта 1923 года скончалась во время родов. Ребёнка спасти не удалось.

Жуковский, который незадолго до этого гостил у Мойеров и за десять дней до смерти Марии покинул Дерпт, не успел на её похороны. Он был сражён страшным известием. Только недавно он примирился с мыслью о потере, но всё случилось так окончательно и безвозвратно!

Родная сестра Марии, Александра, вручила ему последнее Машино письмо: «Друг мой! Тебе обязана я самым живейшим счастьем, которое только ощущала! И всё, что ни было хорошего, всё было – твоя работа. Сколько вещей должна я была обожать только внутри сердца! Знай, что я всё чувствовала и всё понимала. Теперь – прощай!»

Жуковский плакал. Но вдруг его обволокла знакомая умиротворенность и этот теплый ветер, и облака, стремящиеся вдаль. Позже он написал:

«Право, в небе, которое было ясно, было что-то живое. Я смотрел на него другими глазами. Это было милое, утешительное, Машино небо».

Жуковский оставался в Дерпте около двух месяцев. Он сделал план надгробного памятника в виде креста с распятием и написал тексты для могильной плиты, включив в них два изречения из Евангелия, которые особенно часто повторяла покойная: «Да не смущается сердце ваше» и «Придите ко мне вси труждающиеся».

Его душевное состояние нашло отражение в горестных и одновременно поэтичных письмах, продиктованных «сердечным воображением».

«Солнце мирно освещало этот клочок земли, который скрыл её от моих взоров. Там царила тишина, не скажу ужасная, но непостижимая и доводящая до отчаяния», – писал он 25 марта, по приезде в Дерпт, будущей императрице Александре Фёдоровне, – «Не Великой Княгине, но другу, одно существование которого служит утешением».

Особенно откровенно он делился своими чувствами с Авдотьей Петровной Киреевской. В молодости Дуняша (как они с Машей её называли) готова была уйти в монастырь, чтобы замаливать их «грех» – родственный, а поэтому не совсем законный брак, если бы Екатерина Афанасьевна Протасова, дала бы на него согласие. Теперь Жуковский писал ей: «Мысль о Вас сделалась мне дороже всего на свете: в Вас более всех моя Маша!» Он просил: «Не говорите: её нет! Говорите: она была. Это ободрительное слово: в нём благодарность за всё то, что она оставила в нашем сердце».

К этой мысли, примиряющей со смертью, Жуковский пришёл ещё раньше, в 1821 году, когда выразил её в своём знаменитом четверостишье «Воспоминание», ставшем девизом жизни никогда не расстававшегося с «прошедшим» поэта:

О милых спутниках, которые наш свет своим присутствием для нас животворили, не говори с тоской: их нет, но с благодарностию: были.

В память о своей возлюбленной Жуковский написал стихотворение под названием «9 марта 1823 года». В этот день он в последний раз видел её.

Ты предо мною

Стояла тихо.

Твой взор унылый

Был полон чувства.

Он мне напомнил

О милом прошлом…

Он был последний

На здешнем свете.

Ты удалилась,

Как тихий ангел.

Твоя могила,

Как рай, спокойна!

Там все земные

Воспоминанья,

Там все святые

О небе мысли.

Звезды небес,

Тихая ночь!..

Поразительно, что музыкальность этого произведения Жуковского достигается в рамках незарифмованного стиха. Отсутствие рифм компенсируется полным параллелизмом первых двух строф. Каждое двустишие первой строфы находит себе образный эквивалент в соответствующем двустишии второй строфы.

Общая логика зеркально-симметричного расположения строф такова: воспоминанию о последней встрече противопоставлена картина смерти героини. При этом строго соблюдаются «центры» соответствующих двустиший («стояла тихо» – «удалилась, как тихий ангел», «твой взор» – «твоя могила», «милое прошлое» – «земные воспоминанья», «здешний свет – небо»).

Из чётко проведённой системы параллелизма выпадает окончание стиха – начало третьей строфы, которая так и осталась незавершённой.

Свою любовь к Марии Протасовой Жуковский пронёс через всю свою жизнь.

Женитьба, дети, внук

В 1839 году в 56-летнем возрасте в доме своего друга, немецко-русского художника Евграфа Романовича Рейтерн, – он же Герхардт-Вильгельм фон Рейтерн (1794–1865), – Василий Андреевич Жуковский познакомился с его 17-летней дочерью Елизаветой (1821–1856).

Евграф Рейтерн был другом Иоганна-Вольфганга Гёте (1749–1832). В 1837 году он стал придворным художником российского императорского двора. Попеременно жил в Германии, Франции, Швейцарии, Италии и России. С 1844 года окончательно поселился в Германии.

После смерти Марии Мойер (Протасовой) прошло 16 лет. Счастье, о котором Жуковский уже перестал мечтать, вдруг поманило его на склоне лет теплым предзакатным лучом. С первого взгляда романтичный писатель влюбился в юную девушку. Он боялся поверить тому, что может быть счастлив, но всё-таки решился просить у Евграфа Романовича руки его дочери. Но отец Елизаветы, хотя и был его другом, высказался против женитьбы.

