Рабочее название этой книги – «43. Мир наизнанку». Хочу рассказать, почему именно эта цифра. Спойлер: нет, это не возраст автора на момент завершения рукописи (хотя и не далеко от него).

Одна из моих предыдущих книг – «Решение родительского конфликта» – вышла ограниченным тиражом с числом «42» на обложке и слоганом «Ответ на главный вопрос жизни, вселенной и вообще». Да, это ссылка на культовый для моего поколения фильм и повесть «Автостопом по галактике». Применить этот слоган к своему творению было довольно вызывающе и пафосно, но прошли годы – а я до сих пор считаю эту концепцию фундаментальной, а соответствующий протокол работы – лучшим из своих инструментов.

Так вот, кодовым рабочим названием той книги было именно «42». А следующей книгой стала «Эволюция вдвоем», в английской версии названия файла – «Evolution for two» или кратко – «Evolution42». Таким образом, как бы сама собой получилась последовательность: «42», «Evolution 42»… так что логичным продолжением стало именно «43».

Но не только. По некоторым очень эзотерическим и очень непроверенным данным 42=6*7 лет – образует полный кармический цикл личности. Мне почему-то нравится эта версия. Так что 43=42+1 символизирует завершение (моего личного) кармического цикла и начало нового. Потому что на момент выхода книги мне будет как раз 42. Можно ожидать глубокую смену парадигмы.

А почему «Мир наизнанку» – станет совершенно понятно в процессе чтения книги. Эта тема проходит сквозь нее красной нитью.

В книге переплелись сразу несколько больших тем:

– Творческий ребенок, поддерживающий взрослый. Теперь я знаю, где их искать, и вам расскажу;

– Расщепление на вербальное и невербальное, их связь и противопоставление;

– Продолжение истории про узел инверсии, начатой в «Эволюции вдвоем»: о том, почему и как социализация выворачивает наизнанку и буквально меняет на противоположное содержание многих ключевых для человека понятий;

– Как возникает разделение всего спектра личностных качеств на «внутренние» и «внешние» или «мои» и «чужие», их взаимное противопоставление;

– Почему-то довольно много о противопоставлении рационального-иррационального и интроверсии-экстраверсии как важнейших структурных характеристик личности, а не просто «черт характера»;

– Вопросы взаимодействия между личностями принципиально различной (противоположной) структуры;

– Самоописание;

– Выслеживание себя (сталкинг) как практика формирования самоописания, основанного на наблюдении за своим фактическим поведением, в противовес придуманным историям о себе.

Эта книга – не бульварный роман. Вряд ли ее можно прочитать «залпом» за один вечер. Совершенно точно, ее нельзя понять и освоить залпом, за один вечер и за один проход. Читайте не торопясь.

И напоследок – еще одно маленькое напутствие. Если в процессе чтения вам вдруг покажется, что «ну, это точно не про меня» – значит, вас это точно касается. Просто вам не нравится это знать.

В поисках творческого ребенка

«Творческий внутренний ребенок». Мечта. Почти что утопия. Теоретически, он есть у всех. Практически, он выжил лишь у немногих. В чем разница между первыми и вторыми? Что такое получили в детстве первые, чего не получили вторые? Если не сваливать на наследственность и гены?

Где же он потерялся?

Для начала давайте разделим роль родителя на две составляющие: контролирующую и опекающую. Соответственно, и роль ребенка делится на две части: ребенок подконтрольный и ребенок потребляющий.

В первой паре, где отношения основаны на контроле, родитель всегда глух, а ребенок всегда нем.1 У ребенка нет ни инструмента самовыражения, ни, по большому счету, аудитории. Родитель перед ребенком ставит задачи, контролирует выполнение, оценивает, хвалит или ругает, манит обещанием близости и наказывает равнодушием…

Мы имеем две крайности:

1. Указание-принуждение-контроль-оценка-поощрение-наказание;

2. Отвержение-равнодушие. Альтернативой равнодушию часто оказывается… нет, не близость, а всё то, что в пункте 1.

