bannerbanner
Мастер-класс
Мастер-класс

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
6 из 7

Ее комната, обычно очень аккуратная, где все было разложено как по линейке, превратилась в зону бедствия. Примерно так же, наверное, выглядел Новый Орлеан после налета урагана «Катрина». Лишь несколько свободных клочков пыльного ковра виднелись из-под груд белья, джинсов, зимних носков, заколок для волос и всего прочего, что обычно спокойно лежало в шкафу или комоде. Я уже готова была звонить в FEMA[11].

– Фредди, что это ты такое делаешь? – спросила я, очень стараясь, чтобы голос мой звучал спокойно и ровно.

Словно так уж надо было об этом спрашивать.

Фредди уселась на пол и принялась раскладывать и заново сворачивать все свои вещи по одной, стараясь как можно аккуратнее сложить юбки с заутюженными складками и рукава чистых футболок, пока не убеждалась, что все выглядит вполне симметрично. При этом она все время раскачивалась, повинуясь какому-то неслышному ритму. Видимо, некая музыка постоянно звучала у нее в ушах, в том темном пространстве ее головы, куда мне доступа не было. Я знала, что лучше всего, когда Фредди в таком состоянии, просто сесть на пол напротив нее.

Так я и поступила. И тоже начала раскачиваться, как метроном, стараясь попасть в такт, точно я зеркальное отражение самой Фредди. И через несколько минут я почувствовала, что она вернулась в действительность, вернулась ко мне.

– Я провалилась, – сказала она, и я ужаснулась, так монотонно и безжизненно звучал ее голос.

– Ты не можешь этого знать, маленькая моя.

Но ведь кто-то же это знает! Пока мы за ужином в немыслимых количествах поглощали китайскую еду, некая машина или даже целая армия машин в Министерстве образования занималась подсчетами тысяч результатов Q-теста. Полученные Коэффициенты тут же прикреплялись к номеру ID-карты ученика. Так что вскоре запищат телефоны и планшеты. Некоторые семьи будут радостно отмечать очередную победу. А другим после этого уик-энда нужно будет покупать новую школьную форму. Но будут и такие, кому придется в последний раз съездить к родным, а потом укладывать, обливаясь слезами, в старый чемодан свою любимую одежду, сознавая, что это их последнее воскресенье в родном доме.

Считается, что все это очень хорошо и для детей. И для их родителей. И для общества.

Я быстро наклонилась и спрятала свою девочку у себя на груди. Но Фредди была неподвижна, как деревяшка. Мне казалось, что я обнимаю куклу.

– Слушай, – предложила я, – а пойдем-ка вниз, съедим мороженого.

На лице Фредди появилась слабая улыбка, ее глаза немного ожили. Вот и хорошо. Значит, где-то там, под этой застывшей, как дерево, поверхностью, по-прежнему моя маленькая нежная девочка.

– Шоколадного? – робко спросила она.

– Конечно. И шоколадного, и ванильного, и земляничного! И еще у меня есть печенье с изюмом. Сама выберешь, детка, что захочешь.

И тут произошло то, за что я особенно люблю Фредди: ее слабая бледная улыбка превратилась в самый настоящий рот до ушей.

А затем разом зазвонили все телефоны в доме.

Глава тринадцатая

У меня все хорошо.

У меня все хорошо, все хорошо, все хорошо, все хорошо.

Малколм и Энн уютно устроились и едят мороженое. Ну, допустим, Малколм-то ел обезжиренный замороженный йогурт, подслащенный «Сплендой», а вот Энн ложками уплетала пломбир «Роки-роуд», заедая его земляничным. Ни тот, ни другая понятия не имели о том, что было известно мне.

На мой взгляд, основная проблема заключалась в том, что мне достался муж, настолько погрузившийся в пузырь собственного интеллектуального превосходства, что представить себе существование какого бы то ни было мира за пределами этого кокона для него было абсолютно невозможно. Мысль о возможных неудачах внутри нашей семьи попросту не проникает в Малколмову систему оценок реальности. Ну, а Энн живет в состоянии того блаженного забвения, в котором способны существовать только тинейджеры.

Но я-то знаю, что все это вот-вот переменится.

– Малколм, – тихо окликнула его я.

Он поднял на меня глаза, и я все поняла; больше мне ничего не нужно было ему говорить.

