Скучный попаданец, или 500 лет назад

Ефим ушел в себя, видимо, прикидывая, где он будет брать рейки и шелк. Примерно такой же вид был и у Егора, который в это время периодически выходил из горницы и через короткое время возвращался, пахнущий дымом. В этот раз он зашел как раз при полете самолетика.

Остальные, тоже впечатлившись перспективами полетов в воздухе, все-таки не отвлеклись от поднятой ранее темы.

–Так как, старче, с этих самолетов карты делают? – вернулся к разговору Семен.

–Сначала рисовали, так же, как с воздушных шаров. Но поскольку было это (начало постройки нормальных самолетов) чуть больше ста лет назад, а фотография тогда уже была изобретена, через некоторое время стали на специальные фотоаппараты сверху фотографировать землю. Ну, а потом уже на основании таких картинок делали карты.

–Долгая и тонкая работа, должно быть – заметил Федор, вглядываясь в раскрытый атлас – вона как все мелочи прочерчены, да надписи, да разными цветами.

–Нет, в моем времени, да и тогда, сто лет тому, это уже было очень быстро. Сейчас в Европе изобретают книгопечатание. Лет через 70 такой Иван Федоров напечатает первую книгу на русском языке. А выдумка там несложная. Из металла отливаются кубики, на одной стороне которых – перевернутая буква. Дальше человек на подставке, размером с будущий лист, складывает из этих кубиков слова, текст, какой надо. А дальше валиком намазывают эти буквы чернилами, прикладывают лист бумаги, другим валиком приглаживают – и готова страница. Повтори сто раз – вот тебе сто одинаковых страниц текста. И не надо переписывать, выводить, ошибок нет. Набери из букв другую страницу – вот тебе еще сто листов. Да хоть тысячу! Быстро догадаются придумать такие штуки, чтобы и текст сам смазывался, и лист сам переворачивался. А если на отдельном листе не буквы набрать, а картинку вырезать, да хоть по твердому дереву, то будет отпечаток рисунка. Хочешь – в одну краску, хочешь – в несколько по очереди, но тут уже надо аккуратно совмещать будет. Так вот, это начало самое, потом и станки эти печатные еще усложняться, и печатать будут тиражи… это сколько, значит, одинаковых книг за раз… многотысячные. Отдельно придумают, как хоть текст, хоть рисунок, скопировать, то есть повторить с одного образца сколько нужно раз. Вот тут уже и с фотографий карты и пойдут в дело.

Ефим потрясенно хлопал глазами, остальные тоже призадумались. Тем временем Седов открыл страницу атласа с издательской информацией, нашел нужную строчку, и, прижав к мелкому шрифту палец, показал всем:

–Вот – сто тысяч экземпляров.

Все посмотрели на цифру и снова потрясенно промолчали.

–Так что же – снова первым прервал общее молчание Ефим – у вас там все грамоту знают?!

–Все – ответил Николай Федорович. У нас обязательное всеобщее девятилетнее образование, но можно (совершенно бесплатно) учиться не 9, а 11 лет в школе, и еще потом в институте или университете, тоже бесплатно.

И через минуту, на фоне всеобщего ошеломленного молчания, добавил:

–Что-то я на вас много вывалил. А не пора ли нам в баню? А о людях, и вообще о жизни в наше время я позже расскажу, да и покажу.

Никодимыч перевел взгляд на Егора. Тот сказал:

–Должно быть, готово. Последний раз уж на всякий случай подкинул.

–Ну, иди гарь сгони, да оконца затыкай – ответил ему старик – А вы давайте готовьтесь, да прикинем. Думаю, надо нам поделиться на два захода. Князю париться нельзя, да и нам не след всем сразу, вдруг что… Так что пойдем по четверо. Сначала я, Ефим, Федор и…

–Давайте я – сказал Седов.

–Да! А пока Егорша снова на сосну слазит.

