Запорожская вольница

Вишни на Кубани такие же, как и у нас, и вареники с вишнями кубанские хозяйки лепят не хуже, чем в украинских селах. И борщи здесь готовят знатные, и галушками не брезгуют, и сало любят, и песни украинские поют, и звучные казацкие тосты провозглашают, помня своих днепровских предков. Какое семя, такое и племя. Запорожское семя по всей кубанской земле… А где же все-таки начало? Как, каким путем прибыли сюда первые запорожцы? Из станицы Запорожской мы отправились в Тамань. Ровное блеклое море, глинистые обрывчики, камышовые болотца, зеленые луга, грязевые сопки вдалеке – ничто здесь не напоминает о легендарном прошлом края. Первыми заглянули сюда греки, основав на месте нынешней Тамани колонию Гермонассы (рядом возле станицы Сенной находилась античная Фанагория). Потом пришли хазары, построив город Таматархи. Наконец и русские добрались до этого солнечного цветущего пятачка. Город Тмутаракань был самой дальней вотчиной русских князей. Остался след и после турок. Турецким фонтаном местные жители называют удивительный источник, вода в который стекает по зарытым на склонах керамическим трубам. Этой криничкой до сих пор пользуются таманцы. Даже объявили местной реликвией и назначили смотрителя.

Самый же колоритный, приметный, во многом знаковый таманский памятник стоит на приморском бульваре, возвышаясь над газонами, кустами, деревьями и даже – морем. Более двухсот лет назад по нему к кубанским берегам был совершен «вояж» черноморских казаков – бывших запорожцев. На гранитном постаменте легко узнаваема фигура сечевика со знаменем. Ниже – барельеф: море, волны, обрывистый берег, два больших военных корабля сопровождения и «чайки» с казаками. О том, что все это означает, можно узнать из надписи: «Первым запорожцам, высадившимся у Тамани 25 августа 1792 года под командой полковника Саввы Белого, сооружен в 1911 году благодарными их потомками казаками Кубанского казачьего войска по мысли Таманского станичного общества в память столетия со времени высадки».

На другой стороне постамента длинный «вирш» на украинском языке. Я не поленился, полностью переписал его к себе в блокнот. «За здоровье ж мы царицы помолимся Богу, что она нам указала на Тамань дорогу…» – в таком незатейливом панегерическом тоне выдержан весь стих. Слова благодарности, как гласит надпись, якобы принадлежат судье войска верных казаков черноморских Антону Головатому. Это был редкий по уму и храбрости человек, обладавший талантом воина и дипломата. Современники отмечали его необыкновенное чувство юмора, поэтическое дарование, мастерство игры на кобзе. Находясь на должности войскового судьи – второго лица всего Черноморского войска, он организовал переселение черноморцев на Кубань, занимался обустройством новых поселений, наладил охрану неспокойных кавказских границ. По его инициативе в 1793 году в этих местах был построен первый храм Покрова Богородицы. Он существует и поныне. Его колокола, по преданию, отлиты из пушек, которые были установлены на «чайках» запорожцев. Авторитет судьи среди кубанцев был очень велик. О нем казаки сложили поговорку: «Знает об том Головатый Антон: он нам голова, он нам и батько – он нам поголыв головы гладко» (эта поговорка указывает и на мздоимство Головатого, ставшего затем атаманом черноморцев и «гладко оголившем головы» своих казаков. – Примеч. ред.). Так запорожские казаки превратились в кубанских. Была вольница днепровская, стала кубанская государева служба… Все равно своя воля, свое право. Своя казачья гордость. Что от нее осталось? Только ли памятник на таманском берегу?..

Дунайская развилка

– Смотри, яблоко плывет… Хватай еще одно по правому борту… А вот груша слева…

Лодка тихо скользила по тенистому Белгородскому каналу: я греб, а мой спутник выуживал из воды яблоки и груши. Они падали с веток, свисающих над водой.

– Ходите, хлопцы, дальше, до церквы – там еще не такое побачите, – усмехнулся расположившийся возле калитки на мостках дедок с рыжими обтрепанными усами. Мне подумалось, что точно так же мог выглядеть и запорожский казак-зимовчак, независимо севший хуторком на одном из островов Великого Луга.

Минут через двадцать мы подплыли к мосту. За ним был выход в Дунай. По обоим берегам у деревянных причалов стояли длинные деревянные лодки. Бросались в глаза сначала именно они, а потом уже – дома и сараи, машины и велосипедисты, церковные купола. Мы находились в центре Вилкова.

