Проигрыш гарантирован правилами игры

Наталья Лозова

Проигрыш гарантирован правилами игры

Глава 1

Моя мама была эффектной женщиной. Полноватая крашенная блондинка с красивым лицом, большой грудью, безупречным внешним видом (прическа, макияж, маникюр, педикюр), в стильной и модной одежде собственного изготовления, на высоченных каблуках, с неповторимым шармом и обаянием (чего стоил ее фирменный слегка прищуренный взгляд из-под накрашенных ресниц) привлекала внимание мужчин, что приводило в бешенство моего отца, он ревновал.

Вопреки расхожему мифу о цвете волос, она была далеко не дура, от ее метких метафор мы с папой не раз подпрыгивали до потолка, но крыть было нечем. Никогда не забуду физическое ощущение собственной тупости в те моменты.

Ее единственным недостатком была категоричность суждений. Черное или белое – других цветов для нее не существовало, что стало краеугольным камнем в наших с ней отношениях. И чем старше я становилась, тем больше расширялась пропасть непонимания между нами.

У нее была любимая работа (она ушла на пенсию с должности диетической сестры в доме ребенка, на которой проработала более 20 лет), но личная жизнь не задалась – отсутствие гибкости мышления не позволило ей создать гармоничные супружеские отношения. Это был брак-война, не предполагавший заключения мирного договора. Только позорный плен "врага".

Мой папа – типичный русский мужик. Его мама преданно ждала своего мужа возле двери ванной комнаты с семейниками, чтобы отмытый Вася (мой дед) надел чистые трусы и не заморачивался необходимостью взять их с собой заранее. Кузнец атлетического телосложения, воспитанный на таких примерах, как он мог отреагировать на явное поползновение доминировать со стороны моей мамы: "Баба, знай свое место".

По факту, она его любила больше жизни, но принять таким, какой он есть, не смогла. Гордость не позволяла.

Работа, быт, безуспешные попытки изменить партнера, воспитание дочери, день за днем, год за годом – и наступила старость.

Подрастают внуки, убило током на даче любимого и одновременно ненавидимого супруга, и состояние здоровья ощутимо ухудшилось…

Много времени было потрачено на уговоры. Она отказывалась переезжать ко мне. Я не понимала тогда, что она не хотела уезжать из родного дома, где ее окружали знакомые, дорогие ее сердцу вещи и воспоминания. Только диагноз “рак” заставил ее уступить.

В канун Нового 2016 года я перевезла мать с ее нехитрым скарбом из Ангарска в свою трехкомнатную квартиру в Иркутске на своей маленькой машинке. Дети и бывший муж жили в Санкт-Петербурге из-за отсутствия адекватно оплачиваемой работы и перспектив в холодном, неприветливом, но боготворимом мной крае – Сибири.

Я тогда (используя язык протоколов) сожительствовала с молодым любовником из Узбекистана. Разница в возрасте составляла 15 лет.

Иногда в голову закрадывается мысль: бог не оставляет меня в трудный час и посылает мне на помощь своих слуг. В тот раз от него был направлен восхитительный, веселый и легкий на подъем смуглый парнишка. Мы с ним познакомились на сайте знакомств, название которого уже исчезло из моей памяти.

Его история проживания на территории России достойна особого внимания. Он, не владея русским, приехал за длинным рублем к своему другу и наставнику на заготовку леса в какой-то воруйке в качестве водителя лесовоза.

В таких сомнительных конторах использовались преступные схемы добычи древесины, и крышевали их местные крупные полицейские чины. Итогом интриг и войн между конкурирующими группировками стала облава миграционной службы на участке лесозаготовки. Документы, дающие право на работу в России, у моего любовника были просрочены.

Во время проверки он пустился в бега, и его гнали по тайге выстрелами, как дикого зверя.

В любом боевике погоня – увлекательное зрелище, но, к сожалению, не для того, кто убегает. Тайга, бурелом, длинноногий парень пытается уйти от преследователей, те в него стреляют и в итоге загоняют в ловушку. И это не охотники за головами на Диком Западе начала прошлого века, это сотрудники миграционной службы отстреливают безоружного мигранта в России в 21 веке. Его поймали и поместили в спецприемник.

