Мухаммед Али: Биография

Пока вокруг Клея концентрировались разнообразные последователи, он сам стал поклонником одной бунтарской личности. Человеком, которого он уважал и которому подражал, стал Малкольм Икс, или Малкольм Литтл – как он был известен до присоединения к «Нации ислама». Если Элайджа Мухаммад был лидером «Нации» и источником ее духовной силы, то Малкольм Икс предстал в образе пламенного молодого рыцаря. Жесткий, суровый и пылающий страстью, Малкольм был человеком, который действительно бросал белых в дрожь. Он говорил и вел себя так, будто чернокожие уже обрели свободу. «Если он испытывал ненависть, – как позже сказал писатель Та-Нехиси Коутс, – это лишь потому, что для раба в высшей степени естественно ненавидеть своего поработителя – так же естественно, как та ненависть, которую Прометей испытывал к орлу, клевавшему его печень».

История жизни Малкольма смахивает на мрачную версию американской мечты. Он родился в Омахе и бо́льшую часть детства провел в Мичигане, недалеко от Лансинга. Его отец Эрл Литтл был странствующим проповедником-баптистом, который испытывал живой интерес к чернокожим ассоциациям Маркуса Гарви. Активизм Эрла стал причиной смертельных угроз от «Черного легиона», организации, выступавшей за превосходство белых, члены которой дважды вынудили семью покинуть свой дом. В 1929 году дом Литтлов в Лансинге сгорел дотла, а два года спустя Эрл Литтл был найден мертвым у трамвайных путей. Полиция признала оба инцидента несчастными случаями. Когда мать Малкольма поместили в психиатрическую больницу, семья окончательно развалилась. Малкольм погрузился в мир преступлений и наркотиков и провел около семи лет в тюрьме за кражу со взломом. Ко времени его условно-досрочного освобождения в 1952 году он стал последователем «Нации ислама», оставил свое так называемое рабское имя и заменил его буквой X, которая обозначала потерянное имя его африканского племени. Он оказался энергичным оратором, привлекал большое число последователей, помогал основывать новые мечети и быстро стал второй самой влиятельной фигурой в организации.

Клей впервые встретился с Малкольмом Иксом в июне 1962 года перед митингом «Нации ислама» в Детройте. Малкольм обедал в студенческой столовой неподалеку от детройтской мечети, когда туда вошли Кассиус и Руди. Как и большинство людей, Малкольм был поражен размерами братьев Клей и их внешностью. Несколько лет спустя он описал этот момент в своей автобиографии: «Кассиус подошел и энергично пожал мою руку… Он вел себя так, будто я должен был знать, кто он такой, поэтому я притворился, что знаю. Впрочем, до этого момента я никогда о нем не слышал. Мы были из совершенно разных миров. На самом деле Элайджа Мухаммад наставлял нас, мусульман, против любых видов спорта».

Позже тем же днем Кассиус и Руди Клей посетили проповедь Элайджи Мухаммада и «аплодировали громче всех», как вспоминает Малкольм. Во время поездок по стране Малкольм время от времени слышал, что братья Клей посещали мечети и мусульманские рестораны. Если им случалось оказаться в одном месте и в одно время, он искал встречи с братьями Клей. Согласно некоторым людям из близкого окружения братьев, в те дни Руди был более страстным приверженцем Элайджи Мухаммада, но из них двоих именно Кассиус заинтриговал Малкольма. «Мне он понравился, – писал Малкольм. – Есть в нем что-то притягательное, из-за чего он стал одним из немногих людей, которые удостоились приглашения в мой дом». Кассиус очаровал жену и детей Малкольма. Он стал частью семьи: для детей он был веселым дядей, а для Малкольма младшим братом.

Малкольм понимал, что дружелюбие и наивность Клея могут сделать его уязвимым для мошенников, поэтому счел своим долгом вразумить Клея, что «успех его как общественной фигуры зависит от того, насколько он внимателен и осведомлен об истинных мотивах окружающих». Включая женщин. «Я предупредил его о “цыпочках”, – писал Малкольм. – Я сказал Кассиусу, что на самом деле это были волки в овечьих шкурах».

Клей пропустил этот совет мимо ушей.

