Территория напряжения. Психологическая фантастика, триллер

– Не спать, Удалов! А ну встать.

Я неохотно сполз со стула и вытянулся по стойке смирно.

– То-то же, а то ляг мне еще тут. Короче, на тебе два штрафных балла. Когда успел, удивляюсь, только четверть началась? За тобой две отработки. Сегодня красишь сарай, завтра дежуришь по кухне.

– Завтра же семиклассники?

– Ну и что? Тебе какая разница. Дежуришь с ними. Я лично проверю. Свободен.

Я направился к двери. Директор снова развалился в своем кресле. Лично он проверит, посмотрим. Надоело здесь. Угораздило же попасть…

Началось всё с экскурсии. Даже не помню какой. Мама каждые две недели усаживала меня в электробус, и мы отправлялись на осмотры достопримечательностей. Она осматривала, а я слонялся неподалеку, делая вид, что мне тоже очень интересно. Если о чем-то спрашивали, я многозначительно склонял голову – то ли да, то ли нет, а вообще, старался ни с кем не общаться.

С кем она там познакомилась, с кем договорилась – не знаю. Только через несколько дней меня без разговоров перевели в этот непонятный интернат за городом, «в тихой лесной зоне со свежим воздухом». Мне, в общем-то, было всё равно. Я не люблю ни с кем спорить, что-то доказывать и, вообще, разговаривать не люблю. К чему разговоры, когда никому ни до кого, по большому счету, дела нет.

Мама говорит, что я слишком всё обобщаю. Что я неправильно мыслю и делаю не те выводы. Я и перестал говорить. И с ней, и с другими. Отцу, когда он приезжал, просто отвечал «да» или «нет». Он как раз ведет беседы именно в этом русле. Можно не напрягаться и просто вставлять эти да—нет. Я знаю, что они считают меня заторможенным, и мне сейчас по барабану.

В общем, это была еще та школа. Специализированная, для трудных, неуспевающих. Обставленная в стиле прошлого века классная комната напоминала бы ретро-стиль, если бы не чрезмерная ее отполированность. Я видел такие шкафы и столы у друга деда, добротные, сколоченные из досок, что-то мы даже чинили, здесь же была какая-то имитация. А имитация под что-то у меня сразу вызывает недоверие. Мой пластиковый шкаф-трансформер дома гораздо удобнее.

Вечером, когда я докрашивал сарай, отрабатывая штраф, ко мне подошел парень из восьмого класса. Их там всего-то пять человек, и физкультура у нас проходит совместно, так что, – мы заочно знакомы. Он остановился, проследил взглядом за линией масляной краски и спросил:

– Ты завтра с Семечками дежуришь?

– С кем? – не понял я.

– Ну, с этими, с семиклассниками. Мы их так называем, – он слегка улыбнулся.

– Да. Похоже так.

– Не повезло. Ты это… сразу сам себе работу найди – и держись в стороне. Будут провоцировать.

– Зачем?

– Так положено. Ты же новичок. А они – самый отвяз, под дудку директора пляшут. Болваны маленькие, не понимают ещё, что держаться вместе надо. Он их чем-то подкармливает. Так что, старайся не нарываться.

Кого бы предупреждал. Я давно не нарываюсь. Никуда и ничем. Парень еще потоптался рядом, сказал «пока» и отвалил. Я не понял, чего он хотел. Я уже мало кому доверял, поэтому засомневался, что он пришёл предупредить. Страху нагнать пришел, чтобы я заранее боялся, вот чего. Не дождутся.

За месяц я так ни с кем не подружился. Вернее, я дружил со всеми, если так можно назвать общение без сближения и доверия. Но слова парня принял к сведению, как непонятное и возможно опасное.

Утро было дождливое, хмурное. Меня подняли раньше всех в столовку. В коридоре уже маячили тени заспанных семиклассников. Нам отперли двери и включили свет. Это было мое первое дежурство. Со своим классом я должен дежурить только через две недели…

Интересно, заставят всю неделю драить столовку или только один день?

Крупная женщина в белом халате резким окриком подозвала всех к себе. Выдала мыло, тряпки и две швабры. Девочек провела в буфетную – сортировать салфетки и тарелки: они будут накрывать на стол. Интересное кино получается. Мы тут чернорабочая сила – тряпками махать, а девчонки – салфеточки перебирать. Недолго думая, я схватил тряпку с посудиной и моющее средство. Сказали мыть стены. Вроде, генеральная уборка.

