Побеги древа Византийского. Книга первая. Глубинный разлом

– Позвольте вопрос, ваше величество?

– Да, конечно.

– Могу ли я узнать, почему вы проявляете ко мне такой интерес? Я всего лишь молодой человек, только что получивший офицерское звание.

– Всего лишь…

Император задумался и надолго замолчал.

– Видишь ли, мне не безразлична твоя судьба… Спросишь почему? Я не могу ответить на этот вопрос.

Франц Иосиф снова умолк, видно было, что ему тяжело даётся эта тема.

– Тогда разрешите, я отвечу за вас, ваше величество?

Император только кивнул.

– Я знаю всё.

Франц Иосиф глядел на Рудольфа во все глаза, но и тот не отводил взгляда.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мне известно моё происхождение.

Наступила длительная пауза. Император, опершись локтем о стол, прикрыл ладонью глаза.

– Когда тебе стало это известно?

– На прошлой неделе.

– Расскажи, как это произошло.

– Около дома, где я проживаю, меня окликнула незнакомая женщина. Я очень удивился, что она знает моё имя. Но ещё более был поражён, когда она предложила рассказать мне одну важную историю. Женщина была прилично одета и говорила с такой искренностью, что я согласился выслушать её. Мы направились в кафе, заняли столик, и первая сказанная ею фраза была такой: «Я твоя мать, Рудольф».

Франц Иосиф чуть заметно вздрогнул от этих слов, но продолжал сидеть в той же позе, прикрыв ладонью глаза. Казалось, он дремал.

– Она рассказала мне обо всём. Я считал себя сильным человеком, но всё услышанное настолько потрясло меня, что я долго не мог произнести ни слова. Она поведала, почему нарушила данное ею слово о молчании. Каким-то образом она узнала о том, что ухожу на войну, видимо, все эти годы следила за моей судьбой. Сказала, что очень больна: болезнь неизлечима, и иных шансов увидеть меня у неё не остаётся.

Император как будто очнулся и внимательно посмотрел на молодого человека.

– Прости меня, сын…

– Ну что вы, ваше величество! Зато теперь вы понимаете, что находиться в Австрии я более не могу. У меня остался только один выход – туда, на войну.

Рудольф встал. Поднялся и Франц Иосиф. Покачиваясь, император подошёл к сыну и долго смотрел ему в глаза. Они были почти одного роста, и сейчас их схожесть особенно бросалась в глаза. Государь погладил сына по волосам, как маленького, его глаза предательски заблестели.

Рудольф опустился на одно колено, взял руку отца и поцеловал. Затем повернулся и вышел не прощаясь. Оба знали, что увидеться им вновь не доведётся никогда.

Глава IV

На пороге взрослой жизни

Там, за дальней далью,в алых парусахотцвело с печальювремя на часах,там за поворотом снова поворот,знать бы изначально,что меня там ждёт…Инна Костяковская

Попасть на свидание с сестрой Михаилу довелось не скоро. Кроме верховой езды, которой на последнем году обучения уделялось значительное время, у будущих офицеров имелся плотный график придворных церемоний.

За последние два года Михаил заметно вытянулся и раздался в плечах, чем неизменно привлекал внимание окружающих. В сочетании с блестящей успеваемостью, успехами в военных науках, языках и выездке это предопределило его назначение к государю. Теперь ему приходилось принимать участие во многих дворцовых службах, поэтому возможность посетить Катю в Смольном появилась у него только после праздничных выходов на Новый год, в Богоявление Господне и большого бала в высочайшем присутствии – в очередную субботу, когда девушкам разрешалось видеться с родными.

Михаил вошёл в большую залу и не сразу разглядел сестру среди стоящих кучкой девушек. Она очень изменилась за последний год: подросла, по-женски оформилась, округлилась, на нежном юном лице играл румянец.

«Как хороша!» – отметил про себя Михаил, когда сестрёнка бросилась ему на шею.

– Мишель! – Катя крепко обняла брата и начала рассматривать его ладно сидящий на фигуре парадный мундир с двумя нашивками на погонах, галуны на карманах и шпагу. – Ух, какой ты стал!

– Ну а ты, Катюша, просто красавица! – не остался в долгу Михаил. – Пойдём присядем где-нибудь.

– Подожди, я хочу познакомить тебя со своей подругой.