Хотя сказать мне очень хотелось! Мне хотелось выкрикнуть миллион слов, и все они начинались бы с буквы «F» и заканчивались буквами «UCK». Во всяком случае, все были бы в высшей степени неприличными.

– Это невозможно, – только и вымолвил Малколм.

Возможности поддаются измерению лишь до получения окончательного результата, – вспомнила я, но так ничего и не сказала, лишь сунула ему свой телефон с эсэмэской из Министерства образования и молча подождала, пока он прочтет. Много времени на это не потребовалось – министерство безжалостно экономно в подобных оповещениях. Имя ребенка, номер его ID, то есть удостоверения личности, последний показатель Q-теста, определяющий нынешний уровень ребенка и полностью меняющий его жизнь. В данном случае это 7,9.

– Это ошибка, – тут же сказал Малколм и встал с дивана. – Я все выясню.

– Выясни, выясни, – кивнула я.

Через пять секунд он уже висел на телефоне; впрочем, сам разговор продолжался полминуты. И под конец разговора Малколм реагировал исключительно односложно: «О!», «Так», «Да».

Я смотрела то на него, то в коридор, ведущий в комнату Фредди, и снова на него. С виду Малколм все тот же, что и двадцать пять лет назад. А познакомились мы с ним и того раньше. У него все то же угловатое лицо, зачастую лишенное каких бы то ни было эмоций; те же квадратные прямые плечи, словно он готовится принять сокрушительный удар мяча и тут же отбить этот мяч обратно с не менее сокрушительной силой; те же светло-русые волосы, волнами обрамляющие лицо, хотя на висках и в углублении под затылком уже мелькает седина. А вот стекла в очках, которые он носит, стали за последние четверть века гораздо толще. В остальном же Малколм совершенно не переменился.

Хотя, должно быть, переменилась я сама, ибо теперь, когда я на него смотрю, я не вижу ничего такого, что можно было бы любить.

– Нам необходимо это уладить, – быстро сказала я, заметив, что Малколм перестал разговаривать по телефону и двинулся на кухню. – Немедленно.

Я была настроена решительно и загнала его в угол, но он повернулся ко мне спиной, делая вид, что пытается оттереть со столешницы какое-то грязное пятно.

– Малколм! Ты слышишь? Нам необходимо немедленно все уладить.

Я выросла в семье людей тихих и спокойных, где мужчины и женщины никогда не орали друг на друга за воскресным обедом, не пытались с помощью крика доказать собственную правоту и неправоту оппонента. Напряженные ситуации, конечно, возникали, но их всегда старались разрешить мирно, контролируя себя, стремясь сберечь собственные и чужие нервы.

А вот гробовое молчание Малколма меня отнюдь не успокаивало. Это была какая-то непробиваемая каменная стена, исполненная угрожающего насилия, вызывающая раздражение и дающая слишком много возможностей для самых неприятных размышлений и предположений.

Когда он все же сподобился мне ответить, голос его звучал почти неслышно.

– Мы ничего не будем улаживать, Елена.

То, что он назвал меня полным именем, должно было, видимо, означать, что разговор окончен. Но мне на это было наплевать.

– А если бы это был ребенок президента? Или сенатора? Неужели ты хочешь сказать, что и они бы смиренно смотрели, как их ребенок садится в желтый автобус через каких-то два дня после оглашения результатов теста?

Это явно его задело. Он прищурился.

– Случаются и отступления от правил.

– Нарушения правил, ты хочешь сказать?

– Нет, Елена, всего лишь отступления. Наше государство ко всем детям относится одинаково.

Я налила себе полный стакан вина – до самой верхней кромочки, – залпом выпила почти все, разве что на дне осталось чуть-чуть. Возможно, хмель поможет мне стать храбрее? А может, я хочу впасть в бешенство и наконец дать Малколму понять, как я его презираю?

– Хватит с меня твоих дерьмовых рассуждений об «одинаковом отношении ко всем детям»! – рявкнула я.

И в этот момент на кухне появилась Энн с плошкой растаявшего мороженого, которое превратилось в весьма неаппетитную жижу.

– Что происходит? – тут же поинтересовалась она. – У вас, ребята, очередная супружеская ссора?

В ответ она получила кислую улыбку от отца и преувеличенно тяжкий вздох от меня.

– Мы уезжаем! – вдруг решительно заявила я. Пусть Малколм сам разбирается, кто это «мы» и куда «уезжаем».

