Застрахуй мою любовь

– Получилось? – Он протянул ей чашку кофе.

– Да. – Она немного мечтательно и, как-то с улыбкой, произнесла это слово.

– Ты не думай, что мой стаж, на этом поприще, десяток лет…

– Нет. Я же вижу, что тебе от силы двадцать восемь лет.

– А ты наблюдательный! Или как это? Проницательный, вот!

Он улыбнулся. Какая-то непонятная внутри обёртки, сидела «конфета». Была напыщенной, вычернутой, а тут перед ним сидит уже совершенно другая, обычная девчонка с простым и весёлым нравом. Он смотрел, как она ест конфеты, одну за другой, и невольно улыбнулся:

– А молодой человек у тебя есть?

Она подняла брови и выпучила на него свои зелёные глаза:

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем мне от ношения?

– Ну… Любовь, чувства, тепло, ощущение нужности…

– У меня секс каждый день и мне всего хватает.

Он посмотрел на неё удивлённо и отпил кофе из кружки, не найдя, что ответить на такой откровенный и весомый аргумент. Но разве он не приверженец такого, же мировоззрения что и она? Разве он не занимается лишь сексом и доволен положением вещей? Эта девушка могла бы стать его копией в женском обличии, впрочем, как и всё ей подобные.

Она отпила глоток кофе и, встав со стула, сказала:

– Провожать не стоит.

– Даже не думал. А дверь сама захлопнется.

По кухне раздалось цоканье каблуков. Звук становился отдалённее по мере того, как она уходила из кухни и потом совсем стих, после щелчка двери.

Джэйс крутил в руках белую кружку, в которой остался только осадок и, смотря на него, о чём-то размышлял. Быть может, он решил, что время изменить жизнь? А может быть, он думал вовсе о насущном, например, а не повторить ли ему ещё кофе?

Его серые глаза приобрели темноватый вид, привычный, слегка приподнятый, уголок губ, будто в усмешке поник на губах. Он так размышлял с минуту или две, крутя кружку в руке и смотря на содержимое. Затем словно ударив себя по щеке, запустив сочную оплеуху, пришёл в себя и, поставив чашку в раковину, отправился спать.

Утром он уже был в кафе. Проверял, как работают его работники и на всю кухню слышался его гневный крик. Тесто летело в форму, громко в неё плюхаясь:

– Это что за консистенция? Кто тебя учил готовить? – Он смотрел гневно на молодую девушку, которая изрядно была напугана. Это было видно по её внешнему виду. – Ты готовишь кашу? Что это? – Он поковырял в тесте длинной спицей, для проверки готовности теста и, подняв его на ней, продолжил. – Ты видишь, что это практически суп, на одной воде?

– Да. – Сказала девушка, тихим голосом, боясь поднять на Джэйсона глаза.

– Что да?!

– Тесто не получилось, сэр.

– Все эти ингредиенты будут вычтены с твоей зарплаты. – Он кинул деревянную спицу в тесто, которое держал в руке. – Но не переживай. Это немного. Здесь, видимо, нет даже яиц.

Дальше он прошёл посмотреть, как работают другие пекари и кондитеры.

Периодически, на всю кухню грохотал инвентарь. Булочки летели, через всю кухню, в высокий мусорный бак, и слышался раздражённый голос Джэйсона, который негодовал оттого, что его работники хотят уничтожить его бизнес.

– Я вас всех уволю! Вы портите продукты, а не создаёте то, чему учились? Что вы все заканчивали? Как вы, вообще, попали ко мне на работу? Что вы здесь делаете? Вам плохо платят, что вы так работаете?

Все молчали. Никто не смел, и боялись, сказать хоть слово.

– Ну! Я не слышу. Я плохо плачу вам?

– Нет. – Послышались голоса вразнобой.

– У вас на кухне не хватает продуктов? Может дело в этом?

– Нет, сэр. – Они стали более сплочённо и уверенно говорить.