Катя взяла Михаила под локоть и отвела в сторонку. Только сейчас юноша заметил симпатичную девушку, стоящую в углу и напряжённо смотрящую на брата и сестру

– Знакомьтесь, – Катя повела рукою в её сторону.

Михаил отметил про себя, что барышня очень смутилась. Она сделала книксен и едва слышно прошептала:

– Даша.

Щёлкнув каблуками и по-военному склонив голову, Михаил представился.

– Ну как ты, Мишель? – тормошила его Катя. – Что дома? Как родители?

– Хорошо, – машинально ответил он, не сводя глаз с Даши.

Он отметил про себя тонкие черты её бледного лица с маленькими подростковыми прыщиками; зелёный омут глаз, в основном опущенных долу и прикрываемых длинными ресницами; распущенные в нарушение институтских правил тяжёлые тёмные волосы, ниспадающие сверкающими в свете ламп волнами, и точёную фигурку, угадывающуюся под белым форменным платьем с синим передником и пелеринкой. Как же можно было смотреть на что-то другое?..

– Катюша, я вам, наверное, мешаю… – неожиданно проговорила Даша. – Тогда я, пожалуй, пойду…

Михаил, слегка оторопевший от нежного, тонкого, мелодичного голоска, поспешил заверить новую знакомую в обратном:

– Что вы, что вы! Вы нам нисколько не мешаете! – И, чуть помолчав, добавил: – Даже наоборот.

Катя едва улыбнулась краешками губ:

– Может быть, уйти лучше мне, Мишель?

Наступила неловкая пауза, которая была прервана вошедшей в залу классной дамой. Строгим и как будто даже ненавидящим взором она оглядела присутствующих и металлическим тоном произнесла:

– Всех, к кому не приехали родственники, попрошу покинуть помещение!

Даша сразу заторопилась, видимо не ожидая от наставницы ничего хорошего. Однако острый взгляд менторши уже выцепил её из толпы.

– Это что ещё такое?! Почему волосы распущены?.. Вы думаете, Новосельская, что в старшем классе можно вести себя свободно и не подчиняться порядкам?!

Даша, опустив голову, молчала.

– Слышишь, негодница?! Сколько можно делать вам замечания, дубина! Давно наказаний не получала? Марш в дортуар!

В зале воцарилась тишина. Все воспитанницы прекрасно знали, что возражать и тем более оправдываться было нельзя, поскольку это могло грозить строгим наказанием, что прекрасно вписывалось в казарменные порядки Смольного. И пускай в выпускном классе контроль классных дам за воспитанницами был ослаблен, порядки нарушать не дозволялось никому.

Тем временем дородная дама грозно надвинулась на худенькую, невысокого роста девушку.

– Кто это? – шёпотом спросил Михаил у Кати.

– Классная дама Марья Александровна, «немка», – так же тихо ответила сестра. – Злая – ужас!

И тут случилось неожиданное. Высокий, широкоплечий камер-паж в парадной форме быстрым, но чётким шагом приблизился к «немке» и встал перед ней, загородив собою Дашу.

– Мадам, – строгим низким мужским голосом произнёс Михаил, – прошу вас не употреблять брань в присутствии посторонних!

На минуту Марья Александровна опешила, но тотчас взяла себя в руки. Она не могла показать свою растерянность перед воспитанницами.

– Что вам здесь надо, сударь? Кто вы такой?

– Я князь Комнин, камер-паж его величества. А кто вы, мадам?

– Комнин, Комнин… – как будто что-то вспоминая и игнорируя последний вопрос, повторила фамилию наставница. – Вы случайно не…

– Да, вы совершенно правы, мадам. Я здесь не случайно, – не давая ей закончить фразу, оборвал Михаил, – и завтра же доложу государю о вашем негодном примере поведения, который вы подаёте этим девушкам! Не думаю, что его величеству это придётся по душе.

Последний довод, непривычный для всех присутствующих, поверг Марью Александровну в смятение. Лицо её покрылось багровыми пятнами, она поджала губы и покинула залу.

Михаил оглянулся в поисках Даши, но та уже убежала. Государь, конечно, знал Михаила в лицо, но заговорить с августейшей особой по своей инициативе ему было невозможно.

– Ты что, действительно пожалуешься императору?.. – испуганно спросила Катя.

– А если и пожалуюсь, так что же? – ответил Михаил, ища глазами Дашу.

– Мне могут не дать завершить учёбу, вот что! Эта «немка» злопамятная, найдёт за что взъесться. Я и так никогда примерным поведением не отличалась – столько раз наказывали просто так! Ты не знаешь, чего мне стоило все эти годы выдерживать их порядки!

