Волшебные приключения в мире финансов. Тайна заброшенного города

В сад он не заглядывал уже две недели – не до того было. Но и две недели не такой уж большой срок, чтобы всё настолько изменилось. Прохладный осенний ветерок гнал по дорожке жёлтые листья вдоль клумб, прежде засаженных фиолетовыми и тёмно-красными астрами. Теперь же за поросшим мхом каменным бордюром Клаус увидел огненно-рыжие тыквы. Куда же делись астры? Когда он подошёл ближе, из земли взметнулись длинные узловатые стебли, тыквы шевельнулись и вдруг оскалили рты, снабжённые острыми клыками. Не ожидав такой активности от своих овощей, которых несколько дней назад и в помине не было, Клаус попятился и врезался спиной во что-то мягкое. Между ветвей дуба была раскинута пышная сеть паутины. Только сейчас Клаус заметил, что белоснежными нитями заткан весь сад. Она свисала длинными каскадами с кустов омелы, ползла по траве… В буквальном смысле. Он едва успел отдёрнуть ногу, и сплетённое из серебристых тончайших нитей щупальце промахнулось и оплело ветку жасмина. Что происходит?! Вместо скромных маргариток на газоне подняли бархатные головки розы. Украшенные бриллиантами росы и чёрные, как уголь.

Из кроны остролиста на обескураженного хозяина сада ринулась громадная летучая мышь, а до плеча дотронулись влажные, холодные пальцы. Клаус резко обернулся. Мощный ствол тысячелетнего дуба, посаженного ещё дедушкой Клауса, оплетала ядовито-зелёная лиана, усыпанная странными плодами. Они были похожи на прозрачные розовые каплевидные груши в кружеве траурных лепестков, только в отличие от обычных груш эти не свисали вниз, а напротив, поднимались вверх. Лиана нежно сжала плечо Клауса, свободным побегом оторвала розовую грушу и протянула ему.

– Нет-нет, спасибо! – Клаус поспешно высвободился из зелёных объятий и сделал шаг назад.

Лиана разжала побег, и прозрачная груша медленно полетела вверх, как миниатюрный воздушный шар, теряя по дороге ажурные лепестки. Растение опустило яркие, будто лаковые листья и прошипело:

– Ж-ж-жаль…

Это переполнило чашу терпения Клауса, и он почти бегом устремился по садовой дорожке к пруду, где в тени раскидистого дуба стоял маленький, потемневший от времени домик садовника. Пруд выглядел не лучше. Вместо привычных кувшинок и ряски теперь вся поверхность пруда была покрыта огромными, светящимися изнутри красными водяными лилиями.

Не успел Клаус полюбоваться обновлённым пейзажем, как из чащи выпорхнула бабочка. Она заскользила над водной гладью, то поднимаясь вверх, то почти садясь на роскошные, сладко пахнущие лилии. Идиллическая, летняя картина, достойная кисти художника. Клаус умилился. Бабочка опустилась ниже… И вдруг лилия подпрыгнула, раздался звук, похожий на лязг челюстей, лепестки охватили беспечную летунью и затолкнули внутрь цветка. Послышалось чавканье.

– Грин! Грин! Это что такое у нас творится?! – Клаус тряс дверь сторожки.

Дверь домика распахнулась, и на пороге появился заспанный садовник, который отчаянно зевал и тёр глаза. Наконец он пересилил себя, посмотрел вперёд и просиял:

– Ну надо же! Уже расцвели! А только вчера посадил.

– Я спрашиваю, – прошипел Клаус, обвиняющим жестом указывая на пруд, – что это такое?

– Плотоядные лилии, – сверкнул белоснежной улыбкой Грин.

Всё остальное у него было зелёным. Волосы, одежда, умные лукавые глаза. Садовник был, по сути, членом семьи, никто уже не мог вспомнить, когда он поселился на берегу лесного пруда и начал заботиться о саде Клаусов. Может, это было при прадедушке Клауса, а может и раньше. Столь долгое сотрудничество давало повод Грину закрывать глаза на отсутствие зарплаты, а Клаусу на неуёмную страсть садовника к экспериментам.