Жуковский не желал отступать. В 1840 году он написал и посвятил Елизавете Рейтерн стихотворение «О, молю тебя, создатель…», вольный перевод стихотворения немецкого поэта Николауса Ленау (1802–1850) Stumme Liebe («Безмолвная любовь»).

Елизавете Рейтерн:

О, молю тебя, Создатель,

Дай вблизи её небесной,

Пред её небесным взором

И гореть и умереть мне,

Как горит в немом блаженстве,

Тихо, ясно угасая,

Огнь смиренныя лампады

Пред небесною Мадонной.

В 1841 году Жуковский подал прошение об отставке, уехал в Германию и вновь сделал предложение Елизавете. Девушка дала положительный ответ. На этот раз Евграф Романович сказал, что если его дочь согласна, он тоже не возражает. Свадьба 58-летнего поэта и 19-летней Елизаветы Рейтерн, дочери его друга, состоялась 21 мая 1841 года в Дюссельдорфе.

С любовью и радостью Василий Андреевич обставлял свой дом, Елизавета Евграфовна окружила супруга заботой и вниманием. Жуковский не пытался обучать жену русскому языку, между собой они общались по-немецки или по-французски. Но счастье в этом доме было мучительным и недолгим. К сожалению, брак оказался непростым.

Елизавета постоянно болела, была подвержена нервным срывам. Частые выкидыши не позволяли исполнить мечту Жуковского о детях.

Василий Андреевич Жуковский

Елизавета Евграфовна Рейтерн

Но через год после свадьбы в семье появилась девочка Александра. Ещё через три года – мальчик Павел. Из-за недомоганий супруги пожилому мужчине пришлось взвалить на себя все обязанности по дому и воспитанию детей.

Он и сам был болен, а жена стала болеть, чахнуть, тосковать, худеть. Мучительная тревога о ней, о её здоровье, о сыне и дочери, груз ответственности за своих любимых, беспомощных и слабых, – вот каким оказалось его выстраданное счастье.

Слабое здоровье жены не позволяло Жуковскому перевезти семью в Россию, и он с головой ушёл в работу.

С 1842 года Жуковский стал интенсивно заниматься переводом «Одиссеи» Гомера. Он консультировался с дюссельдорфским эллинистом Грасгофом, который переписал ему весь греческий текст, проставив под каждым греческим словом немецкое с разъяснением грамматического смысла оригинала. Полный перевод «Одиссеи» Гомера – одно из самых известных произведений поэта – вышел в свет 1849 году.

Дочь Жуковского Александра родилась 30 октября 1842 года, когда Жуковский уже не мог работать в полную силу. В письме поэту, переводчику, первому председателю Русского исторического общества Петру Андреевичу Вяземскому (1792–1878), который провозгласил Жуковского чуть ли не патриархом русской литературы, он писал: «Общественное дело моё, взявшее лучшие мои годы, кончено. Из прошедшей моей деятельности сохраню только давно оставленную авторскую». Объяснялось это крайне тяжёлым состоянием Елизаветы Евграфовны, которая после родов не вставала до мая 1843 года. Не лучшим было состояние здоровья и самого Жуковского: у него сильно ослабело зрение, он больше не мог читать и писать при свечах, в дневнике фиксировались «нервические припадки», головные боли и «другие недуги».

1 января 1845 года у Жуковских родился сын Павел. Его крёстным отцом стал великий князь Александр Николаевич (1818–1881). Жуковский ко времени рождения сына пятую неделю тяжело болел. Тяжёлым было и душевное состояние Николая Васильевича Гоголя (1809–1852), который жил у Жуковских с осени 1844 года, но за несколько дней до наступления нового года уехал в Париж. Это погрузило Василия Андреевича в меланхолию. Единственным лекарством от болезни и хандры стала работа.

Целый ряд стихотворных произведений этого времени он написал белым пятистопным ямбом: повесть «Выбор креста», «Повесть об Иосифе Прекрасном», сказки «Кот в сапогах», «Тюльпанное дерево», «Сказка о Иване-царевиче и Сером Волке». Сказки были отосланы в Петербург для журнала «Современник», в котором они и были напечатаны.

Для своих детей Жуковский в 1844–1845 годах сделал перевод на русский язык Нового Завета. Для широкой публики этот перевод стал известен после берлинской публикации 1895 года. Первое издание в России последовало только в 2012 году.

1847-й год не был благоприятен для Жуковского. Депрессия Елизаветы Евграфовны не проходила всю вторую половину предыдущего года. О состоянии своей жены Жуковский писал Гоголю: «Она почти ничем не может заниматься, и никто никакого развлечения ей дать не может. Чтение действует на её нервы, говорит она только о своей болезни».