– Вы работаете в главном кафе, кондитерской моей сети. Вы получаете больше, потому что это всё – он показал движением руки на всё, что окружало его и их – это лицо моего бизнеса.

– Да, сэр. – Послышались снова неуверенные голоса подчинённых.

– Я найду замену каждому из вас. Каждому! Кто думает, что он незаменим, тот должен знать, что нет незаменимых людей! Все заменяемы! Каждый! А вы не мишлемовские повара, чтобы найти вам замену было такой уж сложной задачей. Согласны со мной? – Он окинул глазами каждого.

– Да, сэр…

Глядя на их опущенные головы и глаза, направленные в пол, он решил сменить гнев на милость и отпустил их продолжить свою работу.

Когда он вошёл в зал кафе, то увидел Сенди, которая принимала заказ у посетителей.

Джэймс с интересом смотрел, как она выполняет работу. Сэнди была девушкой двадцати пяти лет от роду. Высокая блондинка с голубыми глазами, которая обожала свою работу. Она окончила факультет иностранных языков, благодаря знаниям которых, с лёгкостью была принята на работу в кафе Джэйсона.

Она, всё так же улыбаясь, шла обратно к барной стойке, которая стояла в центре зала, на первом этаже.

– Сэнди. Подойди ко мне.

– Да, сэр. – Она всё так же улыбалась, как и гостям, у которых принимала заказ ещё пару секунд назад.

– Почему ты не предложила им наше фирменное меню?

– Они знали, что хотят заказать… – сказала она, немного смутившись от внезапной нападки.

– У нас в меню пончики с черникой, которые в этом месяце, заказывают не очень хорошо. Все пончики «на ура», а с черникой похуже. Что ты должна сделать? Правильно ты должна сказать им о них. Чтобы пончики с черникой заказывались так же хорошо, как и пончики со смородиной. Ты понимаешь, что твоя задача продавать, а не просто быть пишущей машинкой с руками, которая принимает заказы, а?

Улыбка Сэнди стала сходить с её лица… Это было неприятно. Очень. Он оскорбил её. Хотя его тон и был спокойным, он ей показал себя раздражённым, его слова были подобны хладнокровному, безжалостному выстрелу в неё.

– Да, сэр. Я исправлюсь.

– Молодец. Я очень доволен. Недаром я всегда говорил, что иностранные языки, дуры, не в состоянии осилить.

Сэнди улыбнулась, поняв его скрытый комплимент, а Джэймс дав указания кухне и залу, направился к выходу. Как вдруг, перед его носом, из-за рядом стоя́щего стола, появилась девушка, которая выскочила перед ним, как «чёрт из табакерки».

– Здравствуйте! – Сказала она громко и протянула руку.

– Здравствуйте! – Он посмотрел на неё оценивающе и недоумевая.

– Вы владелец кафе, Джэйсон Ович, ведь правильно?

Он протянул ей руку:

– Всё верно. Чем могу помочь?

– О! – Она закатила глаза. – Помочь вы мне точно можете. Я журналистка. Меня зовут Таша Сильман и я бы хотела задать вам пару вопросов о вашей сети. О бизнесе. – Уточнила, как бы она, и смотрела на него в упор.

«Действительно, журналистка, судя по её хватке» – подумал Джэйсон и присел за столик, за которым она сидела.

– Я готов ответить на ваши вопросы.

Она, улыбнувшись, тут же села напротив него. На столе у неё был заказан шарик фисташкового мороженого и чашка кофе, из которой она сделала небольшой глоток.

«По всей видимости, упирала на мороженое» – подумал он и сказал вслух:

– Ну что, я готов. Спрашивайте.

– Да, да. – Она стала ковыряться в своей сумке, которая была достаточно большого размера и вытащив из неё диктофон, положила его на середину стола между ними. – Начнём! – Воодушевлённо и с улыбкой произнесла она, глядя на него.