Во второй паре ролей, основанной на опеке, ситуация обратная: в расчет принимаются потребности ребенка, потребности родителя приносятся в жертву. Теперь уже родитель нем, а ребенок глух:

1. Ребенок требует и контролирует выполнение – эмоционально, плачем или смехом.

2. Если у ребенка нет сиюминутных потребностей, то родитель игнорируется.

И этим общение ребенка с родителем, по большому счету, исчерпывается. Напоминаю: курсивом я обозначаю именно психические роли родителя и ребенка, а вовсе не степень родства. Степень родства идет обычным шрифтом.

По большому счету, мы имеем два разнонаправленных, но по сути идентичных сценария. В первом удовлетворяются требования родителя, во втором – ребенка. И то, и другое – деятельность, основанная на необходимости, т.е. на удовлетворении потребностей. Чужих потребностей с точки зрения исполнителя. В противоположность творческому самовыражению, как деятельности, НЕ основанной на необходимости, т.е. избыточной.

Интересно получается: с одной стороны, прямое отвержение, с другой стороны – контроль, который ничем не лучше. И то, и другое, по сути – отвержение: когда внутренняя реальность исполнителя – не то, что никому не интересна – она никому не доступна.

Теперь, как вы думаете, может ли быть какой-то баланс между этими подходами, и если да, то какой? У ребенка есть потрясающий выбор между разными формами отвержения, а также: быть подконтрольно-отверженным, или контролировать и отвергать самому. А вот есть ли у него близость? Как она вообще выглядит?

Как насчет уважения к внутреннему миру человека? Хотя какое уважение, его бы хоть увидеть для начала, этот внутренний мир человека… в данной ролевой парадигме такой возможности нет вообще. Не предусмотрена дизайном. Это отношения строго между источником благ и потребителем. Про способы самовыражения речь вообще не идет.

(Без) оценочность

Сейчас, попробую зайти с другой стороны. Есть такая психотехника, точнее класс состояний, как безоценочное восприятие. Когда восприятие есть, но никакое мнение и суждение по поводу воспринятого не возникает, потому что сам процесс оценивания отключен. Забавное состояние – рекомендую. Тем более, это не особо сложно. Как говорится, RTFM2, в смысле, прочтите хорошее руководство, например – «Краткое руководство по самореализации». А еще лучше, делайте, что там написано. Хотя это снова утопия, понимаю. Конец рекламного блока.

Вообще, оценивание – это процесс выделения из общего потока сигналов наиболее важных по не вполне понятному признаку. С единственной целью – оценить степень опасности или полезности происходящего и предсказать поведение всех участников: могу я это съесть, или это собирается съесть меня? Таким образом, безоценочность – это восприятие всего спектра сигналов, без первичного деления на полезные и бесполезные. И это штука вообще бесполезная с точки зрения выживания. Даже наоборот. Поэтому родители, дрючащие ребенка достигаторством и контролем, как бы очень способствуют его выживанию. Правда, убивают желание жить, но это всплывает не сразу…

Если совсем просто: безоценочное восприятие – это когда я смотрю, вижу, не оцениваю и не вмешиваюсь, но и не отворачиваюсь, а продолжаю смотреть и видеть. В противоположность двум оценочным позициям:

а) посмотрел, оценил как важное, вмешался;

б) посмотрел, оценил как не важное, отвернулся.

Вот это безоценочное восприятие – это такой хитрый навык, что я не встречаю его в обычной жизни почти совсем. Зачем же он нужен? А вот зачем.

Только он дает возможность увидеть внутренний мир другого человека. Не с позиции хищника или еды, потребителя или источника потребления, но так, как он видел бы его сам, изнутри себя. Увидеть реальность другого человека глазами другого человека. Его реальность его глазами. Не моими. И спустя какое-то время, весьма значительное, увидеть свою собственную реальность своими собственными глазами, что вообще невероятно круто.

Но в парадигме родитель-ребенок каждый учится моделировать поведение партнера и влиять на него. А для этого, нужно:

– либо смотреть на себя глазами партнера, чтобы предсказать его поведение по отношению ко мне;

– либо заставить его смотреть на себя моими глазами, чтобы навязать нужное мне поведение.