Помимо литературных дел Жуковский много внимания уделял занятиям с дочерью Александрой, которую называл в своих письмах «гениальной».

Он сетовал на то, что все свои педагогические работы отослал в Петербург в надежде на возвращение в Россию. Постепенно он начинал занятия также с сыном Павлом, в котором видел себя в молодости. Для одной только наглядной азбуки он акварелью написал более 500 картинок.

Для дочери Александры и сына Павла он написал цикл «Стихотворения, посвящённые Павлу Васильевичу и Александре Васильевне Жуковским», с помощью которых его маленькие дети, рожденные в Германии, осваивали русский язык.

В августе 1849 года Жуковский отправился в Варшаву для встречи с императором Николаем I, который готовился встретить возвращающиеся в Россию войска. При личном свидании император подтвердил дарованное Жуковскому в 1841 году право на неограниченное пребывание за границей. Пожалование ордена Белого Орла и рескрипт (личное письмо императора с выражением ему благодарности и объявлением о награде), который Жуковский просил опубликовать, также подтверждало высокий статус поэта при дворе, несмотря на его проживание за границей.

Дети Жуковского не стали писателями.

Александра Васильевна Жуковская (1842–1899) была принята при дворе императора Александра II и стала любимой фрейлиной императрицы Марии Александровны (1824–1880).

Известность получил роман Александры Васильевны с великим князем Алексеем Александровичем (1850–1908), четвёртым сыном императора Александра II и императрицы Марии Александровны. Она стала матерью его единственного сына.

Российская история хранит множество любовных приключений, героями которых становились великие князья и фрейлины императорского двора. Часто такие амурные дела были лишь лёгкими зарисовками, о которых полушёпотом говорилось в кулуарах Зимнего дворца. Отношения же фрейлины Александры Жуковской и четвёртого сына императора Александра II, великого князя Алексея Александровича не на шутку напугали Романовых. Эта история вышла из-под контроля и грозила нанести непоправимый ущерб репутации царского сына.

Александра Жуковская

Алексей Александрович

В Государственном архиве хранится толстая книга в солидном кожаном переплёте. Золотой обрез, тиснение и замок, чтобы не каждый мог прочесть, что в ней написано. Страницам этой книги доверял свои секреты великий князь Алексей Александрович, внося в неё записи о том, что волновало его в 1869 году.

Тогда ему было 19 лет, и он впервые был влюблён. Его избранницей стала любимая фрейлина императрицы Александра Жуковская. Дочь поэта Василия Жуковского, близкого нескольким поколениям императорской семьи, была принята в свиту супруги Александра II и в скором времени стала одной из самых популярных светских дам того времени.

По воспоминаниям современников, юная особа не отличалась броской красотой, но умение держаться в обществе, чувство вкуса и раскованность в разговоре сразу располагали к ней людей.

«Она не была особенно хороша собой, кроме очень красивых серых глаз, которым она придавала иногда вдумчивое и мечтательное выражение. Были у неё великолепные белокурые волосы и свежий цвет лица, черты же её были скорее крупные, рот с выдающимися Вперёд белыми зубами. Туалеты её были превосходны по вкусу и роскоши, и она умела исправлять массой тюля и длинными буклями не совсем правильную линию своего стана», – писала о ней фрейлина императорского двора Елизавета Петровна Нарышкина (1802–1867). В своих мемуарах она отмечала, что Жуковская пользовалась большим успехом у мужчин и слыла умной, образованной собеседницей. Под очарование «мечтательных серых глаз» попал и 19-летний великий князь.

Несмотря на разницу в возрасте (Александре было тогда 27 лет) и в социальном положении, между ними завязался роман. Молодые люди часто встречались в Аничковом дворце, где принимали участие в домашних спектаклях. Понимая, что общество не даст им быть вместе, Алексей Александрович предложил возлюбленной пойти на авантюру – бежать в Италию и там обвенчаться.

По мнению ряда историков, так они и поступили, но безденежье в скором времени заставило романтиков вернуться в Россию. Тут их ждало разочарование. Морганатический брак не был признан Синодом, а родные подвергли жесткой критике безрассудность Алексея.

В итоге Романовы постановили разлучить влюблённых: Александру выслали в Германию, а Алексея император решил отправить на два года в кругосветное плавание.

«Мне больно, мне ужасно думать, что я должен уехать от Тебя, и я не знаю, увижусь ли с Тобой ещё раз в жизни. Я ещё раз Тебе повторяю, что Ты – моя гордость, Ты – моя святыня», – писал великий князь 12 июля 1869 года.

К тому времени уже было известно, что Александра ждёт ребёнка. Сохранилась история, что будто бы Павел, младший брат Жуковской, даже вызвал великого князя на дуэль. Как писала писательница, переводчица и мемуаристка Екатерина Павловна Леткова (1856–1937), Павел Жуковский призвал Алексея Александровича к барьеру, но Александр II категорически запретил сыну отвечать на это.