Ничья

Храм наслаждений располагался высоко в горах, однако не так высоко, чтобы там нельзя было разбить сады. К нему вела извилистая дорога, не всякому хватит терпения дойти или доехать. На подъезде тент опустили, и я слышала только пение птиц. Никаких сладостных стонов или криков боли.

– Приехали!

Вместе с голосом сборщицы в фургон снова ворвался солнечный свет. Часто заморгала и не сразу сообразила, что пора выходить. Точно так же, как на пристани, солдаты сгрузили нас на землю. Фургоны укатили, открыв вид на белоснежный храм. Нижний этаж его оплели открытые арочные галереи, частично забранные узорными деревянными решетками. Выше шел пояс высоких окон, практически смыкавшихся друг с другом, следом башня и колокольня с солнечными часами.

– Храм наслаждений, – махнула рукой на белую громаду сборщица. – Справа купальня, слева отдельные комнаты. Там тоже принимают мужчин, но особые девушки. Впрочем, вам все расскажут. Позади нас сад. Он не для наслаждения, а для созерцания. Можете смело бродить по нему с раннего утра до пяти часов вечера. Затем вам надлежит раздеться, совершить омовение в купальне и отправится в храм. Богине служат каждый день, до рассвета.

По рядам пронесся дружный вздох. Отыскав глазами Попку, взглядом сказала: «Ну вот видишь, а ты не верила!»

– Иногда мужчин мало, иногда вовсе не одного за ночь, – продолжала женщина в алом и приветливо помахала кому-то рукой. – Работу распределяют в порядке очереди. Жрец и его помощники имеют право на ласку в любое время суток. Они набирают особый гарем, попасть в него – большая честь, которая освобождает от близости с другими мужчинами. Кроме жреца, разумеется, он имеет право на любую из вас.

– А большой этот гарем? – подал голос одна из девушек, кажется, Злючка.

– Гарем жреца уже набран, есть пара мест у его помощников. Но, кто знает, – улыбнулась сборщица, – может, вам повезет, и жрец пожелает вас дефлорировать. Тогда уж постарайтесь, все в ваших руках. А теперь, – улыбка из приторной превратилась в гаденькую, – пора раздать долги. Тех, кого назову, ждет каменный фаллос и самая низшая должность при храме. Я предупреждала, бунта не потерплю.

Во рту пересохло. Вдруг и я попаду в их число? Ноги стали ватными, в глазах потемнело. Ухватилась за Куколку, чтобы не упасть. Она в свою очередь вцепилась в меня, так и стояли, обнявшись.

Сборщица назвала десять имен. Рыдающих девушек тут же скрутили и утащили прочь, куда-то за храм. Сразу стало пусто и очень страшно. Мы сомкнули ряды, но обмануть себя не получалось, остро чувствовались отсутствие десяти из нас.

– А вот и жрец, – как ни в чем ни бывало продолжила сборщица. – Он осмотрит вас и решит, кто останется при храме, а кто попадет на рынок. Отбросьте стыд, девочки! Ублажать одного мужчину всегда приятнее. Вдобавок не бесплатно: если окажетесь ласковыми, сметливыми и покорными, вас ожидают подарки. Желаю удачи!

С этими словами женщина в алом направилась прочь, к неприметному серому двухэтажному зданию чуть в стороне от храма. По дороге она перекинулась парой слов с мужчиной в длинном белом балахоне. Я расслышала лишь: «Есть парочка годных и одна для тебя, присмотрись». Выходит, тот гигант – любой наш охранник едва доставал ему до плеча – и есть жрец. Небольшая окладистая бородка мешала определить возраст служителя храма. Ему в равной степени могло оказаться и сорок, и пятьдесят. Ни одного седого волоска, все гладкие и черные как смоль. Мужчина опирался на посох. Сначала он показался мне обычным, но потом я разглядела набалдашник, слишком напоминавший содержимое штанов капитана. За жрецом на некотором расстоянии следовали мужчины в белых туниках, подпоясанные алыми кушаками. Лишь один из них годился мне в отцы, остальные – либо в старшие, либо в младшие братья. Каждый носил на шее золотое изображение обнаженной танцовщицы. Точно такое же украшало грудь жреца.

Чем ближе подходил великан, тем страшнее мне становилось. Может, удастся сбежать? В саду полно деревьев и укромных дорожек, вооруженная до зубов стража не столь поворотлива, как юная девушка. Только вот куда вынесут ноги? Сомневаюсь, будто храм не подготовил сюрпризов для своих жертв. Или все же попробовать? Глаза лихорадочно забегали. Сначала юркнуть под тот куст, а дальше… Не успела.