Таким образом, родитель видит чужую (ребенка) реальность своими глазами, а ребенок видит свою реальность глазами чужими, т.е. родителя. Или наоборот. В обоих случаях восприятие вывернуто наизнанку и перекручено. Родитель и ребенок как поведенческие роли просто не способны видеть иначе. Их «отношения» этим исчерпываются.

Свою реальность своими глазами не видит ни один из них. Реальность партнера глазами партнера тоже не видит ни один из них. Любовь, говорите? Да они оба селективно глухи и слепы, и по факту, вообще не знакомы. Ни друг с другом, ни сами с собой.

К чему это приводит? К тому, что у ребенка не формируется:

– понимание, как и кому можно выразить, описать свою внутреннюю реальность;

– понимание, что у другого человека есть своя реальность, качественно отличная от моей;

– терпимость к другим картинам мира;

– умение понимать другие картины мира, которое возникает только из умения увидеть реальность другого человека его глазами, не моими;

– уважение к чужому внутреннему пространству;

– собственно, взаимопонимание;

– собственно, принятие и любовь – как позволение другому просто быть, без навязчивого стремления исправлять и переделывать;

– простое человеческое счастье, в конце концов.

А вместо этого формируется: невроз достигаторства; болезненное раздутое эго; нулевая толерантность к партнеру (чуть что не так – послать всех… в космос); состояние, когда единственный способ почувствовать себя хоть на время если не счастливым, то удовлетворенным – это навязать свои чувства и свою реальность всем окружающим. Хотя и социальная успешность при этом тоже формируется, но не всегда и не у всех.

Если способность видеть реальность другого человека его глазами не сформирована у взрослого, в отношениях это рождает уйму претензий к партнеру. Не обязательно обоснованных. Если нет основания для реальных претензий, то придуманные тоже подойдут. Просто для того, чтобы чем-то заполнить общение. Потому что альтернативный способ общения – на равных – просто не сформирован. И тогда поиск близости, уважения и признания выглядит именно как ежесекундное обновление списка претензий.

См. также главу «Оценочное поведение и способы описания реальности»

Альтернатива оценочному восприятию

Вот, так внезапно, безоценочное восприятие – абстрактный навык из раджа-йоги – оказывается полезным во вполне обычной жизни. Но хорошо, это мы, раджа-йоги, такие крутые, а что делать обычным людям?

А обычным людям нужно научиться… играть друг с другом. Именно дурачиться, без претензий, ожиданий и планов на будущее. Нейрологически это самое близкое состояние к «видеть реальность другого человека его глазами». Игра – это деятельность, не обусловленная необходимостью. Она дает внутреннему творческому пространству право быть. Никакого другого способа, насколько я знаю, нет. Играть: без анализа, оценки, критики, принуждения к обучению, постановки целей, задач и т. д. и т. п. Потому, что сначала: я есть, и только потом: какой я есть. И пока «я есть» не наиграется, никакое автореферентное самоописание не формируется в принципе.

Судя по тому, что я вижу в работе, как минимум с половиной моих клиентов их родители не играли никогда вообще. Вот видите: травма, это не только то, что было. Иногда это то, чего не было. И в эту дыру – незаполненного опыта – сваливается фантастическое количество чужого дерьма всех сортов и оттенков. Потому, что свято место пусто не бывает.

Более того: игра должна быть такой, где ребенок ведёт, создаёт правила, задаёт тон. А взрослый очень мягко страхует его, адаптирует правила и даёт обратную связь, тем самым обеспечивая и безопасность, и результат, который устроит обоих. Важно, чтобы именно в этом формате. Почему – я расскажу вам чуть позже.

Играйте с детьми по их правилам. Если еще не разучились. Смотрите на их мир их глазами. И тогда, спустя какое-то время, вы научитесь видеть свой мир своими глазами. А не чужими. И тогда будет вам счастье.