– Журналисты больше не пишут от руки? – Он приподнял одну бровь и посмотрел на небольшой агрегат, который она положила на стол. Она нажала на кнопку «плей» и сказала:

– Начнём! Журналисты больше не пишут от руки, это правда. Потому что это избавляет от погрешности ошибиться в ходе интервью.

Джэйсон улыбнулся, неискренне, натянуто, но галантно.

– Скажите, пожалуйста, Джэйсон, сколько лет вашему бизнесу? И почему  вы решили открыть, именно, кафе?

– Двенадцать лет назад, я открыл это кафе, в котором мы сейчас находимся. Я начал с того, что копил на него деньги. Я работал грузчиком и таксовал, но этого не хватало на мою мечту. Я грезил кафе, потому что в детстве меня всегда, в субботу, водили в кафе-мороженое или в кондитерскую. Мой отец заказывал себе кофе, а мне доставался шарик мороженого и даже мог быть заказан коктейль. Денег на мечту не хватало, и я решил взять креди́т, под «честное слово», чтобы родители за меня поручились. Они в меня верили. Я не хотел ограничиваться и выбирать между мороженым или кондитерскими изделиями, именно, поэтому я решил совместить. В моём кафе есть всё.

– Но так не было всегда, верно?

– Конечно, я не мог позволить себе взять на работу кондитеров, поэтому моя мама пекла пироги, которые оказывались на витрине. Мы продавали даже блины. И, конечно, было мороженое. Когда людей стало приходить больше, бюджет увеличивался и, позже, мы смогли взять кондитеров, расширить ассортимент и увеличиться до состояния сети кафе.

– Скажите, а кому вы оставите ваш бизнес? Я читала, что у вас нет детей. Неужели не жалко оставлять всё государству?

Джэйсон смотрел на неё, недоумевая, и прикрыв рукой микрофон, сказал:

– Таша, вас ведь так зовут? А вы о чём меня вообще спрашиваете? Какого чёрта вы меня хороните?

– Нет, нет, вы неправильно поняли. – Замахала она руками, будто отмахиваясь от его мыслей. – Я не желаю вам смерти, я просто говорю о том, а смотрели ли вы в будущее?

– Нет. – Буркнул он. – Не думал о том, чтобы помереть.

– Но у вас нет детей, а смертность мужчин, по статистике, с каждым годом увеличивается и именно в среднем возрасте.

– Вы нормальная? – Он нахмурил брови, слушая её.

– Я журналистка и я беру у вас интервью.

– Нет, Таша, вы не журналистка, вы не берёте у меня интервью, вы меня хороните. Хотите знать о моей личной жизни? Спросите прямо!

– Вы одинок?

– В каком смысле?

– Но вы не женаты, у вас нет детей…

– Что за бич такой, дети, жена? Это, что, обязанность каждого человека?

– Нет, но будь у меня такой бизнес, я бы задумалась.

– У вас нет такого бизнеса, именно потому, что мысли всех женщин лишь о том, как бы выйти замуж и скорее родить в детородном возрасте, а не о том, как бы создать бизнес и не работать на дядю.

– Что? – Она прикрыла диктофон рукой. – Да вы ничего не знаете о женщинах! У вас пещерное представление!

– Джэйсон убрал её руку с диктофона и, приблизившись к столу, сказал:

– Вы, вот вы не хотите замуж?

– Это я беру у вас интервью, а не вы у меня!

– Я понял. Вы спрашивали, намекая на себя.

– Что? – Она выпучила на него свои зелёные глаза, которые сверкнули на фоне огненно рыжих кудряшек, вкруг её лица. – Да я вас не знаю даже!

– Да, конечно. – Он улыбнулся и махнул рукой в её сторону. – Вам и не надо знать, вы всё знаете о моём бизнесе.

– Вы хотите сказать я продажная?

– Это уже вы сказали, не я.

– Знаете что, Джэмс Ович! Вы хам, наглец и ничего не понимаете в женщинах, а ещё вы совершенно не умеете общаться с ними.