– Добро пожаловать!

Голос жреца оказался не столь низок, как ожидала, учитывая его рост. Он остановился против нас, бледных, едва державшихся на ногах, и внимательно разглядывал. Лицо оставалось бесстрастным.

– Неплохая партия, – кивнул жрец и подал знак самого старшему из помощников приблизиться. – Мы возьмем всех. Как вы, наверное, поняли, – мужчина улыбнулся, чтобы сгладить жуткий смысл своих слов, – вы попали в Храм наслаждений. Девушки здесь служат высокой цели – дарят успокоение и усладу, направляют разрушающую энергию к небесам, а не на ближнего. Неудовлетворенный мужчина агрессивен и кровожаден, лаской вы спасаете чужие жизни.

Какое красивое объяснение обычного разврата!

– Прежде, – продолжал жрец, – девушки приходили сюда добровольно. По разным причинам. Кому-то хотелось вкусить удовольствия, кому-то требовались кров и защита. Постепенно желающих утолить жажду в нашем храме становилось все больше, и император посчитал нужным направлять сюда жительниц покоренных земель. Они не должны оставаться в стороне, пусть телом служат процветанию своих благодетелей, раз не способны платить налоги. Опять же справедливо, посылать сюда тех, по чьей вине овдовели и осиротели наши женщины.

Я слушала и закипала от ярости. Жрец говорил так, будто не Фрегия, а Рьян сжигал чужие деревни.

– Вдобавок, – привел еще один аргумент мужчина, – ваши правители вели себя неосмотрительно, допустили волнения. Такое нельзя оставить безнаказанным. Чем больше упрямства вы покажете, тем чаще мы станем забирать девушек.

– То есть мы – наказание? – мрачно подытожила Злючка. – Расплачиваемся за чужие грехи?

Жрец предпочел промолчать, хотя разве не об этом он нам талдычил?

– Но не будем о грустном. – Губы великана вновь тронула улыбка. – Забудьте прошлую жизнь и с трепетом нетерпения встречайте новую. Вы думаете лишь о мужчинах и страхе, а я говорю: думайте о страсти. Вы не испытали бы и половину ее в Рьяне. Разве постылый супружеский долг сравнится с ласками, которые вы получите? Вам не придется терпеть годами одного мужчину, вы познаете десятки поз, десятки способов и десятки раз переживете наслаждение. Как только уйдет страх, сразу пропадет боль. Богиня ласкова к своим последовательницам, она одарит вас сполна. Теперь осталось выяснить, кого в какой мере. Наверное, сборщица успела бегло описать институт девушек в нашем храме. Если нет, я объясню. Абсолютно все девушки, кроме низших, признанных негодными для изысканных ласк, проходят инициацию и обучение. Вы не встретитесь с мужчиной, пока не будете знать, что увидите и почувствуете. Вам объяснят правила, расскажут, как поступать, если посетители их нарушат. Те, кого я и мои помощники сочтем особо достойными, после обучения либо покинут храм, либо останутся в качестве высших наложниц. Последним не придется ублажать никого, кроме своего господина. Им будет дозволяться больше, чем остальным, например, изредка бывать на людях вне храма. Те высшие наложницы, когда в силу тех или иных причин станут неинтересны господину, превратятся в сборщиц. Каждый год я выбираю из них лучшую и одариваю деньгами и ребенком. Вы можете в силу своей молодости лишь посмеиваться, но за время жизни в империи поймете, как важны происхождение и статус дитя во чреве. Во Фрегии младенцев не рождают бездумно, без разрешения.

– А после? – В горле пересохло, но я таки спросила. Пора внести ясность, слишком много я слышала правды и лжи о женщинах в алом. – Что случается со сборщицами после? Одной повезет, а остальных казнят?

– Нет, милая. – Жрец сделал шаг ко мне и ласково потрепал по голове. – Они уходят из храма. Одна беременной завидной невестой в собственный дом, другие – куда придется. Казнят только тех, кто привозит некачественный товар либо не уберег его по дороге. Но хватит разговоров, пора надеть на вас амулеты послушниц. Снять их могу только я, напрасно просить мимолетных любовников. Пока они на вас, вы не можете покинуть территорию храма.

– А как же высшие наложницы?

Мужчина усмехнулся.

