Это всегда была ты

Он медленно кивает.

– Не обижайся на меня, но будет лучше, если твой отец сам расскажет тебе об этом. Он не посвящал меня в свои планы, и все, что я могу сказать по этому поводу, – это только мои собственные догадки. Лучше мне попридержать язык. В конце концов, я всего лишь сын домработницы.

– Это дурацкий предлог, – говорю я. – Ты больше, чем всего лишь сын домработницы, и ты это тоже знаешь. Кроме того, твоя мама не просто домработница. Она – душа этого дома.

В примирительном жесте Сэм поднимает обе руки.

– Ты все равно ничего от меня не услышишь. – Он делает глоток чая и смотрит через край чашки прямо мне в глаза. – Давай сменим тему. Так, значит, ты начала учиться?

Сэм до сих пор не притрагивался к печенью перед нами, но теперь он ставит свою чашку, берет одно и начинает крошить его на мелкие кусочки об стол.

Я вздыхаю, потому что нет смысла продолжать его допрашивать, ведь он все равно ничего мне не расскажет.

– Да, в Бруклинском колледже в Нью-Йорке. Мне там нравится, это действительно великолепный университет. И кроме того, плата за обучение не очень высокая, – добавляю я и замечаю, как краснею.

К счастью, Сэм не реагирует на это замечание, и я рада, что он оставляет при себе одно из типичных высказываний в духе «Гарвард для бедных», которые я обычно слышу.

– Что же ты изучаешь? – он виновато улыбается. – Извини, мама, наверное, говорила мне, но я забыл.

– Графический дизайн и искусство как дополнительный предмет. Так что в основном диджитал арт.

Мне почти стыдно говорить об этом, потому что я знаю, что Сэм собирается поступать в институт искусств, как только станет бакалавром в области американской литературы. Надеюсь, он не подумает, что я выбрала свое направление из-за него.

– Неужели? Это здорово. Можешь пользоваться моими книгами, если хочешь. Они, конечно, не самые новые, потому что я купил их подержанными, но часто это не имеет значения. Как долго ты собираешься здесь оставаться? Все каникулы?

Ни дня больше, чем того требует ситуация, хотела я было сказать, но потом все же сумела взять себя в руки.

– Наверное, до субботы, – неопределенно отвечаю я.

Сэм, судя по всему, решил не обращать внимания на то, как я неуютно себя чувствую, и начал рассказывать мне о своих планах.

– Я скоро уеду в Европу, – рассказывает он мне. – У меня есть соглашение с Национальной высшей школой изящных искусств. – Увидев вопросительное выражение на моем лице, он продолжает рассказывать дальше: – Это художественный колледж в Париже. Два семестра буду там учиться, потом вернусь.

Его глаза загораются, и он начинает перечислять известных выпускников этой академии художеств, имена которых мне, впрочем, ни о чем не говорят.

Между тем возвращается Хиллари и говорит, что моя комната готова, а затем она снова исчезает. Я испытываю угрызения совести, потому что позволила ей это сделать, ведь у нее наверняка уже достаточно работы в этом огромном доме и без меня. Свою кровать я и в самом деле могла бы заправить сама. Но когда я говорю об этом Сэму, он отмахивается:

– Она счастлива, когда чувствует себя нужной, поэтому просто позволь ей это делать. Кроме того, ее работа – предугадывать желания Блейкли, не так ли?

– Блейкли – может быть, но мне твоя мама определенно ничего не должна.

Когда Сэм от души начинает смеяться над этим, я постепенно расслабляюсь. Он говорит нежным голосом, не задает неприятных вопросов и не обращается со мной как с прокаженной. На самом деле он ведет себя так, будто я никогда не покидала этот дом. И хотя буквально только что вся эта ситуация удивляла меня, теперь я скорее благодарна ему за это.

В какой-то момент, когда мой чай уже остыл, Ашер появляется в саду. У него в руках несколько теннисных мячей, Ашер швыряет их, а Феникс и Саймон гоняются за ними. Я стараюсь не смотреть на улицу, но ничего не могу поделать с тем, что происходящее во дворе приковывает мой взгляд словно магнит. Ашер откидывает волосы с лица и бросает быстрый взгляд на солнце. Он смеется, когда одна из собак теряет мяч во время бега и вращается вокруг себя, как волчок, чтобы найти его снова. Это тот же смех, который мне мельком довелось услышать в машине. Увлеченная наблюдением за Ашером, я больше не могу сосредоточиться на словах Сэма.