Мне нестерпимо стыдно, что в угоду российскому криминалу коррумпированные чиновники позволяют завозить бесправную и дешевую рабочую силу с постсоветского пространства без каких-либо ограничений. Это разжигает межнациональную вражду, ведь приезжие вынуждены демпинговать и соглашаться на работу буквально за копейки. Кроме того, наличие бездомных, бесправных и безденежных людей из ближнего зарубежья усложняет и без того тяжелую криминогенную обстановку в стране.

Затем было судебное разбирательство. В перерыве заседания он выпрыгнул со второго этажа здания суда. При приземлении растянул связки голеностопа, и ему было больно двигаться. Но он убегал. Не знаю, что вдохновляло его тогда – пьянящий запах свободы, страх или что-то другое.

Отбежав на безопасное расстояние, беглец попросил у случайного прохожего телефон и позвонил другу. Тот его не бросил, вызвал такси, дал кров и еду на весь период выздоровления.

Позднее состоялось наше знакомство, во время которого мой будущий замечательный партнер делал мне комплименты на моем родном языке с приятным акцентом. Русский он выучил самостоятельно, просто общаясь с носителями, без учебников и учителей. И даже освоил письмо!

Несмотря на очень сложный мамин характер, они с Женькой (русский вариант труднопроизносимого узбекского имени) быстро подружились.

Но вернемся к повествованию о переезде мамы ко мне.

Буквально за час мы закончили ее благоустройство на новом месте – развесили картины, расставили хрустальные вазы в соответствии с ее художественным вкусом, на прикроватном столике разложили лекарства и косметику, белье и одежду разложили по полочкам в шкафу и записались на прием к врачу-онкологу на первый рабочий январский день в новом году.

31 декабря по традиции мы с ней наготовили много очень вкусной и сытной еды: разнообразные салаты, запеченную в духовке курицу, картофельное пюре.

Около трех часов дня она почувствовала сильную боль внизу живота. Мы вызвали скорую помощь, которая приехала через полтора часа. Эскулап со скорой долго изучал историю заболевания по выпискам из ангарских лечебниц, опрашивал и осматривал маму. Затем попросил поставить медсестру укол с обезболивающим.

– Это всё? – обомлела я.

– Пусть терпит, или везите в центр онкологии, я бессилен, – кратко, но емко ответил тот.

Парочка медиков удалилась, видимо, праздновать Новый год, оставив меня наедине с больным человеком, которому я не в состоянии была помочь.

Мы оделись, оседлали мою машинку и с ветерком добрались до онкоцентра.

Холл больницы меня приятно удивил: свежий и качественный ремонт, современная, удобная, комфортная обстановка, новое оборудование и, прямо скажем, доброжелательный персонал.

К нам подошел дежурный доктор, представился и поинтересовался, чего мы хотим. Я вкратце обрисовала ситуацию. Затем он осмотрел маму, пробежался по ее диагнозам и другим медицинским документам, порекомендовал приехать по записи в следующем месяце.

На мой безмолвный вопрос: "И куда нам сейчас?" – я получила ответ:

– Я выпишу направление в областную больницу для госпитализации, так как ваша мама зарегистрирована в другом населенном пункте. Затем он предпринял попытку успокоить нас:

– Вы не переживайте. Ее возраст (68 лет) в данный момент ее же и спасает, замедленное деление клеток на дает раку распространяться по организму с высокой скоростью. Ей нужно только обезболивание, а в январе мы сделаем полное обследование и подберем оптимальную тактику лечения. Простите, мы переполнены и не имеем возможности ее разместить.

Мы опять в машине и долго едем по пустынным предновогодним улицам города, затерянного в Сибири, до очередной цели – комплекса высоток, окруженных забором – областной больницы. Ровно в четверть восьмого мы переступили порог этого не гостеприимного учреждения.