– Станешь, узнаешь. У тебя неплохие шансы, девочка, посмотрю, подумаю.

При мысли о потном теле великана, трущемся о мое, стало дурно. Я ведь не выдержу, попробую задушить его завязками собственного балахона. Тогда меня ждет верная смерть. Да и если сдержусь, будет ли мое существование лучше? Я не желала становиться сборщицей и обрекать на страдания бывших соседок. Равно как не собиралась рожать от мужчины, к которому не испытывала ничего, кроме брезгливости. Впрочем, каков шанс, что меня одарят ребенком, скорее уж окажусь за воротами без гроша. И куда тогда? Ясно ведь – в бордель, на другую работу бывшую служительницу богини наслаждений не возьмут. Рынок дарил призрачный шанс на иную жизнь. Я хотя бы окажусь в доме, а не в обители разврата. И если выберусь оттуда, не стану считаться грязной шлюхой. Но не мне решать. Вот зачем открыла рот? Теперь жрец заметил и, кажется, положил на меня глаз.

Дождавшись команды, помощник жреца молчаливо принес холщовый мешок. В нем оказались ошейники с большими камнями, напоминавшими кошачий глаз. Солдаты по очереди выталкивали вперед девушек и придерживали, пока метка храма не защелкивалась. Ошейник сидел удивительно плотно, но, странное дело, не сдавливал кожу. Попробовала, даже ноготь под ним не пролезал. Магия! Закончив, так же бесшумно, как подошел, помощник жреца отступил в тень. Свершилось. Если прежде оставалась какая-то надежда, ошейник убил ее. На глазах навернулись слезы, но я мужественно подавила их. Вот еще, разрыдаться перед фрегийцами! Они только этого и ждут, чтобы упиваться чужим горем. Ничего, придет день, фрегийским девушкам тоже придется плакать! Я мысленно повторяла это снова и снова, пока нас вели в храм. Внутри он оказался таким же необычным, как снаружи. Я ожидала увидеть большой зал, но попала в подобие прихожей, где за столом с умным видом сидела пожилая женщина. Немного щурясь, она водила пальцем по строкам толстой книги и ненадолго отвлекалась, чтобы щелкнуть костяшками палисандровых счетов.

– Распорядительница, – представил ее жрец. – Она ведает доходами храма и раздает мужчин. Дружите с ней и всегда останетесь довольны.

Он мог бы еще сотню раз повторить «довольны», «наслаждение», слаще не станет, ни капельки не перепадет.

– А, новенькие!

Женщина оторвалась от подсчетов и подняла голову. Распорядительница не носила ошейника, а ее одежда не походила на одеяния сборщиц. Другого фасона, чуть более свободная и открытая, нежели принято в Рьяне, она кроилась, а не наматывалась на тело. Интересно, работала ли распорядительница прежде в храме или пришла сюда добровольно, на конкретную должность.

– Как тебе новенькие, Альцеста? Хватит на ремонт восточной галереи?

Распорядительница ненадолго задержала на нас близорукий взгляд и покачала головой.

– Тебе решать, Экон, но я бы лучше продала парочку низших в бордель. Толку от них никакого, зря кормим. Уже после пяти мужчин пластом валяются.

– Пяти сразу? – нахмурился жрец. Выходит, его звали Экон. – Помнится, я запретил…

– Да богиня с тобой! – замахала руками женщина. – Какое сразу, они же дохлые! Да и не бордель у нас, а храм, место святое. Я и двоим-то редко позволяю, только если девочка умелая. И то отказаться может. Пятерых за ночь они ублажить не могут, болит, видите ли, устали. А чего устали-то, если все лежат? А если и заберутся сверху, мужик под ними спит. Хорошо, что новых привез. Часть уже на дефлорацию увели, вечерком заменю лентяек. Заодно заработаем больше. Мужчины – странные создания, во всем норовят стать первыми.

Жрец не ответил, пошел дальше. Словно пушинки, распахнулись перед ним тяжелые двери. На каждой – застывшее движение, танец сладострастной богини. Извиваясь, бесстыжая, влекла за собой к небесам.

