Санктуарий

В.В. Джеймс

Санктуарий

V.V. James

SANCTUARY

Публикуется с разрешения издательства Gollancz,

an imprint of The Orion Publishing Group, London.

Перевод с английского Татьяны Черезовой

Дизайн обложки Екатерины Климовой

Серия «Mainstream. Триллер»

Copyright © V.V. James 2019

© Т. Черезова, перевод на русский язык, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Джону:

дружба – это самое настоящее чудо

Главные действующие лица

Ковен (или собрание ведьм)

САРА ФЕНН, ведьма

ЭБИГЕЙЛ УИТМЕН, БРИДЖИТ ПЕРЕЛЛИ-ЛИ, ДЖУЛИЯ ГАРСИЯ – подруги Сары Фенн

Школьники

ХАРПЕР ФЕНН, дочь Сары Фенн

ДЭНИЕЛ УИТМЕН, квотербек «Спартанцев Санктуарий»

ИЗАБЕЛЬ ПЕРЕЛЛИ-МАРТИНО, дочь Бриджит Перелли-Ли и Пьера Мартино

БЕАТРИЗ ГАРСИЯ, дочь Джулии Гарсия и Альберто Гарсия

Партнеры

МАЙКЛ УИТМЕН, профессор медицинского факультета Йельского университета

ЧЕРИЛ ЛИ, директор старшей школы Санктуария

ПЬЕР МАРТИНО, бывший муж Бриджит и отец Изабель

АЛЬБЕРТО ГАРСИЯ, муж Джулии Гарсия, отец Беатриз Гарсия

Полицейские

МЭГГИ НАЙТ, следователь от полиции штата

ТЭД БОЛТ, шеф

ЧЕСТЕР ГРИНСТРИТ, сержант

РЕМИ ЛАМАРР, лейтенант полиции штата Коннектикут

РОУЭН ЭНДРЮС, независимый магический следователь

И потому смерть – справедливый и заслуженный конец доброй Ведьмы.

Уильям Перкинс«Трактат о проклятом искусстве ведьмовства»,1608

1

Харпер

Когда Дэниел умирал, наши мамы пили шампанское. Посасывали пузырики, когда Беатриз вопила у пылающего домика для вечеринок, а меня грузили в «скорую».

Мама рассказала, что как раз перед тем, как мимо них с воем промчалась первая пожарная машина, они вчетвером чокались, произнося тост. Они подняли бокалы и выпили за наше будущее. Они поздравили себя с тем, что несмотря на то, что у нас, ребят, были свои «разногласия» – а у них четверых тоже были «разногласия» – мы все выдержали. Трудности позади, и наша дружба, как и их дружба, стала только крепче.

Ложь, ложь, ложь. И все они это знали.

2

Сара

– За наших детей, наконец-то ставших взрослыми! – говорит Бриджит. – Ну, вообще-то, ваших. За Харпер, Беатриз и Дэниела. Через несколько недель выпускной, а потом – длинное лето и блестящее будущее.

Хозяйка дома отодвигает свою тарелку и подается вперед, чтобы подлить нам шампанского.

Я говорю «подлить», но это не совсем верно. Бриджит разлила шампанское всего несколько минут назад, так что остальные едва пригубили. А вот у нее бокал уже пустой. Как и три винные бутылки, которые стоят среди остатков обеда.

Милая Бридж любит выпить. А завтра станет жаловаться, что я сварила ей слишком слабое зелье от похмелья. Но я же просто ведьма, я не творю чудес.

Ну, не считая того раза.

Тогда мы вчетвером сидели за этим же столом теплой летней ночью, и время от времени с пролива Лонг-Айленд налетал соленый ветер. Вечер, очень похожий на этот.

– За наших ребят, – говорю я и, подняв бокал, делаю большой глоток, чтобы отогнать ненужные воспоминания. – Джулию поздравляю с тем, что Би прошла на курс политологии при юрфаке. А Эбигейл – с тем, что Дэн получил спортивную стипендию. У вас подрастают звезды.

Эбигейл так и лучится материнской гордостью. Она начинает сиять при каждом упоминании о сыне. Как и всегда.

– И за тебя, Сара, – подхватывает Джулия. – С тем, что Харпер…

Она смущенно замолкает. Этой осенью мою дочь не ждут ни стипендия, ни университетские занятия. Харпер никуда документы не подавала. Вообще-то дети ведьм обычно не поступают в колледж. Они становятся подмастерьями. Но у Харпер и этого будущего нет – по причинам, которые моим подругам хорошо известны.