–Ну, я тогда еще раз по дороге прогуляюсь – добавил Гридя.

–Семен же при князе побудет – закончил расчет Никодимыч.

Семен кивнул, они с князем остались сидеть за столом. Остальные засуетились, кто за сменной одеждой, кто куда. Николаю Федоровичу спешить тоже было некуда, он пересел ближе к выходу и стал ждать. Тут к нему подошел закончивший распоряжаться Никодимыч и тихонько спросил:

–Николай, а что ты говорил про фото… графию? Это как?

–А, я же не у вас вчера ребятам показывал. Ефим! Где Ефим?

Из глубины дома вышел Ефим с небольшим узелком.

–Фото храма у тебя? Покажи Никодимычу.

Ефим, несколько застеснявшись, ушел обратно и тут же вернулся, неся в руке календарик с храмом Василия Блаженного. Они подошли ближе к окошку и Седов пояснил:

–Вот, Никодим, это храм, который будет лет через пятьдесят построен в Москве, на Красной площади, в честь взятия Казани. Это – та самая фотография, не рисунок красками, а как бы отпечаток, как он на самом деле выглядит. Фотографировать можно все: хоть строения, хоть лес или там поле, хоть людей и животных. Фото делает отпечаток, как человек, который его фотографировал, в этот момент видел. То есть вода в реке бежать не будет, и листья на ветру шевелиться – тоже. Для съемки в движении у нас есть кино и видео. Это такие живые картинки, как в окно смотришь.

–А у тебя есть… кино? Нам ты не показывал! – естественно, не смог удержаться Ефим.

–Есть. Вот после бани и покажу – ответил Седов.

Тут как раз с небольшим тючком вышел Федор, который, кроме своих, отвечал еще за вещи князя, вернулся из бани и был отправлен на вышку Егор, собрался Гридя, в общем, все были готовы. Календарик Никодимыч после тщательного рассмотрения со вздохом положил к блокноту и атласу, лежащим перед остающимися в горнице Семеном и князем.

Пройдя через двор (стояла все такая же солнечная, безветренная погода с небольшим морозцем), первая четверка зашла в баню. Седов слышал про бани по черному, но никогда не видел, и осматривался с любопытством. Большой предбанник был сделан из такого же сруба, как и сама баня. Двери – и входная, и в баню – были привычно низенькими и обшитыми по косякам тряпками, типа мешковины, видимо, чтобы тепло не уходило. Вместо петель были прибиты полосы грубой, толстой кожи. Высота потолка в самом предбаннике была вполне нормальной. «Ну да, под себя же делали» – вспомнив рост Никодимыча, подумал Седов. В предбаннике у входа стояли две лавки, а по стенам были набиты колышки для одежды. Напротив входа, под таким же небольшим окошком, стоял стол, тоже с лавками, человек на десять. Света было маловато, и Никодимыч зажег светильник, наподобие вчерашнего, тоже восковой. Все стали раздеваться. Николай Федорович ожидаемо удивил народ трусами.

–Это самое нижнее белье, у нас все носят. Удобно, а вот видели бы вы, что там за сбруя у наших баб – и вот так, со смешками, шутками и прибаутками, все зашли уже в саму баню.

Ну, что сказать?… Седов ожидал, что будет теснее и грязнее, но нет, баня была и большая, и как бы не чище многих известных ему бань в современности. Посреди нее был очаг с большой кучей камней, от которых ощутимо тянуло жаром. С одной стороны вплотную к нему стоял огромный горшок (корчага – всплыло в памяти) с горячей водой. Холодная вода стояла у входа в двух приличного размера кадушках. Еще было несколько деревянных шаек, в двух из которых замачивались веники, а всю противоположную стену занимал двухступенчатый полок. Горела лучина. В ее слабом свете видно было, что копоть есть только на потолке и верхнем венце банного сруба. В четырех углах под потолком были те самые волоковые окошки, сейчас заткнутые обмотанными дерюгой чурбачками.