Помещение приемного отделения вызывающе контрастировало с предыдущим. Нищета. Стены непонятного, давящего сине-зеленого цвета. Зеленая краска использовалась для камуфлирования военной техники и окрашивания пассажирских вагонов на железной дороге. Синий цвет применяли на автомобильных заводах – красили кабины грузовиков ЗИЛ и ГАЗ. В военной промышленности деньги никогда не считали, в результате после войны на складах осталось великое множество банок с этими красками. Креативный ум послевоенных менеджеров и сотворил этот непередаваемый оттенок путем смешивания содержимого двух банок и окрашивания им жилых и бытовых помещений. Я задаю себе один-единственный вопрос: "Неужели эта краска до сих пор не кончилась?” Она вызывает у меня стойкий рвотный рефлекс еще с детства. К тому же в приемном отделении была убогая мебель из дерматина и железа.

Третий осмотр врача, после которого мы еще какое-то время ожидали решения – примут больную и корчащуюся от боли женщину или нет. Мама прилегла на одну из жалких лежанок в обшарпанной палате. Она устала и задремала, а я залипала в соцсетях, просматривая какие-то желтые новости. Затем она проснулась и методично, со знанием дела начала капать на мой измотанный мозг.

– Сходи, узнай, когда они меня положат…

– Что они решили?…

И тому подобное.

Ее нервное напряжение переросло в болевые ощущения, и у меня не осталось выбора, я пошла через коридор просить ее обезболить

Медицинский персонал располагался в отдельном помещении, из которого меня выставили. Как бы "вежливо" попросили подождать за дверью. Но я была счастлива остаться в коридоре, потому что не намерена была показывать маме свой страх. Ей требуются силы для борьбы со смертельным недугом, и моя расстроенная рожа (вместо счастливого и веселого празднования Нового года нам выпало хождение по мукам) вызвала бы у нее тревогу и волнение. Ей это сейчас не нужно.

Аллилуйя! Недолгий консилиум все-таки принял решение поставить маме укол обезболивающего.

Я повела ее, шатающуюся и слабую, в процедурный кабинет. В приемном отделении областной больницы не было инвалидных колясок: больные обязаны ходить на своих ногах, либо перемещаться на каталках – третьего не дано.

После укола мама опять затихла и уснула. А я уже слушала какую-то попсовую музыку. Я чувствовала дикую усталость и мечтала об отдыхе, но расслабиться в той обстановке не представлялось возможным.

Наконец я услышала приближающийся непонятный звук и шаги. Прошло уже около трех часов с момента нашего прибытия в больницу. В комнату ввалилась санитарка с инвалидным креслом:

– Собирайтесь, ложут вас, – и она демонстративно отвернулась, как бы говоря: “Вставайте сами, грузитесь, как хотите, тут и без вас забот хватает”.

Хамское поведение младшего медперсонала великолепно описано еще Зощенко, но поражает сам факт: прошел почти век, и ни-че-го не изменилось (80 лет минуло после публикации этого гениального рассказа в издательстве "Крокодил").

Коридор-лифт-коридор, и мы в палате. Я быстро заправила постель, уложила на нее изможденную маму, постаралась создать комфорт вокруг, благо мы с ней заранее собрали большую сумку необходимых вещей. Затем чмокнула в щеку родного человечка, поздравила ее с наступающим Новым годом, закрыла за собой дверь и только сейчас смогла в полной мере осознать, как страшно я устала.

От напряжения и длительного самоконтроля отказался работать мозг, вследствие чего анализ информации и рефлексы были заторможены. Только пустые предновогодние дороги позволили мне добраться до ночлега и избежать аварии.

Дома Женьке достался невинный поцелуй и предложение встречать Новый год в гордом одиночестве, а я упала на кровать и тут же отключилась. Как будто умерла часов на десять.

Глава 2

Наступление Нового года я отметила на следующее утро. В программе празднования были: утренний великолепный секс (обожаю, когда меня теплую, мягкую, плохо ориентирующуюся в пространстве и полусонную доводят до оргазма), продолжительные водные процедуры в виде душа, ну и вкусная еда. Затем я нафасовала в контейнеры праздничные блюда для мамы, и мы с Женькой рванули к ней. Там нас не хотели пускать, бубнили что-то про время посещения, но им была предъявлена непробиваемая версия – спешная доставка для прибывшей вчера больной, а именно: личные вещи и необходимые лекарства. И нас пропустили в здание больницы.