Она встала из-за стола, схватила диктофон и бросила его в сумочку незамедлительно направилась к выходу.

– А вы оплатили ваш заказ? – Раздался его голос у неё за спиной.

Она обернулась на него, сверкая от раздражения глазами и подошла к столику, поставив на него сумку, стала искать кошелёк.

– Не переживайте Таша, я не обеднею оттого, что вы не оплатите.

– Мне это передать всем нашим читателям в своей статье? Большими буквами: «Приходите все! Джэймс  Ович не обеднеет, простив всем их заказ!»

Джэйсон встал из-за стола и, закрыв ей сумку, в которой была её рука, хотел что-то сказать, как она закричала, что ей больно.

– Простите, не заметил вашей руки.

– О вас выйдет статья и вам не поздоровится!

– Это угроза? – Смотрел он на неё уходящую и как от яростной походки, её рыжие волосы летали то вправо, то влево.

– Это факт мистер Ович! – и выдернув сумку из его руки, ещё более спешно направилась к выходу.

Она, хлопнув дверью, вышла на улицу, а за ней раздался звоночек оповещения.

Он смотрел из-за стеклянных витрин, как она идёт по тротуару, садится в непримечательный, старенький автомобиль и громко хлопает дверью.

– Боже! У неё же краска на машине осыпется… – засмеялся он. – Журналистка…

Он оглянулся и увидел, что все посетители в зале смотрят на него, отчего, ему стало неловко и он, попрощавшись кивком головы, всё же решил отправиться по делам, как намечал.

Сев в свой автомобиль новой модели, который блестел на солнце, как пол в Букенгемском дворце, Джэйсон вдруг заметил, что его машина, оказалась, припёрта другой иномаркой. Он вышел из машины посмотреть, не оставил ли владелец номер телефона, для того чтобы с ним можно было связаться. Но на лобовом стекле ничего не было. Джэймс долго не думая, пнул машину по колесу, отчего та стала истошно подавать звуковой сигнал. Она пищала, громко, не переставая, но никто так и не появился в течение всего времени, пока машина звала на помощь.

– Да что за день такой? – Возмутился он, глядя по сторонам, будто высматривал, не приближается ли ещё какая-нибудь беда?!

Но  вокруг, никто не бежал к нему или даже в его направлении, никто не пытался спасти свою машину или хотя бы припарковать её в другое место. Поняв, что ждать человека, как и чуда, неоткуда, он сел в машину, достал свой мобильный телефон и позвонил старому знакомому, которого звали Джон.

Откровенно говоря, можно было бы сказать, что они были друзьями, если бы не тот факт, что их пути практически, разошлись, когда Джон женился.

Он оставил свою холостяцкую жизнь в тот момент, когда повстречал девушку «своей мечты». Это была светловолосая девушка по имени Габи, у которой были польские корни, и немного венгерской крови, но главное, в ней, пожалуй, была, всё же, душа, она была по-русски весёлой.

Габи, за пять лет их совместной жизни с Джоном, родила ему троих детей. Все трое – мальчишки, рождённые в любви и по обоюдному желанию. У них был счастливый брак. Джон не снимал кольца с безымянного пальца. На его рабочем месте стояла фотография, где они всё вместе. В его телефоне Габи записана, как «любимая жена», а все праздники и ужины они проводили только вместе.

Джон, высокий мужчина, тридцати семи лет, которому на вид, не зная его, можно было бы дать года тридцать четыре. Широкоплечий, статный, в очках, при зрении минус три, но он не создавал впечатление «ботаника» или «зубрилы». Он скорее похож на выдержанного аристократа наших дней, который никогда не матерится и выпивает, лишь по праздникам, немного бурбона.

– Алло. Джон?

На другом конце провода послушался бархатистый, низкий голос мужчины. Это был голос Джона.