–Посидим – сказал Никодимыч, и все расселись на полке и начали потеть. Место было, можно было еще посадить двух-трех человек.

Николай Федорович любил баню (да что там, баню все любят, кто понимает). У него в деревне была аккуратная баня, небольшая, конечно. Там, разумеется, был и свет, и подача воды из дома, и экономичная печка из нержавейки, но вот это вот ощущение, когда ты сидишь в прогретой бане, а с тебя потихоньку стекает пот, грязь и все тревоги – оно совершенно не изменилось за пятьсот лет. Об этом он и сказал:

– Пятьсот лет прошло, а бани почти такие же остались. Печки только по белому у всех.

Минут пять ушло на сравнение бань, особенности топки и пара и другие важнейшие банные вопросы. Тем временем все хорошенько пропотели, и Никодимыч, приказав пригнуться, взялся за ковшик. Совсем немного плеснул, но камни были хороши, и волна пара прошлась ощутимая.

–Ну, давайте – сказал Никодимыч, берясь за веники – кто первый?..

Первым пошел Федор, как выяснилось, большой любитель бани. Был от души нахлестан и отправлен в предбанник. Прилег на полок Ефим, но у него был синим правый бок, и его Никодимыч почти не парил.

–Давай, что ли, теперь я тебя попарю – предложил Седов, когда и Ефима отправили отдыхать.

Никодим удивился, но прилег на полок. Николай Федорович еще самую чуточку поддал на камни, и взялся за два малых березовых веничка, которые он присмотрел сразу. Были, кстати, еще и дубовые, как раз дубовым орудовал Никодимыч. Парить сразу двумя вениками, да еще на хорошем пару – особое искусство, но Седов им владел, и поэтому они с хозяином дома вывалились в предбанник оба красные и распаренные.

–Ох, хорошо! Удивил ты меня, Николай, признаться, не ожидал я… – упав на лавку и вытираясь, сказал Никодим.

–Вот одно из отличий русских людей, это баня. Было и будет – тоже вытираясь, сказал Седов. Ни у кого больше нет, у финнов и прочих скандинавов разве что сауна, и все. Ну, турецкий хамам и считать нельзя. Пар влажный и сидишь на нагретом камне.

Пока сидели, он еще кое-что рассказал о банях мира, а минут через десять пошли на второй заход. В этот раз пар поддавали раза три, тут уж Никодим отпарил Седова. Федор и сам парился, и других парил. Ефим решил только отогреваться, бок чувствовался. Тут пришлось уже и по ковшичку холодной воды на себя опрокинуть. После второго захода Никодимыч достал кувшин типа вчерашнего и чашки и разлил по чуть-чуть попробовать. Это тоже оказалась медовуха, но свежая, еще чуть ли не пображивающая. Первая чашка ушла как вода в песок. Разлили по второй.

–А что, Никодим – спросил Седов – пчелок сам держишь, или покупаешь мед-то?…

–Бортничаем помаленьку с Егоршей – ответил тот – лес-то у нас в ту сторону в болота переходит, да ты сам знаешь. А по краю, вдоль полей, в сухом лесу есть пчелки. Немного, но нам на троих хватает.

–А что ульи не заведешь? Или у вас их еще не знают?

–Про ульи не слышал – пожал плечами Никодимыч.

–Дело простое. Ящик, с крышкой, полметра на полметра, ну, вот такой где-то. В передней стенке две дырки, с досочками перед ними, это летки. А внутрь ставишь рамки, в два пальца шириной и между ними тоже пару пальцев, и ставишь плошку с сиропом на меду. Как вылетевший рой где приметишь, лови его хоть в корзину, да выпускай в такой улей. Пчелки на сироп вылетят, да там и поселятся, на этих рамках соты свои строить будут да пыльцу носить. А ты через время крышку снимай да посматривай. Как рамка заполнится, достал ее, соты срезал да обратно поставил. Ну, на развод оставляй, понятно. А на зиму, как пчелы уснут, эти ульи в теплый погреб ставят, только сухой, чтоб не загнило. Ну, открывать-доставать в рукавицах да с дымарями надо, это понятно. Дымари-то у вас есть?