Огромный полутемный главный храмовый зал пах благовониями. Центральный проход, устланный ковровой дорожкой, оставался свободным, а справа и слева за рядами резных столбов, поддерживавших высокие своды, стояли жесткие кушетки. Возле каждой столик, на нем свеча и две баночки, вроде тех, в которых держали помаду. А еще копилка с прорезью. Тогда-то я и поняла, где все совершалось, и, покраснев, отвернулась, чтобы уткнуться взором в торец зала. Там, освещенная несколькими узкими окнами и светом с верхних открытых галерей, нависавших над залом, застыла хозяйка храма. Прозрачный алый шелк оттенял мраморную белизну идеального тела, колыхаясь от естественного ветерка, обнажал то бедро, то упругую грудь, то преддверие лона. Скульптор постарался, его работа напоминала живую женщину, даже во мне вызвала восхищение. Представляю, каково мужчинам! Богиня приподняла согнутую в колене ногу, словно указывая вниз, туда, куда одну за другой подводили девушек, обреченных стать низшими.

– Подходите ближе, что застыли! А вы – вон! – обратился жрец к страже. – Для вас зрелище только за деньги.

Солдаты уходили неохотно. Им хотелось понаблюдать за стройными обнаженными телами, но со жрецом не поспоришь.

Хоть в чем-то слухи оказались правдивы – под изящной ножкой богини установили каменный фаллос. Его тоже выполнили максимально натурально, соразмерили с тем, который я видела у капитана. Отполированный, натертый маслом абсолютно черный член вздымался с небольшого постамента. Служители, ухватив под руки, по очереди усаживали на него брыкающихся девушек, надавливали на бедра, заставляя принять каменную плоть. Бедняжек приподнимали и насаживали снова, по два-три раза. Затем плачущих девушек снимали с члена и, наклонив, что-то вставляли между ягодиц. Непонятный предмет вводили-выводили несколько минут и вторично усаживали несчастных на каменный фаллос, теперь медленно и не так глубоко.

Притихшие, мы круглыми от ужаса глазами наблюдали за дефлорацией низших. Оказавшись совсем близко, я поняла, что с ними проделывали, и мечтала умереть во время пытки.

– С вами поступят иначе, – заверил жрец, удовлетворенно наблюдая за слаженными действиями подчиненных. – Работа тех девушек начинается сегодня вечером, приходится поступать грубо. Вас дефлорируют другим способом, если только вдруг я не отправлю кого-нибудь в низшие. Для каждой поберем индивидуальный инструмент, кому-то деревянный, кому-то костяной, кому-то набитый конским волосом. Кем-то и вовсе займусь я и мои помощники. Все постепенно, без боли. Но я привел вас сюда не ради стонов бракованных спутниц, а ради лика пресветлой богини.

Мужчина почтительно склонил голову перед статуей. Понукаемые его помощниками, мы сделали то же самое.

– Она милостиво разрешила называть себя Эрон и повелела, чтобы имена всех служащих ей жрецов содержали хотя бы одну букву ее имени.

– А нам оставят обидные прозвища?

Кто это спросил, я точно не знала, да и девушка постаралась затеряться в толпе: вдруг накажут? Однако расплаты не последовало. Ответа, впрочем, тоже.

Я не сводила взгляда с лика чужеземной богини, такого прекрасного и безмятежного, будто не замечавшей творимого у ее ног насилия. А девушки продолжали кричать и плакать. Хотелось заткнуть уши, закрыть глаза и проснуться.

– Это не так больно, как кажется. Ритуальный фаллос не наносит повреждений.

Вздрогнула и отшатнулась, когда меня коснулась рука жреца. Как он мог улыбаться, когда там, за его спиной… И откуда ему знать, что больно, если он мужчина?

Несчастные, прошедшие посвящение, скрючились у стены. Они растеряли былую силу духа и тщетно пытались прикрыться от взоров прислужников. Вопреки ожиданиям, те не вожделели своих жертв. Я полагала, в храме устроят оргию, но мужчины не воспринимали девушек как женщин. С тем же успехом они насаживали бы на камень, а затем отгоняли в сторону животных, а то и вовсе мешки из-под муки.

– Имя вы можете получить только от хозяина, – ответил-таки на вопрос жрец. – Пока ваш статус не определен, носите клички. Я говорил о низших и высших наложницах, но большинство из вас станут средними. Им полагается дежурить в храме дважды в неделю, а остальное время принимать гостей в купальне или на мягком ложе в комнате. В отличие от низших, им полагается процент от заработка храма. Его можно потратить на одежду и украшения. Все выплаты осуществляет Альцеста, она же делает покупки. Так же средних наложниц раз в две недели осматривает врач.

Крики и слезные мольбы стихли. Осторожно взглянув, убедилась, что каменный фаллос опустел. Служители тщательно отмывали его, полировали воском. Прошедших дефлорацию девушек увели. Куда, я не знала.