По-моему мнению, вечером это было бы удобнее. Но моего мнения здесь никто не спрашивает, поэтому я мою стены возле окна: там их меньше.

Швабры так и остались нетронутыми. Все разбрелись и терли тряпками стены, мыть пол никто не хотел. В дверях показывались вновь прибывшие. Как я понял, последним достаются швабры. Наконец, раздав всем инвентарь, женщина вышла.

Розовощекий крепыш, почти с меня ростом, тут же бросил тряпку и сел на стол. Остальные последовали его примеру. Чтобы не выглядеть болваном, я тоже перестал тереть стену и просто прислонился к подоконнику.

– А ты кто? – спросил розовощекий, засовывая в рот конфету.

– Из девятого.

– А почему с нами?

– Штрафные баллы.

– Хм… Штрафник, значит. Тогда тебе и полы мыть. Слышь, ребят, сегодня штрафник есть, бросай швабры. Подвезло.

Я, молча, отвернулся и начал дотирать свою стену.

– Ты чего, не слышал? – гнусаво протянул розовощекий. – Бери швабру.

Сказать, чтобы я удивился – это ничего не сказать. Ни в одной школе, а их я сменил достаточно, я не видел, чтобы младшие что-то указывали старшим! Какие-то малолетки, сгрудившись в кучу, смотрели на меня, как на пыльный мешок, который можно выбить.

Пока я раздумывал, что мне делать, сзади послышались шаги и, обернувшись, я обнаружил уже всю толчею рядом с собой. Предводитель – розовощекий, все так же чавкая, нагло рассматривал меня, словно прикидывая, куда мне можно зарядить.

– Ты чего, не понял? – опять протянул крепыш, подзывая пальцем кого-то сзади.

Я не стал дожидаться.

– Так, ребятня, а ну расступись, – собравшись, как хищник в западне, я делал вид, что меня нисколько не беспокоит их окружение. Хотя немного кружилась голова, и предательски слабели ноги. От страха я обычно становлюсь бледным, но действую четко и спокойно.

Я сказал все ровным тоном, – они не шелохнулись, и все также задиристо смотрели на меня. Придется напором.

– Да дайте пройти, чего встали, как на празднике!

Один вопросительно повернулся к розовощекому. Я напирал спокойно и с виду дружелюбно. Встретив стаю собак, нельзя показывать, что тебе не по себе, а держать их волей, не позволяя кинуться.

– Давай, давай. Подвинься, – я уж слегка наглел.

– Идёшь пол мыть? – недоверчиво спросил кто-то.

– Ага, – лениво протянул я.

Они расступились. Я скинул тряпку в посудину и, прошествовав под их взглядами, поставил ее на стол у двери. Потом развернулся, помахал им ручкой и вышел. Невольная улыбка растянула мои губы, и я хмыкнул. Вот дураки. Меня отметили, что я приходил. Свое дело я сделал, так что, аривидерчи, амигос. Один день выигран.

Но не тут-то было. Эти поганцы сказали, что я ушел сразу же и ничего не сделал. Мне не засчитали штрафное дежурство и велели прийти еще раз. Весь день я натыкался на смурные лица Семечек.

Наверное, придется завтра махать шваброй. Почему бы им не взять робота-мойщика? Везде его сейчас применяют.

Я даже подумал, – может, подойти к этой женщине и попросить её сделать что-нибудь вечером одному, без этих… Но как-то не решился. Значит, придется весь час до завтрака сидеть там с ними. Стены мы уже вымыли, что будет на этот раз?

А на этот раз были только швабры – мыли пол, оказывается, каждый день, еще столы и стулья. Я не торопился на дежурство, специально оттягивал. Они уже вовсю драили, когда я появился в дверях. Я посмотрел на эту трудовую вахту, и мне расхотелось туда идти. В голове мелькнула шальная мысль – а что будет, если я прокачу дежурство и все? Мне даже стало приятно от такой наглости. Либо предложу докрасить еще один забор, имею же я право выбрать посильную работу? Могу даже нарисовать чего-нибудь, если очень надо.

Я развернулся и пошел досыпать. Завалившись в постель, я тут же заснул, правда, с легкой тревогой, но такой, не назойливой. Мне было даже интересно. В конце концов, они могут меня ставить на дежурство хоть каждую неделю. И тогда придется сторожить, чтобы я не сбежал. Тогда кто-то должен все время там быть. Эта идея мне понравилась, и больше я ни о чем не думал.