Мать лежала на железной скрипучей кровати, как и остальные семь женщин. Серость и кричащую нищету обстановки украшали только постельное белье и личные вещи пациентов, которые они привезли из дома.

Она капризничала, ей все не нравилось: большие размеры тары (вывод больной – я не хочу часто навещать ее), что я пришла сюда с любовником, что я не рада ее видеть. Претензии в мой адрес летели, как пули, я не могла их все даже запомнить, но ощущала медленное внутреннее закипание.

Женька обладал удивительной способностью чутко реагировать на мое настроение. И в этот раз он переключил ее внимание на себя стандартными вопросами: как она себя чувствует, как отпраздновали Новый год и т. д. Приятный тембр его голоса успокоил маму, и у меня появилась возможность свалить из палаты под предлогом: в туалет срочно нужно. Глубокий вдох, выдох, и опять вдох. Через 10–15 минут я нашла в себе силы возвратиться обратно. Разговор между ними подошел к логическому завершению. Мы пообещали приехать завтра и покинули стены этого неприятного заведения.

Предупреждая многочисленные вопросы о том, кто финансировал Женькину жизнь, превентивно отвечу на них. Я приобретала еду и бензин для машины, одежду он покупал на свои деньги. Слышу громкие возгласы осуждения: старая кляча содержит молодого любовника, но мне пофиг. Что сейчас, что тогда. Это было очень выгодно, за скромный продуктовый набор я имела многое.

1. Сиделку для капризной и неуправляемой престарелой дамы и компанию для нее же. Он был единственным, чьи действия не вызывали у нее раздражения. Я пыталась нанять ей профессионала, но она забраковала всех. Женька мог с ней говорить, а самое главное – слушать. И учитывая, что мне приходилось много и тяжело работать, он хоть как-то нейтрализовывал ее чувство полного одиночества.

2. Отличного друга и любвеобильного мачо (долго думала, что же все-таки поставить на первое место).

3. Опытного водителя на случай моей усталости или стрессового состояния.

4. Инициативного помощника в быту.

Но мы отклонились от основной темы. Десять дней мама провела в лечебнице, и мы ее навещали почти каждый день. А потом она возвратилась домой, и на следующий день мы поехали на прием к онкологу.

Глава 3

В первый рабочий день в новом году я не поехала на службу, как обычно, и не отпросилась у начальника – по той простой причине, что ненавидела его за бесконечные оскорбления и унижения человеческого достоинства – а попросила своих подчиненных прикрыть меня и сообщить мне в случае изменений в рутине, внепланового совещания или другой хрени, требующей безотлагательного присутствия на галерах. Девчонки пошли мне навстречу. Правда, пришлось напялить ненавистную и неудобную форму с майорскими погонами, чтобы быть готовой идти в бой за Федю, лося и младенчество.

Захватив тонну макулатуры, информирующей о маминых болезнях (в 2016 году медицинские работники в России, видимо, не имели доступа к компьютерам), мы отправились на плановый прием к онкологу.

По дороге от дома до онкоцентра я подвергалась атаке материнских воззрений на мое "искусство" управления автомобилем и мою способность делать все через жопу.

Дверь кабинета врача-онколога и небольшая очередь освободили меня от необходимости выслушивать постоянные обвинения в свой адрес. На людях она умолкала, но это было ненадолго, ей мучительно было сидеть из-за недуга позвоночника, а громоотводом была я. Мое предложение купить корсет не нашло у нее поддержки, потому что она до сих пор ощущала себя покорительницей мужских сердец. Красотка в медицинском корсете – это не ее стиль.

Загорелась табличка с надписью "Войдите", и вот мы в заветном помещении. Я вздохнула полной грудью – у страдающей матери теперь есть специалист, который выслушает и придет на помощь. Я мгновенно расслабилась, и мое лицо моментально преобразилась. Думаю я выглядела со стороны как блаженный идиот. Меня никто не кнокал в течение получаса.