– Что?! – Энн была явно изумлена. – И куда это мы уезжаем? – И она, не дожидаясь моего ответа, завопила: – Да у меня через две недели вечеринка! И математический клуб! И финал соревнования адвокатских команд! И…

Я резко прервала ее:

– И ни в какую государственную школу-интернат твоя сестра не поедет. Точка. Конец абзаца.

Энн так и застыла с открытым ртом; нижняя челюсть у нее слегка двигалась, но изо рта не вылетало ни звука.

– Ступай в свою комнату, Энн, – велел ей Малколм и повернулся ко мне. Я почувствовала на плече тяжесть его руки, но то было не ласковое прикосновение, а сдерживающие оковы. – Ты хотя бы имеешь представление, Эл, какая мне грозит опасность, если мы вздумаем сейчас уехать? Ведь я в первую очередь должен показывать пример остальным. Я все-таки не расклейщик афиш со сводом необходимых правил. Я работаю в Министерстве образования, будь оно трижды проклято!

– Я имела в виду только себя и девочек.

В ответ на мое пояснение Малколм взорвался чем-то более всего похожим на лай. Впрочем, это, возможно, был просто саркастический смех.

А затем куда более спокойным, но куда более опасным тоном он заявил:

– Я не позволю тебе никуда увезти мою дочь.

Мою дочь. Единственное число.

– Ты ведь не хочешь, чтобы Фредди здесь оставалась, верно? – сказала я. – Ты вообще больше не хочешь ее видеть. Она тебе не нужна.

Малколм не ответил. Но это его молчание на самом деле означало очень многое.

Я сбросила с плеча его руку и одним глотком допила оставшееся в стакане вино. Малколм быстро на меня глянул, и я тут же налила себе еще, снова выпила и налила еще, так что в бутылке практически ничего не осталось.

– А тебе известно, Малколм, какие неприятности грозят нашей семье, если ты все это не уладишь?

Но я и сама чувствовала, что эти мои слова лишены должной силы, и Малколм лишь улыбнулся в ответ.

Глава четырнадцатая

Оставив Малколма на кухне – пусть немного покипит в одиночестве, – я поднялась в комнату Фредди со своим стаканом вина и целой горой мороженого в плошке – шоколадного, ванильного и земляничного. Ах, если б это было так легко – просто взять и уехать! Просто выйти за дверь, прихватив с собой несколько чемоданов, кредитную карту и ключ от «Акуры». Ну и Фредди с Энн, разумеется.

Увы, в наши дни ничего этого так просто не сделаешь. Я и заметить не успела, как компания «Достойная семья» создала множество самых разнообразных препятствий, которые стали настоящим испытанием для моего оптимизма. Или моей глупости. Кто знает? Вполне возможно, оптимизм и глупость – это родные брат и сестра.

Заголовки газет за прошедшее десятилетие ярко вспыхивали у меня перед глазами в темноте коридора.

Выступление учащихся против введения трехуровневой системы в школах


Стремительный рост разводов – суды увеличивают время, отведенное для раздумий

Время быть благодарными – высказываются дети!


Преподаватели и работники сферы образования рады росту рабочих мест (по страницам журнала «Новые исследования»)


Страна семимильными шагами движется к новому уровню благополучия

Показатели Коэффициента более чем за век


Пренатальный Q-тест плюс свобода репродукции равны информированному выбору для женщин!


Дай дорогу, Китай! Америка воспарила, подобно орлу в поднебесье

И так далее, и тому подобное.

Никто больше не помнил, в каком ужасном все было состоянии, когда мы ткнулись носом во второсортную экономику, а ученые степени и дипломы колледжей стали совершенно бесполезными и стоили не больше того искусственного пергамента, на котором были напечатаны; когда обучение в начальной и средней школе буквально загнивало, годами существуя в обстановке анорексичных бюджетов, переполненных классов и бастующих учительских профсоюзов. Наверное, хорошо было бы сейчас всем об этом напомнить.