День мне опять не засчитали и назначили на следующий. Следующим днем была пятница, и я вовсе не пошел, сказав будившему меня человеку, что подвернул ногу и никак не могу.

И вот, после уроков, я опять стоял в приемной директора. Разговор был короткий – меня просто не отпустили домой на выходные. Неожиданно. Директор что-то говорил про уважение.

Когда народ погрузился в автобус и выехал из нашей «зоны отдыха», я прошелся вдоль решетчатого забора и свернул за сарай, еще поблескивающий свежей краской серо-зеленого цвета. За сараем на сваленных мешках сидел знакомый восьмиклассник. Я примостился рядом. Он косо взглянул на меня и ничего не сказал.

Земля была рыхлая, рассыпчатая. Я приметил палку, дотянулся до нее и, переломив наискось, заострившимся концом начал рисовать линии.

– Сколько человек осталось, знаешь? – спросил, чуть погодя, восьмиклассник.

– Не-а. А обычно как?

– Да, когда как… Человек десять, не больше. Тебя как зовут-то?

– Семен.

– А меня Стас. Надул Семечек, а, Семен? – и он засмеялся.

Я тоже улыбнулся, удивившись, откуда он знает.

– Да-а, наверное, не знаю. Странные они. Волчата.

– Во-во. Как будто из тюрьмы только вышли. Самое интересное, что так они не полезут. Только всей стаей.

– Я заметил. В коридоре некоторые даже глаза отводят.

– Во-во. Но ты не расслабляйся. Подляну кинут какую-нибудь. Розаня на это мастер.

Я сразу понял, о ком он. Да и как тут не понять. Розовощекая предводила команды была слишком на виду.

– Тебя поэтому домой не отпустили? – спросил Стас.

– Именно. А тебя? – впервые мне было интересно узнать, что происходит с другим человеком. И еще мне хотелось понять, почему он меня предупредил.

– Да, меня вообще не выпускают, – ответил Стас спокойно, разминая затекшие ноги.

– Как это? – удивился я.

– Да так. Штрафов много, – Стас довольно ухмыльнулся.

– И что? – такой поворот дела меня озадачил.

– И домой ни-ни.

– А что родичам говорят? – не поверил, обдумывая как мне быть с этим дежурством.

– А чего им говорить, дополнительные занятия. Я же двоечник. Типа, занимаются. На каникулы все равно отпустят, куда денутся.

Стасу, похоже, было все равно. Но мне – не очень.

– Понятно, – протянул я и замолк.

Мне стало не по себе. Это что же получается, я так месяцами могу здесь сидеть, если не закрою свои штрафные баллы? Настроение упало. Здесь я его как-то особенно чувствовал. Если раньше мне все было ровно фиолетово, то теперь меня бросало то вниз, то вверх, я только виду не подавал.

Из приятного было: Светка, полдник из оладий с джемом (почти как у деда) и то, что моя кровать стояла у окна, и я иногда мог читать при свете луны. Даже фонаря не надо. Аккуратно мне так светило на подушку. Наверное, поэтому там никто не спал, – хлипкие занавески висели, как тряпочки, ровно до половины.

Я посмотрел на Стаса. Наверное, я давно так долго ни с кем не разговаривал. Может быть, от этого чувствовал какую-то назойливость, что ли, со своей стороны. Мне не хотелось, чтобы он подумал, что я за него цепляюсь. Поэтому я постарался спросить как можно равнодушнее.

– А чем вы занимаетесь здесь в выходные?

– Да-а, кто чем, – так же прохладно и туманно ответил он, как будто почувствовал смену настроения и тоже отгородился.

Я не понял и пока отошел, чтобы все обдумать. Решил, что надо присмотреть сначала. У них уже, может быть, своя компания, решил я, и посвящать меня в свои дела они вряд ли станут, тем более вот так, сразу. Ну и плевать. Почитаю чего-нибудь.

– Ну ладно, я пошёл, – кивнул я, уходя, и он поднял руку в знак прощания.

Я оставил Стаса сидеть за сараем и направился к входу в наше гостеприимное серое здание. Ко мне сразу подскочила какая-то женщина и сказала, что нужно позвонить родителям, предупредить, что я остался. Мобильники мы сдавали в камеру хранения, для порядка, поэтому звонить приходилось оттуда.

Ячейки, как в бассейне, закрывались цифровым кодом. Четыре цифры – шкаф открыт. Можно было бы сделать по отпечаткам пальцев, но, видимо, Грум тратиться совсем не хотел, а эту рухлядь свезли с какого-нибудь древнего завода.