Эбигейл, поднаторевшая в неловких ситуациях на бесконечных факультетских вечерах в Йеле и спортивных собраниях, куда она ходит со своими мужчинами, ловко включается в разговор.

– Сару поздравляем со всеми теми перспективами, которые откроются перед Харпер, – мурлычет она.

– Именно это я и хотела сказать! – Джулия хватается за брошенный ей спасательный круг. – Это чудесное время для наших ребят.

– Ну, они-то празднуют сейчас, – говорит Бриджит, размахивая бутылкой. – А мы почему отстаем?

Она снова разливает, так рьяно, что шампанское пеной проливается нам на пальцы. Мы смеемся, облизываем липкие пальцы и улыбаемся друг другу.

Я горжусь этими женщинами – моими подругами. Не все и не всегда у нас было гладко. Я сохранила много тайн, чтобы поддерживать мир между нами. Я делала даже больше. Но мы держались и остались вместе несмотря на «временные разногласия». Несмотря на все ссоры и примирения наших ребят.

Тень перекрывает поток света, льющийся через стеклянные двери. Это Черил: как всегда трется рядом, когда мы вчетвером собираемся у нее дома. Пусть Черил и жена Бриджит, но когда она видит нас, то видит не ведьм, собравшихся колдовать, а просто компанию женщин, в которую, как ей кажется, ее должны были бы принять.

Черил уверена, что ее не хотят видеть, потому что она слишком набожная. Отчасти это так: Бог и колдовство плохо сочетаются. Но главная причина в том, что «той самой» ночью ее с нами не было.

– Как вам ужин? – спрашивает она, останавливаясь у Бриджит за спиной. – Аромат был чудесный!

– Ты не попробовала мое ризотто с морепродуктами? – Бриджит разворачивается и берет жену за руку, чуть не съезжая задницей со стула. – Я тебе оставила тарелку на кухонном столе, лапуля!

– Поздновато для ужина. Уже двенадцатый час, знаешь ли.

Ответ Бриджит тонет в шуме и завывании промчавшейся мимо пожарной машины. А потом – еще одной. А потом пролетает скорая помощь. Синие проблески мимолетно освещают стену дома, а машины несутся дальше по Шор-роуд.

Черил цокает языком.

– Они разбудят Иззи!

Она квохчет над дочкой Бриджит не меньше, чем сама Бридж. Иззи на вечеринке сегодня нет – якобы потому, что ей нездоровится, она легла спать пораньше. Подозреваю, что на самом деле все проще: либо ее не пригласили, либо она не сочла себя желанной гостьей.

Иззи старается быть незаметной. Расставание родителей далось ей тяжело. А уж когда город узнал, что новый партнер ее мамы – женщина… Может, мы и живем неподалеку от Йеля, но Санктуарий далеко не так толерантен, как всем хочется думать. А то, что эта женщина оказалась директором школы, уничтожило любые шансы Иззи стать своей в компании учеников.

Харпер приходила домой в синяках, заступаясь за нее и ввязываясь в драки. Бриджит и Черил чуть из-за этого не разошлись, потому что Черил понимала: если она слишком жестко накажет виноватых ребят, все станет только хуже. В конце концов – и с небольшой моей «помощью» – задирам надоела Иззи, и они переключились на новую жертву. Тем не менее Иззи и сейчас предпочитает не слишком выделяться.

Черил задержалась у стола. Она нервно перебирает предметы, лежащие среди тарелок и мисок: связку веточек, завернутых в красную шерсть, свечку, фигурки из серебряной проволоки, которые ни на что не похожи. Бриджит огорченно за ней наблюдает, и Эбигейл подается вперед: воплощенное обаяние профессорской супруги.

– Ты так занята в конце семестра, Черил! Мы, родители, глубоко благодарны тебе за все, что ты делаешь! Кажется, я видела тут стопку каких-то бумаг, наверняка важных…

Джулия улыбается: маневры Эбигейл совершенно прозрачны, но они не раз помогали нам преодолевать неловкие моменты.

В доме заливается телефон. Черил с мученическим видом забирает пустые бутылки и идет отвечать.

– Скорее всего, ученики балуются, – говорит Бриджит, закатывая глаза. – Каждый чертов месяц приходится менять номер телефона. А может, наркоши снова пытались забраться в школьные лаборатории. Уж не знаю, что они рассчитывают там найти. Можно подумать, ребятам дают лишние баллы за приготовление наркотиков.

