Сказки ПРО

– А как же окна? – резонно заметите вы. Ведь вполне вероятно, что одно из этих пятидесяти с лишним, ну, пусть не пятидесяти, но все-таки, хотя бы одно окно может же выйти на ту дорогу, по которой возвращается мой друг. Я улыбнусь вам в ответ. Нет ни одного дня с тех пор, что бы я не подошел к какому-то из них и не пытался его открыть. Я использую самые разные способы, я пробую самые разные инструменты: одних гитар у меня аж три штуки. Но сейчас не об этом. Случается, что мне вдруг покажется: где-то там, вдалеке за окном движется знакомый силуэт, и тогда я готов разбить стекло. Вдр-р-р-ребезги! Но это будет неправильно. Много шума и звона, возможно, кровь из случайных порезов, но, посудите сами, разве какой-нибудь из лучших друзей сможет возвратиться через разбитое окно? Так в помещение проникают только воры, а он меньше всего похож на представителей этой уважаемой профессии. Да и вдруг он испугается и повернет обратно? Такое же тоже возможно. Так что я пытаюсь и жду, пытаюсь и жду. Смешно получилось. Как в той детской рекламе про подгузники. Тем не менее, это правда. Пытаюсь. Жду. И зажигаю свет на крыльце. Каждый вечер.

Сказка про Хозяина, котлеты и дорожные приключения

Что? Нету хозяина. Ушел. Что значит, кто это говорит? Я говорю. Как, не видишь? Под тубаретку гляди!

Ну во-от. Я и говорю. Ушел хозяин лучшего друга искать, ты же сам спрашивал, где, да что, почему давно его сказок не было.

Что значит, кто я? А то ты не знаешь! Гном я. В смысле, домовой. Да, не “почемукай” мне тут! Домовой. Зовут Гном. Про то Хозяин в своей сказке писал. Читай, коли любопытный.

Ну вот, я и говорю. Ушел он. Одни мы – с Фомой. Котом, значит. И с канарейкой. А, и эта еще, на стене. Не люблю ее. Больно умная.

Ушел, и правильно. Тут ведь какое дело получилось. Был у него, у Хозяина то есть, лучший друг. Ну, ты помнишь. Лучшей не бывает. Ну, прям жили, как один. А потом другом этим беспокойство овладело мучительное. Решил, что лишний, что не нужный никому, и все такое. Много думал, значит. А потом думать перестал, сел на корапь и уплыл. Не знаю, какой корапь, с парусами. И название еще такое, готское, что ли. А, нет! Просто дижитация! Вроде. Или как-то так. Что-то, короче, про нацию. Да не в том дело, а в том дело, что корапь возьми и утони. Хозяин и решил, что все, каюк, нету его другана, сгинул на дне водоема. Горевать, не горевал, молча страдал. Ну, вот. А тут, не так, чтобы давно, но уже порядочно, прилетает голубь и приносит, здрассьтепожалста, письмо! Какой голубь? Да, обычный сизарь, дурак дураком, не в голубе смысел, в письме.

Ох. Я, эт, на тубаретку залезу, а то тебе неудобно слушать, шею, того гляди, свернешь.

Ну во-от. Письмо. От этого самого друга! Не утоп, говорит, я, выплыл из того Черного озера, по свету помотался, домой иду, стал быть, возвращаюсь. Ну, Хозяин обрадовался, спасу нет! С того дня то к одному окну бежит, то к другому, сквозняков напускал, кота с подоконников выжил, дверью туда-сюда щелкает, ждет. А друга и нет! А время идет. И толку с гулькин нос. Друга, того-этого, все носит где-то, никак, значит, прицел верный не возьмет, всё в сторону уводит. Только весточки шлет. Здрасти, мол, жив-здоров, только в очередную мороку залез, прибытие откладывается. Он, ведь, может, и мелькал в каком окне, только это ж надо знать, в каком, открыть вовремя, рукой махнуть, или свет, там, если ночь, поставить. А разве узнаешь? Окнов-то этих у нас, посчитай, за сотню, а то и поболе. А еще – на службу надо, и заботы домашние, а то еще чего. Вот и маялся Хозяин: вроде и радость, а на деле – мука-страдание. С лица спал, по ночам просыпается, и вообще, вздыхает.

