Мой Красногорск

Яковлев Борис Степанович на отдыхе в Гаграх

Какие особые функции выполняла партийная организация на заводе и в городе, я тогда не знала и не задумывалась об этом, хотя после смерти папы мама работала в парткабинете при заводе. Это был своего рода научно-идеологический центр с большой библиотекой и залом для партсобраний.

Выборы городских властей, наверное, тоже курировала парторганизация. Выборы в исполком были особым, праздничным мероприятием. Я не понимала, а из кого же мы выбираем новую власть города? Кандидат-то был всегда один! Теперь это называют «безальтернативными выборами».

К выборам на заводе выдавали подарки. Однажды маме подарили чайный сервиз и ещё набор дефицитных продуктов. Сами дни выборов запомнились мне как всеобщий праздник. В здании исполкома работал буфет, в зале выступали участники заводских клубов – гимнасты, хор, певцы-солисты. Неизменный восторг вызывала у меня странная женщина очень маленького роста, которая с большим энтузиазмом несколько лет подряд пела ядрёным, крепким русским голосом одну и ту же песню:

Вижу чудное приволье,Вижу горы и поля.Это русское раздолье,Это родина моя!

Уличные танцы

Певицу то ли действительно так звали, то ли в шутку прозвали – Муркой, но относились к ней по-доброму и громко аплодировали. Впрочем, аплодировали всем и всему, это был период всеобщего всплеска радости. Для меня Мурка стала олицетворением советских красногорских выборов.

Ещё запомнились мне праздники. На праздниках 1 мая и 7 ноября на площади перед заводской проходной собиралась толпа. Это были работники завода и других предприятий с флагами, искусственными цветами и транспарантами в руках. Участвовать в демонстрации можно было по особым списками, правда, детей в списки не включали. Не пойти на демонстрацию было невозможно, тогда я об этом не задумывалась: сначала была слишком мала, а позднее и сама участвовала в таких же демонстрациях, уже как школьница и как комсомолка. Было радостно и весело.

Праздничная демонстрация. Яковлева Валентина Борисовна – слева, за ней – папа

Праздничная демонстрация. Яковлев Борис Степанович с дочкой Женей на руках

Перед собравшимися демонстрантами выступали представители властей – заводское начальство и члены горисполкома. Всё как сейчас. Люди радовались праздникам, особенно весной.

При исполкоме работала парикмахерская, где, предположительно, обслуживались работники исполкома, а также все желающие. У меня сложились особые отношения с красивым улыбчивым парикмахером-армянином. Какое-то время Рафаил Саркисович с женой снимали у нас в доме комнату, и мы подружились. Я захаживала к Рафику в парикмахерскую за пузырьками из-под одеколона. Для меня сумка пустых пузырьков была просто сокровищем. Иногда попадались флаконы в изящной синей сеточке, с пульверизаторами. Одеколоны «Красная Москва», «Серебристый ландыш», «Гвоздика» и другие долгое время сохраняли аромат. Пузырьками «от Рафика» играли всей дворовой командой – в парикмахерскую или в магазин.

Рафик – парикмахер-красавец

В послевоенное время игрушек было мало, даже ёлочные украшения мы делали своими руками из подручных средств. Особенно мне нравилось делать разноцветные флажки и фонарики из гофрированной бумаги. Кстати, полезное занятие: постепенно присоединяются домочадцы, всем интересно, и долгие зимние вечера проходят незаметно. В настоящее время эта традиция возрождается. Сделать своими руками «эксклюзивную» игрушку считается «круто».

Люди и государство в Красногорске

Красногорск как маленькая часть большой страны отражал всё, что было характерно для социалистического государства. Мой отец, Яковлев Борис Степанович, был частью государства, потому что он был частью завода. Работа, эвакуация, опять работа.

Я уже упоминала, что мои родители ещё молодыми построили дом на участке, выделенном маме от машинотракторной станции, где она какое-то время проработала бухгалтером. Именно в этом доме прошла моя детская, подростковая и частично взрослая жизнь.

Но однажды наш дом обступили строительные краны… Строители собирали яблоки с дорогих для меня яблонь, с лёгкостью залезая на стрелу крана, а мы стояли и наблюдали, как они срывают самые красивые плоды, просто протянув руку.

Яковлев Борис Степанович

Когда государство бросило лозунг «Благоустроенные квартиры – всем жителям Красногорска», дом был обречён. Строители не только рвали яблоки с помощью кранов, но и тащили с веранды целые ящики с урожаем, который мы собрали своими руками. Видеть это было невыносимо. С тех пор я смотрю фильмы о раскулачивании с большим сочувствием к кулакам.