Садовник нашёл союзника в лице Молли и ежемесячно «радовал» хозяина новыми приобретениями. То купит африканские кактусы, а потом вместе с Молли мучает Клауса возмутительными просьбами как-нибудь не морозить клумбу в восточной части сада, в другой раз завёл лигару. Первые два года на лигару не могли нарадоваться. Похожее на большой трухлявый пень растение быстро передвигалось по саду с помощью корней-щупалец, вырывая с корнем и поедая сорняки, культурные же растения лигару бережно пропалывал. Но потом он постарел, начал путаться – жевал любимые белые розы Молли, бережно пропалывал лопух. Выгнать пенсионера из сада рука не поднялась, пришлось построить ему отдельный домик, выгуливать на поводке и кормить аккуратно нарезанным бурьяном – половины зубов у него уже не было.

– Я не спрашиваю, как эти монстры называются, – Клаус кивнул в сторону пруда, где две плотоядные лилии гонялись за насмерть перепуганной лягушкой, – я спрашиваю – что они вообще тут делают?

– Ах, это… – садовник скрестил руки на груди и устремил взгляд в небо, чёрное от стай летучих мышей.

Так он делал всегда, когда предстоял спор с хозяином. Всегда заканчивавшийся победой садовника. Они вошли в домик.

– Неделю назад нашёл под дверью, – садовник поставил на дощатый, грубо сколоченный стол пустую коробку из чёрного бархата. К алой ленте была прикреплена записка:

Подарок от Джека – Тыквенной головы!

Преобрази свой сад совершенно бесплатно!

На правах рекламы, образцы не для продажи.

– И ты превратил наш сад в наглядную рекламу Хеллоуина? – Клаус потрясённо смотрел на предателя.

– Да при чём тут реклама? – садовник уже хлопотал у печи, наполняя позеленевшие от времени серебряные кубки. – Бесплатно такие удивительные семена подарили. Вот, попробуй, ледяной тыквенный сок, – Грин подал Клаусу кубок, наполненный ароматным соком.

– Это из тех, клыкастых? Ни за что.

– Напрасно, он восхитительный. И всегда холодный. А паутину пробовал? Она из сахарной ваты и растёт, как на дрожжах.

– Это точно, – каркнул Ричард, влетая в дом. – И эти розовые летающие груши просто великолепны.

Только теперь Клаус заметил, что клюв Ричарда перепачкан чем-то розовым и блестящим.

– Они называются «Слёзы ночи», – нежным голосом сообщил садовник, читавший список семян из коробки.

В самом тёмном углу кухни, куда не проникал солнечный свет, послышался тихий шорох. Грин метнулся к щербатому глиняному горшку, наполненному чёрной влажной землёй, из которой торчало наполовину погружённое семя. Ярко-зелёное, шипастое, оно напоминало молодой каштан. Семя шевельнулось, вздрогнуло и вдруг треснуло по всей длине. Из него выбрались глянцевые плотные листья, поднялся гибкий стебель, верхушка которого на глазах увеличивалась, превращаясь в нечто среднее между экзотическим цветком и головой бульдога. Цветок зевнул, показав два ряда острых треугольных зубов.

Раздался громкий стук в оконное стекло. Створка распахнулась, и на стол вползла лиана, усыпанная розовыми плодами.

– Это называется – реклама! – упрямо повторил Клаус, снял с полки увесистый том «Энциклопедии садовых вредителей. Краткий курс по быстрому уничтожению».

Примерившись, он хлопнул энциклопедией лиану по побегу, который она подняла вверх, точно ядовитая кобра. «Слёзы ночи» зашипели и уползли обратно в сад.

– Реклама – это когда ты можешь узнать фирму, которую рекламируют, – заспорил ворон, крепко сжимая лапой розовую грушу, которую успел оторвать.