Михаил имел представление о строгом режиме в Смольном из прежних рассказов сестры, но знал и о характере Кати. Её ничто не могло усмирить. Он, конечно, не думал о том, чтобы пожаловаться государю, однако, для того чтобы припугнуть классную даму и как-то защитить подругу сестры, которая ему сразу понравилась, использовал эту призрачную возможность.

– Знаешь, Мишель, Даша Новосельская из дворянской семьи, – рассказывала ему Катя, когда они присели на стоящую у стены скамейку, – но отец её обеднел, живёт где-то в селе, в Черниговской губернии. В дочери души не чает, но навестить за всё время учёбы в Смольном не смог из-за отсутствия средств. И она ни разу не была дома на вакации по той же досадной причине. Представляешь, с младых ногтей не видеть родителей!? А ещё он написал ей, что слепнет. Не знаю, от болезни иль от горя… Она такая тихая, скромная, видимо, за это ей больше всех доставалось от воспитательниц. Особенно в младших классах. А Даша замечательная! Она меня однажды от наказания спасла, а я её от смерти.

– Как это? – сразу оживился Михаил. – Расскажи.

– Графиня Бурден вела у нас французский язык. Русский она знала намного хуже, но ругаться обожала только по-русски. Причём словами, которые и в солдатских казармах не часто употребляют. Многому мы у неё научились, в общем, – кроме французского. Квартира её была при институте, для уборки и обслуживания ей выделили служанку. Однако в тот день, когда к ней в гости какой-то чин должен был приехать, служанка то ли ушла, то ли графиня сама её выгнала. Вот и приказывает она мне и Даше квартиру прибрать. Сейчас бы она не осмелилась, потому что этого делать нельзя, мы дворянки. Но тогда ещё крошками были!

Прибрались мы, значит, а вечером к ней гости приехали. На следующий день она вызвала нас и спрашивает:

– Кто из вас десять рублей взял?

Посмотрели мы с Дашей друг на друга и головами замотали:

– Не брали мы ничего.

– Вы лучше признайтесь, тогда, может быть, и прощу!

Мы отрицаем всё – ведь не брали же!

– Если не признаетесь, получите самое позорное наказание.

А наказание было такое: снимали с девочки передник, прикалывали к платью на груди грязную бумагу с надписью «Воровка» и ставили в столовой за чёрный стол. Там она целый день должна была простоять.

Я не выдержала – это я потом только сдерживать свои эмоции научилась – и говорю Бурденихе:

– Вы нас хотите несправедливо наказать за то, чего мы не совершали! А может быть, вы всё это выдумали?

Она как сверкнёт глазами:

– Я так и знала, что это ты, Комнина!

Говорю ей:

– Что бы я ни сказала, вы всё равно будете твердить, что это я.

Она:

– Вы себя выдали, Комнина! На воре шапка горит!

Тут Дашка выскочила вперёд:

– Это я взяла!

Графиня Бурден посмотрела на неё так внимательно и говорит:

– Молодец, что призналась. Но наказание принять всё-таки придётся. Сразу надо было отвечать!

Целый день Дашка с этой бумагой простояла. Все ходили и презрительно на неё глядели.

– Зачем ты неправду сказала? – спрашивала я у неё потом.

А она мне:

– Я тебя знаю, ты бы постояла-постояла да и тарелкой в эту графиню запустила. Потом бы из института исключили.

Девчонки её сторониться стали, никто на уроках рядом не садился. Только я. Однажды кто-то плохим словом обозвал, смотрю, она сама не своя, вскочила и вверх по лестнице побежала. Меня словно током ударило – я за ней. Она лёгкая, быстрая; пока я добежала, Даша уже в слуховое окно наполовину высунулась, перевалилась и вот-вот на крыше окажется. Ты видел высоту здания нашего, крыша в тот день скользкая была, снежком припорошённая. Схватила я её за ноги и давай тянуть назад. Не хотела Дашка, упиралась, но всё-таки мне удалось вытащить её на лестницу. Долго потом сидели, плакали обе. С тех пор мы неразлучны. И когда вместе, никто нас обидеть не смеет!

– И что, об этом так никто и не узнал? – спросил Михаил, напряжённо слушавший эту историю.