Я фыркаю прямо в бокал.

– Черт! Нет! – громко ахают в доме. Как ни странно, это Черил. – Это точно? Да, могу. Вашу мать!

Обычно Черил краснеет, даже когда говорит «блин». В чем дело? Кто-то подпалил школу? Это туда ехали пожарные? Бриджит неуверенно встает, чтобы пойти к жене.

Правда, от более сложной задачи – дойти по прямой до Черил – ее избавляют. Потому что Черил сама выбегает к нам. Я думала, она злится, но все гораздо хуже. Она совершенно не в себе – и при виде нее у меня сжимается сердце.

– Несчастный случай, – говорит она. – Пожар. На вечеринке.

На вечеринке!

Мы с Джулией и Эбигейл ныряем под стол за сумочками и телефонами. Мы всегда их убираем, когда сидим вчетвером. Экран оживает, и там загораются сообщения от Харпер. Одно за другим. Слишком много, чтобы прочитать, слишком быстро, чтобы понять, что случилось.

«Позвони мне, ма. Случилось что-то ужасное», – написано в одном.

Рядом со мной стонет проверяющая телефон Джулия. Эбигейл стиснула свой изо всех сил. На ее экране уведомлений нет.

Я перехожу к следующему сообщению Харпер.

«Меня везут в больницу, но не бойся, я ок».

«Вы не отвечаете!!! Сказала копам, что вы все у Иззи. Щас позвонят».

И наконец: «Это Дэн».

Я читаю дальше – и у меня перехватывает дыхание, но Черил уже это говорит. Произносит слова, которые мне из себя не выдавить. Слова, которые я никогда, никогда не думала услышать еще раз.

– Это Дэниел, – Черил отказывается смотреть на нас. – Он умер. Ох, мне так жаль, Эбигейл! Он умер.

3

Мэгги

Ребята. Вечеринка. Алкоголь у несовершеннолетних. Трагедия.

Увы: я вижу это чаще, чем меня видят в спортзале.

Обычно там еще фигурирует автомобиль. Десять лет родительских взносов в фонд для учебы в университете, годы выцарапывания приличного среднего балла, тщательно спланированная благотворительность – и все это вмазывается в дерево на скорости 190 км/час на неосвещенном участке шоссе.

В Санктуарии имеются все нужные компоненты такой истории. Я уже и забыла, какой это претенциозный городок. Сворачивая на очередную тихую пригородную улочку, я смахиваю мусор с пассажирского сиденья на пол, чтобы его никто не заметил. Санктуарий из тех мест, которым хорошо удается демонстрировать вам ваше несовершенство.

Дома стоят от проезжей части настолько далеко, что их почти не видно за деревьями. Дворы такие широкие, что вы не услышите, как соседский садовник катается на газонокосилке. За каждыми воротами – настоящая выставка автомобилей: по одному для каждого члена семьи и спортивный для уикендов.

Я родилась и росла в Хартфорде, и когда меня сразу после окончания Полицейской академии распределили сюда, мне показалось, что я попала за границу. Люди говорят по-другому, выглядят по-другому… Даже воздух тут другой. Солонее. Свежее. Дороже.

Свернув на Шор-роуд, я открываю окно, чтобы впустить этот воздух. Вечернее солнце пятнает океан и отражается от песка, и я щурюсь от яркого света. Дорожка уходит к спортивному клубу – как я помню, там любят тусоваться подростки. Здешние ребята даже не понимают, как им повезло.

Вот только теперь с ними случилась беда. Я бросаю взгляд на лежащую рядом папку. Дело автоматически передается полиции штата из-за возраста погибшего. Не исключены и другие уголовные преступления и проступки, включая поджог, прием наркотиков и употребление алкоголя несовершеннолетними.

– Ты же уже работала в Санктуарии, так? – сказал мой босс, не поднимая взгляда, и швырнул мне через стол дело. – Пожар на вечеринке. Один погибший. Есть травмы, но ничего слишком опасного. Закрой все аккуратненько, завяжи сверху бантик – и будь здесь через неделю.

Теперь воздух изменился. В нем сплошная гарь и дым, а не соль. И вот передо мной тот дом, вилла «Вояж». Фасад остался странно нетронутым, и дом похож на выеденное яйцо, словно пламя вспыхнуло в середине и прогорело к тому моменту, как добралось до стен.