Трудности самовыражения

(см. также главу «Ошибка экстраполяции»)

Предположим, я уверен, что всегда говорю правду (оставим пока вопрос, так ли это на самом деле). Как минимум, я всегда собираюсь говорить правду. Однако инверсия восприятия приводит к тому, что я каким-то образом полагаю, что окружающие в этой моей правде видят, ну как минимум, лукавство. И я начинаю думать, как эту свою правду подать таким образом, чтобы окружающие тоже поверили. Хотя если я говорю прямо, открытым текстом, я убежден, что они не поверят. Т.е. свою простую и понятную начальную мысль я начинаю выворачивать так, чтобы подстроить под (мнимое) восприятие окружающих. В результате мысль озвученная отличается от мысли подуманной довольно сильно. По факту превращается в ложь.

Откуда это лично у меня, допустим, понятно. От мамы, конечно: она тоже никогда не говорила прямо, но пыталась «пропетлять» между возможными возражениями так, чтобы всё равно выгнуть свою линию. Причем, большинство возражений существовало только в ее фантазии, так что крайне извилистая траектория, по которой она выражала свою мысль, была явно избыточной.

Но вот вопрос: а откуда это у мамы? А если оглянуться по сторонам: откуда это у 90% людей, которых я вижу?

Почему, пытаясь выразить свою мысль, я выворачиваю ее так, что от изначальной мысли вообще ничего живого не остается? Почему вместо того, чтобы прямо сказать, что «дела обстоят так-то и так-то», я строю фразу так, чтобы ни в коем случае не сказать вот это простое, но вынудить слушателя угадать мою мысль? (Кстати, иногда встречается в сессиях, когда клиент не хочет прямо описать свою ситуацию [или вообще никак не хочет ее описать], но очень хочет знать, что с ней делать. Получить однозначный ответ, не задав даже вопрос. Это всегда забавно.)

Я спрашиваю себя не столько «почему это так», сколько «как перестать»? Как освоить это искусство – говорить именно то, что думаешь, не пытаясь вписаться в чужие рамки, особенно в воображаемые?

Интересно, что этот волшебный пирует возникает тогда, когда я собираюсь, изначально не очень вербальную мысль или образ упаковать в слова. Хотя внутри себя я думаю все равно словами, по большей части. Так почему не озвучить именно теми словами, которыми думаю? Такое ощущение, что я вынужден переводить с уникального внутреннего языка на конвенциальный внешний. И в этих языках за одними и теми же словами стоят радикально разные смыслы. И конвенциальный внешний язык совсем не спасает, потому что слушатель снова переводит услышанное на свой внутренний диалект, и я вообще не знаю, что там случится на выходе.

Что это за выворот наизнанку? Или я чего-то не понимаю? Вот эта мучительная невозможность открыть рот и просто сказать, что я думаю… лично я от нее подустал. Дурацкая привычка моделировать сознание слушателя и пытаться говорить на его языке. Вместо того, чтобы говорить на своем.

И одновременно я регулярно слышу и читаю тексты, сложенные так, будто этого двойного перевода нет. Хорошо сложенные. (Хотя, возможно, это иллюзия).

Как начать говорить из себя и перестать переводить за других? А вдруг, понимать меня станет легче?

Вроде бы я верю, что думаю правду, но считаю, что в том виде, как я ее думаю, мне никто не поверит, не услышит или не примет всерьез. А значит, нужно так искусно соврать, чтобы слушатель сам додумал ту правду, с которой всё началось, и посчитал ее важной. Я превращаю правду в ложь, чтобы слушатель снова превратил ее в правду. Ну вот зачем мне так сложно? И как перестать?

(Есть, конечно, и другой вариант, когда человек говорит не для того, чтобы выразить мысль, а для того, чтобы полностью ее скрыть. Но это немного другая история.)

Как водится, я озвучил эти вопросы в своей закрытой группе в Facebook, и в результате пришел к следующим выводам.

Во-первых, имеет значение, о чем именно я говорю. Если я говорю о работе или чем-то другом в моей зоне компетентности – там, где чувствую себя экспертом – никакой инверсии не возникает; я говорю «из себя», и мнение собеседника можно вообще не учитывать.