– Насмелилась я однажды к великой княжне Ольге подойти, она у нас занималась иногда. Ну и всё высказала. После этого графиню Бурден сразу убрали. Ой, да что это я всё о себе! Как ты? Что дома?

– Дома скучно, батюшка в Италии, маменька болеет, Буцефал хромает, но Фёдор обещал к следующему моему приезду выправить ему ногу. Только вот не знаю, когда снова удастся побывать в имении… В этом году выпускаюсь, так же как и ты. Что впереди, лишь гадать можно…

– А у нас выпускной бал скоро! Папа, наверное, не сможет приехать. А ты? Приедешь?

– Обязательно.

– Товарища своего прихвати, о котором рассказывал, чтобы было с кем потанцевать!

– Павла, что ли? Да он скромняга!

– Скромный – это хорошо. Смелых у нас самих хватает! – заявила Катенька и весело рассмеялась.

Роскошная, богато украшенная карета, запряжённая тройкой гнедых, подкатила к главному подъезду Зимнего дворца. Нарядно одетый кучер слез с козел, откинул подножку. Дверца распахнулась, и из обитого красным бархатом, шёлком и кожей нутра выскочил молодой высокий камер-паж в парадном мундире. Он подал руку полному, с небольшою бородкою мужчине в безукоризненном фрачном костюме с бабочкой.

– Осторожно, батюшка.

– Ну-ну, Михаил, – улыбнулся князь, – я ещё сам могу.

Однако от руки сына не отказался. В последние два года князь сильно сдал: не ладились дела на службе, жена, оставшаяся в России, совсем расхворалась, в Италии он был лишён привычной обстановки, что при консервативном характере постоянно угнетало его. Всё это отрицательно сказывалось на здоровье. Однако пропустить выпускной бал любимой дочки он не мог и потому приехал, не побоявшись дальней дороги. В петербургском особняке к приезду хозяина навели идеальный порядок: сверкал начищенный паркет, сквозь прозрачную ясность оконных стёкол виднелись аккуратно убранные дорожки сада; с портретов в золочёных рамах строго смотрели высокородные предки; изящные изгибы дорогой мебели в двадцати комнатах прекрасно сочетались с мягкой глубиной персидских ковров, расшитых затейливыми узорами. Слуги подновили карету, которая использовалась только для торжественных и важных выездов, а остальное время пылилась в дальнем углу каретного сарая.

Отец и сын неторопливо вошли внутрь, где их уже ждал Павел.

С самого утра смолянки готовились к праздничному выпускному вечеру. Кто-то репетировал свою партию на музыкальных инструментах, снова и снова повторяя, казалось бы, уже навсегда вбитые в голову такты; кто-то вальсировал, упоённо кружась по дортуару меж кроватями; но большинство гладило праздничную одежду, распрямляя каждую складочку. Из рук в руки передавались пудра, кремы, румяна и французские духи, расчёсывались и укладывались волосы. Сегодня они героини дня и должны выглядеть перед родственниками и многочисленными приглашёнными как можно лучше.

– Дамы и господа, прошу рассаживаться! – прозвучал голос распорядителя.

Сразу послышался шум отодвигаемых стульев.

Михаил с Павлом сели рядом, князь нашёл кого-то из знакомых, чья дочь тоже была в выпускном классе, и пристроился около семейной пары. Зал пестрел от разнообразия костюмов, парадные офицерские мундиры соседствовали с фрачными парами. Кадеты и юнкера сидели кучно, им предстоял танцевальный марафон. Строгость и суровость одеяния мужчин разбавлялась высокими причёсками и обнажёнными плечами дам. Присутствующие притихли, ожидая начала; лишь в ложе, где сидела августейшая семья, о чём-то переговаривались.

На сцену вышла высокая, прямая как жердь дама в зелёном платье из панбархата и, глядя поверх голов сидящих, объявила:

– Начинаем наш концерт! Глинка. «Ноктюрн ми бемоль мажор». За роялем – Дарья Новосельская.

Михаил выпрямился и застыл. Из-за портьеры показалась Даша – тоненькая, порывистая, смущённая – она поклонилась и уселась за инструмент. Несколько мгновений девушка сидела, прислушиваясь к себе, словно рождая внутри звуки, которые сейчас должны прозвучать. Вдруг легко коснулась клавишей длинными, тонкими пальчиками, и чистая, светлая мелодия наполнила зал. Она то взлетала высоким аккордом, то мягко ниспадала журчащим ручейком. Музыка обволакивала каждого, и хотелось взлететь вслед за её чарующими звуками. Пальцы пианистки порхали по клавишам. Вверх, вверх, ещё выше – до надрыва, до слёз… И сразу вниз, на равнину, медленным грустным упоением…

Михаил сидел не шевелясь, казалось, он даже не дышал. Павел повернулся к нему, хотел что-то сказать, однако, увидев неподвижное лицо друга, только покачал головой.