Помощник шерифа под наблюдением коллеги возвращает на место трепещущую ленту. Вокруг – раскисшая грязь, оставленная подъезжавшими и уезжавшими скорыми и пожарными машинами, заливавшими дом. Стоит мне выйти из машины – и мои ботинки в ней тонут.

Коп, до этого глазевший на ленту, спешит ко мне и размахивает руками, пока я не предъявляю ему жетон.

– Вы следователь? – недоверчиво спрашивает он.

Этот засранец что, никогда раньше не видел чернокожей женщины-следователя? Если так, то он пропустил несколько отличных телесериалов.

– Агент Найт? – окликает меня его спутник, завязав ленту и направляясь к нам. – Шеф велел мне все тут для вас подготовить. Вот все ребята, которые тут были.

Он вручает мне список участников вечеринки, и я поражаюсь его длине.

– Практически весь выпускной класс школы, – поясняет Услужливый Коп. – Плюс девицы из загородной частной школы и футболисты со всего округа. Судя по всему, приглашения раздавал Дэн: он был перспективный спортсмен и популярный парень.

Конечно. Похоже, Дэн был Мистер Общительность штата Коннектикут. Я вспоминаю фото с первой страницы дела: густая грива светлых волос и улыбка, которая, похоже, даже не потребовала услуг ортодонта. Парнишка так и сиял юностью. Где-то в Санктуарии осталась его мама, у которой разбилось сердце – хотя я прекрасно знаю, что сердца разбиваются даже у мамочек подлецов и уродов.

Что-то щекочет мне щеку и падает на список. Я смахиваю предмет, оставляя на бумаге сальную черную полосу. Это сажа. Ее длинные перистые хлопья мягко падают с неба, словно кто-то расстрелял там стаю ворон.

Вилла «Вояж» была шикарная – до того, как обуглилась. В деле сказано, что ее сдавали на лето, а на момент вечеринки она пустовала. Может, кто-то сжег проводку слишком мощными звуковыми колонками. Или ребята забыли об осторожности и прикуривали косяки от кухонной плиты. А может, виновата телефонная зарядка с разлохматившимся проводом.

Короче: сначала огонь. Потом давка в панике убегающих людей. И паренек падает и ломает шею. Паренек, в крови которого наверняка найдут огромное количество алкоголя.

Итак: невозможность критически мыслить в результате злоупотребления спиртным и/или наркотиками. Смерть в результате несчастного случая. Дело закрыто. Может, родители сумеют подать гражданский иск на владельца недвижимости, но шансов у них немного, так что лучше бы им просто тихонько горевать.

Я смотрю на список. Имя погибшего идет первым. Дэниел Уитмен.

Когда я получила дело, имя мне показалось знакомым. Но в Коннектикуте масса Уитменов, и все утверждают, будто они состоят в родстве с поэтом. Может, некоторые даже говорят правду. Я посмотрела на его родителей: похоже, папа Дэниела – знаменитый в узких кругах Йельский профессор, в честь которого названо несколько редких болезней.

Второе имя в списке определенно мне знакомо. Джейкоб Болт.

– Эй, – спрашиваю я Услужливого Копа. – Болт. Когда меня шесть лет назад направили в этот район, шефом был Тэд Болт. Родня?

– Он и сейчас шеф. И – да, Джейк – его младший сын. У него четверо детей.

Я пытаюсь вспомнить шефа Болта. Первым приходит на ум слово «большой». Вторым – «популярный». Третьим оказывается «чистый». Я тогда часто ездила на вызовы, но дела дальше этого никогда не продвигались. Я всегда подозревала, что Санктуарий решал вопрос о своих правонарушителях осторожными переговорами и весомыми пожертвованиями в фонд помощи полиции. Меньше бумаг, никаких пометок в личном деле – и все остаются друзьями.

– Я записал Джейкоба первым, – говорит Услужливый Коп, – потому что он лучший друг… был лучшим другом покойного. А это – девушка Дэниела. Или бывшая девушка, я не совсем уверен…

Он указывает на еще одно имя, Харпер Фенн, и за него я тоже зацепляюсь. Удивительно, сколько же я помню. Я проработала в этом районе двенадцать месяцев шесть лет назад, а ощущение такое, будто я знакома с половиной городка. Интересно, каково здесь жить?