Ну, я и решил, хрен, он и в Конотопе – хрен, а потому, редьки не слаще, надо что-то делать, хужей не будет. Против сердечной болячки у меня давно рецепт припасенный. Что? Краски с кистями? Не-е-е! Это от другого. А от этого самое верное: нажарить, значит, коклеток побольше, огурчиков с картошечкой, и – во-одочки. Непременно из-подо льду. Душевно рекомендую.

Ну, изготовил я снасть, Хозяина на кухню зазвал, и – после третьей – говорю: жизнь, она, понимаешь, имеет подобие палки сосновой. У их обеих по два конца, если конечно, не считать всяких сучков и паразитических ответвлениев.

Просто все до невозможности, а вы, говорю, вечно с выдумками, то одёжку перекрасите, то бороды отрастите, или например, наоборот, сбреете, тряпок на колья понавесите, а под всей этой-то декорацией, как трезвым рассудком посмотреть, все одна и та же мясная отбивная без заметных эволюций. Две руки, две ноги, выступы, или, в иной случае, впадинки, волоса там, где надо, и не надо, и ничего более. Короче, говорю, неладно что-то с этой вашей романтикой. Слова одни, звук пустой и праздный! Ты же посмотри, что вы из-за этих буковок делать попривыкли! А того пуще, вовсе не делать ничего, на одно бормотание полагаться.

Вот, говорю я ему, посмотри на куличей – а, надо сказать, что мы с Хозяином – первейшие по куличам специалисты… Ась? Что за куличи? Не что, а кто. Куличи. С Золотой горки. А, не суть, обожди, после расскажу. Вот, говорю, смотри на куличей! Ведь один же в один, то же самое переставление с места на место и бестолковейшее самокопание, благо, есть в чем копаться, одни оправдания. Тебе друг нужон? Нужон! Так иди и бери! Ноги в руки, струмент за спину и – друзья, до встречи! Куда? А куда пойдется! Дверь снегом завалило – в окно иди. В какое? Да какая разница! Ты, главное, иди, главное, не стой, дорога, она по кругу бежит, по-любому получится, что друга своего и догонишь. Каждый шаг, значит, приближает. Я так считаю, на своем личном житейском опыте. А он у меня – у-у-у – такой у меня опыт! Ну, вот, он и ушел.

Собрался, как следовало, и пошел себе. Теперь голубь мне письма приносит. От него. Да не от голубя, от Хозяина. Отписывает мне всякие дорожные приключения. Какие? Вот, ты приставучий!

Ну, вот, примерно, вышел он сначала, и чувствует, тяжело ему, трудно шагается. Огляделся он потщательнее, а на нем хламу понавешено, спасу нет. Которое барахло, как есть, мертвое, а какое еще даже шевелится. Это он, главношто, сам все насобирал и собой в дорогу попер! И ведь, иное, как ни посмотри, всё дрянь необъяснимая словами, а то и вовсе чистая зараза и вред организму. Идет он, значит, перебирает эту всю дребедень, и, ты думаешь, хоть что выкинул? Нет, пишет, раз взял, значит так оно и надо, буду нести, а то, вон, с другом-то как получилось, думал – пустое, а вышло – жизненной важный предмет! Так и прет. А что делать? Идешь – иди.

А вот еще, из интересного. Рассказывает, что, если, вот эдак, немного голову набок повернуть и глаза скосить, то видно становится, что ты не один идешь, а с тобою народу тьма тьмущая, и один другого чуднее. Кто в железе весь, кто – сущий бандит, по роже ежели рассуждать, а кто и вовсе из одних цифирок, но ничего, тоже существует, старается. И все идут, не жалуются, ага, улыбаются, давай мол, мы с тобой, шагай, не спотыкайся.