–Есть дымари, как не быть. А что же, пчелы не побоятся в таком улье жить?

–А чего им бояться? Такое же дерево, летки удобные да сироп. У нас эти ульи даже красят, но только красками на водных основах. А удобно, считай, не то что лазить никуда не надо – они у тебя на огороде стоят, весной вынес, к зиме унес, мед под боком. Ну, шума они не любят, да еще медведи могут повадиться.

–Да какой тут шум, сам же видел. А медведиков у нас тоже нету, через лес сырой да болота не ходят они, а по сю сторону полоса сухого леса небольшая. Волки, лисы, это есть, бобров в болотах полно, а медведей нет.

–Ну, вот я тебе после бани нарисую, посмотришь. Простая вещь, на самом деле.

Заинтересовался ульями и Федор. Про то, как от бортей придумали переносные колоды, а потом ульи, Седов рассказывал, пока зашли на третий заход и отпотевали. Потом снова парились, первым, хоть и с сожалением, ушел Ефим, а оставшаяся тройка дорвалась – поддавали раза четыре и вылезли в предбанник совсем ошалелыми. Разлили еще медовухи. Тут в баню сунулся вернувшийся с вышки Егор – все тихо, спокойно, дымов не видать, отрядов конных тоже. Гридя пока не возвращался. Сполоснувшись последний раз, решили заканчивать.

–А что за одежа у тебя, Николай? – спросил Никодим, глядя на одевающегося Седова.

–Вот это нательное, типа как у вас, только теплее и пот отводит. А остальное – обычная верхняя, для повседневной носки. Ткани в основном искусственные.

–Я к тому, что росту мы с тобой одного, а ты же к нам без всего попал. Может, из моего тебе на сменку что подобрать? Уж не побрезгуй.

–А ты знаешь… – Седов задумался – сейчас, пожалуй, нет, я же во всем чистом был… а вообще… когда князь решит, что дальше… тогда, пожалуй, не откажусь! Спасибо!

Тем временем, проводив народ в баню, в горнице сидели и рассматривали атлас князь с Семеном.

–Что скажешь, друже? – негромко спросил князь.

–Да что говорить, княже… еще вчера, в машине этой, стало ясно, что не врет он. Пятьдесят верст в час едем, а не трясет даже! И стекла такие, и эти все… приборы…

–А кресла?…

–Да! Я слышал, у султана есть такое ложе, с мягкой спинкой. Диван называется. Вот и мы как на этом диване…

–Разложил он нас на этом диване. Как с Москвой-то все обсказал…

–Но… ведь так оно и выходит?…

–То-то и вышло… Ты знаешь, мне… обидно… Не за себя даже, а вот, княжество… Было мое, и ведь не спорит никто… А тут как-то – раз, и все…

–Мы с тобой, княже!

–На то и надеюсь – прогнал хмарь с лица князь и улыбнулся – а давай еще раз глянем – и оба склонились над атласом, раскрыв карту России.

–Нет, все равно не верится. Как представлю, это сколько ж досюда, вот, например?…

–Он говорил, до края два года, если ледоход и ледостав на месте сидеть, а так – верхом, реками и на санях…

–Тут до Казани-то… вот она… ого-го…

–А меня, знаешь, резануло: вернейшими говорит народами станут, татары-то…

–Ага… а я ведь слыхал про башкирцев, такие же, мелкие легкие конники, как татары, только вроде совсем дикие…

–Вот… Уральские горы…

–Большие, до самого северного моря…

–Гора из чистого железа… не приврал ли…

–Да даже приврал если… о! Ма-гни-то-горск!