Прозвучал последний аккорд. Даша встала, окинув зал невидящим взглядом, и поклонилась. Тишину взорвал зрительский восторг. Михаил вскочил, ему показалось, что Даша заметила его. От хлопанья у него покраснели ладони. Девушка ещё раз поклонилась и исчезла за занавесом. Зал нехотя затихал.

Вновь на сцене появилась высокая дама и объявила следующий номер:

– Чайковский. «Старинная французская песенка». Исполняет Екатерина Комнина.

Катенька живо выскочила на сцену. Улыбаясь, сделала книксен и подлетела к стоящей около рояля арфе.

– Твоя сестрёнка? – спросил Павел, хотя и так было понятно, что это Катя.

– Да, она, – улыбаясь, ответил Михаил.

– Симпатичная. Познакомишь?

– Конечно.

Раскованная, свободная и независимая Екатерина заметно отличалась от своей скромной подруги. Тихо зазвучали струнные переливы, и полилась плавная, волнующая мелодия. Вместо холодных петербургских каменных громад перед взором Михаила возникли родные тёплые просторы Полтавщины: усадьба, конюшня, мягкие и влажные губы Буцефала, когда он благодарно принимал с его ладони горбушку. И так захотелось туда, в родной дом, побродить по окрестным лугам и рощам, ускакать далеко-далеко на вороном жеребце, спешиться на скошенное поле, броситься в стог и зарыться лицом в духмяное сено…

Очнулся он от грохота аплодисментов и толчка в бок.

– Ты что, заснул, Мишель? – улыбнулся Павел.

– Да так… Навеяло что-то. Будто Катюшка перенесла меня в наше имение на Полтавщине.

– Здорово играла, молодец у тебя сестра! Красивая, да ещё так прекрасно музицирует! – с восхищением произнёс друг.

После концерта Катя бросилась сначала на шею отца, потом подхватила за руку Дашу и подвела к молодым людям. Михаил обнял сестру, повернулся к её подруге, взял тонкую руку и прижался к ней губами:

– Вы замечательно играли, Дашенька!

Девушка смутилась, но тотчас нашлась с ответом:

– Это вы замечательно слушали, Михаил.

– Увы, нам редко выпадает возможность послушать музыку. Вы доставили мне несравненное удовольствие!

Даша смутилась окончательно и теперь не знала, что сказать.

Положение спасла неутомимая Катенька:

– Мишель, а что ты нас со своим другом не познакомишь?

– Ах да, прошу прощения! – Михаил благодушно повёл рукою сначала в сторону сестры. – Это Катя.

Девушка, состроив любезную улыбку, присела в книксене.

– Павел.

Камер-паж щёлкнул каблуками.

– А это Даша.

Девушка сделала книксен, опустив голову, видимо, не оправилась ещё от смущения.

– Павел. – Друг Михаила щёлкнул каблуками и кивнул ей в ответ.

– Господа камер-пажи! – звонко воскликнула Катя. – А не угостите ли вы ваших дам чем-нибудь вкусненьким? Буфет ждёт! – И показала рукой в сторону боковой гостиной.

Такого обилия закусок и напитков девушки ещё никогда не видели. Питание в институте было весьма скудным, воспитанницы всё время мечтали о лишнем куске хлеба, а ложась вечером в холодную постель, плакали от голода. В посты случались голодные обмороки, в лазарете иногда не хватало мест для больных. Но сейчас их глаза разбегались от мясных деликатесов, сыров и колбас всех сортов, вкусных пирожков, копчёного угря, зернистой и паюсной икры, консервов из омаров, паштетов из дичи, шоколада, нарзана, лимонада, водки, коньяка и даже заграничного шампанского.

Спустя несколько минут они уже наслаждались тёмно-коричневым балыком, пробовали тонкие ломтики буженины и румяно-копчёную телятину, запивая всё это лимонадом в запотевших бокалах. Даша потянулась было за аппетитными конфетками с печеньем, но тут опомнилась Катя:

– Дашутка, скоро танцы, а мы ещё не готовы! Бежим, пока нам не досталось!