Харпер Фенн, должно быть, дочка местной ведьмы. Интересно, странный магазинчик Сары Фенн так и остался на площади? Я запомнила ее, потому что девчонки вечно туда забегали в поисках приворотных зелий или увеличивающих грудь чар, или заклинаний, помогающих учиться. Фенн относилась к этому небрежно, и мне приходилось то и дело напоминать ей, что продажа ведьмовских продуктов имеет возрастные ограничения, точно так же, как спиртного и сигарет. Она вздыхала, обещала проверять удостоверения личности и заваривала мне мерзкий травяной чай. Милая дама, хоть и бестолковая, какими обычно и бывают все ведьмы с центральных улиц.

– Да это же малышка Мэгги Найт!

Удар между лопатками чуть не сшибает меня с ног. Одно дело добродушное похлопывание, и другое – рукоприкладство. Шеф Болт хоть и служит в органах правопорядка, но, похоже, плохо понимает границу между этими двумя вещами.

– Рада видеть вас, сэр.

Мясистая лапа отодвигает меня, чтобы подвергнуть осмотру. Хотя я сейчас старше него по чину, я все равно ежусь под его взглядом, словно забыла почистить скаутский значок. Глаза у него ярко-голубые и жесткие, словно его мамочка выбирала их на пуговичном развале.

– Похоже, тебя повысили с дежурств у кофейника, а, Мэгз? Наш город рад снова тебя видеть. Вот как оно бывает. Весь город скорбит. Дэниел был хороший парень, по-настоящему хороший. И законопослушный. Сколько раз он к нам приходил, они с Джейки зависали у него в комнате. Я горжусь, что другом моего сына был такой порядочный юноша.

Я представляю себе Дэниела и Джейки в его берлоге за всеми привычными развлечениями восемнадцатилетних парней: за кровавыми компьютерными стрелялками, под кайфом, лапающими подружек.

– Конечно, будут вопросы, Мэгз. Но давай договоримся. Дом пора было ремонтировать. Понятно, как начался пожар. Совершенно понятно, что ребята запаниковали. Даже трезвым как стеклышко можно неудачно упасть. Дэниелу просто чертовски не повезло. Он вроде как местный герой. Первоклассный квотербек, тренировал малышню. Ни к чему марать репутацию парня, который погиб вот так. Или втягивать в это еще кого-то.

Он снова стискивает мне плечо для пущей убедительности. Тэд меня предупреждает. Защищает своего собственного сыночка, а не только репутацию покойного Дэниела Уитмена. Я моментально пересматриваю свой взгляд на то, чем парни развлекались в свободное время: возможно, тяжелая наркота и немного больше, чем флирт со своими подружками. Что покажет токсикологический анализ и что окажется в крови Дэниела на момент смерти?

И тем не менее шеф был прав. Что бы Уитмен ни выпил, выкурил или вынюхал, не такое уж это и преступление. Это был просто бессмысленный несчастный случай, оборвавший жизнь какого-то несчастного спортсмена и напугавший всех подростков города. Да и босс хотел, чтобы я уже через неделю вернулась.

– Да, все понятно, – сказала я. – Просмотрю показания ребят и быстро закрою дело.

4

Эбигейл

Когда звонит телефон, у меня едва хватает сил выпростать руку из-под одеяла, чтобы его взять. Да и зачем мне это делать? Половина жителей Санктуария уже звонили со своими соболезнованиями, а вторая половина заставили мою кухню запеканками, кексами и горшочками с супом. Намерения у них добрые, но мне не хочется разговаривать или что-то есть – и больше никогда не захочется.

Мне хочется только спать. Потому что каждый раз, когда я просыпаюсь, я несколько дивных секунд думаю, что вынырнула из кошмара и Дэниел по-прежнему жив. Ужас наваливается – и с каждым разом все быстрее – когда я соображаю, что… нет… каким кошмаром стала моя жизнь. Но как же я жажду этих драгоценных секунд, когда ещё могу побыть счастливой.

Телефон не умолкает, пока я высвобождаю пальцы из рукава. На мне то же, в чем я была за ужином два дня назад: одежда, которую я надевала, когда Дэниел еще был жив. Вещи, к которым он прикоснулся, когда обнял меня перед моим уходом к Бриджит. Мне почему-то кажется, что на них остался его запах, хоть я и понимаю, что сейчас от них может пахнуть только моим собственным немытым телом.

Я тянусь к тумбочке за телефоном, опрокидывая стоящую там фотографию. Улыбающееся изображение Дэниела стукается об пол, и я начинаю безудержно рыдать.