Разумеется, у Малкольма были свои причины интересоваться «истинными мотивами» окружавших его людей. Были у него свои причины и на то, чтобы дружить с Кассиусом Клеем, человеком, чья солнечная улыбка прогоняла все заботы. В 1963 году в жизни Малкольма царил бардак. Он узнал, что его великий учитель, Достопочтенный Элайджа Мухаммад, был прелюбодеем, который, по некоторым сообщениям, более десяти лет состоял в интимной связи с некоторыми из молодых секретарш «Нации ислама» в Чикаго. Мухаммад говорил молодым женщинам о смерти своей жены и что он обязан распространить свое святое семя среди девственниц. В конце концов семь женщин из числа его личных секретарш заявили, что родили в общей сложности тринадцать детей от лидера «Нации ислама». В соответствии с кодексом «Нации ислама» женщина несла наказание за детей, зачатых вне брака: ее изолировали и запрещали участвовать в мероприятиях местных общин организации. Но Элайджа Мухаммад не понес подобного наказания, несмотря на то, что к 1963 году его интрижки были хорошо известны как в самой организации, так и сотрудникам ФБР.

Такое поведение не пошатнуло репутацию Мухаммада среди его учеников – по крайней мере, это случилось не сразу. В «Нации ислама» с женщинами обращались как с людьми второго сорта (даже в большей степени, чем в обществе в целом): они должны были принадлежать мужчинам, им запрещалось использовать противозачаточные средства и, разумеется, вступать в неформальные отношения с белыми мужчинами.

Приближенные Элайджи Мухаммада много лет знали о его сексуальных похождениях, но никто не осмеливался протестовать. В чикагской штаб-квартире «Нации ислама» сложились порядки, по которым лидер организации получал неконтролируемую власть. Родственники Мухаммада были поставлены на высокооплачиваемые посты, а фонды «Нации ислама» поддерживали комфортный образ жизни Небесного посланника. Это легко объясняет, почему Мухаммад, как и многие другие на руководящих постах, чувствовал себя вольготно, не отказывая себе в удовольствиях, которые порицались среди последователей. Если истории о его утехах получили бы широкую огласку, это навредило бы имиджу «Нации ислама» и, следовательно, сказалось бы на вербовке новых членов и привлечении финансирования.

Поначалу Малкольм Икс не поверил слухам, посчитав их ложью, но по мере того как всплывали все новые истории, а члены чикагской мечети дезертировали, он пришел к выводу, что обвинения имели под собой почву. «Я почувствовал, будто что-то в мироздании сломалось, – писал он, – словно солнце и звезды исчезли с небосклона».

Делился ли он с Клеем своими подозрениями по поводу Элайджи Мухаммада? В своей автобиографии Малкольм не упоминает об этом. Если у Клея и были какие-либо дурные предчувствия по поводу Мухаммада или «Нации ислама», он держал их при себе. В августе 1962 года они с братом приняли участие в митинге «Нации ислама» в Сент-Луисе. Год спустя репортер «Chicago Sun-Times» приметил красный «Кадиллак» Клея в переулке за Университетом ислама на 5335 Саут-Гринвуд-авеню в Чикаго. Клей вышел из школы, служившей для обучения молодых членов организации, и расположился на заднем сиденье машины, а его брат за рулем. Две другие машины, полные мусульман, присоединились к каравану Клея, а за ними последовал репортер «Sun-Times». На перекрестке 54-й улицы и Лейк-Парк-авеню машина репортера поравнялась с «Кадиллаком» Клея, ехавшим «со скоростью, которую вряд ли бы одобрил начальник полиции Чикаго Орландо Уилсон». Тут же началось спонтанное интервью, мужчины выкрикивали вопросы и ответы прямо из открытых окон своих автомобилей.

– Что вы делаете в Чикаго?

– Меня случайно занесло сюда, и я рад этому. Мероприятие, которое я посетил вечером, стало самым чудесным за всю мою жизнь.

– Вы черный мусульманин?

Клей размышлял над ответом половину улицы.

– Нет, – наконец ответил он и добавил: – Я не знаю. – Он снова сделал паузу, прежде чем продолжить: – Я за черных мусульман.

– Вы верите во все их идеи?

– Послушайте, – сказал Клей, – я тщательно изучил каждую организацию для черных людей. Эта самая лучшая из всех. Черные мусульмане ближе всего к Богу.

Он повысил голос, чтобы перекричать шум машин, и выдал рифму:

– Лучшего места для души нет – обойди ты хоть весь белый свет.

Репортер спросил, собирался ли Клей посетить одну из предстоящих демонстраций в защиту гражданских прав на юге страны.