Я полазил в своих вещах, посмотреть, что могло бы мне пригодиться. Дверь в камеру хранения открывали два раза в день на два часа. Но сейчас выходной, и время допуска к личному имуществу сместили до обеда. Охранник маячил рядом, поглядывая на всякий случай.

Охранников у нас было два. Один – на дверях школы, другой – в здании. Он обходил этажи, крутился возле туалетов, а на его поясе болталась дубинка. Настоящая. Мне не нравился ни тот, ни другой.

Я позвонил маме, сказал, что меня оставили на дополнительные занятия, и сунул телефон обратно в сумку. Браслет тоже положил, зачем он мне тут, только лишние взгляды привлекает. Взял с собой электронную книгу, куда давно скачал Конан Дойля, Эдгара По и Пола Экманна, про то, как распознать лжеца. Услышал как-то, заинтересовался. Теперь почитаю. И свою любимую книгу – «Гражданин Галактики» Хайнлайна – я закачал дважды в разных шрифтах.

Чем раньше написана книга, тем она понятнее. Это какой-то парадокс, ведь должно быть наоборот. Поэтому и дед меня дома учил по потрепанным изданиям столетней давности, потому что не мог понять, о чем я спрашиваю. Там не так быстро перескакивала информация, как будто в рекламном ролике, чтобы быстрее забросить ее в мозг в нужную ячейку. А ты спокойно обдумывал то, что узнавал, и информация упорядочивалась. Так мне казалось, во всяком случае.

Здесь была старая библиотека, но так себе, хранилище старья. Книжки с желтыми листами рассыпались на глазах, страницы путались, а в некоторых так просто торчали огрызки. Я пока выбрал две более-менее приличные на вид, которые ещё держались крепко. Не очень интересные, просто, чтобы хоть что-то полистать. Одна – про поездку на Мадагаскар, другая – про строительство и ландшафтный дизайн. Дед приучил разглядывать старые книги, как нечто очень ценное. Может, найду что.

Близилось время обеда, и надо быстрее спрятать всё под подушку. Я ещё не до конца уяснил, насколько можно доверять здешней публике.

Глава 6

В столовой я посчитал, сколько нас осталось. Если обедать пришли все (думаю, вряд ли кто-то захотел остаться без обеда), то нас собралось восемь человек. Пять мальчиков и три девочки. Никого, кроме Стаса, я не знал. Хотя и в своем классе я знал немногих, – я на них просто не смотрел.

Одна из девочек тихо плакала, отвернувшись к окну. Как только я вошел, сидевшая рядом крупная девушка с большим ртом, толкнула ее локтем и шикнула:

– Кончай реветь.

При этом она почему-то с вызовом посмотрела на меня. Та, что плакала, нагнулась к своей тарелке и начала вилкой ковырять макароны. Остальной народ даже не шелохнулся.

Я прошел к столу, на котором возвышались две кастрюли, на зеленом подносе выстроились стаканы с компотом, а рядом – тарелки с погнутыми вилками. Открыв крышку, удивился, сколько там еды! Натуральной, как у деда. Жуй, не хочу. Обычно, я не очень-то наедался. Пожалуй, сегодня это можно поправить. Я взял две глубокие тарелки и наполнил их до краев.

– Не лопнешь? – ухмыльнулся Стас, когда я направился к столу.

– Посмотрим, – ответил я, ставя тарелки и отправляясь обратно за компотом и хлебом.

Кажется, сегодня из столовой не уйду до вечера. Какая тишина! Сколько еды! Я был почти что счастлив.

Только сейчас осознал, что все это время запихивал пищу, как топливо, в толпе себе подобных, – так же торопливо и равнодушно, подчиняясь общему ритму.

Сегодня был день остановки. Мне казалось, будто я очутился на кухне ресторана, в котором неожиданно никого не осталось.

Вскоре в столовке действительно никого не осталось, и я, уже порядком разомлевший, пытался запихнуть в себя еще чуть-чуть, чтобы не терзали потом воспоминания об оставленной еде.

Если бы не появилась дежурная и не унесла кастрюли, я бы не смог их покинуть.

Я так объелся, что еле вылез из-за стола. Передвигаться было сложно, дико хотелось спать. Я доплелся до своего этажа и проспал до вечера.

Не знаю, что делали остальные, – во дворе было тихо, по коридорам никто не бегал. В спальне девятиклассников я находился один.