Именно тогда-то и стал выходить и пользоваться популярностью ежемесячный бюллетень «Проблемы образования» под руководством Мадлен Синклер. А набирающая силу пропаганда генетических тестов Петры Пеллер помогала заглушить любые страхи, прежде чем они вскипят и пустят пену. Невероятно активизировалась и компания «Достойная семья», без конца организовывавшая всевозможные собрания и обращения к общественности: Неужели вам хочется вернуться назад? Чтобы вокруг снова было полно родителей-одиночек, а дети весь день бегали без присмотра, повесив на шею ключ от квартиры? Неужели вы хотите, беспокоясь о будущем ваших детей, оплачивать будущее детей других родителей? Эта компания вечно направляла и подталкивала тех, кому могло захотеться неких перемен, кто имел собственное представление о том, как далеко мы зашли, участвуя в этой игре, и не понимал толком, насколько вообще мы в эту игру заигрались.

Если всей этой пропаганды оказывалось недостаточно, то имелись и другие побудительные мотивы, так что игра все продолжалась. Вряд ли кому-то было известно об этом лучше Мойры Кэмпбелл, которая жила через два дома от нас.

Дом Мойры был виден мне из окна спальни Фредди. Свет у них на крыльце так и не горел; он перестал гореть несколько месяцев назад, и тогда же за окнами погасло голубое свечение телевизора – это случилось, когда тот автобус приехал, чтобы забрать обоих сыновей Мойры. С тех пор примерно раз в неделю Мойра выходила из дома, чтобы проверить почтовый ящик, а каждую субботу с утра ее автомобиль выкатывался из гаража и исчезал в дальнем конце улицы. Но уже через час возвращался обратно. Я догадывалась, что, скорее всего, по субботам Мойра попросту закупает продукты, но уверена в этом не была. Во всяком случае, с продуктами я ее никогда не видела.

И мистера Кэмпбелла там больше не было видно. В прошлом году он оттуда съехал и с тех пор не появлялся.

Они вечно ссорились, эти Кэмпбеллы. И вечно под шумок смывались с вечеринок, устраиваемых соседями, или попросту их не посещали под тем или иным предлогом. То у Мойры заболела голова; то Мойра, к сожалению, очень поздно возвращается домой с работы; то Мойре пришлось уехать из города по семейным обстоятельствам. Предлоги бывали самыми разнообразными, но причина всегда одна и та же: брак Мойры и Шона Кэмпбелл особой крепостью не отличался, так что социализировалась эта супружеская пара плоховато. Правда, какое-то время они старательно изображали успешную семейную жизнь; Шон старался как можно больше бывать дома, как и подобает любящему мужу и отцу, но даже тогда на нашей улице ходили сплетни, что они тщетно пытаются склеить свой брак хотя бы ради детей. А когда Шон все-таки ушел из семьи, Мойра продолжала вывешивать на веревку во дворе его выстиранное белье – несколько пар боксеров, несколько маек, ну и еще кое-что по мелочи. Вполне достаточно, чтобы сохранить иллюзию нормальной семейной жизни.

Однако эта иллюзия оказалась весьма недолговечной; вскоре сотрудники органов опеки и представители компании «Достойная семья» – в основном это были вооруженные планшетами женщины в серых формах и с серыми лицами – начали посещать соседей Кэмпбеллов, терроризируя людей всевозможными вопросами. А через месяц приехал тот серый микроавтобус, и мальчики Мойры, держа в руках по чемодану, сели в него, а Мойра, стоя на крыльце, сыпала проклятиями и угрозами в адрес тех серых женщин.

– У нас все было отлично! – кричала она. – Один родитель ничуть не хуже, чем два!

Но компания «Достойная семья» с ней была не согласна.

Мойра обратилась в суд. Она обращалась туда не один, а целых три раза. Но в итоге ей пришлось самой себя защищать, потому что ни один адвокат за ее дело браться не захотел. Во всяком случае до тех пор, пока она будет оставаться матерью-одиночкой. Собственно, Мойра проиграла еще до того, как начались слушания в суде.

– Они мне заявили: надо вам подыскать себе более достойного мужа, который будет способен давать свидетельские показания в вашу пользу, – рассказывала она мне после своего третьего обращения в суд. – Можешь себе представить? Подыскать «более достойного мужа»! То есть, согласно их представлениям, он должен больше зарабатывать, реже брать бюллетени в течение года и иметь высокий Коэффициент. Да я даже своего бывшего мужа найти не могу, не говоря уж о том, чтобы заставить его в суд явиться! Гребаные законы!

Я тогда очень сочувствовала Мойре. А теперь, пожалуй, сочувствовала ей еще больше, понимая, что Малколм, который зарабатывает в два раза больше меня и в два раза реже опаздывает на работу, всегда будет для наших детей «более достойным» родителем. Получается, что большинство мужчин всегда «более достойны» – даже те, для кого понятие «достойный» абсолютно не годится.