– Я за интеграцию, – сказал он, улыбаясь. – Разумеется, я за интеграцию. На меня работают десять белых менеджеров.

– Вы планируете пойти по стопам активиста Дика Грегори?[14]

Улыбка исчезла с лица Клея.

– Я за все хорошее, что может случиться с чернокожими. Но я не собираюсь лезть на рожон. Я не хочу, чтобы на меня натравили собак.

Когда машина Клея свернула на Чикаго-скайуэй и направилась в Индиану, интервью оборвалось.

Два дня спустя в статье, опубликованной в «Louisville Times», Клей отрицал, что заявил о своей приверженности «Нации ислама». Он сказал, что много читал о движении и действительно присутствовал на банкете, но при этом оправдывался: «Я ничего толком о них не знаю». Он продолжил: «Я был удивлен, увидев, что сотни тысяч черных выступают против интеграции. Создается впечатление, что белых больше заботят они, чем те, кто хочет интегрироваться». Наконец, он сказал, что воздержался от присоединения к «Нации ислама» или любой другой группе по защите гражданских прав, потому что еще не нашел людей, которые предложили бы «универсальное решение». Вдобавок к этому он не хотел «превращаться в политика». Клей уворачивался от неудобных вопросов подобно тому, как избегал ударов на ринге.

По мере того как шансы Клея на бой с Листоном возрастали, члены луисвиллской группы начали обсуждать, как еще их боец мог бы зарабатывать деньги за пределами ринга – не только с целью пополнить кошельки бизнесменов, но и на случай, если Кассиус потерпит поражение или будет вынужден оставить спорт из-за травмы. Бизнесмены полагали, что из Клея мог получиться чудесный артист. Ему уже поступило предложение на 7 500 долларов от популярной «Программы Джека Бенни». Продюсеры комедийного телешоу о говорящей лошади «Мистер Эд» хотели, чтобы Клей снялся в эпизоде. Фрэнк Синатра спросил, сможет ли боксер сыграть в фильме при участии Синатры, Дина Мартина, Бетти Дейвис и Джека Пэланса.

Но команду менеджеров Клея охватило беспокойство, поскольку они не знали, как реагировать на слухи о связях боксера с Элайджей Мухаммадом и Малкольмом Иксом. Малкольм был «очаровательным сукиным сыном», как выразился Гордон Дэвидсон, адвокат спонсорской группы Луисвилла, но связь Малкольма с молодым боксером представляла опасность. Если бы Клей действительно связался с черными мусульманами, то вряд ли предложения от «Джека Бенни» и «Мистера Эда» остались бы в силе. Клей был еще молод, ему только предстояло стать мужчиной, но впервые в душе боксера столкнулись два его сильнейших побуждения: жажда славы и бунт. Его сложно было назвать осторожным человеком, но он наверняка знал, что связь с «Нацией ислама» усложнит его отношения с белыми покровителями, белым тренером и белыми репортерами, внимания которых он так жаждал. По всей видимости, Клей понимал, что его имидж бесповоротно изменится, если он публично начнет поддерживать Элайджу Мухаммада, тем самым наслав на себя такой уровень враждебности, которая даже не снилась Великолепному Джорджу. Одно дело, когда мужчина носит бигуди и изображает из себя гомосексуала, а совсем другое – когда боец выступает за уничтожение всей белой расы.

В своих публичных заявлениях Клей целиком сосредоточился на Листоне. Он не говорил ни о каком другом боксере, кроме Листона. Кассиус верил, что только одолев непобедимого Листона, он сможет доказать свой талант и исполнить свое предназначение.

Но Листон вновь подписал контракт на бой с Паттерсоном, а Клей должен был поддерживать форму и зарабатывать деньги. Ему придется встретиться как минимум еще с одним противником, прежде чем он получит шанс побороться за титул. К середине 1963 года Клей занимал третье место среди тяжеловесов после Листона и Паттерсона. Даг Джонс был четвертым, но Клей во что бы то ни стало хотел избежать реванша с опасным Джонсом. По этой причине он согласился на бой с боксером, который занимал пятую строчку в мировом рейтинге, англичанином по имени Генри Купер: двадцать девять лет, двадцать семь побед, восемь поражений, одна ничья. Уязвимым местом Купера была тонкая кожа вокруг глаз, хрупкая, словно фарфор. Как писал спортивный журналист Джимми Кэннон, достаточно было моргнуть, чтобы на лице Купера открылся шрам. Но при этом Купер обладал одним из лучших левых хуков в спорте, который получил прозвище «Кувалда Генри». А если так, то англичанин будет пытаться хорошенько стукнуть Клея своей «кувалдой», прежде чем американец успеет моргнуть.