– Ну, Джека – Тыквенную голову мы все узнали. А теперь, благодаря тому, что наш сад превращён в постоянную выставку, его будет знать всё королевство! – Клаус шипел не хуже лианы.

– Но ведь непонятно, что именно они рекламируют, – оправдывался Ричард.

– Ну отчего же? Джек и об этом позаботился, – ядовито возразил Клаус и указал в окно. Над садом медленно проплывала стая мышей, тащивших в своих когтях длинный транспарант, гласивший: «Счастливого Хеллоуина! Наши товары приобретайте по адресу: Гиблая пустошь, замок Мордрейн. Открыто круглосуточно! А в твоём шкафу ещё нет скелета? Купи один— второй получишь бесплатно!».

– А ещё рекламируемый товар должен запоминаться, – невнятно пробормотал ворон.

Говорить ему было трудно – клюв был набит сладкими «Слезами ночи».

– Я это никогда в жизни не забуду, – прорычал Клаус. – Убери всю эту нечисть из моего сада, пока она нас не сожрала.

В комнату боком заполз старенький лигару, осторожно потрогал корнем Грина за рукав.

– Кушать хочешь, мой хороший? – ласково спросил его садовник. – А я уже приготовил.

Погладив лигару по высохшей, растрескавшейся коре, Грин поставил перед ним деревянное ведро, доверху наполненное аккуратно нарезанными астрами. Так вот куда они делись.

Пока лигару с восторгом уплетал любимые астры Клауса, ныне превращённые в салат, а Грин с восторгом смотрел на своего любимца, мысль Клауса лихорадочно работала. Как помириться с Люси? Ответ напрашивался сам собой.

Все смотрят на мир через призму своей профессии. Покажи цветок ромашки художнику – он восхитится и сделает рисунок, ботаник опишет его свойства, фармацевт сделает из него настойку, ну а мохнатый Рудольф с удовольствием слопает. Поскольку профессией Клауса было радовать детей подарками, а женщины, по его мнению, от детей отличаются не слишком, то путь примирения был очевиден. Да, но вот какой подарок можно раздобыть в саду? Рассеянно скользя взглядом по книжным полкам садовника, Клаус вдруг заметил старинный фолиант. На истёртом, порыжевшем от времени корешке было написано: «Флориография». Язык цветов! В Англии во времена королевы Виктории было модно дарить букеты, в котором каждый цветок значил какое-нибудь слово. Эдакое цветочное письмо, с помощью которого можно было признаться в любви или, напротив, оскорбить. А это неплохой способ извиниться!

Клаус снял книгу с полки и начал листать. Конечно, нужно принести извинения, для этого в букет следует включить маргаритку, потом выразить надежду… Какой цветок означает «надежда»? М-да. «Птицемлечник арабский».

– Грин, слушай, у нас в саду есть м-м-м… Птиц… Птице – млеч – ник?

Садовник удивлённо вскинул зелёные брови, потом громко расхохотался.

– Шутите? Он в Африке и Марокко растёт, а у нас тут, мягко говоря, холодновато.

Ладно. Клаус стал искать дальше. Нужно просить её проявить добродушие… Добродушие символизировал коровяк. Одно название чего стоит, а уж вид у этого метрового бурьяна и вовсе не радует взор. «Мы нужны друг другу» – капуста. Клаус живо вообразил, как преподносит Люси в качестве букета кочан капусты. Однако, надо же ещё и габариты дамы учитывать, подбирая букетик.

Полчаса мучений, ползания под кустами ежевики, постыдное бегство от маленьких, но очень кусачих летучих мышат, которых он потревожил, пытаясь сорвать плющ, символизировавший по утверждению книги «доверие», и букет был готов.

Люси нашлась довольно быстро – она лежала на облаке «Зловещего мха» и предавалась размышлениям. Довольно красивое иссиня-чёрное растение с блестящими ягодами слегка двигалось, покачивая фею, как колыбель. Люси мечтательно улыбалась, но увидев Клауса, поспешно приняла обиженный вид.