За тридцать минут доктор опросил маму и постарался разобраться в ее сбивчивых объяснениях и жалобах, переворошил стопку привезенных бумаг из различных лечебных учреждений, а затем обратился к нам обеим:

– Первое, что мы должны сделать – это подтвердить наличие заболевания. Необходимо повторно проанализировать образцы ткани. Если диагноз подтвердится, последует госпитализация для уточнения распространения опухоли по организму. Рак сейчас лечится медикаментозно, и возраст нам в помощь: замедленное деление клеток, в том числе и раковых.

Я начала выходить из идиотского состояния и поняла, что нам есть за что побороться. Нам дан шанс.

Я вернула маму домой. На обратном пути она продолжила "восхищаться" моими навыками вождения. Затем я помчалась на работу. У меня много дел, а завтра нужно быть в Ангарске – забрать материал для анализа и ждать, ждать.

Глава 4

Мой Женька был великолепным помощником во всем: реализовать любые капризы мамы (разумеется, в меру своих ресурсов), разогреть пищу, постирать, оповестить меня об ухудшении ее состояния. И конечно – выслушать и ее, и меня. Он умел слушать, не перебивая собеседника, с присущей восточным народам традицией уважения к старшим.

Несмотря на значительную разницу в возрасте я чувствовала его страсть, стремление заниматься со мной сексом, проводить со мной время, смеяться над моими шутками и шутить в ответ. С ним я ощущала себя опять юной и привлекательной, он отдавал мне частичку себя, чтобы я могла бороться за мамину жизнь.

Через две недели диагноз “рак” подтвердился, и маме дали назначение в стационар.

Стремительно неслось время, изнурительная и полная нервного напряжения работа забирала львиную долю моего бытия. Мимолетные моменты счастья в постели с молодым любовником. И мама, которая была смертельно больна, напугана неизвестностью, непониманием и откровенным хамством медицинского персонала. В лечебных заведениях ей приходилось самостоятельно решать проблемы, которые не всегда по силам молодым и здоровым. У нее тогда была огромная потребность в поддержке, но у меня она этого не находила, потому что я выматывалась на работе, да еще и была в постоянном стрессе из-за ее характера и состояния здоровья. И она злилась на меня. Я не нашла аргументов и возможности объяснить, что, если я уволюсь, нам не на что будет приобретать медикаменты, подарки медикам и будет элементарно нечего жрать.

Сибирь – зона рискованного земледелия, продукты в основном завозные, качество соответствует стандартам помойки, а прайс заоблачный (конкуренция у нас имела жесткий характер: можно было потерять магазин – пожары, знаете ли; лишиться свободы – за деньги и при наличии хороших связей легко упрятать удачливого и умного противника в СИЗО; или вообще жизни – отдельных "везунчиков" убирали вместе с семьей). Я не в состоянии была одна повлиять на коррумпированных чиновников, недобросовестных и безграмотных бизнесменов, мне приходилось играть по их правилам.

Вечером перед госпитализацией настроение у мамы было хорошее, мы собирали вещи, иногда она шутила, контролировала мою невнимательность вопросами и репликами: "Ты положила зубную пасту и щетку?", "Рентгеновский снимок лежит на столе, не забудь его закинуть в сумку".

И конечно, косметика! Я всегда искренне удивлялась ее потребности быть красивой. Я по сравнению с ней ленивая жопа, иногда даже забываю расчесаться.

Так называемый "китайский", клетчатый баул был плотно забит ее нехитрым скарбом.

Нужно было ложиться спать, завтра трудный день, в 8 утра мы должны были быть в онкоцентре, потому что прием пациентов для оказания плановой медицинской помощи был ограничен до 11.00. Кто не успел – тот опоздал.

Я отправилась в свою комнату, а она осталась в своей. Меня ждали объятия горячего парня. А она осталась наедине со своими мыслями. Почему я была глупой эгоисткой и не осталась с ней? Ведь могла и должна была найти теплые слова в тот очень непростой для нее период. Вероятно, детские обиды, неуместная гордость, по сути своей несчастливая личная жизнь и нелюбимая работа не позволили мне перепрыгнуть через пропасть между нами.

В половине восьмого утра мы вышли из дома, онкоцентр располагался рядом, и дорога до него занимала 10 минут. Мама считала, что временной запас не будет лишним, и я с ней не спорила. Я опять не предупредила начальника о своем отсутствии и немного нервничала.