Или вот. пришел он в место. Смотрит – хорошо там. И сам не понимает, почему хорошо. Вроде люди обыкновенные, не больно-то лучше других, а то и наоборот, и дела как дела, и не обращает на тебя внимания никто особо, а – хорошо. Загадка! А потом он понял. Друг его тут был и кусочек себя оставил. Ну, это я так образно выражаюсь. Ничего он от себя не отрезал, конешное дело. Просто, как бы, отпечатались там его следы, и потому Хозяин туда, нет-нет, да и опять заглянет. Надежда, она штука камнедробительная.

Или однажды вышел он на большую улицу. Широкая такая. Красивая. Народ туда-сюда ходит. А Хозяин давай с народом говорить. Про важные вещи, самые важные, что на свете есть. Говорит, говорит, холод собачий, руки мерзнут, в голосе сип, в спине смятение. А они ходят. Туда, сюда. Зыркнут так, исподволь, и дальше идут. Пара детишек остановилась, и тех нянюшка отозвала, еще, мол, научатся чему. Но Хозяин, ничего, отстоял обещанное и подумывает еще вернуться, когда потеплее станет, вдруг, это народишко от мороза так окостенел и на сердце стал нечувствительный.

А намедни, еще прислал. Рассказывает. Идет, видит, юдоль скорбей. Ну, полная безнадега. То есть, совсем, представляете? Дай, думает, зайду, проявлю, так сказать, сочувствие. А там – свет! Да такой чистый, говорит, ровный, негасимый, какого и в золотых-алмазных дворцах не сыщешь. И еще вопрос, кто кому там сочувствие проявил. Может, Хозяину моему это даже нужней было, чем тамошним страдальцам.

Вот так и ходит от места к месту, от души к душе, от времён ко временам, от мысли к мысли, как от двери к двери. Мы с Фомой, конечно, скучаем. Про канарейку не знаю, она стихи почитает, и довольна, а про эту, которая на стене, никогда не поймешь, что она там себе высматривает. А я, все-таки, думаю, вернутся они. Оба. И заживем мы, как прежде, даже еще лучшей. А что?

Сказка про первое письмо

Здравствуй, мой дорогой Гном.

Вот тебе обещанное письмо. Надеюсь, наш старый дом пребывает в должном порядке, моя мансарда все так же уютна и пахнет красками, наш добрый кот Фома так же восхитительно циничен, канарейка не занижает ноты, а Дама без устали смотрит вдаль и все так же загадочно улыбается. Еще надеюсь, что ты передашь им привет и прочитаешь мое письмо, возможно, первое из многих, ведь путь мой достаточно долог и полон событий, про которые я, ну, вдруг, захочу вам рассказать.

После нашего с тобой недавнего водочно-котлетного разговора, когда ты так красочно показал мне мою нерешительность, многие картины поменяли свои места, корзина наполнилась рваной бумагой, а путешествие мое стало неизбежным. Знаешь, это было трудно, собраться в дорогу. Нет, не перешагнуть порог и отправиться в путь, с этим-то как раз проблем не было, а именно собраться: решить, что взять с собой. Я обозрел свое имение и с легким изумлением понял, что нет ничего, без чего я бы не смог обойтись! Даже краски, даже инструменты мои любимые – и те я бы оставил, лишь бы пуститься в путь. Хотя, если быть откровенным, пара твоих котлеток и фляжка с горькой все-таки примостились было в моих карманах, но эта минутная слабость была исправлена, и котлеты остались в твоем распоряжении, ты наверняка их уже пересчитал и проверил фляжку – стоит, где стояла – за картоном с наброском “Синей травы”. Ну, ладно. Если совсем честно, кое-что я с собой взял. Довольно многое, вообще-то. Не мог не взять: я все еще верю во фразу "мы в ответе за тех, кого приручили". Наш Фома, конечно, может сказать, что это одна из тех самых бумажных выдумок, которые сломали жизнь целой куче народу, но, что делать, живешь – живи. Но котлеты я оставил! Честное слово!

Ну, что же, я открыл окно и вышел в мир. Тебе наверняка любопытно, через какое из окон нашего старого дома я прошел? Ну, ты же сам сказал, какая разница, потому я начал с последнего, это показалось мне наиболее логичным, что ли, да и сил потребовало немного, шаг – и все.