– Люси! А у меня для тебя подарок.

– Правда? – от неожиданности маленькая фея растеряла свой вид «жестоко и несправедливо обиженной».

Её взгляд смягчился, на личике засияла улыбка.

Однако, когда Клаус торжественно протянул её букет, состоявший из корявой грушевой ветки (дружба), печально обвисшего плюща (доверие), колючего репейника и прочего символического бурьяна, взгляд маленькой феи снова стал суровым.

– Это язык цветов, – поспешно пояснил Клаус, поскольку личико Люси любви и всепрощения не сулило. – Репейник означает благодарность, а вот эта коряга… Это, кстати, ветка миндального дерева…

– Босс, Вы МНЕ собираетесь рассказывать о цветах? – оскорблённая в лучших чувствах, Люси взмыла вверх и любовно рассматривала страшноватый букет. – Я фея и об этом знаю всё!

Она внимательно рассмотрела каждый цветок.

– Ладно, мир.

И поцеловала начальника в щёку.

Рассвет и мгла

Давать объявления о конкурсе Клаус отправился вместе с Эрихом. Всё ещё чувствуя свою вину перед несправедливо обиженной Люси, он больше не протестовал насчёт идеи обратиться в обе редакции, но самому идти в «Ночную мглу» не хотелось.

Здание редакции «Утренний рассвет» располагалось точно напротив редакции «Ночная мгла», и дорога разделяла их, как река два берега. Вечером, когда Клаус изучал карту, чтобы понять, как туда ехать, ему это показалось странным. Разве не должны были такие непримиримые конкуренты поискать место подальше друг от друга? Но теперь, стоя на необъятной парковке, он понял причину. Сначала распахнулась обшарпанная дверь «Утреннего рассвета», и по мраморной лестнице, отчаянно нуждающейся в ремонте, скатился толстенький гоблин с пухлой рукописью под мышкой. И со словами: «Глупцы! Вы ещё пожалеете, что не оценили великого гения!», устремился прямо в «Ночную мглу». Минутой позже распахнулась начищенная до блеска, кованая дверь «Мглы», и на улицу гордо, как полководец, потерявший весь свой легион, но не честь, вышел эльф и направился в «Рассвет», негромко бормоча: «Эти низменные, алчные создания ещё пожалеют…» Окно покинутой им редакции распахнулось, оттуда высунулась коротко стриженая молоденькая колдунья и крикнула ему вслед:

– Мистер Горан, ну поймите, нам неинтересны статьи, посвящённые проблемам линьки бакланов! Вот если вы напишете статью, где эти бакланы устроили вечеринку в королевской библиотеке, тогда милости просим!

Эльф вздрогнул, прошептал: «Невежды!» и решительно распахнул дверь «Утреннего рассвета».

– Да-а… – протянул Эрих, проводив взглядом своего соотечественника, – а страсти тут кипят нешуточные.

Парковка у редакций была общая, и уже в этот ранний час здесь было яблоку негде упасть. Ездовые животные ждали своих хозяев, и кого тут только не было! Скромные ослики и великолепные кони, мрачные лоси и быстроногие серны, каждый привязан к гранитному столбу с медной табличкой, на которой выбит номер. Величавый единорог Эриха брезгливо покосился на грязноватого дикого кабана, оказавшегося его соседом. Как и его хозяин, единорог безупречно выглядел – пышная грива заплетена в косы, васильковая попона подобрана под цвет глаз, копыта начищены воском. Кабан окинул соседа оценивающим взглядом с головы до ног и презрительно хрюкнул.

Эрих моральных страданий своего единорога не заметил. Он аккуратно привязал повод из тонкой кожи к бронзовому парковочному кольцу. Клаус скептически взглянул на эту сбрую. Как она вообще на единороге держится? Сплошные серебряные украшения, тонкие шнуры с кисточками, украшенные жемчугом. Тронь – порвётся. Эльф поймал его взгляд, усмехнулся.