Опустевший дом вскоре сгорел. Однако мы к тому времени уже переехали в квартиру на первом этаже пятиэтажного кирпичного дома, с малюсенькой кухней и очень узкими коридорами. Было чувство, словно тебя посадили в каменный мешок. К тому же первый этаж – это и постоянно хлопающая входная дверь, и шум в подъезде, и страх, что в окно залезут воры. Но закон есть закон. Мы попробовали с ним побороться в суде. В это время моя мама была больна онкологическим заболеванием и перенесла тяжёлую операцию. Я была юной студенткой, ничего не понимающей в судебных тяжбах. Когда судья вынес вердикт «Переселить на первый этаж», даже прокурор возмутился и посоветовал подать апелляцию. Решение было незаконным. Надо ведь защищать инвалидов. Это мы сейчас так думаем, а тогда – нет. Соседи из бывших частных строений все перебрались на верхние этажи, ведь в каждом из этих семейств имелся заступник-мужчина. Мы же подчинились воле государства. Просто не знали, как действовать и куда идти.

Одна женщина с нашей улицы, кстати, знала. Просто отказалась выезжать из своего дома, если ей не дадут квартиру в новенькой кирпичной «башне». И ей дали. А мы своё отвоевать не смогли.

Государству в то время почему-то очень хотелось ущемлять частный сектор. Время от времени в нашем доме появлялись контролёры, которые проверяли количество кур на подворье, не говоря уже о мелком и крупном рогатом скоте. Позволялось иметь не более пятнадцати кур. Если оказывалось больше – штраф. В то же время я знала, что дед моей подруги держал порядка пятидесяти кур, а то и больше. Они жили за высоченным зелёным забором в собственном огромном каменном доме. У деда были связи в торговле, и его государство не трогало. Почему так происходило?

Однажды к нам пришёл инспектор по земельным делам и объявил, что по законодательству, по новому постановлению правительства, частники могут иметь, точнее, арендовать, не более пятнадцати соток земли. А у нас было восемнадцать. Именно столько, по всем бумагам, выделили ещё давно моей матери за работу в машинотракторной станции. Но вот кому-то пришло в голову, что участки велики для частников. Все владельцы домов по улице Райцентр должны были срочно перенести заборы и снести постройки и посадки на «излишках» земли. Слава богу, нам не пришлось рубить яблони, только кусты смородины. «Полоса отчуждения» площадью в триста квадратных метров превратилась из куска сада в кусок бурьяна. Кто от этого выиграл?

Государство в лице разных чиновников всячески не одобряло, как сейчас говорят, товарно-денежные отношения между «физическими лицами». Люди, которые продавали продукты из своих хозяйств, считались нарушителями коммунистической морали. Умирай с голоду, но на рынке не торгуй, если хочешь, чтобы тебя уважали.

Именно такой выбор встал однажды и перед моей матерью. После смерти отца ей начислили пенсию на двух несовершеннолетних детей по потере кормильца, однако суммы были небольшие, пришлось искать работу.

Маму взяли библиотекарем в парткабинет при заводе, – видимо, потому, что отец столько лет проработал на заводе инженером. К тому же он был коммунистом со стажем. Работа библиотекаря оказалась малооплачиваемая, зато чистая и интеллектуальная. Мама составляла каталоги, рисовала рубрикации, организовывала тематические выставки. Просто идеальный кадр для парткабинета! Выдавали её только руки, которые трудились на земле и не знали маникюра. Заведующая парткабинетом, зная, что мы живём в частном секторе, неоднократно предупреждала: «Не вздумайте торговать на рынке, узнаю – сразу уволю». Но жизнь диктовала своё. Детской пенсии и зарплаты библиотекаря катастрофически не хватало даже на самые простые продукты, не говоря уже об одежде и обуви. Кстати, в то время многие шили и перешивали вещи, младшие дети донашивали за старшими. Так вот, несмотря на запрет, моя мать вынуждена была и в дождь, и в холод продавать на рынке яблоки. Как только рядом появлялся кто-то из знакомых, она пряталась под прилавок. Партия в лице заведующей парткабинетом строго охраняла моральный облик граждан. А увольняться маме всё-таки не хотелось.

Моменты обиды, несправедливости отпечатываются в памяти особенно остро. Это – как незаслуженное наказание. Хочется доказать, что ты не виноват, но никто уже не слушает. Жизнь идёт дальше.