– Ты приехала вместе с Ашером, не так ли?

Я как загипнотизированная смотрю на фигуру, которая теперь бросает теннисные мячи в цинковое ведро, которое привалилось возле мастерской. Грабли и метлы расставлены рядом таким образом, словно это картинка из садового каталога. Медленно Ашер приближается к дому.

– Я видел его машину. А то, что он так быстро куда-то сбежал, должно иметь какие-то основания. Довольно очевидно, что причина – ты.

– А? – Только когда Ашер исчезает из моего поля зрения, я выхожу из оцепенения. Что там только что сказал Сэм? – Почему это очевидно?

– Ах, на самом деле это всего лишь догадка. Забудь, что я сказал.

– Ты строишь довольно много догадок.

Сэм смеется, а потом на его губах появляется ухмылка.

– Возможно, нам стоит просто притвориться, что мы говорили о ком-то другом. Ты же не хочешь и дальше напоминать кролика перед лисьей норой, когда Ашер войдет в комнату?

Несмотря на то что его голос дружелюбен, слова Сэма действуют на меня как холодный душ.

– Мне совершенно все равно, что Ашер думает обо мне или как я там на кого-то смотрю.

– Ясно. На твоем месте я бы тоже так сказал. – его ухмылка становится еще шире. – Неужели ты преодолела свой страх перед собаками?

Он помнит об этом?

– Ну да. – я слышу, как животные, громко фыркая, рысцой бегут по коридору, и невольно напрягаюсь. – Думаю, да. Было бы довольно глупо продолжать бояться, не так ли?

Вот черт. Конечно, я не боюсь конкретно этих собак. То есть я прожила с ними несколько лет. Тем не менее мое сердце начинает биться чаще. И да, это совершенно глупо с моей стороны. В конце концов, это домашние животные, к тому же они уже старые и, вероятно, изрядно устали после охоты на мяч. Так что у них для меня осталось сил не более чем на усталое моргание.

– У боксеров хорошая память, они наверняка тебя еще помнят, – заметил Сэм. – Бьюсь об заклад, они с ума сойдут от радости.

О. Боже. Мой. Уже в следующее мгновение дверь распахивается, и я вскакиваю. Из меня вырывается визг, когда два боксера врываются на кухню, пыхтя и размахивая хвостами. Они тут же набрасываются на меня и начинают обнюхивать. Я сжимаю колени. Их головы достают мне до бедра, и с нервным смешком я замечаю, что они смачно слюнявят мои джинсы.

– Хороший песик, – говорю я, когда один из них проводит своим широким языком по моему колену. Я вжимаюсь в спинку своего стула и напрягаюсь всем телом. – Очень хороший песик.

Я пытаюсь оттолкнуть голову Феникса. Или это все-таки Саймон? Я не помню, как раньше различала их, и больше всего на свете мне хотелось бы попросить Сэма как-то увести собак от меня подальше. Но парень только завороженно смотрит, как один из псов встает и прижимает свои передние лапы к моей грудной клетке, так что у меня перехватывает дыхание.

– Феникс, лежать!

Достаточно одного спокойного приказа Ашера, и пес, который только что пытался запрыгнуть на меня, тут же опускает свое неуклюжее тело на землю. Саймон ложится рядом с ним, а потом оба с пыхтением смотрят на меня. Моя кожа горит в том месте, где Феникс поцарапал меня своей лапой. Конечно, он сделал это не специально. Тем не менее я злюсь на Ашера. Задыхаясь, я набираю воздух в легкие и жду, что Ашер что-нибудь скажет. Извинение, например.

– Привет, приятель, – вместо этого он приветствует Сэма, полностью игнорируя мое состояние. И меня целиком заодно. Он достает из шкафа стакан и наполняет его водой у раковины. Ни с того ни с сего мой сводный брат дает мне понять, что он наконец-таки меня заметил. Я сердито проскальзываю в свою толстовку и демонстративно застегиваю молнию до подбородка.

– Привет, – отзывается Сэм с усмешкой. – Удивительно, как плохо воспитаны эти собаки, когда избалованный старший сын семейства каждый день часами занимается с ними. Я имею в виду, когда он дома.