Также не возникает инверсии, если я говорю с живым человеком. Мне не трудно прочитать его мысли и говорить на понятном ему языке. Идеальная подстройка. Я говорю «из него». (Может и зря, кстати, но это другой вопрос).

Трудности начинаются, если я 1) говорю о себе 2) не имею реального единичного собеседника – т.е. говорю на большую аудиторию, либо пишу на бумагу. Вот тут начинается какая-то псевдоквазия.

Например: я пишу книгу. О том, что мне интересно и в чем я разбираюсь. Книгу я пишу «из себя». Затем я рассказываю о книге реальному человеку. При этом я учитываю не только содержание книги, но и состояние ума человека, с которым я говорю. И наконец, я хочу написать, например, аннотацию или рекламный текст к своей книге. То есть, рассказать о книге гипотетическому слушателю, о котором, вообще говоря, ничего не знаю.

И вот здесь оказался подвох. Рассказывая о себе, что называется, «в космос», я всё равно рассказываю кому-то конкретному. И если его нет в реале, он есть в моей голове. Этому персонажу в моей голове я почему-то доказываю, что я не верблюд, не мудак, не вру, и вообще то, что я делаю, имеет какую-то ценность. Хотя я бы этим не занимался, если бы это было не ценно для меня самого, верно?

Кто этот персонаж? Сложнее было увидеть вопрос; увидеть ответ оказалось проще. В моем случае – это мама. В общем случае – это мама или папа; оно и логично, ведь наше восприятие мира опосредовано образами родителей, это азы.

Это маме я доказываю, что мой труд имеет ценность, что он вообще существует, что я не вру, ничего преступного не замышляю, и дальше по списку. Понятно, почему так: психика ребенка формируется в противофазе родительской, а значит, экспертность ребенка автоматически попадает в зону максимальной некомпетентность родителя, в его болевую точку. На автопилоте родитель защищается, а значит – отвергает экспертность ребенка тем или иным способом: игнорированием, обесцениванием, сомнениями, выворачиванием наизнанку, формальной пустой похвалой, и т. д. То есть у ребенка мало шансов достучаться до обычного автопилотного родителя, но никакой другой целевой аудитории у него просто нет.

В такой ситуации у ребенка есть выбор: принять как данность свою ненужность или бороться с ней. «Забить» на попытки самопрезентации и уйти внутрь себя, отгородившись от внешнего мира; или, наоборот, оттачивать навыки презентации в попытке найти брешь в обороне родителя. Хотя родитель тоже не дремлет и оборону свою совершенствует постоянно.

По сути ребенок делает выбор: научиться творить в себе из себя, то есть стать человеком сути; или научиться презентовать себя другим, преодолевая любое сопротивление, то есть стать человеком формы. И понятно, что это полярности. Чем глубже ребенок уходит в суть, тем хуже навыки самопрезентации. И, наоборот, чем активнее он себя преподносит, тем меньше ресурса остается на суть. Либо так, либо эдак.

Лично у меня сработал первый вариант. В результате, когда я хочу рассказать о чем-то важном, глубинном перед широкой аудиторией или на листе бумаги, я по сути пытаюсь рассказывать маме. А с мамой такой невеселый опыт, что она не особо понимала то, что я говорю, и в общем не особо пыталась; отделывалась пустыми формальными фразами. И вот я решаю задачу: как донести свою мысль человеку, который эту мысль слышать не хочет? А никак не донести; я всё детство пытался, но безуспешно. Внутренне осознавая безнадежность затеи, я, естественно, впадаю в ступор. Ни говорить, ни писать я уже не могу.

При том, что мама никаким образом не является мой целевой аудиторией, рассказываю я почему-то именно ей. А не тем, кому действительно нужно.

Выход, как обычно, проще, чем вход. Нужно заменить образ того, кому я рассказываю. Просто поставить другого слушателя. Нет, не реального, а внутреннего. Заменить этот фильтр.