– Извини, но я не могу подъехать. Меня какая-то машина припёрла, а никакого номера для связи не оставили, не знаю, как быть. Может, ты подъедешь ко мне? Я на месте сейчас.

Из трубки послышался всё такой же воодушевлённый голос собеседника, который явно был рад звонку и охотно согласился, сказав, что сможет подъехать в течение часа.

Через час они уже болтали о жизни:

– Как ты? – спросил Джэйсон.

– Хорошо. – Джон улыбнулся и, отпив, полюбившийся ему после свадьбы, зелёный чай. – Младший сын учится ходить. Старается разговаривать. Средний уже скоро пойдёт в школу, Габи возит его через день на занятия в подготовительный центр, чтобы сдать экзамены в хорошую школу. А старший сын перешёл уже в третий класс, он хорошист. Скоро пойдёт – в четвёртый и, надеюсь, своих позиций по учёбе не сдаст. Габи вызывали на прошлой неделе в школу, он подрался с мальчишкой каким-то, но я сказал, что он был прав.

– Правда, прав, или отцовская любовь?

– Не знаю, Джэйсон. Наверное, и то, и то. Я мог бы найти оправдание и ему, и этому мальчишке, но ведь мой сын, именно он. – Он посмотрел, немного виновато, в окно, будто не был справедлив, как того следовало и переведя взгляд  на Джэйсона, будто вспомнил его вопрос.– А Габи хорошо…

– У вас что-то случилось?

– Нет. – Замотал он головой. – Всё прекрасно. Я очень её люблю. Ты знаешь об этом.

– Да. Если она заставила тебя выпасть из жизни на столько лет и ты до сих пор не можешь оклематься, то явно здесь или любовь замешана, или колдовство. – Джэйсон засмеялся, сказав это.

– А сколько ты хотел, чтобы я гулял? Все эти женщины, выпивка, ночи без сна хороши, но не до бесконечности. Приходит время, когда нужно остановиться и сделать выбор. Ты. Вот ты! Ты его сделал. Ты захотел жить в удовольствие. Но ты доволен?

Джэйсон заулыбался совершенно другой улыбкой:

– Я доволен. Я сплю с кем хочу, и не ограничиваю себя. Пока ты просыпаешься с одной, у меня каждый вечер другая. У меня больше выбора, чем у тебя. Тебе нужно спросить жену о том, а можно ли тебе куда-нибудь пойти, но ты даже этого не делаешь, возвращаясь, после работы, сразу же, домой. Даже когда тебя спрашиваешь о том, как ты? Именно ты! Ты отвечаешь о детях, о Габи, потом уже, о себе. Ты что, состоять стал из подгузников и юбки жены?

– Ты на меня давишь. И если ты будешь также делать, я дам тебе по морде, Джэйсон, честное слово! – Он погрозил ему кулаком и улыбнулся, но было заметно, что разговор перешёл, для Джона, не в самую приятную форму. Он становился раздражённым, чувствуя себя «не в своей тарелке», от нападок Джэйсона. Его всегда немного задевало, что, для Джэйсона, он из разряда «нормальных» мужчин, перешёл в «подкаблучники», он вроде как мужчина, но уже не такой. Его это задевало, с точки зрения достоинства, ведь ничего не изменилось, кроме того, что он стал более серьёзен и взял на себя ответственность, в этой жизни, не только за себя.

– Знаешь, я понятия не имею, когда тот парень, которого я знал, стал вот этим человеком, кто сейчас сидит передо мной. – Он показал на Джона пальцем и, поднял брови, будто изумившись увиденному виду Джона.

– Когда ты успел так изменить себя, чтобы предпочесть зелёный чай, крепкому алкоголю? Когда одна женщина стала тебе интереснее сотен других? Взгляни! – Он раскинул руки в стороны. – Их тьма-тьмущая! И большинство этих женщин, одинокие! А ты с одной. Это, как есть каждый день пельмени, и расхваливать, какая у тебя прекрасна жизнь тем людям, которые каждый день меняют своё меню. О чём ты думал, когда решил обзавестись «спиногрызами»? Можешь ударить меня по лицу. Но я это скажу. Ты не изменился. Ты изменил себе! Я думаю дело в этом.