– Моего единорога вовсе не нужно привязывать, это я так, для порядка. А вот некоторые дикие животные действительно нуждаются в крепкой уздечке.

Возразить было нечем – пока Клаусу удалось привязать своего оленя, он дважды встал на дыбы, попытался укусить парковщицу и двинул копытом в бок громадному ездовому медведю, мирно стоявшему рядом. Медведь взревел, оскалился, но увидев нацеленные ему в лицо громадные рога и боевой шрам через всю свирепую морду оленя, сменил гнев на милость. Олень фыркнул и принялся так яростно грызть трензель из закалённой стали, что Клаус подумал – задерживаться в редакции не стоит. Чего доброго, по возвращении их будет ожидать не только счёт за оплату парковки, но и счёт за съеденных медведей. Как он скучал по Рудольфу! Надо бы зайти, навестить. Наверное, этот поклонник пирожных уже и в дверь не пролезает.

– Вот что, Эрих, я в «Утренний рассвет», а ты к этим, во «мглу», хорошо? – не дожидаясь ответа, Клаус легко взбежал по широкой мраморной лестнице.

«Гибнущее великолепие», вот как это можно было назвать. Здание редакции было похоже на величественный древний храм, который покинули не только боги и жрецы, но даже туристы. Входные двери были отделаны витражами, на которых были изображены рыцарь и принцесса в волшебном саду. Покрытые пылью, потемневшие от времени, они приобрели зловещий вид, дожди прочертили дорожки на их лицах, и казалось, что юноша и девушка плачут чёрными слезами. На входе Клауса встретил привратник-гоблин, такой старый, что казался прозрачным. Он поднял на посетителя слезящиеся глаза и спросил слабым голосом:

– Вам в какой отдел?

– Ну, я хотел рекламное объявление дать.

– Тогда в коммерческий. Все платные услуги у нас там. Я провожу Вас, идёмте, – гоблин вдруг смущённо улыбнулся. – Тапочки не желаете?

– Какие тапочки?! – растерялся Клаус.

– Розовые. Можно голубые, – кряхтя и охая, привратник выудил из плетёной корзины мохнатые ярко-розовые шлёпанцы. И видя непонимание в глазах посетителя, пояснил, – Паркет. Ему четыреста лет, и смотрите, что с ним сделали? В тапочках он не так страдает.

Паркет был таким же старым, как и привратник. Чьи-то искусные руки с помощью дерева и резца создали иллюзию, будто ты идёшь по лежащим под ногами книгам. Иные были раскрыты, и можно было ещё разобрать иллюстрации и полустёртый ногами посетителей текст, другие закрыты, и оставалось гадать – что под обложками, покрытыми узорами и украшенными драгоценными камнями. Ближе к стенам книги выглядели, как живые, но по центру комнат и коридоров были протоптаны серые аллеи. Клаус нацепил чудовищные шлёпанцы на свои ботинки. Привратник жертву оценил, расплылся в широчайшей улыбке и засеменил по коридору, приглашая следовать за ним. Клаус от души понадеялся, что не встретит знакомых – такие тапочки не скоро забудутся.

Стены галереи покрывали фрески, изображавшие дворец из серого камня – резные арки, галереи, лестницы, ведущие то вверх, то вниз, то в никуда. На них росли дикие розы, райские птицы мелькали среди листвы магнолий и лавров. У прохладных струй фонтанов золотоволосые принцессы играли с леопардами.

Но нарисованные небеса рассекали трещины, образовавшиеся в штукатурке, пятна сырости обезобразили муаровые тела леопардов. Вдоль стен из пола росли уже немолодые дубы, и оставалось только гадать, как они выдерживали без света – высокие ажурные окна, которые раньше заливали галерею солнечным светом, стали мутными и тёмными от пыли. А кроны дубов были заражены омелой. Конечно, очень удобно для Рождественской традиции, обязывавшей поцеловаться всем, кто оказался рядом под венком из омелы. Но чтя эту традицию в редакции «Утренний рассвет» пришлось бы непрестанно целоваться на протяжении всего пути – омела оплела каждую ветку, захватив весь потолок. У Клауса в саду она тоже была – как-никак символ Рождества, но там Грин ей такой вольности не позволял. Тоскливую тишину нарушал только звук голубиных крыльев над головой. Хотя и эти почтальоны летали тут не часто.