Не имея сил поднять снимок, я прячусь под одеяло и закусываю уголок, чтобы не слышать собственных рыданий.

Весь вчерашний день я была словно на автопилоте. Мы с Майклом прямо от Бриджит поехали в больницу, но никакой надежды не было: мой мальчик умер еще до того, как его занесли в скорую. Майкл его опознал. Мне посоветовали не смотреть. А потом мы уехали домой.

Я подкрасила губы, брызнула на себя духами и сидела на диване всю ночь и все следующее утро, принимая посетителей. Я кивала и пожимала руки, протянутые с сочувствием. Говорила всем, что они так добры и что их соболезнования нам важны. И все это время мне хотелось только раскачиваться взад-вперед и орать им всем: «Убирайтесь, убирайтесь, убирайтесь!»

И вот они убрались. Даже Майкл уехал в Йель – срочные факультетские дела. И хотя я бесилась и требовала, чтобы он остался, теперь я была рада его отъезду: дома остались только я и Дэниел. Я и мои мысли о Дэниеле. И я хочу, чтобы так и было, всегда-всегда.

Вот только телефон не перестает звонить. Я поднимаю трубку, собираясь бросить ее обратно и оборвать звонок, но привычка заставляет меня прижать трубку к уху и произнести самым любезным голосом профессорской супруги: «Дом Уитменов, Эбигейл у телефона».

И слушаю вежливый сухой голос, который говорит, что «есть одна деталь», которую они хотели бы «прояснить, если можно».

Очнулась я, когда кто-то пытался вырвать трубку из моих пальцев.

– Отпусти, Эбигейл. Эби!

У моей кровати Бриджит. Это она отбирает у меня трубку. Я сопротивляюсь, не хочу отпускать. Мне хочется колотить ею себе о голову, пока не потеряю сознание. Это прогнало бы боль, потому что я знаю: ничто другое не поможет. Ничто и никогда эту боль не прекратит.

Кто-то кричит: «Заткнись, заткнись, как ты смеешь, заткнись!»

Это я.

Бриджит говорит в трубку: «Извините, сейчас неподходящий момент…»

А потом она вопросительно смотрит на трубку – и кладет ее.

– Там никого нет, – говорит она. – Эбигейл, что это было? Ты как?

Мой малыш. Бедный, бедный мой малыш.

Я резко бью по телефону, и он ударяется о стену. Мне это нравится. Приносит облегчение. Я тянусь за тем, что стоит рядом: один из футбольных кубков Дэниела, блестящий и тяжелый. Ярость придала мне силы, и я впечатываю его в тумбочку, надеясь, что стеклянная столешница разобьется вдребезги, но она не разбивается. Я бью снова, сильнее.

Если я что-то не сломаю, сломаюсь я.

И я ломаюсь. Я роняю кубок, зарываюсь под одеяло и плачу так, что меня вот-вот разорвет.

Бриджит пытается завладеть моим вниманием, вернуть в мир, где мой сын мертв, а кто-то звонит мне, чтобы облить его грязью.

– Эби, что происходит?

Я пытаюсь сопротивляться, но Бриджит сильная. Она тянет меня ближе к себе, переворачивает – и отшатывается. Она никогда не видела меня такой. Или много лет не видела.

– Оставь меня в покое! – молю я.

Недавний выброс адреналина сошел на нет, оставив меня вялой и обессилевшей.

– Тебе надо поесть, принять душ. Только самое основное. Пошли.

Она включает обжигающе горячий душ. Поднимает меня с постели, помогает раздеться, даже сует руки в кабинку и намыливает мне голову, словно я маленькая. Так я мыла Дэна, когда он был малышом. Я приваливаюсь к стеклянной стенке, слишком измученная, чтобы плакать.

Бриджит приготовила мне одежду, и это такая материнская забота, что у меня ноги подламываются. Так и я выкладывала Дэну на кровать чистое белье, готовила спортивный костюм в день матча.

– Я буду внизу, – говорит она. – Сара приготовила салат с цуккини, твой любимый. Одевайся и приходи ко мне.

И она права. Мне полегчало после душа. После того, как я нанесла макияж на лицо. Уложила волосы. Я снова стала Эбигейл Уитмен. Я надеваю мягкую одежду так, словно это – прочнейшая броня. Потому что я запомнила этот звонок. Этот размеренный голос, произносящий ложь так обыденно, словно зачитывая список продуктов. И мой крик. Даже когда я услышала, что трубку повесили, я продолжала кричать, не могла остановиться.