Джон смотрел на него возмущённо, стараясь держать себя в руках, но его пальцы всё сильнее сжимали кружку с чаем, которую он держал.

– Помнишь, как мы плавали голые в море, а позже познакомились с восемью девушками на берегу, которые смотрели на нас? Помнишь, что было потом? Ты лежал пьяный, между ног четырёх шоколадных красоток и говорил, что это лучший день в твоей жизни! Помнишь, как мы решили попутешествовать на автомобиле? Мы доехали лишь до выезда из города и остановились у двух девушек, которые ловили машину у пригорода. Мы довезли их, но у них не было наличных и они предложили… Помнишь? Расплатиться натурой. Ты не мог забыть этого всего! Как мы гуляли и гудели по всему городу. Как потратили все деньги на билеты, на самолёт до Мадагаскара, а в итоге напились от счастья так, что нас не взяли на борт. Помнишь? Мы тогда «попали» на восемьсот долларов?! И копили мы их таксуя, и обманывая людей со сдачей и стоимостью поездки.

– Я всё помню – сказал Джон немного грустно. – Но это другая жизнь. Другой я. В жизни каждого человека наступает момент, когда ты говоришь себе о том, что тебе это всё надоело, хочется семьи, одного человека. Надоедает даже разнообразие. Ты путешествуешь, словно по всему миру, но потом, непременно наступает момент, когда тебе хочется вернуться домой. Каким бы он ни был. Тебя тянет в него, тебе надоедает даже море, океан, пальмы, песок, танцы и выпивка. Тебе не нужны самолёты, впечатления, фотографии. Ты просто хочешь домой. Обнять своего человека. И всё. Тебе больше ничего не нужно. Вообще. А когда ты ловишь себя на этом чувстве, ты больше не хочешь летать и питаться теми впечатлениями, какими питался всё это время. Тебе хочется сесть в кресло-качалку, укрыться колючим пледом, взять газету и получать удовольствие от жизни. В идеале на берегу моря и просто ловить кайф, оттого что рядом стоя́щее кресло-качалка занято. В нём сидит человек, которого ты любишь, и который любит тебя. И тебя не вытащить из-под этого пледа и не стащить с кресла, никаким краном!

– Джон. Это старость. Ты постарел просто. Я слушаю тебя и хочется напомнить, что ты молодой мужчина, в самом расцвете сил.

Джон засмеялся.

– Ты просто не дошёл до этого.

– Я не знаю, способен ли я, вообще, любить.

Джон хлопнул его по плечу:

– Способен. И потом встретимся, и ты расскажешь мне, как оно тебе всё это – он посмотрел вокруг – будет нужно. Всё потеряет ту значимость что есть. Сколько бы ты сил на это ни потратил и сколько бы лет ни похоронил, но тепло любимого тобой человека будет тебе дороже любого бизнеса. Это ты сейчас думаешь, что бизнес и женщины это всё, а потом влюбишься и поймёшь, что это всё механизм, твой бизнес нужен для того, чтобы кормить свою семью и себя. А женщины нужны не для того, чтобы с каждой спать, а, чтобы они бронировали вам билеты, регистрировали ваш брак, принимали роды у твоей жены, продавали продукты и прочее и прочее. Ты не будешь каждую видеть как объект, чтобы её трахнуть. Ты вообще не захочешь никого трахать кроме жены.

– Ты серьёзно сейчас? – Он посмотрел на него с недоверием, сведя брови к переносице, отчего между бровями у него появилась отчётливая, одна-единственная морщина.

– Совершенно серьёзно.

– Ни одну? Вообще?

– Совсем, совсем.

– Ты больной! – Джейсон засмеялся, глядя на серьёзное лицо Джона, который качал головой.