Ашер медленно оборачивается. Он снова надел и застегнул джинсовую рубашку, за что я ему бесконечно благодарна. Рукой со стаканом он указывает на Сэма и бросает на него надменный взгляд. – Мне кажется довольно удивительным, что сын нашей экономки постоянно слоняется по кухне, уничтожает наши припасы и ведет себя так, как будто весь дом принадлежит ему.

Ладно, неужели я думала, что Ашер и Сэм хорошо ладят друг с другом? Может быть, я постоянно приукрашивала отношения этих двоих в своем воображении?

Однако в глазах Сэма вспыхивает веселый огонек, когда он отвечает Ашеру:

– Если бы ты уволил старуху, которая занимается твоим хозяйством, то избавился бы и от ее никчемного сына.

– Хорошая идея, – отзывается Ашер. – Он все равно просто висит у нас на шее и не вносит ни копейки в общий бюджет.

Он опустошает стакан одним глотком. После того как Ашер ставит стакан и эти двое какое-то мгновение пялятся друг на друга, они одновременно начинают смеяться.

Сэм встает и хлопает его по плечу.

– Хорошо, что ты вернулся, приятель. Если хочешь, можешь зайти к нам сегодня вечером. Харпер тоже здесь. Мы хотим приготовить пиццу в нашей убогой хижине.

– Посмотрим.

Судя по всему, это привычная болтовня между ними, потому что они выглядят совершенно расслабленными. Я тянусь за рюкзаком, чтобы как можно незаметнее исчезнуть. Сейчас идеальный момент для этого, потому что собаки спокойно сидят и слюнявят пол.

– Я пойду в свою комнату, – вяло бормочу я в пустоту, настороженно наблюдая за собаками, чьи глаза, кажется, наблюдали за каждым моим движением. Ашер слегка поднимает руку, чтобы успокоить их, но ни разу не оборачивается на меня.

– Увидимся позже, Айви, – говорит Сэм, и я быстро проскальзываю за дверь.

Глава 4

Когда я распахиваю дверь в свою старую комнату, то ожидаю, что на меня нахлынут… не знаю. Воспоминания? Запахи? Что-нибудь, что докажет мне, что я спала здесь раньше. Но комната выглядит как гостиничный номер. Надо признать, как чрезвычайно роскошный гостиничный номер с очень большой кроватью с балдахином. Но окружающий интерьер совершенно безликий. Мне становится тяжело дышать. Но при этом меня не должно удивлять, что Ричард велел убрать мою комнату. Вряд ли он стал бы требовать от Хиллари, чтобы та годами хранила мои вещи, если мне вообще не было суждено вернуться домой. Все равно это чертовски больно – видеть теперь эти голые стены.

Свою сумку я бросаю на кровать и, лишь осторожно вывалив содержимое рюкзака, снова вспоминаю, что мой кошелек исчез. Я достаю свой телефон, ищу нужный номер в Гугле и больше часа занимаюсь переговорами с управлением социального страхования, чтобы подать заявку на получение новой карты. Мой звонок постоянно переадресовывают. До департамента транспортных средств я вообще в это время не могу дозвониться, и завтра утром мне придется попытаться подать заявку на замену водительских прав.

Совершенно расстроенная, я наконец падаю обратно на кровать. Она мягкая, пахнет свежестью и, конечно же, не мной. Ничего здесь больше не напоминает обо мне. То, что здесь ничего не изменилось, вовсе не говорит о том, что эта комната выглядит «моей».

Раньше на стене висели мои и мамины фотографии, на которых мы обе широко улыбались. Фотографии, на которых мы все еще были командой из двух человек, а не игроками на скамейке запасных в команде Блейкли. Еще на моей стене висел плакат Шона Мендеса, а на двери был постер фильма «До встречи с тобой», потому что Эмилия Кларк казалась мне просто ошеломляющей в этом алом вечернем платье.

Письменный стол все еще на своем месте, но в это время на столешнице красовались блестящие наклейки, а над самим столом висела гирлянда пастельных оттенков. И у меня был ежедневник, который я использовала как личный дневник и в то время не могла таскать с собой постоянно. Дневник, который, как я уверена, Ашер читал в тот день, когда меня отправили в интернат, – это как раз причина того, почему я больше не делаю личных записей. Здесь нет ничего, что могло бы рассказать о личности владельца комнаты. Судя по всему, Ричард действительно избавился от любых воспоминаний обо мне, и я задаюсь вопросом, может ли быть дело в том, что после маминой смерти он просто не мог больше меня выносить.