Этот южный тихий плавневый городок километрах в двухстах от Одессы называют «украинской Венецией». Название отражает его водное местоположение. Дунай при впадении в море разделяется на три рукава (их называют гирлами): Георгиевское, Сулинское и Килийское. Килийское в свою очередь делится на Старостамбульское, Очаковское и Белгородское гирла. На их стыке, на своеобразной «вилке», и находится Вилково – знаменитый город на воде.

На городской набережной высится бронзовый памятник. Строгий худой мужик с бородой, в лаптях держит в руках большой крест. Рядом с ним – лодка. Кто это? Однажды во время велосипедного путешествия по Румынии, переехав по мосту через Дунай, мы стали расспрашивать у местных жителей дорогу. Вдруг услышали за соседним столиком (дело происходило в придорожном кафе) странную речь. Слова то украинские, то какие-то исковерканные русские, акцент румынский. «Часом не молдаване будете?» – спросил я навскидку. «Не-е, мы липоване», – протянул баском дюжий загорелый мужик: «А вы кто, распутники?» Я кивнул головой, сообразив, что речь идет о дороге и путниках. О русских староверах-липованах я слышал давно. Где-то в XVIII веке, не приняв новое церковное устройство, они ушли из России и обрели новую родину здесь, на Дунае. В румынской Добрудже есть целые села, где живут липоване.

Липован можно встретить и в Молдавии, и на Буковине, и на Одесщине. Вилково основано в 1746 году. Памятник на набережной поставлен в честь староверов-липован – первых поселенцев этих мест. И молодые, и старые вилковцы, сколько мы ни пытались дознаться, почти ничего не могут сказать о своих российских корнях. Не знают? Не помнят? Не хотят помнить? Обьяснили только, что слово липоване происходит то ли от липовых лесов, где прятались борцы за веру, то ли от липовых досок, на которых писались иконы (скорее всего, название идет от Филипповского толка, которого придерживались эти старообрядцы. – Примеч. ред.). Многие вилковские липоване считают себя потомками донских казаков. Вилковцы-украинцы же ведут свою родословную от запорожских казаков. Так здесь многие и говорят: «Мы запорожских корней». Некоторые, гордясь своими чубатыми предками, этим даже как будто ставят себя на ступеньку выше других вилковцев. В городке, между прочим, две церкви: в одной правят службу по обычному православному обряду, в другой – по староверскому уставу.

Мне сначала Дунай не приглянулся – мутная вода, заросшие ивняком неряшливые берега, комарье. Запорожцам, чьи «чайки» плутали между островами, тоже, наверное, было здесь и непривычно, и неуютно. Так и жди, что судно сядет на мель, а из зарослей раздастся предательский выстрел. В одной народной думе, где описывается буря на Черном море, идет речь о том, что часть казацких судов «гирло Дунайское пожерло». Вполне возможно, что после этого в казацкой среде родилась пословица «Кто не пил воды дунайской, тот не ел каши казацкой». С лихвой хлебнуть дунайской водички запорожцам пришлось во время штурмов важных турецких стратегических пунктов в Подунавье – Силистрии, Килии, Измаила. Во время Дунайской экспедиции в 1771–1772 годах российское командование не кому-нибудь, а именно запорожцам поручило опись прилегающих к Дунаю и непосредственно дунайских речных путей. Объяснялось это тем, что запорожцы «по изведанной в них храбрости и отважности скорее других за сие дело возьмутся и удачнее могут исполнить, тем наверное, что места по Днепру и самое оное течение им в скорости известны». Пригодился россиянам и боевой опыт казацких морских десантников. Ими была создана Дунайская военная флотилия. Быстро освоившись среди дунайских разливов и гирл, запорожцы внезапно нападали и захватывали турецкие галеры, уничтожали аванпосты противника, нападали на береговые укрепления и базы, принимали участие в штурме крепостей. После прекращения военных действий не все запорожцы вернулись к родным днепровским берегам. Будто предчувствуя «руину» запорожской вольницы, часть сечевиков осела в низовьях Дуная. Вполне вероятно, что именно в это время запорожцы и поселились в районе Вилкова, основали хутора по другим дунайским гирлам. Места здесь глухие, неизведанные, добычливые. То, что и надо было днепровским лугарям, привыкшим во всем полагаться на боевую выучку и свой богатый опыт выживания среди дикой природы. Было здесь просторно и вольно, однако плавни есть плавни: тут – топь, там – непролазные камышовые дебри. Хватало и подозрительного иноязычного люду в округе. И свои единоверцы – обосновавшиеся здесь ранее липоване, казачки-некрасовцы – порою досаждали, охраняя свою старообрядческую веру и насиженные гнездовья (некрасовцы, после поражения бунта атамана Булавина, перешли к турецкому султану и сражались за него. – Примеч. ред.). Так что приходилось селиться с оглядкой. А то и место под солнцем отвоевывать.