Бой был запланирован на 18 июня 1963 года на лондонском стадионе «Уэмбли». Клею, который на сей раз не добрался до Листона, оставалось утешать себя, что в ходе визита в Англию он очарует целую новую страну.

«Это было что-то неслыханное, – писал Питер Уилсон из «Daily Mirror». – Он пришел, увидел… и начал говорить».

Клей начал с того, что назвал Букингемский дворец «пристанищем шишек», а затем оскорбил величайшего боксера страны. «Генри Купер для меня ничто, – объявил он. – Если эта задница продержится пять раундов, то я месяц проведу за пределами Соединенных Штатов, и баста! Я даже не беспокоюсь об этом увальне. Купер будет только разминкой перед тем, как я расправлюсь с этим здоровым уродливым медведем, Сонни Листоном». Во время взвешивания Клей заметил, что в Англии есть королева, но раз так, то у нее должен быть король. Затем он достал картонную корону, нахлобучил ее на голову и объявил: «Я король!»

Король весил 207 фунтов [≈ 93,9 кг], пока что самый высокий показатель за всю его карьеру, и на 21,5 фунта [≈ 9,7 кг] тяжелее, чем Купер.

На ринге Клей появился в своей короне, а также в красно-белой атласной мантии за двадцать фунтов, которую он специально заказал для этого случая. Аудитория из 35 000 человек осыпала американца проклятиями и оскорблениями. Элизабет Тейлор и Ричард Бартон сидели в первых рядах: она в длинном пальто, бирюзовом платье и белых перчатках, а он в строгом костюме с галстуком.

Купер обычно долго раскачивался, словно «старый литографский станок», как выразились в «Sports Illustrated». На сей раз он обманул ожидания и начал бой агрессивно, раз за разом нанося свой лучший удар – левый хук. Через тридцать секунд ему удалось разбить нос Клея в кровь. Кассиус сморгнул слезы и утер их тыльной стороной перчатки.

«Первая кровь за Купером», – объявил британский телеведущий Гарри Карпентер.

Купер продолжил атаковать левыми, а затем обернул руку вокруг головы Клея. Когда тот повернулся к судье, чтобы пожаловаться, Купер снова нанес ему удар. Первый раунд был за британцем.

Во втором раунде Купер был более осторожен, заменив хуки на джебы. Клей тоже отвечал джебами и слегка рассек кожу под левым глазом Купера. Тем не менее Купер вел по очкам, нанося гораздо более сильные удары, чем Клей, и во втором раунде зрители заметно возбудились в надежде увидеть крах американца.

В третьем раунде Клей нанес еще одну рану, на этот раз над левым глазом Купера. Кровь меняет ход боя. Она служат напоминанием, что удары – это нечто большее, чем очки, которые бойцы зарабатывают в этом опасном спорте. Кровь – это красноречивый признак повреждения и опасности, а порезы над глазом особенно опасны, потому что капающая кровь ослепляет бойца и заставляет его действовать отчаянно: сломя голову бросаться вперед, нанося дикие удары, чтобы как можно скорее завершить бой.

«Эта особенность Купера всегда беспокоила нас, – взволнованно сказал английский телеведущий Карпентер. – Невозможно сказать, как долго он продержится с этим своим глазом».

Клей начал действовать более уверенно, в то время как Купер стал похож на человека, нырнувшего ласточкой в пустой бассейн. Опустив руки, Клей хищно вглядывался в покрасневшее лицо своего соперника. Он начал дразнить Купера, открывая рот и провоцируя его ударить. Но Клей нанес не так много собственных ударов – за весь раунд только одиннадцать его атак достигли цели. Возможно, он действовал так из-за желания воплотить свое предсказание нокаута в пятом раунде, поскольку на тот момент шел только третий. К тому времени Клей уже усвоил, что пресса была без ума от его пророчеств.

«Прекращай дурачиться!» – закричал с первого ряда Билл Фавершам, глава луисвиллской группы спонсоров.