Спальни мальчиков располагались на четвертом этаже, а девочек на втором. Всего по четыре комнаты в каждом крыле: в одном – с пятого по восьмой, в другом – с девятого по одиннадцатый. Но нас было так мало, нас – старшеклассников. Десять человек (мальчиков) в девятом, шесть – в десятом и пятеро – в одиннадцатом. Четвертая пустующая комната использовалась, как самодельная гостиная. Я знал, что там тусовались вечерами, но ни разу не заглядывал. Да и зачем? Мне не нужна толпа.

Сейчас никого не было, и я решил зайти.

Гостиная. Забавно. Ребята притащили несколько кроватей и устроили из них подобие диванов. Еще здесь была школьная парта и две тумбочки. В одной я нашел маленький складной телевизор. Странно. Разумнее было бы хранить его при себе. Почему здесь? Тем более все уехали…

Я достал это сокровище и водрузил его на почётное место. Экран светился, ругался, стрелял, – а я наслаждался. Мне было все равно, что показывают, я просто переключал программы и смотрел на людей. Каких-то далеких даже людей.

Ужин я чуть не пропустил. Впрочем, не особо и хотелось, да и то отвратительное, по сравнению с обедом, месиво – с большим трудом походило на еду. Терпеть не могу капусту в тушеном виде. Осталось только порадоваться, что так оторвался на обеде.

Я выпил чаю, прихватил с собой несколько кусков хлеба и хотел уже отправиться и дальше смотреть телек, как неожиданно на моем пути нарисовалась крупная девица.

– Ты откуда? – спросила она, вытянув руку и упершись ею в дверной косяк. Словно шлагбаум перегородил мне дорогу.

– В смысле? – не понял я.

– Класс какой, доходяга? – устало выдохнула она.

Нежности я от нее не ожидал, но и грубости тоже.

– Первый, – сказал я, в упор глядя в ее круглые пустые глаза. Как незажженные фары, без внутренней подсветки, не имеющие ни цвета, ни выражения.

Круглые глаза скосились в легком недоумении, но свет не зажегся.

– А если по-нормальному? – один глаз как-то особенно угрожающе уставился на меня.

– А тебе зачем? Список составляешь?

– Ой, все. Катись.

Шлагбаум опустился – путь был свободен.

– Это она так интерес проявляет, к новеньким, – захохотал Стас.

– Так я же… доходяга.

– А ей и такой сойдет, правда, Мань?

– Да пошёл ты, – бросила Маня Стасу, развернулась и, важно раскачиваясь, вырулила на середину коридора.

Я решил, что пускай «этот грузовик» проедет, прежде чем двинусь следом.

В столовой остались Стас и ещё один парень, по всей видимости, из его класса, – они сидели вместе и о чем-то переговаривались, – и две девочки в дальнем углу. Я подошел к столику Стаса.

– Что будете делать? – как можно равнодушнее спросил я.

Стас ухмыльнулся и перевел взгляд на приятеля. Тот даже не посмотрел в мою сторону.

– Мы… ещё не знаем. А что?

– Да так, – я подумал, стоит ли делать это предложение, но, с другой стороны, тогда и не надо было начинать. – Можно телек посмотреть.

Я отметил взгляд исподлобья соседа Стаса, и заинтересованный самого Стаса.

– Где? – отрывисто спросил он.

– Есть место.

– Хорошо. А когда? – Стасу не терпелось, это было заметно.

– Да хоть сейчас.

Стас весь подобрался от такой идеи, было видно, что он уже готов сорваться с места. Но его приятель смотрел на меня недоверчиво и как будто иронично. Мне стало неприятно. В его глазах читалось – подлизывается, болван. Доходягой обозвали, теперь товарищей ищет. Он бы на моем месте, конечно, поступил по-другому. Сказал бы что-нибудь, этакое. А может, и нет.

– Я с девчонками не связываюсь, – на всякий случай добавил я для него и встал. – Приходите, если надумаете.

Выйдя из столовой, я дал себе зарок больше ни к кому не подходить и в компанию не набиваться, даже если мне станет совсем скучно и одиноко. Жил же я без них. Просто раньше все время кто-то дергал: то мама со своими делами, то одноклассники – передай то, а у тебя есть это. Сейчас я чувствовал, что никому, абсолютно никому не нужен. Что ты есть, что тебя нет, всем абсолютно фиолетово.

Мне было даже немного неловко перед Стасом, что я не принял тогда его дружеского предупреждения. Может быть, поэтому он сейчас так отстранен, и мне теперь хотелось как-то загладить свою оплошность. Но если это похоже на либезение, то больше я к нему не подойду. Я сделал шаг. Теперь очередь за ним.