И вот теперь я сидела в комнате Фредди с вином, которое мне пить не хотелось, и мороженым, которое она, по-моему, есть не собиралась, и мысль об отъезде несколько восхитительных секунд змеей вилась у меня в голове, а потом исчезла, сменившись безнадежным вопросом: как долго мне самой удалось бы в таком случае пользоваться всевозможными отговорками? Месяц? Год? Да нет, скорее всего, меня уже к концу недели вывели бы на чистую воду. Мой Коэффициент, естественно, потерял бы несколько единиц, и я наверняка лишилась бы работы.

А это повредило бы Энн. Ведь главное в Коэффициентах то, что они, по всей видимости, могут наследоваться.

Малколм, впрочем, вполне мог бы разрулить эту ситуацию. Он имеет доступ к базам данных и мог бы подделать показатели Фредди. И к тому времени, как в понедельник утром возле нашего дома появился бы желтый автобус, чтобы забрать Фредди, у нас бы имелся свеженький набор оценок ее Q-теста – скажем, 8 с хвостиком.

Эту фантастическую мысль я обсасывала целую минуту. Потом, вздохнув, сказала Фредди:

– Ну, маленькая мисс, тебе, пожалуй, все-таки спать пора.

– Побудь со мной еще немножко, мамочка!

Я крепко ее обняла, и лицо ее сразу просветлело, но чувствовалось, что радостный свет в ее глазах надолго там не задержится.

– А завтра мы поедем в гости к Оме и Опе, да? – Мои родители просто с ума сойдут, когда я им все расскажу. Они всегда ненавидели Малколма, а к завтрашнему дню их ненависть еще во много раз усилится. Может быть, не до такой степени, как у меня, но тоже достаточно.

Я немного приглушила свет, и Фредди тут же стала устраиваться поудобней, прильнув к моему плечу и улыбаясь.

Она заснула почти мгновенно и сразу как-то отяжелела, привалившись к моему боку. Из-за двери доносилось бормотание телевизора, это Малколм смотрел очередную часовую передачу C-SPAN[12]. На мой взгляд, это была просто какая-то мешанина из слов, точно знаками препинания отмеченная упоминаниями о Q-показателях, и эти Q выделялись как-то чересчур отчетливо.


Я чувствовала, что снова будут сниться те же отвратительные сны с танцующими буквами «Q», длинные хвосты которых, описывая округлые арки, способны дотянуться до чего угодно. И внутри каждой такой арки, образованной загнутым хвостиком буквы «Q», я видела ребенка, тинейджера, взрослого человека.

Я видела, как они задыхаются, как этот хвост их душит. Я видела их прямо перед собой, и в ночной тишине меня терзала мысль: а что, если Фредди тоже их видит?

Глава пятнадцатая

Когда я проснулась, в постели рядом со мной оказался не Малколм, а Фредди. И она своими длинными, как у всех детей ее возраста, руками и ногами крепко обвила меня, словно осьминог щупальцами. Я открыла глаза и поняла, что нахожусь не в своей постели, на стенах вокруг бордюр из розовых цветов. Значит, я так и уснула в комнате Фредди?

– Мам? – Голос у нее был сладкий со сна.

Я обожаю ее такой – спокойной, расслабленной, еще не думающей о том, что тревоги вот-вот обрушатся на нее всей своей тяжестью.

– Да, куколка?

– А мы точно сегодня поедем к бабушке с дедушкой?

Я прижала ее к себе и закутала нас обеих в ее розовое одеяло, как в кокон.

– Точно.

– А Энн поедет? – Теперь она заговорила шепотом. И сладкая сонная хрипловатость исчезла из ее голоса. В нем зазвучали нотки страха и тревоги – точно иглы, спрятавшиеся в вате.

– Не знаю, может быть, и нет. – Определенно нет. Малколм наверняка постарается оставить Энн дома и станет всячески доказывать ей, что она лучше всех. Его Дочь Номер Один. – В любом случае давай встанем, оденемся и в путь, хорошо? Мне бы, правда, еще душ принять.

Я выбралась из-под одеяла, и рука Фредди тут же стиснула мое запястье.

– А ты не можешь принять душ в моей ванной? И что-нибудь спеть?

– Да, детка, конечно, могу.