Очень скоро я припарковалась на стоянке в больничном городке, а перед дверьми приемника уже была очередь из пациентов и их сопровождения, в которой я заняла место. Затем я подкатила местную инвалидную коляску к авто для скоростной транспортировки мамы, и мы заняли позицию "низкий старт". А потом продолжили ждать время "Ч" в машине – морозище, блин!

Открытие дверей было для всех как выстрел стартового пистолета: несколько инвалидных колясок одновременно рванули от машин, но мы выиграли и вскоре расположились внутри теплого помещения.

Большая площадь приемного отделения была заполнена до отказа. Некомфортных металлических кресел, стоящих рядами и очень близко друг от друга не хватало, люди были вынуждены ожидать стоя. Два часа в душной комнате – цена за будущие услуги онковолшебников. Но выбора у нас опять же не было, действующий институт прописки не давал нам возможности воспользоваться услугами и знаниями московских врачей, если только иркутский врач не выпишет необходимую бумажку. Но старая и нездоровая женщина не нужна государству, она отработанный материал, мусор. И что делать нам, тем, кто ее любит? Открывать кошелек и платить, разумеется, скажет любой человек в нашей стране. Но денег у нас тогда не было.

Процесс оформления занял минут десять и кучу нервов. Когда медсестра перебирала бумажки для госпитализации, оказалось, что результатов одного теста не хватает. В мой адрес полетели упреки от мамы, но нам милостиво предложили сделать анализ платно здесь или повторить процедуру получения направления и сбора необходимых документов. Меня не интересовала стоимость, я спросила:

– Где платить, и где его сделать?

Медсестра продолжила рыться в куче бумаг на своем столе и сказала:

– Ой, простите, вот оно – потерявшееся исследование.

Я медленно выдохнула, чтобы справиться с желанием дать ей в глаз. После выдоха постаралась состряпать на лице подобие улыбки, забрала карту больного, положила на колени мамы и, не меняя притворной кривой усмешки, последовала за нянечкой, которая показывала нам путь как флагманский корабль.

Мой телефон разрывался от звонков, сигнализируя о необходимости быть в другом месте. Кроме того, транспортировка мамы по больничным коридорам даже на инвалидном кресле (все-таки 100 килограмм живого веса) и нервное напряжение дали о себе знать болью в позвоночнике.

В палате я поздоровалась с четырьмя больными и начала на огромных скоростях благоустраивать мамину жизнь в больнице: заправила ее постель, разместила туалетные принадлежности и ее личные вещи в прикроватной тумбочке, полотенце на спинке кровати, а прочее оставила в бауле, который спрятала под кровать. Потом я со всеми попрощалась, и в спину получила мамин ответ:

– Вечно у нее нет времени, все через одно место, как попало.

И полетела по направлению к парковке. Через пятнадцать минут я уже заходила в кабинет с видом человека, обдумывающего вселенского масштаба проблему, который вышел на улицу "буквально на пять минут" подышать свежим воздухом.

Глава 5

Такой была тогда моя жизнь: кухня, кастрюли, пищевые контейнеры, безуспешные попытки доказать матери мою надежность, общение с врачом (мы с ней обменялись телефонами), психологом и изнурительный труд.

Я не рассказала о еще одной опции Женьки – это жилетка для моих слез. Не в буквальном смысле, конечно. С ним мы обсуждали любые проблемы, у него я находила поддержку и одобрение. Очень тонкое чувство собеседника. Но его член (я называла его "дружок") был мощнейшим антидепрессантом.

Через три дня по дороге домой, когда я изнывала в очередной пробке, на переднем сиденье рядом со мной завибрировал телефон и высветились имя-отчество маминого лечащего врача. Под ложечкой засосало. Я ответила на звонок. После нескольких приветственных фраз доктор перешла к делу:

– Постараюсь быть краткой, у вашей мамы рак 4 степени, метастазы по всему организму, поражены кости. Прогнозы неутешительные. Мы с вами обсудим все позже, но вы должны быть готовы к печальному исходу.

А затем она как-то буднично попрощалась, я смогла только что-то промычать в ответ.