Вскоре к вольным поселенцам присоединились и отряды запорожцев, прибывших сюда после ликвидации Сечи на Днепре. Запорожские казаки решили закрепиться в низовьях Дуная и устроить здесь что-то вроде своей новой сечевой столицы. Турецкие власти препятствий не чинили. Туркам даже было выгодно иметь под рукой военную силу, способную противостоять россиянам. Так днепровские казаки стали задунайскими, при этом по сути и духу оставаясь запорожцами. Задунайская Сечь несколько раз меняла свое место. В 1814 году запорожские казаки овладели главным центром некрасовцев – селением Верхний Дунавец – и основали там свой Кош. В 1827 году его возглавил Осип Гладкий – последний кошевой атаман Задунайской (Запорожской) Сечи. Через год этот в меру авантюрный, достаточно честолюбивый, умеющий ладить с властями ватаг вывел задунайцев в Россию, где вскоре стал наказным атаманом Азовского казачьего войска. Судьба вела кошевого по старым казацким дорогам. В конце концов седой, но еще достаточно моложавый с виду и крепкий атаман очутился в бывшем гнезде запорожской вольницы. Последние годы он провел на берегу Днепра в уездном Александровске (нынешнее Запорожье). Тут на старом казацком кладбище в 1866 году и упокоился его прах. Через полтораста лет заштатный пыльный городишко превратился в административный центр края за порогами, который сохранил – за славу предков – и громкое название. Кстати, на старинных российских картах оно обозначало обширный регион – пограничную территорию между Днепром и Азовским морем, которую контролировали запорожские казаки. В память о последнем запорожском кошевом в одном из университетских двориков Запорожья установлен большой крест и надгробная плита. Часто отсюда я отправлялся в путешествия по казацким следам. В этот раз дорога увела меня вниз по Днепру, дальше – по берегу Черного моря к устью Дуная. Таким путем сюда когда-то попадали и днепровские сечевики.

Сторож на дебаркадере, считавший себя потомком запорожских казаков, выдал свою версию происхождения названия липован: «У запорожцев были такие долбленки – липками прозывались. На этих лодках они по Днепру катались. И здесь на них могли промышлять». Как бы там ни было, но сегодня на гербе Вилкова – вода, лодка, рыба, деревья. Это главные богатства края. Были и остаются. В Вилкове строят и маленькие жестяные челны, и дощатые одноместные лодочки. Однако больше всего больших длинных лодок с чуть загнутым носом и кормой. Их тут называют маунами. На таких суденышках можно и в море выходить, что, собственно, вилковские рыбаки часто и делают. И тут, наверное, мореходный опыт запорожцев, их лоцманские навыки им весьма кстати. Что помнится, то обязательно возвращается.

Каналы, лодки и рыбаки – главная достопримечательность Вилкова. От магистрального водного проспекта – Белгородского канала – ответвляются маленькие улочки-протоки, которые называют здесь «ериками». Во дворы некоторых домов, кроме обычных ворот, ведут еще так называемые «ходы» – калитки для лодок. Вдоль вилковских больших и малых водных протяжений проложены деревянные настилы – «кладочки»… В стельку пьяный обычно, как куль, валится набок. Однако есть единственное место на Украине, где принявший «на грудь» лишние сто грамм предпочитает падать вперед. В крайнем случае на спину. Где это? В Вилкове. С «кладочки», качнувшись влево-вправо, можно запросто полететь в воду. Правда, среди вилковцев мне почти не доводилось видеть подозрительно раскачивающихся выпивох, несмотря на то, что на многих заборах виднеются крупные надписи: «вино». Вилково славится своим домашним красным вином, которое делают из местного сорта винограда – новака. Им любят угощаться туристы. Липоване тоже потребляют. Однако по случаю и в меру. Потомки запорожцев, правда, более раскованны. Однако же честь казацкую блюдут. Особенно на воде – она здесь везде.