Сделав воду погорячей и расчесывая мокрой щеткой волосы, которые как-то чересчур отросли и уже начали меня раздражать, я принялась напевать некое попурри из песен Битлов. В основном из их старых песен, написанных еще до того, как наркотики и мистицизм превратили Великолепную четверку в самый обыкновенный гребаный квартет. Старые их песни я знала наизусть, и слова слетали с языка сами собой, что было очень кстати, потому что одновременно я сочиняла, что мне сказать родителям, когда мы к ним неожиданно заявимся. А заодно пыталась прикинуть, хватит ли у меня пороха потом не вернуться домой.

После вчерашних угроз Малколма мне стало ясно, что произойдет, если я выберу Фредди, а не Энн, если, конечно, мне не удастся придумать какой-то третий вариант. Выбирать между двумя родными дочерьми – это поистине ужасно, и еще совсем недавно я сочла бы такой выбор немыслимым, но, оглядываясь на собственную жизнь, я понимаю: это еще не самый ужасный выбор из тех, какие я уже сделала.

Когда я вышла из комнаты Фредди, вылив себе на волосы кварту кондиционера, чтобы придать им хоть какую-то форму, меня тут же начала бить дрожь, потому что я забыла захватить из своего шкафа чистую одежду, и пришлось голой бежать к себе и быстро одеваться. Затем я вышла на кухню и увидела, что Фредди уже держит наготове прошлогодний костюм «Чудо-женщины».

– Можно мне надеть его, когда мы поедем к бабушке? – Она умоляюще на меня посмотрела. Она уже напялила красные «волшебные» башмачки и один из своих любимых сверкающих браслетиков – они обычно продаются дюжинами в пластиковых пакетиках, но Фредди совершенно уверена, что эти браслеты тоже волшебные. Жаль, что это не так.

Малколм только головой покачал, увидев эту сцену.

– По-моему, ей давно пора бы перерасти всю эту чушь.

– Господи, Малколм, да ведь ей всего девять! – напомнила ему я. – Девять! И потом, вспомни: только что был Хэллоуин. – И я, повернувшись к Фредди, сказала: – Конечно, можно, дорогая, только тебе все равно придется сверху надеть пальто.

Фредди мгновенно улетела к себе и через пять минут вернулась в полном боевом облачении – от шапки до ботинок.

Малколм снова покачал головой.

Но я больше ничего не стала ему говорить. Оставив его на кухне, я пошла к себе, вытащила из шкафа модный рюкзачок фирмы «Dooney & Bourke», в который при желании можно чуть не всю Бразилию запихнуть, и принялась складывать туда самое необходимое. Трусики, бюстгальтеры и прочее белье на дно, затем запасные джинсы и свитер, а сверху всякое барахло, которое я попросту пересыпала из другой сумки. По-моему, набитым мой рюкзачок не выглядел. Во всяком случае, он выглядел не слишком набитым.

На кухне Малколм готовил себе омлет – яичные белки, сыр с низким содержанием жира, кусочки тофу и слегка обваренной цветной капусты. Это его обычная версия плотного завтрака. Глядя на это, я дала себе слово непременно остановиться в «Макдоналдсе» и заказать макмаффин с яйцом и сосиской для себя, а для Фредди панкейки, хэшбрауны или все, что она сама захочет.

– Куда это ты собралась, Эл? – спросил Малколм, глядя, как я застегиваю куртку.

– А как ты думаешь? Я везу Фредди повидаться с моими родителями.

– Зачем?

Куда? Что? Зачем? Наш брак – это сплошные вопросы.

– Именно это люди обычно делают в свой последний уик-энд. Так или иначе, вернемся мы поздно.

В кухне появилась Энн, цапнула горсть кукурузных хлопьев и принялась хрустеть.

– А можно и я с вами поеду?

– Можно, если ты уберешь со стола эти крошки, – сказала я.

Малколм, естественно, решил прийти на выручку своей любимице.

– Энн останется со мной. И не придирайся к ней, Елена.

Итак, у нас по-прежнему в ходу полные имена? Я заставила себя улыбнуться Энн.

– Мы, наверное, вернемся часам к пяти. Если они не попросят нас остаться на ужин, а они почти наверняка попросят. В общем, в холодильнике полно всякой китайской еды на тот случай, если вы с папой проголодаетесь. – Я высунулась в коридор и крикнула: – Фредди, ты готова?

На страницу:
6 из 7