– Но вот, когда вы немного освоились, удовлетворили первое любопытство, пришло время выбора. Вас проводят в купальню, где вы смоете дорожную грязь. После, не одеваясь, поднимитесь по винтовой лесенке на второй этаж.

Одарив напоследок отеческой улыбкой, столь не вязавшейся с его словами, жрец удалился с большей частью помощников. Оставшиеся бегло рассказали о храме, упирая на его древние традиции и важность сладострастного культа для процветания страны. Я слушала в пол-уха. Взгляд раз за разом возвращался к фаллосу. Тело пронзала фантомная боль, заставлявшая крепко сжимать бедра. Жрец намекал на некие приспособления… Я не желала, чтобы любое из них оказалось во мне, и молилась чужеземной богине о том, что еще неделю назад сочла бы кошмаром: я мечтала попасть на рынок. Но вот рассказ закончился, и нас гуртом погнали к купальне. Попасть в нее можно было через боковой придел храма.

Глава 6

Ни теплота воды, ни непривычная мягкость полотенца не могли избавить от липкого холодного страха и кислого привкуса во рту. Переминаясь с ноги на ногу, низко опустив голову, я стояла в ряду таких же обнаженных девушек на опоясывавшей нижний зал галерее. Полотенца у нас быстро отобрали, приходилось прикрываться руками и волосами. От кожи приятно пахло фиалковым мылом, но лучше бы навозом. Может, тогда я не попала бы сюда.

По деревянному полу галереи разбросали подушки разных размеров. Курительницы источали чуть сладковатые благовонья, столь удушливые, что прошибал пот. Раздвижные двери скрывали внутренние помещения. Показалось, или за ними слышался женский смех? Наверняка старшие наложницы наблюдали за новенькими, обсуждали их. Но вот двери распахнулись, явив жреца и еще пять-шесть помощников. Все босиком, в одинаковых шелковых черных халатах. Завершала шествие женщина, с ног до головы закутанная в белое. Она несла поднос с большой лаковой шкатулкой, несколькими парами тончайших перчаток и двумя баночками. С поклоном водрузив все на пол подле курительницы, женщина удалилась и плотно задвинула двери. Что за ними, разглядеть толком не успела, мелькнул лишь край мягкого дивана.

– Итак, – удовлетворенно кивнул жрец, – давайте начнем отбор. Может, кто-то хочет стать первой?

Желающих не нашлось, и Экон ткнул пальцем в ближнюю девушку. Боясь показать лишнее, она засеменила к нему и покорно остановилась в ожидании приговора. Да что там, мы все замерли, прекратили дышать. Жрец задумчиво отвел ее руки, осмотрел примерно так же, как делала прежде сборщица. Покачав головой, он велел девушке наклониться и надел перчатку. Помощник проворно подал жрецу одну из баночек. Внутри оказалась странная полужидкая субстанция. Экон смазал пальцы и, аккуратно раздвинув нежную кожу, ввел их в девушку. Та дернулась, но жрец придерживал свободной рукой, не позволял выпрямиться. Усилив напор, он орудовал уже двумя пальцами. Девушка закусила губу, едва сдерживаясь.

– Так, с этим все, – кивнул жрец и убрал руку. – Теперь давай малый. Капни хорошенько.

В руках помощника очутилось нечто вроде затычки для бутылки. С назначением я угадала, а вот с остальным нет.

– Умница! – Жрец поцеловал дрожащую от унижения и стыда девушку и легонько шлепнул по попе. – Вытащишь ночью и пойдешь к Джейму. Он преподаст тебе первый урок. А пока ступай к девочкам. Скажешь, тебя сделали средней наложницей храма. Получишь новую одежду, отдохнешь.

Джеймом звали одного из помощников. Откуда я знала? Он сам себя выдал, приложив руку к груди, заверил, для него большая честь обучать новенькую. Догадываюсь, чем именно Джейм собрался с ней заниматься.

Будущие служительницы богини сладострастия одна за другой подходили к жрецу. С частью он проделывал то же, что из первой девушкой, часть уводили помощники и, раздевшись, с помощью собственных тел и предметов из шкатулки – искусственных фаллосов всевозможных размеров и материалов – делали женщинами. Те, в кого входил настоящий член, становились высшими. Девушку укладывали на спину, под поясницу клали подушку и раздвигали ей ноги. Ненасытное мужское достоинство врывалось в лоно вместе с приглушенным стоном. Быстрый выпад, еще и еще, затем передышка и снова. Закончив, помощники жреца запахивали халаты и уводили девушек, всех в разные двери – оказалось, на галерее их много. Затем мужчины возвращались и занимались следующими, если требовалось.