–И правда, город… не приврал…

–Дальше вот… Сибирь…

–Три раза по столько, сколько до Урала этого от нас? Или четыре?

–Слушай, а я вот не понял… Он говорил, небольшими ватагами казаков и стрельцов тут проходили и под себя забирали… Что ж тут, не жил никто? Это на таком-то куске земли?

–Говорил, что то век тянулось, или два. Давай, уточним. Тут вот и лес, судя по цвету, и степи, всяко жить должны люди.

–Да, надо бы уточнить…

–А вот кстати, я еще углядел, где про сто тысяч… вот – год издания 1998… да тут много еще чего понаписано…

–Понапечатано…

–Да… все грамотные… девять лет и университеты… в европах есть сейчас то ли три, то ли четыре университета…

–Когда ж они пахать-то успевают?… И кто у них воюет, если по десять лет учиться?…

–Спросим… да вроде он и сам о том хотел говорить…

Тянулся неспешный разговор, листались страницы, шло время. Пришел мытый Ефим, немного скривившись на пострадавший бок, решил прилечь отдохнуть. Прибежал Егор, доложился, что с вышки опасного ничего не видно, а еще он заглянул в баню, они там скоро выходят. Спустя небольшое время появился и Гридя, сказав, что прошел вдоль дороги подальше, тихо, никого нет и не было. А тут уже и снова захлопали двери, пришли из бани Седов и Никодимыч, Федор еще немного задержался после четвертого захода. Князь с Семеном и Гридей пошли в баню сразу, Егор – немного погодя. Тут вернулся и Федор. Красные и разомлевшие помывшиеся, получив от уходящих «С легким паром!», решили отдохнуть и расползлись по комнатам прилечь. А из кухонного закутка неслышно выскользнула невысокая фигурка и склонилась над оставленными на столе атласом, блокнотом и календариком.

Седов прилег в выделенной ему комнатке и даже вздремнул. Но спал недолго и проснулся почти сразу, судя по тому, что в окошко еще вовсю проникал солнечный свет. В доме было тихо, только похрапывал кто-то за перегородкой, да раздавался еще один звук. Прислушавшись, Николай Федорович определил его как бульканье чего-то кипящего, причем сильно. Встав и сунув ноги в кроссовки, Седов вышел из своей комнатки, прошел мимо кухни (там почему-то никого не было, а бульканье действительно было громким), из которой доносился запах куриного бульона, и вышел в горницу. У края стола сидела Машка. Она переводила взгляд с раскрытого атласа на календарик и обратно, и видно было, что она сейчас не здесь, а в своих мечтах, и мечты эти самого волшебного свойства.

–Маша – негромко, чтоб не спугнуть ребенка, сказал Седов – что-то там у тебя похлебка громковато булькает.

Судя по поднятым на него затуманившимся глазам, там могло булькать все, что угодно. Но спустя несколько секунд взгляд стал осмысленным, раздалось негромкое «ой», и Машка скользнула на кухню. Просмеявшись в бороду, Николай Федорович через минуту тоже заглянул на кухню и сказал:

–Маша, ты тут как освободишься, выходи, я тебе расскажу про те картинки.

Та неуверенно, но кивнула. На негромкий разговор из глубины дома вышел отдохнувший Ефим и взглянул на Седова с явно читаемым вопросом в глазах.

–Если хочешь, и ты присаживайся. Мне не трудно повторить.

Минуты через три звуки кухонной деятельности прекратились, запах куриного бульона дополнился ароматом приправ, и Машка несмело выглянула в проход, после чего все же подошла и присела к краю стола. Пересев под ближайшее окошко, Седов еще раз рассказал про храм Василия Блаженного, про взятие Казани, показал Казань и Москву на карте, прошелся по будущим границам России. Нашел лист с Рязанью, показал и ее, и озеро, на берегу которого они находились. Маша больше молчала, но была в полном восторге, Ефим задавал вопросы. Больше всего вопросов, разных – наивных и не очень, было по карте мира.