– Я знаю, что такое встретить ту, которую ты любишь.

Джейсон посмотрел на него и, подняв брови, пожал плечами, в знак не разделённых с ним взглядов.

Да, скорее всего, он, правда, не знал всех этих чувств, о которых рассказывал ему Джон. Почему-то на ум не приходила ни одна девушка, к которой он испытывал бы, хоть немного, похожие эмоции, которые описывал Джон.

Он хотел их. Кого-то очень, кого-то не очень. С кем-то была страсть, а с кем-то сводил просто инстинкт. Но ему не хотелось остановиться, ни на одной из них.

Думаю, дело всё в том, что, когда мы выбор путаем с неразборчивостью, и происходит подмена понятий, нам, действительно, сложно его сделать. Потому что в разнообразии лиц, к которым мы ничего не испытываем, но подпускаем их настолько близко, что они ложатся к нам в кровать, мы просто не замечаем среди них тех, кто мог бы нас зацепить. Мы смотрим на всех одинаковыми глазами, словно выходы из-под конвейера похожие все как один, тем, что с ними можно лишь спать, с ними не хочется душевно сближаться. Не с кем, да и, честно сказать, это редкое, при таком разнообразии людей, желание. Наши чувства словно атрофируются, потому что мы используем наш организм не по назначению, наши чувства используются не по назначению. Наша жизнь протекает так, как не было задумано творцом. Мы падаем не просто до животных инстинктов, ведь и животные делают выбор и создают семьи, мы падаем куда-то ниже. Туда, откуда нас может вытащить либо очень сильная любовь, либо мы продолжаем гнить.

Джон уехал к жене и детям, а Джэйсон, допив кофе, думаете, задумался над тем, как плохо быть одному? Нет. Вовсе нет. Это было бы так не в его стиле, будто летом с неба повалил бы снег. Он думал о расходах, о том, как провести новую маркетинговую рекламу кафе и, кстати, он совсем забыл о сегодняшнем интервью.

«Нужно будет завтра, купить свежую газету, почитать, что написала эта девушка. – И ухмыльнулся. – Наверняка, в статье не будет ни капли лести. Эту рыжую бестию волновало, скорее, когда я слягу в деревянный ящик, под землю, чем мой бизнес».

Джэйсон встал из-за стола и показал знак рукой Сэнди, чтобы она убрала со стола. А сам отправился домой.

Он даже не заметил, за разговором, как на улице стало темнеть. Его машина уже была не в плену, а вокруг неё было припарковано не так много автомобилей. Рабочий день подошёл к концу, многие разъехались по домам, в свои гнёзда, подобно птицам. А в его кафе, напротив, вечер – это было время, когда люди всё больше заполняли столики. Быть может  потому, что  именно  вечерами людям хочется уюта. А дома, допустим, родители и паре негде уединиться.

Видите молодую девушку и юношу? Да, да, за столиком в конце зала. Это молодая пара, которая находится под пристальным взором его родителей. Они студенты, она девушка, из небольшого городка, приехавшая учиться в большой город. Волей судьбы у них начались отношения, их паре уже полгода и они решили жить вместе. Как нередко бывает, денег у молодых людей нет, поэтому живут они у него. Но какая «романтика» с родителями? Ни обняться толком, ни понежиться. «Куда бы сбежать» – единственная мысль, когда хочется остаться наедине. И вот они довольные сидят за столиком, где кажется кроме них больше никого нет. Вы видите, как они упиваются собой. О! Этот взгляд влюблённых друг в друга людей. Он много стоит. Многие бы из нас хотели бы его повторить, увидеть на себе, посмотреть на другого человека так же. А как ценна эта взаимность?! О! Но со временем, мы словно теряем эту возможность, нежного взгляда, чутких отношений. В нас будто установлен механизм, который спустя определённое время, просто ломается. У всех. И такое, у меня лично, чувство, что чем позже ты его заведёшь, тем позже он сломается…