Они пришли через полчаса. Мы просто смотрели телек и ни о чем не говорили. Посмотрели – разошлись.

Среди ночи я проснулся от жуткого воя сирены. Звук как будто резал стены и кромсал воздух, сотрясая здание. Может, землетрясение?

Подбежав к окну, я ничего не увидел, кроме фонаря у забора, раскачивающегося как всегда от порывов ветра. Я быстро оделся и выбежал в коридор. Темное небо вдалеке рассекали лучи света, мечущиеся во все стороны, а звук сирены уже звучал с надрывом, как будто захлебываясь от собственного воя.

В коридоре появлялись остальные ребята. Через некоторое время к нам поднялись и девчонки.

– Что это? – нервно спросил кто-то из девочек.

Мы, молча, пожали плечами и снова прилипли к окну. Странное дело, у меня было ощущение, что мы в здании совершенно одни. Ни сторожа, ни охранника не видно, да вообще никого! Дежурная из столовой ушла – я это видел. Но должен же был кто-то за нами присматривать?! Или как? Я хотел спросить, но не решался, чтобы меня не сочли еще вдобавок трусом.

И тут Стас вдруг развернулся и как-то даже присел.

– Я знаю, что это. Там где-то по дороге старая зона. Ее давно должны были закрыть. Если так орет сирена, то это уголовники сбежали.

Девочка, которая плакала сегодня, вскрикнула и закрыла рот ладонями.

– Да, ладно. Не заливай, – покосившись на нее, пробубнил молчаливый и хмурый его приятель.

– Точно говорю. Они далеко, там пустырь. Мы в прошлом году как-то наткнулись. Только почему так слышно, это же километров десять, не меньше.

– А где наш сторож? – подал голос кто-то сзади.

– Может, дрыхнет, а может, сам в конуру забился.

Не знаю, сколько времени мы так стояли, сколько звучала оглушительная сирена, и почему, если верить Стасу, её было так слышно, если зона далеко. Уже позже я узнал, что это сработала сигнализация перед выходом из города на чипы, вшитые в их одежду. Если бы они знали, то сбросили ее задолго до пересечения. Но все равно, прекрасный Пейск имеет три колонии, и одна из них вообще находится в черте города.

Только в тот момент наш забор закачался под тяжестью переваливающихся над ним теней, и мы присели на пол. Луч света еще шарил во все стороны.

– Вот попали, – выдохнул Стас. – Что будем делать?

– Пошли на крышу, – предложил его друг.

– А там что мы будем делать?

– Там хотя бы видно, кто куда лезет.

– Да они уже залезли, чего смотреть.

– Тогда надо позвонить. Здесь есть телефон?

– В камере хранения у всех есть телефон.

– А директор. В кабинете.

– Туда можно, но надо как-то спускаться очень тихо. Может, они и в здание уже пробрались.

– Где же этот сторож?

– Где, где… Напился и спит, как всегда. Кто вниз пойдет?

– Все пойдут.

– Все, так все.

Из сыпавшихся со всех сторон голосов, я не разобрал, кто и что говорил. Говорили все одновременно и в то же время попеременно. Некоторые повторяли одну фразу вдвоем. Так про мобильники вспомнил я и еще мальчик из младших. Самое странное, что никто не подумал, что кабинет директора так же закрыт, как и камера хранения. Она казалась такой неприступной, что легче было все же надеяться на открытую директорскую дверь.

Мы начали осторожно спускаться, держась ближе к стене. На лестнице свет ночью приглушался, но не выключался совсем. Не дойдя до второго этажа, мы услышали звон разбиваемого стекла и всем табуном рванули наверх. Грум со своей любовью к древности слишком переборщил, даже стекла бьются просто от удара.

Поднявшись обратно, я увидел, как Стас замахал руками, показывая идти в их крыло. Мы тихо шли. Рядом со мной девочка дрожала мелкой дрожью, и у меня от страха слегка подгибались колени, отчего я часто спотыкался. Голова кружилась и была пустая-пустая. Нас всех вперед гнал инстинкт, как можно дальше, как можно тише и быстрее.

Мы очутились в закутке с четырьмя спальнями, но Стас показал пальцем чуть левее и наверх.

Я разглядел железный квадрат на потолке.

– А лестница? – тихо спросил я почти одними губами.

Стас кивнул, скрылся за одной из дверей и вскоре появился с раскладной лестницей.