Каналами, протоками и ериками в прошлом был покрыт весь городок. Каждая улица заботилась о чистоте и глубине своего канала: очищала его от ила, укрепляла берега, ремонтировала причалы, мостки и «кладочки». По его водным улицам передвигались в основном на лодках. Вышел из ворот и – за весла. На лодке – и в магазин, и на базар, и на свадьбу, и на крестины, и в церковь, и на работу. На лодке, случалось, везли вилковца из роддома, на лодке часто провожали его и в последний путь. Очаковское гирло от Вилкова петляет между островами, берега которых заросли тростником. На островных землях – как когда-то запорожские лугари на островах в днепровских плавнях – вилковцы до сих пор держат огороды, сенокосы, к которым пробираются через проходы в камышовых прибрежных зарослях. Естественно, на лодках. Часто целыми семьями. Первое, чему учит в детстве отец сына, а мать, дочь, это махать тяжелыми веслами, ловко орудовать небольшим кормовым веслом – гребкой с поперечной рукояткой, управляться с шестом – в иные ерики можно протиснуться только с его помощью. Да и по широким, однако мелким заиленным каналам иногда продвигаться с помощью длинного шеста и сподручнее, и быстрее. За веслами и с шестами часто можно видеть женщин. Едва лодки причаливают к берегу, мужчины прыгают через борт и спешат по делам. Жены ожидают их, делясь новостями с подругами, что сидят в лодках по соседству. Изучая быт вилковцев, я как будто наблюдал сценки из жизни запорожцев, обитавших среди разливов Великого Луга.

Осваивать дунайские плавни липоване начали с устройства рыбных промыслов. Запорожские казаки тоже были мастаками в добыче рыбной живности. Тут с липованами они, наверное, быстро нашли общий язык. Свой днепровский опыт им передали, кое-чему сами у дунайцев подучились. Каждый вилковский рыбак сам себе и капитан, и лоцман. Дело в том, что дельта постоянно растет, глубины в гирлах и на барах (места выхода Дуная к морю с резко уменьшающейся глубиной. – Примеч. ред.) меняются. Нередко случается так, что уходишь на рыбалку по одному руслу, а возвращаться из-за отложения наносов приходится по другому. Для ограждения опасностей рыбаки расставляют вехи различных цветов, буйки. Однако и по ним не всегда сориентируешься. Из-за отложения наносов меняет места кормежки и рыба. Сегодня сети полны серебристой селедки – дунаечки (у каждого уважающего себя рыбаря есть дома ее соленый запас), а завтра в них одна тина.

Сегодня рыбаки не только ловят рыбу, но и осваивают туристский бизнес. До заработков венецианских гондольеров им, конечно, далеко однако кое-какая копейка все же перепадает. Туристов им поставляют в основном экскурсионные автобусы. Рыбаки (или те, кто когда-то были рыбаками) застилают сиденья своих лодок грубыми домоткаными ковриками и развозят гостей по каналам и ерикам. Или доставляют на плавневые острова, где угощают липованской юшкой и запорожским кулешом. И льются над водой дивные запахи, и звучат над Дунаем старинные казацкие песни…