Первый больничный лист

Когда я только начинала свою карьеру школьной учительницы, у меня был грудной ребёнок. Понятно, что беспокойные ночи и ранние подъёмы сказывались на моём физическом состоянии. Усталость проявлялась по-разному, но особенно стал донимать кожный зуд. Я записалась на приём к дерматологу и – о ужас! – получила страшный диагноз – чесотка. В семье больше никто не болел и было непонятно, откуда эта беда. Расчёсы, которые были у меня на теле, врач даже показывала своим коллегам: «Смотрите, какие ходы от чесоточного клеща». Представляете мои ощущения и страх за семью?!

Лечение мне было прописано радикальное: полностью обмазать всё тело нафталановой мазью, надеть закрытое бельё и не мыться две недели. Нафталановая мазь имеет резкий запах дёгтя и чёрно-коричневый цвет. Я пахла, как свежесмазанная лыжа, и боялась контактировать с членами семьи и с общими вещами. Зуд становился всё сильнее. В конце концов я вымылась, сменила одежду и опять пошла в поликлинику, на этот раз к другому врачу.

«Скорее всего, у вас нейродермит. Вы просто устали. Попейте димедрол», – сказала врач.

Одна таблетка решила всё. Зуд прошёл, сон наладился. Теперь надо было получить больничный лист за пропущенные две недели. Вот тут-то я поняла, что пациент был никем и ничем перед силой государства. Врач, та самая, что велела мне намазаться дёгтем, заявила, что больничный не выдаст, так как я «не просила» его в день обращения. От обиды я разрыдалась. Мало того, что диагноз был поставлен неверно, меня по вине врача вообще могли посчитать прогульщицей. Представляете себе учителя в скафандре, с запахом лыж, к тому же инфицированного чесоткой, перед ребятишками на уроке английского языка?

Слёзы душили меня, но чувство несправедливости было сильнее. Пошла по этапам – к заведующему отделением, к главному врачу, к заведующему поликлиникой. Мне выписали больничный лист задним числом. Я победила, но обида в душе сохранилась до сих пор.

Общение с государством в лице красногорских и московских чиновников чаще всего приносило огорчения, но однажды государство пришло мне на выручку. Мой отец, как я уже говорила, был инженером. Когда построили дом, он организовал проведение водопровода на всей улице Райцентр. Сам составил проект, получил согласие властей, обеспечил финансовую поддержку завода. Когда из кранов пошла вода, это было настоящей революцией. Полив садов и просто удобства стали доступными. Народ ликовал. Отца всё время избирали председателем уличного совета. Заседания проходили у нас в доме.

Потом было проведено отопление с батареями, которые нагревались от огромного котла с манометром и сливным бачком на чердаке. Топили котёл мы сами торфом в брикетах и углём. Котёл стоял в подвале. Когда уголь раскалялся докрасна, в доме становилось тепло и уютно. К утру, конечно, дом охлаждался, а вставать в школу надо было не только летом. Дом строился ещё в довоенное время. Со стройматериалами было трудно. Использовали то, что могли достать, поэтому в некоторых комнатах пол был из неровных досок, со щелями, особенно в комнате, где я спала зимой. «Прируб» строился позже других частей дома. Это было небольшое помещение, которое быстро нагревалось, если работал котёл, но в морозные ночи, несмотря на ковёр, который закрывал щели в полу, воздух в комнате остывал до такой степени, что изо рта шёл пар. Одевалась я под одеялом, предварительно нагрев одежду. Полностью одетая, вылезала из-под одеяла. Я в шутку называла эту процедуру «рождение девы из пены», так как понимала, что скоро будет теплее.

Когда папа умер, следить за домом стало труднее. К тому же мама заболела, и её надолго положили в больницу на операцию и последующее лечение. Мне было уже четырнадцать, и я осталась дома одна. Зима выдалась очень морозная, и гордость всего посёлка – водопровод, полностью замёрз, по крайней мере, в нашем доме. Кто-то посоветовал нанять рабочих, которые за приемлемую плату найдут замёрзший участок трубы и отогреют. Я, наивная, согласилась, надеясь, что остатков пенсии хватит, чтобы расплатиться с рабочими. Водопровод был закопан на два с половиной метра, и вся эта толща земли превратилась буквально в камень. Рабочие копали долго, но абсолютно безрезультатно. Когда они выбились из сил, так ничего и не сделав, они пришли ко мне и потребовали деньги. Я отдала всё, что у меня было, и долго потом плакала. Вот такая жизнь в частном доме.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.