В четвертом раунде Купер обрушил на Клея шквал левых ударов. Его единственной надеждой был скорейший нокаут, прежде чем он потеряет слишком много крови. Приблизительно за пять секунд до конца раунда Купер выдал идеальный левый хук, свою знаменитую «кувалду», который пришелся аккурат на челюсть Клея. Кассиус тяжело упал на канаты, его взгляд стал пустым, рот раскрылся. Он быстро вскочил на ноги, но следы ошеломления никуда не делись. Он выглядел так, словно не понимал, где находился и что произошло пять секунд назад. Шум толпы перекрыл звон гонга, который возвестил об окончании раунда. Клей проковылял в свой угол, сел на стул, попытался встать, но тренер Анджело Данди усадил его обратно.

В любой другой ситуации избитому человеку в полусознательном состоянии незамедлительно оказали бы врачебную помощь, но не в боксе. В углу Клея судорожно решался вопрос, как удержать его в бою. Если он не придет в чувство за шестьдесят секунд и не вернется на ринг за победой, то его команда вляпается в большие неприятности. При таком раскладе Листон будет сражаться с другим претендентом, возможно, с Генри Купером, а Клею придется ждать годы, чтобы вновь побороться за титул. Он растеряет свои навыки, а вместе с ними исчезнут выгодные контракты и золотые горы.

«Ты в порядке?» – спросил Данди, когда Клей осел на стул.

«Ага, – сказал Кассиус, еще не отойдя от удара, – но Купер вымотался».

Данди скептически взглянул на бойца, вытер его лоб и сунул под нос пахучую соль. Внезапно тренер воспрял духом. Перед боем Данди заметил небольшой разрыв шва на одной из перчаток Клея. Тогда он не обратил на это внимания, но теперь, когда его ошеломленный боец был на грани поражения, Данди среагировал молниеносно. «Я сунул палец в разрыв и расширил его, – написал Данди в своей книге «My View from the Corner» в 2009 году. – Затем я позвал рефери, чтобы тот подошел и осмотрел перчатку».

Пока Данди тянул время, Чики Феррара, один из секундантов Клея, распылил больше флаконов с пахучей солью под его носом и засунул кубик льда ему в трусы – обычный трюк, чтобы вывести бойца из ступора. Как гласили боксерские легенды много лет спустя, уловка с перчатками дала Клею три минуты на восстановление вместо обычного минутного перерыва между раундами. Однако если верить съемке матча, то дополнительное время для восстановления Клея составило не более пяти секунд. «Но даже те несколько секунд, – писал Данди, – были жизненно необходимыми».

Дополнительные секунды также шли на пользу Куперу, вокруг которого крутились тренеры, пытаясь остановить кровь, хлеставшую из глаза боксера. Тем не менее, когда судья подал сигнал к возобновлению боя, Клей вернулся на ринг с новым запасом энергии. Он двинулся на своего соперника как торнадо, дикий, яростный, сметающий все на своем пути. Удар за ударом Клей бил так сильно и быстро, что Купер не мог ни собраться с силами, ни ответить. Англичанин попытался удержать Клея, но тот был слишком быстрым, слишком сильным и не останавливал свою бойню. Вскоре кровь водопадом хлынула из глаза Купера. Клей продолжал кружиться. Примерно через полторы минуты рефери остановил бой.

Руди Клей выскочил на ринг после сигнала рефери, неся корону своего брата. Но Клей отказался от нее. Он выиграл в пятом раунде, как и обещал в своем предсказании, но чувствовал себя униженным.

В раздевалке после боя к Клею подошел маленький стройный мужчина в искусно сшитом костюме. Это был Джек Нилон, менеджер Сонни Листона.

«Нам не терпится встретиться с тобой в сентябре, Кассиус, – сказал он. – Я прошел 3 500 миль, чтобы заручиться твоим согласием».

Они обсудили возможность проведения боя с Листоном 30 сентября на Муниципальном стадионе Филадельфии на 100 000 мест, подразумевая, что Листон вновь одолеет Флойда Паттерсона в предстоящем поединке.