Я сделал этот шаг, и в тот же миг почувствовал, что позади меня образовалась некая печальная и, на первый взгляд, невосполнимая пустота, а перед моими глазами ясно нарисовалась картина: ты, Фома, Дама, канарейка, и вот это незанятое место. И я подумал что каждый человек в какой-то момент должен спросить себя: что если я вдруг исчезну, вот, просто “чпок” – и меня не стало, вот тогда людям, которые рядом и вокруг, станет легче или тяжелее? Выдохнут ли они с облегчением, или появится у них в сердце чувство утраты? Ну, в самом же деле, это же универсальный способ понять, кто ты для людей и мира, какова объективная ценность твоего пребывания на этом свете. Правда, насколько универсальный, настолько же бесполезный.

И тут же я увидел, что пустота, оставшаяся после меня, не так уж и пуста. Какая-то часть отражений из тени и света осталась там, впечаталась в воздух, в стены, в вас самих, а у меня внутри засветились искорки, которые я без проблем могу назвать по именам. И пусть меня временно нет в старом доме, я уверен: та частичка меня позволит вам пребывать в спокойствии и благополучии.

Я отправился в путь. После долгих лет пустоты, после еще более долгих лет ожидания я иду искать своего Лучшего друга. Иду сам, не разбирая дороги, не надеясь на благосклонность случая. Я иду. Кто знает, что ждет меня впереди? По крайней мере, наша Дама на прощание напророчила мне и встречу с чудовищем, и знакомство с какими-то чудаками и вообще много интересного. Но мы же с тобой знаем: она тот еще экстрасенс.

Вышел утром. Если честно, не очень-то это утро было подходящим для начала пути. Снизу белое в серых слякотных пятнах, сверху серое в белую крапинку, зябко и неуютно, еще и кашель замучил, но, как есть, как пришлось. Я довольно бодро зашагал вперед по… Ну, за неимением лучшего можно было бы назвать это дорогой. Шаги свои я вполголоса сопровождал легкомысленной песенкой, которую вы как-то придумали с твоим другом и собутыльником Лепреконом. Помнишь? “За тем перекрестком такие же ямы, такие же стены, такие же лужи, налево, направо, в обход или прямо…” Ну, и так далее. Размерчик у нее, конечно, не маршевый, ну да и я не строем шагал. Оказалось, между прочим, что известную поговорку “если не знаешь, что делать, делай, хоть что-нибудь” следует понимать вовсе не метафорически, не образно, а, именно что, буквально. То есть, в моем случае, надо двигать ногами, и это будет как раз тем, что нужно для разбора накопившихся мозговых болячек. Да! То есть, все равно, что делать: помаши руками, помой посуду, погуляй в парке, поменяй у кота песок. Помогает, черт побери, помогает!

Через какое-то время, чтобы занять голову, я решил вспомнить, что же случилось тогда на Черном озере, и, к слову, никому из вас я толком об этом еще и не рассказывал, а следовало бы. Так что, настало время оглянуться назад. Я действительно оглянулся назад и определил, что как раз туда и шагаю. Иными словами – возвращаюсь, что бы это ни значило.

Мы с лучшим другом были вместе всегда. Ну, или вернее, с того момента, как я себя осознал отдельным существом и почувствовал, что вокруг что-то есть, Мой друг уже тогда был рядом. Не думаю, что я в этом оригинален, и не знаю, почему так произошло. Видимо, это такое условие. Есть старая идейка, что каждому из нас при рождении дается сопровождающий, оберегающий, подсказывающий правильные решения и верные пути. Ну, допустим, как сказал рэбе на приветствие “Христос воскрес”. Только вот мой Лучший друг ничего не подсказывал. Ну, или я не понимал его подсказок. Да ладно, он был к жизни еще менее приспособлен, чем я! Чуть что, прятался под кровать или на полку какую-нибудь. И, честно сказать, чаще всего ему самому кто-нибудь бы подсказал, что делать с этим вот всем.