Я хватаюсь за живот, который болезненно сжимается в тугой узел при этой мысли. Единственное, что осталось от меня в этой комнате, – это фонарики, протянувшиеся от одного столба кровати до другого и которые я замечаю только сейчас. Хиллари только что повесила их, потому что на маленьких лампочках не видно ни единой пылинки. Я скатываюсь с кровати. Не зная, что хочу обнаружить на самом деле, встаю и открываю шкаф.

Тогда мое сердце делает небольшой прыжок. Мои книги! И в самом деле, это мои старые книги, которые кто-то беспорядочно запихнул в шкаф. Взволнованная, я усаживаюсь перед открытой дверцей, скрестив ноги, и с широкой ухмылкой вытаскиваю первую стопку себе на колени. «Спайдервик. Хроники» я регулярно поглощала в подростковом возрасте, а страницы со старыми рисунками совсем износились. В моем животе растекается тепло при взгляде на них. Теперь я даже чувствую себя здесь немного желанной. Найти старые книги, которые ты когда-то любила, – это почти как вернуться домой.

Они столько помогли мне пережить, что найти их – это все равно что повстречать старых друзей, и теперь, когда Обри так далеко, я чувствую, что только книги могут меня понять. Я удивляюсь, почему тогда не взяла с собой все это, но потом вспоминаю, как быстро Ричард увез меня. Тогда я даже не получила возможности упаковать свои вещи самостоятельно. Как будто мы собирались бежать от чего-то.

Я задумчиво перебираю всю стопку, поглаживаю обложки – совсем размякшие и потертые от большого количества прикосновений. Я улыбаюсь при виде злобного огра. На ум приходит фраза, которую я когда-то где-то прочитала и которая до сих пор отсутствует в моем ежедневнике. Прежде чем я снова забуду ее, я раскрываю Хедвига и рисую на следующей пустой странице новую фразу.

Красивыми большими буквами я выделяю только слово «книг», а затем делаю на камеру телефона фотографию Мульгарата – самого отвратительного монстра из «Хроник Спайдервика – и отправляю ее Обри через WhatsApp. В ту же минуту она мне пишет:

Обри: Выглядит знакомо. Это Ашер?

Айви: В его лучшие годы.

Я с облегчением подумала о том, что в ресторане она, видимо, все-таки может мне писать и даже во время ужина с новым бойфрендом ее мамы Обри все-таки не утратила шутливого настроения. Она посылает мне смеющийся смайл и пишет:

Обри: Возьми водяной пистолет, наполни его томатным соусом и стреляй в него!

Я вздыхаю. Если бы Ашера было так же легко победить, как гоблина из книги Холли Блэк!

Айви: Как там ужин с твоей мамой? Все в порядке?

Она посылает мне фотографию рыбы на тарелке без каких-либо дальнейших комментариев. Мертвые прищуренные глаза смотрят на меня мутным взглядом.

Айви: Ты можешь сейчас разговаривать?

Ожидая ответа от Обри, я продолжаю доставать из шкафа последние книги. Я оттаскиваю их к окну и начинаю расставлять на подоконнике, сортируя по цветам. Это всего лишь несколько книг, тем не менее я думаю, что теперь в этой комнате царит более дружелюбная атмосфера. Я достаю из спортивной сумки свой ноутбук и планшет для рисования и кладу на стол Хедвига, ручки и остальные вещи. Рюкзак я оставляю под столешницей. Однако раскладывать мою немногочисленную одежду кажется мне непосильной задачей, поэтому я заталкиваю спортивную сумку в шкаф как есть и сажусь на край кровати, чтобы осмотреть результат своей работы. Так-то лучше. Не хватает ярких цветов. А еще несколько комнатных растений и фотографий на стене, и стало бы почти уютно.

Я снова достаю рюкзак, копаюсь там в поисках открытки из Мексики от нас с Обри и за отсутствием скотча и канцелярской кнопки просто закрепляю ее на оконной раме. Так уже намного лучше.

Обри все еще не ответила. Я раздумываю, стоит ли сходить на кухню и принести чего-нибудь выпить, когда наконец звонит мой телефон. С облегчением я хватаюсь за смартфон, но это незнакомый номер.

– Алло?

– Это Сэм.

– Оу. – меньше всего я ожидала услышать его. – Привет, Сэм.

– Мама дала мне твой номер. И моя девушка Харпер спрашивает, не хочешь ли ты поесть пиццу вместе с нами. Ты приглашена, если можешь замесить тесто. Ауч!