Тем временем в США пришло горячее во всех смыслах лето. В июне 1963 года чернокожий активист Медгар Эверс был убит возле своего дома в Миссисипи. В Алабаме федеральные войска вынудили губернатора Джорджа Уоллеса принять чернокожих студентов в Университет Алабамы. На севере чернокожие мужчины и женщины устроили марш в знак протеста против жестокости полиции, несправедливой заработной платы и дискриминации в сфере жилья. Через четыре года после закрытия школ с целью препятствования интеграции чиновники в округе Принс-Эдуард, штат Вирджиния, наконец сдались и разрешили чернокожим ученикам получать образование. 10 августа Клей принял участие в митинге в Гарлеме, на котором Малкольм Икс объяснил, почему он не планировал присоединиться к предстоящему маршу на Вашингтон. Восемнадцать дней спустя Мартин Лютер Кинг-младший и необъятная толпа из более чем 200 000 человек собрались в Вашингтоне, чтобы принять участие в одном из самых знаковых событий движения за гражданские права. «У меня есть мечта, – возвещал Кинг, – что однажды на красных холмах Джорджии сыновья бывших рабов и сыновья бывших рабовладельцев смогут сидеть вместе за братским столом».

Но не об этом мечтали Элайджа Мухаммад и Малкольм Икс. Последний назвал марш Кинга «фарсом», детищем чернокожих мужчин с белыми сердцами, организованным на деньги белых либералов с подачи президента Кеннеди. Восемнадцать дней спустя после многотысячного марша на Вашингтон сторонники превосходства белой расы, вооружившись пятнадцатью динамитными шашками, подорвали церковь для чернокожих в Бирмингеме, штат Алабама, убив четырех чернокожих школьниц и ранив еще двадцать человек. Эта трагедия стала жестоким напоминанием о том, что далеко не все американцы были готовы сесть за братский стол.

В сентябре Кассиус Клей присутствовал на конференции в Окленде «Взгляд из гетто», организованной Ассоциацией афроамериканцев-националистов. Но даже там он предпочитал изображать клоуна, а не мятежника. «Я не занимаю никакой стороны, – сказал он. – Я не политик. Я не выступаю против. Я мирный человек. Католики, протестанты, члены ККК и Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения приходят посмотреть на мои бои. Я не обсуждаю проблемы. Я просто сражаюсь». Когда журналист прямо спросил о его отношении к «Нации ислама», он сказал: «Я не отождествляю себя ни с кем – ни с кем, кроме Кассиуса Клея».

Из Окленда он отправился в Филадельфию, чтобы присутствовать на лекции Элайджи Мухаммада, время от времени вскакивая с места, чтобы подбодрить его, пока Посланник предостерегал черных людей, что они так и продолжат погибать, если не смогут отделиться от белого общества.

«Отделение абсолютно необходимо», – сказал Мухаммад собравшимся. И добавил, что белые люди «являются нашими врагами. Их конец близок».

Далее он сказал, что чернокожих мужчин и женщин обманом заставили поклоняться христианскому Богу, «которого не существует». Но еще не поздно принять Аллаха, сказал лидер, считавший себя божественным посланником Аллаха. «Старая байка о том, как Иисус умер на кресте и поднялся на небеса, является одним из худших заблуждений, в которые вы можете поверить, – продолжил он. – Я несу истину и прошу полного отделения. Под американским флагом для так называемых негров нет надежды на хорошее будущее».

На Клее были «дорогой шелковый костюм и угрюмое выражение лица», сообщала газета «Philadelphia Tribune». Когда репортеры обступили боксера, тот отмахнулся, велев им поговорить с Малкольмом Иксом. «Он действительно может сказать что-то важное», – добавил Клей.

Хотя Клей продолжал отрицать свое присоединение к «Нации ислама», беспокойство членов спонсорской группы Луисвилла с каждым днем все возрастало. Состоятельные белые бизнесмены опасались, что связь Клея с радикальной группой, которая выступала против интеграции и окрестила белых людей «бесами», повредит его карьере и их инвестициям.

Неужели Клей держал в тайне свои связи с «Нацией ислама», чтобы избежать скандала? Или он просто хотел выкроить себе больше времени на раздумья? Однозначного ответа не было. Клей вел себя как молодой человек, который считал, что может получить от жизни все, что хочет, делать все, что хочет и говорить все, что взбредет в голову. До сих пор его жизнь подтверждала эту позицию. Как еще можно было воспринимать человека, который сначала участвует в митинге «Нации ислама», а затем изображает клоуна в ток-шоу белого комика Джерри Льюиса? Как еще объяснить появление Клея на шоу Джека Пара, где он декламировал стихи, в то время как знаменитый эпатажный пианист Либераче, одетый в жакет из бисера, играл на пианино с канделябрами? «Ради разнообразия расскажи что-нибудь про себя», – пошутил Либераче над Клеем, когда тот собрался читать стихотворение.