Как это сделать? Я думаю, так:

– осознать и выписать по пунктам, как и в чем я оправдываюсь;

– для каждого пункта понять, какой ярлык за ним стоит – то есть, каким меня неявно назвали. Например: пустым, глупым, лживым и т. д. и т. п.

– Создать образ слушателя, который по каждому пункту будет думать обо мне противоположное. Который изначально уверен, что я умный, наполненный, честный. Которому можно просто сказать и не нужно доказывать. Который уже на моей стороне.

– Все сокровенное рассказывать только ему и людям, ему подобным. Только тем, кто уже на моей стороне. Готовым услышать.

У меня нет иллюзии, что это просто, но хотя бы понятно, с чего начинать.

(Вариант для ленивых: просто перестаньте оправдываться, даже внутри.)

Вышеописанный выверт сознания, скорее всего, явление системное. Внешний мир для нас опосредован образом контролирующего родителя, и, рассказывая о себе такому родителю, мы боремся за свою свободу и стремимся уйти от контроля. А значит, перед лицом потенциального контролера мы не столько стремимся раскрыть себя, сколько, наоборот, скрыть. Поэтому, неочевидные следствия.

1. Тот, кто говорит о себе, не зная собеседника лично – на бумагу, в камеру или в Instagram какой-нибудь – по факту создает идеальный защитный образ, который скроет от окружающих (и на время от самого себя) его внутренние процессы. Это не может быть правдой с вероятностью 99%. А может быть, и все 100%. Ну ОК, таки оставлю 1% на случай, если у ребенка были вообще не контролирующие родители, и у него нет вообще страхов и тормозов – такой вот идеальный сферический конь в вакууме.

2. Тот, кто говорит о себе без запроса, скорее всего, занят таким же враньём. Он сам себе пересказывает историю, в которой нет ни капли правды – просто чтоб не забыть. Потому, что ложь очень легко забыть, в отличие от правды, и поэтому нужно пересказывать снова и снова. Опять же, это никак не может быть правдой, с вероятностью 99%. А может и все 100%. Т.е., если кто-то вот так просто решил раскрыть для вас душу, будьте уверены, всё это – ложь. Либо другой вариант: человек пытается превентивно управлять вашим отношением к этой истории; будто расставляет флажки, которые отныне вам нужно не замечать. Никто не стремится раскрыть сокровенное незнакомцу, потому что это – опасно. Зато вполне безопасно – превентивно выдать историю, которая заставит вас чувствовать себя неловко, и всё сокровенное спрячет под кучей ненужных деталей, и вы точно не захотите пережить это снова. И у вас останется чувство, что вы знаете о человеке даже то, что не хотели бы знать… только всё это ложь.

3. Историю «о себе» можно разделить на две компоненты: то, что я делаю, и то, что я чувствую. Мало кто врет в обоих частях, но в одной их них врут почти все. Идеальная ложь – это ложь с элементами правды, когда события вроде бы истинные, а вот отношение к ним перевранное. Реже бывает наоборот.

4. «Человек сути» рассказывает себе историю о мире (возможно, придуманном мире), но не рассказывает миру историю о себе. Его внутренний мир – это нечто сокровенное, неизменное и неприкасаемое, и одновременно – сверх уязвимое (почему так – см. главу «Оценочное поведение и способы описания реальности»). Говорить о себе – значит подвергать себя огромной опасности.

5. «Человек формы», наоборот, рассказывает миру историю о себе (о придуманном себе), но не рассказывает себе о мире. Значит, он избегает рассказывать себе историю о внешнем мире, почему-то ему страшно именно это. Это (вместе с п.3) основные векторы: то, чем они заняты большую часть времени, основа их творчества и способ укрыться от неуютной внешней реальности.

6. Внезапно оказывается, что самовыражение изначально формируется как способ укрыться от части реальности, а не способ открыться чему бы то ни было. Что лично мне видится противоречием.

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4

Другие книги автора

Резонансный психосоматический не-массаж. Самоучитель. Книга I. Диагностика

Владислав Прусенко

Эволюция вдвоем. Или любить нельзя помиловать

Владислав Прусенко