На заднем плане я слышу, как кто-то ругается, а затем тихий смех Сэма, который становится громче, когда он снова подносит телефон ближе к уху.

– Но разумеется, ты также приглашена, если у тебя нет желания месить тесто. Но вместо этого ты могла бы принести несколько бутылок пива из своей суперроскошной кухни Блейкли.

Снова ругань на заднем плане, а затем слышится небольшая потасовка. В следующее мгновение раздается женский голос:

– Привет, Айви. Это Харпер. Сэм – идиот. Он может и сам достать пиво. Итак, что думаешь о том, чтобы принести с собой просто… себя? Хиллари уже так много рассказала мне о тебе, и я буду очень рада, если ты придешь. Мы купили четыре разных сорта сыра, а я сделаю свой легендарный десерт, который называется «грунт».

На спонтанное приглашение я не рассчитывала.

– Ничего себе, спасибо, это действительно очень мило.

Сначала я не знаю, что сказать. Мне не хочется навязываться этим двоим, и меня тревожит, что они, возможно, пригласили меня к себе только из жалости, чтобы мне не пришлось провести свой первый вечер здесь в одиночестве. Но поскольку Сэм был так добр ко мне раньше, мой отказ будет выглядеть как-то некрасиво.

– На самом деле я хотела дождаться своего… В общем, Ричарда. Он не сказал мне, когда вернется домой, и в конце концов вызвал меня специально для разговора. Ситуация выставит меня просто идиоткой, если я вот так уйду.

– Но тебе не нужно никуда уходить. Мы здесь, в гостевом доме. Там ты точно заметишь, если он вернется сегодня. Когда машина подъезжает к вилле, она неизбежно проезжает мимо нас. Вот тебе и преимущество жизни в гостевом доме – ты ничего не упускаешь. То есть буквально ничего!..

Если я останусь здесь, то, вероятно, весь вечер буду ждать, когда Обри позвонит или хотя бы напишет. Я буду сидеть на корточках в этой комнате одна и размышлять о своей странной семейке. Это не очень радужная перспектива. Чего не скажешь о четырех разных сортах сыра…

– Хорошо, тогда я с удовольствием приду. Но только если я вам не помешаю. Может быть, вам больше хочется побыть наедине. Я действительно не против просто разогреть что-то в микроволновке. Мать Сэма столько приготовила, что мы сможем пережить ядерную войну. Весь холодильник заполнен маринованными овощами и вегетарианской запеканкой. И у меня есть подписка на Netfliх, – быстро добавляю я.

– Ты совсем не помешаешь. Ты даже окажешь мне услугу, если не оставишь меня наедине с этой обезьяной на весь вечер. Хотелось бы мне, чтобы ты увидела, что он здесь делает… Сэм и в самом деле сделал колобок из теста для пиццы и наклеил на него маслины в качестве глаз. Не оставляй меня наедине с этим чокнутым.

– Эй, это не колобок, – слышу я возмущенный возглас Сэма. – Это репродукция картины Эдварда Мунка «Крик», а конкретно – версии 1893 года.

– Довольно кровавая версия, она вся в этом томатном соусе, – отвечает ему Харпер.

Я чувствую, как уголки моих губ ползут вверх.

– Ашер не пришел, если это играет для тебя какую-то роль, – говорит Харпер, и мне просто чертовски интересно, какие там еще догадки понастроил себе Сэм и почему он обязательно должен был рассказать об этом своей девушке.

– Это не имеет значения, но спасибо.

Я бросаю быстрый взгляд на часы и ногой пытаюсь снова достать свою обувь из-под кровати, куда я ее только что пнула. – Я с удовольствием приду. Ах да, передай Сэму, что пиво тоже принесу. То есть если я вообще найду его в этой суперроскошной кухне Блейкли.

– Прекрасно. В таком случае ты можешь рассчитывать на его благодарность на всю оставшуюся жизнь.

Она смеется чуть хрипловато, и у меня перед глазами спонтанно возникает образ высокой рыжеволосой девушки, потягивающей виски из бокала.

– Что? – слышу я возглас Сэма. – За что я должен быть ей благодарен?

Но прежде чем я успеваю услышать ответ Харпер, она уже кладет трубку.

Сначала я глубоко вздыхаю. Затем бросаю телефон на кровать и проскальзываю в свои старые ботильоны. Честно говоря, я очень рада, что познакомилась с Харпер. Она показалась мне невероятно милой. Переодеваться я не собираюсь, и, к сожалению, в моей комнате не висит зеркало, поэтому я вслепую собираю волосы в небрежный пучок.