Но вот очередь дошла до меня. Из всей партии сохранили девственность только двое: Куколка и Подарок. Попке не повезло – ее определили в средние наложницы. И ведь существовал крохотный шанс, жрец задумался, но в итоге указал на набитый конским волосом фаллос.

– Даже не знаю… – Экон почесал подбородок. – Мне нравятся такие девушки, но гарем полон…

Я стояла к нему спиной, но уловила, как зашелестел пояс халата. Вместе с ним скользнуло в пятки сердце. Задержала дыхание, осознав, что сейчас касалось моих ягодиц. Жрец придвинулся ближе и теперь водил возбужденным членом у меня между ног.

– Ты явно для рынка, но я тебя хочу.

Пальцы стиснули мою грудь, мужское достоинство оказалось в опасной близости от лона.

– Но ведь можно удовлетворить меня и остаться девственницей. Наоборот, еще хвастаться близостью с самим жрецом Эрон. Ты ведь не откажешь мне, малышка? – жарко шептал он, продолжая тискать меня.

– У вас слишком большой член, учитель, если вы хотите всего лишь отметить ее благословением, – отважился возразить один из помощников.

Мы оба: я и жрец, – взглянули на него. Я с удивлением, Экон – насупив брови. Совсем юный, помощник не отвел взгляда, не стал извиняться.

– О, да, – усмехнулся Экон и, к моему облегчению, отступил, однако халата не запахнул, – твой подходит больше. Развяжи пояс, покажи ей.

Я не желала смотреть, но пришлось. Две вздыбленные мужские плоти, обе неприятные, но действительно разные. Одна – словно могучий дуб, вторая – молоденькая поросль.

– Выбирай, – неожиданно предложил жрец. – Один возьмет тебя, второй обучит оральным ласкам. Поверь, умелая наложница стоит в десять раз дороже.

– Я предпочту остаться неумелой.

Экон покачал головой.

– Этому учатся все, только кто-то с манекеном, а кто-то с мужчиной. Ложись, мы подбросим монетку. Да не на спину! – прикрикнул жрец, когда я опустилась на колени. – На живот и подушек под него подложи.

Осознание, что со мной хотят сотворить, опалило удушливой волной. Так не поступали с другим «элитным товаром», почему со мной?! Однако противиться я не могла, пришлось лечь и приготовиться к боли. Только ее не последовало. Вообще ничего не последовало. Отважившись приподняться, убедилась, что жрец жарко спорил с помощником и, странное дело, последний выигрывал! Плоть его столь же неуклонно стремилась к потолку, но юноша ради благополучия храма собирался утолить голод с другой девушкой, из средних или низших, и призывал учителя поступить так же. И ведь уговорил! Крайне неохотно, бросая гневные взгляды на помощника, жрец уступил, разрешил мне встать и присоединиться к другим счастливицам. Оставалось надеяться, что за ночь в его гареме никто «случайно» не умрет.

После жреца не покидало ощущение мерзости, гадливости, и я порадовалась возможности снова сходить в купальню, благо никто не запрещал. Избранных, вроде меня, сопровождала одна из опытных низших девушек. Они передвигались по храму практически обнаженными, прикрытые лишь двумя кусками прозрачной синей ткани. Один опоясывал грудь, частично выставив напоказ живот, второй узлом повязан на бедрах, позволяя оценить стройность ног. Моя рубашка и то целомудреннее. Тонкая и непривычно мягкая, она безжалостно очерчивала тело, но все же скрывала детали. Тут же можно разглядеть практически все.

– Я переоделась к вечеру, – пояснила моя провожатая по имени Гибкая. – В храме обходятся без платьев и рубашек: их долго снимать. Вдобавок разгоряченный мужчина может их порвать, а это лишние траты. Тут же сверху приподнял, снизу дернул, и наслаждайся.

– И тебе нравится? – последнее слово я произнесла с особо брезгливой интонацией.

Купальня пустовала. Как пояснила Гибкая, средние и низшие наложницы пользовались после процедуры дефлорации особыми полотенцами.

– А с высшими сейчас занимаются жрец и его помощницы, их только к ужину отпустят с ложа. Вот тогда они сюда придут.