Он просто жил, и мне с ним было хорошо, как ни с кем. Со временем я стал защищать его, как мог, оберегать и ограждать от внешних беспокойств. Мы с другом изначально были по природе своей существа робкие, так что, чаще всего проблемы решались либо бегством, либо слезами, совсем мальчишкам в том окружении не подобающими, за что были прозваны плаксами, гнилушками и еще по-всякому, не очень-то хочется вспоминать.

А, да, жили мы с ним тогда в местечке с говорящим названием Гнилой угол в совершенно первозданной дикости, где из человеческого было несколько светлых душ да потрепанные стопки листов бумаги со словами и картинками.

Стопок было не очень много, приходилось порой ждать своей очереди. Кроме того, большинство из них было заполнено словами, которые приклеивались к глазами и подменяли собой часть мира вокруг. И чем больше мы читали, тем больше слов приклеивалось, так что со временем вместо значительной части окружающего мы стали видеть не то, что на самом деле, и потребовалось время, раздумья, усилия и даже боль, чтобы обнаружить и отскрести хотя бы часть этих наростов. Наверняка знаю, что и сейчас, возможно, большая часть реального мира скрыта от меня за этими скелетиками чужих мыслей и желаний. А вот картинки люди обычно переводили «под копирку» или срисовывали на отдельные листочки для красоты и на память, но нам с другом было лениво, поэтомы мы стали рисовать сами.

Но, я отвлекся. Заманчиво, конечно, было бы рассказать подробно, что я помню о том времени, расписать, так сказать, все прелести детства. Например, как маленькие грязные божки заливали пылающей пластмассой муравьиные города и с восторгом рассматривали обожженные трупики, как рассекали тонкой палкой, словно саблей, на лету бабочек и стрекоз, как заразились ложью и научились отнимать жизнь. Но, согласись, понаписано подобного более чем много, и добавлять к сказанному гениями и иже с ними свою полушку нет у меня никакой охоты.

Так что, перейду сразу к моменту завершения постройки корабля, то есть, ко времени, когда мы выросли, зажили самостоятельной жизнью, обзавелись обязанностями, определили разницу между “я хочу” и “мне надо” и перестали удивляться, слыша бесконечный ледяной смех неба по поводу шутки, которую оно с нами всеми сыграло.

Ну всё, извини, не буду больше развозить философию, знаю, как ты этого не любишь. Тем более, что я собираюсь сделать нелегкое признание, и чем дольше я оттягиваю этот момент, тем труднее мне на это будет решиться.

К тому времени мы уже здорово портили нервы друг другу. Его все больше не устраивало, как я живу, Я, как мог, пытался его развлечь, успокоить, найти компромисс. Именно поэтому, ради чертова компромисса, мы начали строить корабль, и он у нас получился. Здоровый такой, пузатый, с кучей палуб, с мачтами и пушками, с рангоутом и такелажем и всякой другой всячиной. С красивым названием. На какое-то время это нас увлекло и позволило мне заниматься своими ежедневными обязанностями.

Однако, когда корабль был закончен, наши споры разгорелись с новой силой. Мой друг категорически не был согласен с тезисом “жить ради других”, и буквально настаивал на том, чтобы мы немедленно все бросили, сели на корабль и отправились вперед. Ну, во-первых, возражал я, что значит, вперед? Куда это, вперед? Перед бывает разный. Сам не заметишь, как твой перед превратится в зад. А во-вторых, ты хочешь плыть на этом? Вот на этой декорации? Друг мой! Это же игрушка! Она при всем твоем желании не поплывет, поверь взрослому и серьезному – а я тогда считал себя взрослым и серьезным – человеку.

Он не слушал, он смертельно обижался, он устраивал безобразные сцены и пытался всевозможными способами испортить мне жизнь. Слава Богу, мой лучший друг не стал травиться алкоголем, к счастью, у него почти немедленно после приема чего-нибудь горячительного начинала страшно болеть голова, чего у меня не бывает в принципе.

Ну вот, я и подошел, наконец, к сути.