Мой телефон вибрирует – неизвестный номер прислал мне фотографию пиццы-колобка. Его глаза и в самом деле сделаны из оливок, и он выглядит довольно жутко. Произведение искусства Сэма, по-видимому, так же хорошо подходит для того, чтобы заставить меня улыбнуться, как истории Джона Майера в Инстаграме. Все еще ухмыляясь фотографии, я выхожу из комнаты и спускаюсь по лестнице вниз – на кухню. Я видела, где Хиллари поставила свою корзину сегодня днем, и наполнила ее бутылками пива, которые я обнаруживаю в большом холодильнике. При этом я чувствую себя воришкой. Мне остается только надеяться, что Феникс и Саймон уже спят или что Ашер забрал их с собой, где бы он ни был. Я не хочу больше никаких сюрпризов и уж тем более не хочу, чтобы меня застукали с украденным пивом в руке. В кладовке я нахожу еще несколько бутылок красного вина и также беру с собой одну из них. Никогда не знаешь, когда тебе может что-то пригодиться…

Несмотря на то что Харпер была так добра по телефону, я все же нервничаю. Сэм, кажется, настоящий болтун. Если он называет Ашера избалованным сыном семейства, то как тогда он описал меня? Как надоедливый придаток, который нужно кормить?

Солнце еще не зашло, но в доме уже повсюду горит свет. Хоть ключ и торчит в замке снаружи – такое бывает, когда живешь на частном острове, – но я не могу просто так войти в дом. Я собираюсь с силами и нажимаю на дверной звонок. Вскоре из кухни доносится шипение и громкое ругательство. Дверь распахивается, и невысокая, миниатюрная девушка приглашает меня жестом прямо в дом. Ростом она достает мне до кончика носа. Хотя я представляла ее себе совсем по-другому, Харпер кажется мне совершенно очаровательной. Ее прическа – пикси цвета блонд, а на лице девушки сейчас красные пятна. Ее подбородок немного в муке, а ярко-голубые глаза переливаются, словно лед в лучах солнца.

– Привет, Айви. Как здорово, что ты смогла прийти вот так спонтанно.

Она толкает меня локтем, потому что к ее рукам прилипло тесто.

– Спасибо за приглашение. – я поднимаю корзину. – Я нашла еще бутылку красного вина. Подумала, оно подойдет для пиццы, но, к сожалению, я не знаю, насколько оно хорошее. В этом я вообще не разбираюсь, честно говоря.

– Сэм разбирается. Он считает, что вино хорошее, когда оно вкусное. В этом он не так уж не прав, не так ли? – она, улыбаясь, поднимает брови, и на щеке у девушки появляется ямочка. – Просто поставь корзину на кухню. Ты как раз подоспела вовремя. Мы должны помешать Сэму воссоздать целую серию картин, иначе сегодня нам будет нечего есть. Стоит ему только начать, как перфекционизм больше не отпускает его. Честно говоря, нет ничего хуже, чем совершенно ленивый парень, который при этом еще и перфекционист. – Она стонет и выходит на кухню.

– Я все слышал! – лицо Сэма покраснело от напряжения. – И я не ленивый.

Он орудует скалкой по столешнице и издает гудящие звуки, потому что половина теста прилипла к ней, и теперь перед ним снова лежит непонятный комок теста. Зрелище более чем непривычное для меня, потому что я всегда помнила его склонившимся только над книгами. Видимо, Харпер хорошо на него влияет.

– Но ты непродуктивен.

– Как ты можешь такое говорить?

Подбородком он кивает на духовку, в которой находятся непонятные образования из кусочков овощей, грибов и тунца, посыпанные сыром.

Харпер кривит лицо.

– Хорошо, я перефразирую. Твою продуктивность нужно срочно направить в разумное русло. Никто не станет есть это.

– На самом деле это выглядит очень вкусно, – говорю я. – За исключением тунца, может быть.

– Благодарю. – Сэм усмехается и откладывает скалку. – Ты можешь нарезать сыр. Но вот здесь, пожалуйста, оставь верхнюю часть свободной, потому что у «Крика» должно быть кроваво-красное небо.

Он намекает на пиццу-колобка.

Харпер закатывает глаза.

– Это, кстати, «отчаяние».