– Скажите, а почему тут такое… – Клаус пытался подобрать деликатное слово.

– Запустение? – пришёл ему на помощь гоблин. – Да… Редакция была на государственные деньги построена. Тогда из бюджета много денег выделили, ну и наняли лучших художников и архитекторов. Только это же всё поддерживать надо. А у королевства потом другие проблемы начались – война с орками, ещё много чего. Не до редакции. Мы уж и просили, и писали, нет, не могут из бюджета нам ничего выделить. Принадлежала бы редакция частному лицу, как вон те, – привратник неприязненно кивнул в сторону «Ночной мглы», так хозяин-то уж нашёл бы деньги на ремонт.

– Ну а если у хозяина денег нет? – пожал плечами Клаус.

– Тогда он продаст своё предприятие тому, у кого эти деньги есть. Но мы пришли, Вам сюда.

Клаус открыл дверь, на которой была криво прибита табличка: «Коммерческий отдел. Лулу Пиг, редактор». Ну и где эта Лулу? В кабинете никого, за исключением маленькой собачонки, носившейся по рабочему столу вокруг горшка с цветком. Клаус подошёл поближе. На столе он увидел поднос с пирожными, чайник и три чашки, книгу «Простые чары для домашнего уюта», колоду для пасьянса, которая при его приближении открылась и карты веером вылетели на стол. Над рабочим креслом спицы меланхолически вязали полосатый шарф, такой длинный, что часть его грудой лежала в кресле, и такая же груда была на полу. Рабочие принадлежности представлены тремя папками. Первая красная, с надписью: «Важно!», вторая серая, с табличкой: «Попозже», на третьей, чёрной, значилось: «Потом как-нибудь». Не удержавшись, Клаус протянул руку к папкам, но тут собачка огласила комнату визгливым лаем и ринулась на непрошенного гостя. По счастью, лапы её увязли в бесконечном шарфе, и она с грохотом упала на пол. В это время в кабинет влетела почтовая ворона и принялась рассовывать корреспонденцию по папкам. Рекламу губной помады и приглашение «К Сюзи на чашечку кофе» засунула в красную папку, листы с припиской: «Срочно!!!! Главный редактор» пошли в серую, рукописи отправились в «Потом как-нибудь».

– Ты ничего не перепутала? – поинтересовался Клаус у вороны.

Та покачала головой, блеснула глазом, похожим на чёрную смородину, и выразительно постучала клювом по табличке «Лулу Пиг».

– А, тебя так просят раскладывать? – Клаус усмехнулся.

Рядом с напольными часами, чей бронзовый маятник мерно раскачивался за толстым стеклом, висел откидной календарь. Весь день Лулу Пиг был расписан по минутам:

10.00 Выпить кофе с пирожными

11.00 Зайти к Берти, похвастаться новыми туфельками

12.00 Отдых

И так далее. Работа в данное расписание не входила, зато стало понятно, где найти редактора коммерческого отдела. Клаус без труда разыскал табличку «Отдел современной литературы. Бертран Швайн, редактор» и вошёл, не церемонясь, без стука. В комнате, отделанной светлым деревом и затянутой гобеленами, было непривычно для «Рассвета» людно. Перед редакторским столом, за которым сидел сутулый, чахлый юноша (очевидно, Берти), расположилась целая делегация из семи гномов. Одеты старомодно – на голове у каждого колпачок, поверх шёлковой рубашки и жилета широкие кожаные пояса с петлями, чтобы крепить инструменты. Ясно, из старого клана рудокопов. И хотя никто из них кирку даже в глаза не видел, сразу видно – традиции чтут.

– Мы хотели осведомиться о судьбе нашей рукописи, – степенно поглаживая бороду, начал старший.