На косах Азовских

Полдень. Зной. Бреду по морскому берегу косы – под ногами хрустит ракушечник. Ветерок – ровная азовская полуденка – тянется за солнцем. Заходит с запада, потихоньку продвигается к югу – продержится еще погода! Едва слышно потрескивает на ветру песчаный колосняк (прибрежное травянистое растение. – Примеч. ред.). Иду по самой кромке прибоя. Собственно, это даже не волнение, а так – вздох сквозь дрему, легкое бездельное позевывание. Волны лениво, будто спросонья, тычутся в берег… Вода настолько прозрачная и тихая, что приобретает цвет светло-коричневого дна. Чуть дальше море желтеет, потом становится все туманнее, наконец, когда совсем не видно дна, окрашивается в изумрудный цвет. Дальше – полоса ряби, потом – чуть густой синевы и за ней до горизонта – голубизна. Дохожу до оконечности косы, так называемого шпиля. Тут слышно, как шумит море, кричат чайки. Лучи солнца натыкаются на их крылья – от них стремительные тени на песке. В прибойной пене кувыркаются ракушки. Трудно поверить, что из них состоит суша, на которой надежно стоит маслиновая рощица, маяк, хатка смотрителя – их видно за бугром. Развязываю рюкзак, достаю карту. Прикидываю, в какой бухточке здесь могла бросить якорь казацкая «чайка». Известно, что запорожцы, спасаясь от турецких галер, заскакивали в Азовское море и заходили в малые реки. По пути они могли останавливаться и в гаванях на оконечностях кос, которые загнуты, как рыболовные крючки. Здесь даже можно было найти пресную воду, добыв ее из колодцев-копанок. Беглецам помогали и рыбаки. Они издревле селились на косах. Немало было среди них и запорожцев. Все для лихих днепровских лугарей здесь в Приазовье было привычным, знакомым, изведанным. От Днепра до азовского побережья – хоть по торной дороге, хоть по тайным тропам или глухим балкам – от силы три-четыре дня пути. Простора и воли на побережье хватало. И морская жара не изнуряла. Ее смягчал степной ветер, напоенный ароматом трав. И тарань здесь ловилась такая же, как в Днепре, и судаки в сети попадались, и лещ шел. И осетрам пришлые рыбари не удивлялись, и даже на белуг глаза не таращили – этого добра и в плавнях за порогами хватало…

Косы на северном азовском побережье знакомы мне с детства. Самые чудесные и значительные открытия произошли именно тогда. Однако, когда в очередной раз приезжаю к солнечному Азову, он, наверное, по старой дружбе, продолжает раскрывать свои тайны, одаривать сувенирами из далекого прошлого. Каждая дорога что-то обещает, куда-то ведет. Дорога вдоль восточного пляжного берега Кривой косы, как когда-то былинного богатыря, привела меня к удивительному камню. На песке стоял гранитный памятник в два человеческих роста, сделанный в виде дубового ствола с обрезанными ветками. Я подошел ближе и прочитал: «Войсковой старшина (т. е. подполковник Войска Донского. – Примеч. ред.) Александр Климович Шурупов. Сконч. 13 июля 1915 г. на 93-м году жизни. Мир праху твоему». «Живут же люди», – подумал я тогда. Однако тут же поправил себя: «Жили». Кто? Где? Местные жители объяснили, что памятник с берега сюда специально привезли рыбаки. Хлопотное это было дело, однако косяне (жители морской косы. – Примеч. ред.) постарались. Многие ведь здесь считают себя потомками войсковых старшин, ватагов рыболовецких казацких артелей, вольных казаков, основавших на побережье хутора. Это отразилось и в названиях. На Беглицкой косе, которая вдается в море восточнее Кривой, например, когда-то поселились беглые запорожцы. Огибая Азовское море, казаки, которые бежали из турецкой неволи, задерживались в устье Дона, а оттуда уже пробирались домой на Сечь. Многие оставались на косах, примыкая к обосновавшимся здесь ранее беглецам. Некоторые, правда, считают, что казачкам, которые облюбовали эту косу для рыболовецкого ухода, приходилось все время «убегать» от моря, постоянно заливавшего берег. О других казацких поселениях и в памяти местных жителей, и в архивах сохранились более достоверные сведения. Точно известно, например, что запорожские казаки на Белосарайской косе (она расположена западнее Кривой) в устье реки Кальмиус для защиты своих зимовников, рыбных промыслов и дорог от татар основали сторожевой пост Домаху. Кстати, это название, обозначающее временный рыбацкий стан, было очень распространено в Великом Лугу… В середине восемнадцатого столетия пост стал центром Кальмиусской паланки. В архивах сохранилась жалоба донских казаков, которые в 1743 году жаловались на кальмиусского полковника Кишенского. Тот якобы прибыл в Новочеркасск, собрал ватагу беглых запорожцев и, переплыв Азов (г. Азов стоит в «гирлах» Дона близ Азовского моря. – Примеч. ред.), стал рыбачить на Ейской косе, которую донцы считали своей. Запорожцы на азовских перепутьях чувствовали себя настолько вольготно, что даже тогда, когда сечевое начальство потребовало прекратить самовольные вылазки на чужие территории, ничуть не притихли и продолжали рыскать по побережью в поисках фартовой рыбной поживы. Чтобы избежать ссор между донскими и запорожскими казаками, российский Сенат в 1746 году принял решение установить границу между Войском Донским и Запорожским по речке Кальмиус. Ее левый берег стал донским, а правый – запорожским.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.