Однажды он сказал, что отправится в плавание без меня. Ты понимаешь, мой дорогой Гном? Без меня. Зачем? Чтобы доказать мне, что корабль умеет плавать, а вперед – это всегда вперед, а обязанности – это просто запрограммированное мертвецами изменение пространственных координат симбиоза специализированных комплексов одноклеточных микроорганизмов. Вот, по поводу последнего я не совсем уверен, что все правильно запомнил.

Я пытался его отговорить, честно, пытался. А потом решил, пусть. Пусть отправляется, ему же хуже. Или лучше? Вообще-то, я понимал, что это абсурд и самоубийство. Да. Признаюсь тебе, дорогой Гном. Я понимал и, тем не менее, согласился. И убил своего Лучшего друга. Нет, мы, конечно, с ним договорились. Дескать, если корабль утонет, будем считать, что друг утонул вместе с ним, и никто не будет виноват.

Возможно, была весна. Поздняя. Или ранняя осень. Второе вероятнее. Мы взяли на берег с собой маленькую девочку, идиоты. Казалось тогда, это будет неплохим для нее развлечением. Совсем рядом с домом было Черное озеро. Почему его так называли, я не знаю, вообще цвет воды у него действительно был какой-то черноватый. Не суть. Друг заявил, что это прекрасное место, ведь из озера вытекала маленькая речка, она впадала в большую речку, а та, как нам рассказывали на уроках географии, где-то далеко-далеко становилась морем и даже, представляешь, океаном. Много-много после, я встретился с настоящим океаном и понял, насколько все не так, как на самом деле. Ой, опять отвлекся.

Как я и говорил, корабль совершенно не держался на воде. По крайней мере, вначале. Пока мой Лучший друг, приговаривая “для остойчивости”, не натолкал в трюм всякой дряни и грязи, что подобрал прямо на берегу. Я еще мог его отговорить. Скажу больше, я еще мог отправиться с ним. Хотя, тогда, вероятнее всего, у нас тобой не было бы нашего старого дома, а у меня – не было тебя. Но я решил, пусть плывет. Так лучше.

Я следил, как корабль неуклюже, как-то боком, удаляется от берега. Я не видел на палубе Лучшего друга, но я знал, что он был там. Ну, то есть, я был уверен, что он был там! Где же еще? А когда корабль вдруг начал крениться на бок, зачерпнул бортом и стал уходить под воду, я услышал плач. Плакала маленькая девочка, которую мы – самовлюбленные дебилы – взяли с собой. Как я мог объяснить ей происходящее? “Так надо?” “Так всем будет лучше?” Ха… Знаешь, это были такие искренние и горькие слезы, что я подумал: она мне не простит никогда. А ведь она не понимала, что на корабле кто-то есть! Для нее это было просто неудачное испытание… Не понимала. Чувствовала.

К счастью, я оказался неправ. Неправ, что девочка не простит – выросла и простила. Неправ, думая, что виновен в гибели друга. Он выбрался из смертельной переделки – мне еще предстоит встретить его и выяснить, как ему это удалось. Да и вообще, во многом я, все более и более взрослый человек, оказался не прав…

Теперь тебе ясно, почему я так расшумелся, когда голубь принес письмо? Ведь все это время я был уверен, что убил своего Лучшего друга…

Ну, вот, я и рассказал тебе эту историю, всю, стараясь ничего не переврать и не утаить. И значит, все это уже в прошлом, превратилось в черные буковки, уснуло где-то в закоулках памяти и не может больше цепляться за настоящее и царапать его своими занозистыми боками. Посмотрим, что будет дальше. По крайней мере все, что я видел и мимо чего прошел, подтверждает нашу с тобой мысль: то, что происходит, и должно происходить. Зачем-почему, справедливо-несправедливо, честно-нечестно, больно или приятно – это все людские слова, а на самом деле, дорога не бывает та или не та. Как, помнишь, в еще одной песне, которую вы придумали с Лепреконом:

“Все в жилу, все в рифму,

Все, в общем-то, правильно…”

На этом заканчиваю. Что-то там маячит впереди, не разберу еще. Напишу в другой раз. Всем привет, и всем нам – удачи!

Твой N.