– Э… да… – пробормотал чахлый Берти и повернулся к девушке, которая разливала чай, – Лулу, подай, пожалуйста, во-о-он ту папку.

При взгляде на Лулу у Клауса брови поползли вверх. Он думал, что толстых эльфов не бывает. Оказывается, бывают и ещё как. Хотя если есть пирожные каждый час (а судя по её расписанию, так и происходит) вполне можно приобрести такое разительное сходство с бегемотом.

– «Белоснежка», – прочитала Лулу название на папке. – Странно. Вы уверены, что это ваше авторское произведение? Вроде я что-то такое помню из детства.

Гномы оскорбились. Минут пять они гудели, как улей потревоженных пчёл. Были слышны отдельные реплики: «Фамильное предание», «Да я эту рукопись у дедушки тайком из стола таскал».

– Ладно, ладно, – примирительно махнул рукой Берти. – Значит, вы утверждаете, что авторские права принадлежат вам?

– Ну мы не сами её написали, – один из гномов поправил на носу очки, – но она принадлежит нашей семье, и мы хотим издать её и ещё продолжение, которое написал вот он, – гном указал на самого молодого, у которого едва начала пробиваться борода.

– Авторские права на произведение имеет или автор, или его наследники в течение пятидесяти лет после его смерти, – сурово заявил редактор, сверля взглядом всех гномов по очереди.

Старший гном крякнул и полез за пазуху. Извлёк оттуда папку дорогой кожи, вынул и продемонстрировал Берти и Лулу лист бумаги, щедро украшенный гербами, водяными знаками и оттиском печати, в центре которой красовался преуродливый гномий профиль.

– Вот, – торжественно изрёк старший гном, – это посмертное завещание моего покойного дядюшки, который оставляет мне не только свой свечной заводик… Кстати, вам тут свечи не нужны? Оптом мы продаём дешевле.

– Как это – оптом? – пролепетал ошарашенный такой резкой сменой темы редактор.

– Оптовая торговля – это когда вы покупаете товар большими партиями. А розничная – это когда понемножку, скажем, вы одну свечку купите или две. Но и в розницу у нас прекрасные цены…

– Мистер Корби, – Берти побагровел и даже спину немного выпрямил, ненадолго утратив сходство с вопросительным знаком, – Вы мне свечи хотите продать или всё-таки «Белоснежку»?

– Извините, отвлёкся, – смутился гном. – Профессиональные привычки бизнесмена, знаете ли. Конечно, Белоснежку. Так что Вы решили?

– Мы издадим, – Берти немного успокоился, – но только первую часть, без продолжения. И после серьёзной корректуры.

– После чего?

– Цензура не позволяет издать как есть. Кое-что придётся откорректировать. Проще говоря – исправить или выбросить. Ведь эту сказку дети читать будут! – редактор осуждающе сдвинул брови. И, видя недоумение на лицах гномов, сказал уже мягче:

– Вот поправки, которые мы предлагаем. Королева повелевает своему слуге убить Белоснежку и в качестве доказательства принести её сердце. Ну как такое можно писать в детской книжке?! Предлагаю – она просит просто отвести девчонку в лес. Ну, а там бы её зверушки съели или с голоду помрёт – её проблемы. Гораздо гуманнее. Второе. Слуга убивает лань и приносит её сердце королеве под видом Белоснежкиного. Тоже не гуманно. Предлагаю – он купил сердце на рынке, у мясника. Третье. Молодая девушка живёт в одном доме с семью мужчинами. Это неприлично. Пусть поживёт в сарае, ну или просто в лесу. И, наконец, финал. Господа, это не финал, это – финиш. Принц ЦЕЛУЕТ Белоснежку. Молодой человек едет на коне через лес по своим делам, видит труп девушки в гробу. Открывает этот гроб (кстати, нарушение частной собственности) и без всякого спроса целует этот труп. А может, она против? Предлагаю – ехал мимо, посмотрел, она проснулась.