Седов отвечал, стараясь не ржать и объяснять наиболее простыми словами.

–А скажи, старче, где тебе самому довелось побывать?

–Ну, по России много где. Одно время по моей… работе мне приходилось много ездить по разным городам. Вот тут был, самое дальнее, на берегу океана. В Сибири в двух местах был, здесь и здесь. А так, в основном вот в этой части – тут, тут… вот к югу, тут и тут еще. А если про другие страны говорить, то бывал я в Испании, вот тут, и в Египте, здесь примерно.

–И как там?! Ну, в других странах?!!

–Тут видишь, какое дело, Ефим… Был я там на отдыхе – теплое море, пляжи, фрукты заморские. У нас поговорка есть, про туризм и эмиграцию, смысл такой, что, чтобы узнать страну, надо в ней жить долго, а не на короткое время приехать. А так, там все не как у нас. Морозов не бывает, и дома строят хоть и из камня в основном, но с тонкими стенами. Наоборот, постоянно жара, так окна и двери делают большими, чтоб продувало, и днем, когда самый солнцепек, сидят в тени. Море рядом, так все больше людей с морем связано, или рыбу ловят, или в портах, где корабли пристают, работают. Сами загорелые, да и от природы смуглые. У испанцев и итальянцев волосы в основном вьющиеся, да еще такие черные, что аж сизым отдают, непривычно. А так люди веселые, шумные, выпить любят. У них там очень хорошо растет виноград, так у них вино основной напиток и есть. Даже воду с ним разводят и пьют. А вот в Египте, там еще по другому. Там у них вообще пустыня в основном – мертвые пески, народ живет вдоль Нила, это у них великая река, вот она, вдоль побережья морей да еще кое-где, где мелкие реки и оазисы есть. Сами они еще смуглее, чем испанцы. Строят больше из глины да тростника. А ездят все к ним не только на море, но еще и на пирамиды посмотреть. Со старых времен, считают по разному, кто две, кто все четыре тысячи лет назад, стоят у них в пустыне пирамиды – огромные, несколько сот саженей, из здоровых каменных блоков, как небольшие горы. Пирамиды эти – бывшие погребальницы их правителей, фараонов. Строились они чуть не десятки лет, вырубали эти блоки далеко в скалах, да на себе таскали и складывали. Загадок и тайн много с ними связывают, вот и ездят со всего света на них посмотреть.

Тем временем в бане тоже велись разговоры. Теперь уже на правах хозяина был Егор, он и поддавал, и парил. Правда, князь совершенно не парился, только сидел, отпотевал, а когда народ собирался поддавать пару – выходил в предбанник. Повязка намокла, но нога не беспокоила. Сперва особо не разговаривали, потом, когда воздали должное медовухе, Гридя вышел в предбанник вместе с князем, оставив Семена и Егора хлестать друг друга вениками.

–Княже, тут такое дело… Я тут, и вчера, и сегодня, пока по лесу хожу, еще раз передумал все… ну, про побег наш…

Князь поморщился, но раз Гридя начал – значит, имеет что сказать.

–Что-то еще вспомнил? Или что?…

–Да нет… Тут такое дело… Не сходится что-то!

–Что?!

–Как старец в машине своей все выложил, у меня будто пелена с глаз спала. Ведь почти все же было на виду! Но потом успокоился я, и решил еще раз все обдумать, как нас учили. А сегодня утром, да пока по лесу ходил, еще раз прикинул. И выходит у меня, что старец все верно обсказал, но только до засады.

–А потом что же?

–А потом или что-то пошло не так, или другая задумка была. Вот смотри, что стоило еще хотя бы двух лучников со стороны полей запрятать?… Так у нас те, кто слева ехал, успели доскакать да срубить двоих, если тебя считать, а так – и их коней бы сразу выбили, и все. А еще мы могли вообще сразу свернуть налево, в поля, и уйти. А моих двое, которые сзади ехали, в первый заход вообще под обстрел не попали – тут им хоть уходи назад, хоть в рубку вступай, как и вышло.