Подруги ретировались, оставив камер-пажей в задумчивости.

– Сестрёнка твоя – необыкновенная девушка! – снова восхитился Павел. – В ней какая-то неудержимая энергия! Всех вокруг заряжает.

– А Дашенька такая милая и скромная, такая тихая и приветливая… Хочется защитить её от всех напастей, – добавил Михаил.

Друзья посмотрели друг на друга и весело рассмеялись.

Взглядом Михаил нашёл отца и направился в его сторону.

– Батюшка, вы не представляете, какой здесь богатый буфет! Мы сейчас были там с Катей и её подругой.

Константин Михайлович повернулся к сыну, оторвавшись от разговора со знакомыми:

– А знаешь ли ты, на какие средства он организован? Как и весь выпускной.

Михаил недоверчиво уставился на князя: его уже осенила догадка, но он не желал признать её.

– Неужели… вы, батюшка?!

– Да-да. Я пожертвовал солидную сумму, – кивнул отец и едва слышно добавил: – Чего не сделаешь ради любимой дочери.

– Бал! Бал! – раздался громкий голос распорядителя, и Михаил с Павлом ринулись в огромный танцевальный зал, где вдоль стен уже выстраивались в линию молодые люди в чёрных тройках и кадеты, юнкера, офицеры в мундирах. Кучками стояли родители, преподаватели, приглашённые гости. Все замерли, ожидая выхода воспитанниц.

Откуда-то сверху донеслись приглушённые звуки оркестра. Музыкантов не было видно, и казалось, что музыку издают высокие белые колонны, ею гудят и вибрируют стены.

Под торжественные звуки полонеза тяжёлые двери отворились, и, плавно скользя по паркету, во всём белом, одна за другой, показались юные выпускницы. Создавалось ощущение, что из обрамлённого тяжёлыми шторами проёма, словно из сказки, выплывают на поверхность зеркального паркетного озера грациозные лебеди с гладко зачёсанными головками. Девушки остановились напротив взволнованных юношей, а те горящими от нетерпения глазами разглядывали нежные создания, с которыми им предстояло соприкоснуться в танце.

Полонез сменился вальсом. На мгновение юноши замешкались, выбирая дам.

– Разрешите мне пригласить вас на танец! – Михаил остановился перед Дашей, слегка наклонив голову, но глядя ей прямо в глаза.

– Я согласна, – произнесла она тихим голосом, совсем забыв этикетную фразу, которой её учили отвечать на приглашение кавалера, и сделала реверанс.

Оба смутились ещё больше. Молодой человек подал Даше правую руку, а Даша ему левую, и они двинулись в центр зала.

Павел как можно быстрее через толпу пробрался к Кате:

– Позвольте иметь удовольствие пригласить вас на вальс!

Катя озорно улыбнулась:

– Позволяю! И желаю разделить его с вами.

Павел никак не ожидал такого нестандартного ответа и растерялся, покраснел, на лбу выступила испарина. Видя замешательство кавалера, Катя взяла его под руку и увлекла туда, где уже кружились танцующие.

Ах, как изящно этот непокорный завиток, совсем не желающий находиться в причёске, лежит у неё на шее! Ах, как бьётся эта едва заметная голубая жилка рядом с ним! Как великолепно выглядит тонкая нитка жемчуга на её белоснежной коже! Лишь самая крупная чёрная жемчужина посередине, словно старшая из прочих, допущена до ложбинки, чтобы возглавить драгоценный ручеёк, стекающий туда, куда не смеет заглянуть очарованный паж…

Михаил вёл свою партнёршу осторожно, едва касаясь её талии. Когда их руки соединялись, внутри него всё дрожало и трепетало, и он боялся, чтобы Даша не заметила этого. Но девушка всё замечала, хотя старалась не встречаться с Михаилом взглядом. Она никак не могла объяснить себе, почему этот высокий, красивый молодой человек, Катюшкин брат, так неудержимо влечёт её.

– Какое у вас красивое ожерелье! – наконец решился произнести Михаил.

– Это от покойной маменьки подарок. Я первый раз его надела.

– Вам очень идёт! – подтвердил юноша, не зная, как продолжить разговор. – А где проживают ваши родные?

– На Черниговщине, – после некоторого раздумья ответила Даша.

– У вас красивое имение?

– Красивое, – нехотя ответила девушка.

– А среди гостей есть кто-то из ваших родных?