–И что ты думаешь?

–Сначала я подумал, что старец или не тот, кто говорит, или с ними как-то связан.

–Ну, нееет…

–Эту мысль я быстро откинул тоже. Хоть и вроде как ждал он нас через три версты с того места, но это ж надо было знать, что мы именно вперед пойдем, да именно там свернем в лес.

Да и был он, когда с нами встретился, такой же пришибленный да огорошенный, ты-то не помнишь, а я разглядел. Ну, и чудеса эти его…

Тут в предбанник ввалились распаренные Семен и Егор, и разговор пришлось прервать. Но князь тут же сказал – пойдем, Гридя, погреемся – и они перешли в саму парную.

–После чего – продолжил Гридя – я с другой стороны зашел – если смерть наша, ну, или пропажа в безвестности, в общем, исчезновение, было Москве со всех сторон выгодно и к нему все шло, то кому может быть выгодно, что мы уцелеем в засаде?…

–И кому же? – спросил князь.

–Вот тут-то у меня затык и вышел, княже! Вроде бы никому из тех, кто причастен может быть. Если по крупному брать, татар или Литву с ливонцами, то им выгодней, чтоб ты жив остался, но к ним перебежал. Но, могут ли их люди знать планы князя Московского, да подстроить так, чтоб планы эти нарушить?…

–Ну, знать, допустим, могли…

–А подстроить – нет!

–Хорошо – видно было, что князь увлекся странным вопросом – тогда кто дальше?… Воинов в засады брали частью из Хабаровского полка, частью от предателей – бояр…

–И я в ту же сторону стал думать, княже! Но Хабару, из того, что мы знаем, выгоды никакой в этом деле нет – он и воевода у Москвы знатный, и посадником вот прислан. А выживи князь Рязанский, так и мало ли оно как обернется.

–Так что же, бояре?…

–Выходит, что так, княже. Выходит, что не все, кто Хабару крест на верность Москве целовал, от души это делали. Выходит, что кроме нас еще кто-то за тебя, хотел тебе помочь, но при таком раскладе прямо объявиться не смог, но или людей на засады дал мало, или не тех, которые все дело по итогу и провалили.

–Это, конечно, хорошо – подумав, медленно сказал князь – да только нам с того пока толку мало… да, ты говоришь, что-то тебя беспокоило?

–Да в том-то и дело, княже, что не могли бояре знать, кто в каком месте в засаде стоять будет! А даже и с такой, пусть пока непонятной, но помощью, мы еле выскочили оттуда! А не должны были, да и то, что рана, считай, у тебя только, чего уж там – легкая, не считая моей царапины да морды Семена ободранной, то вообще чудо!

–Я понял тебя – все так же медленно и задумчиво сказал князь – получается, нас вели и до Москвы, и от Москвы, как на крепком поводке, а как до места дошли, так поводок и сняли и сами вроде как отвернулись… А с другой стороны, помощники эти неизвестные, вроде помогли, но так, что чудом не чудом, но непонятно, как и выскочили… да, ты прав… тут что-то не так…

Тем временем князь, моргнув Семену на очередном заходе, попросил Егора позвать Ефима со старцем для перевязки ноги. Егор обтерся и убежал, а Гридя и князь довели свои подозрения до Семена. Тот, как главный по военным действиям, согласился, что засада была не очень, и обещал подумать. Также решили еще раз уточнить у Федора с Ефимом (пока без участия старца и Никодимыча), что там было в Рязани без них, и кто мог из бояр мог в этой неожиданной и какой-то не такой помощи участвовать. Тут в предбанник пришли и Ефим со своей сумкой, и старец со своим крестовым чемоданчиком.