Советская микробиология: на страже здоровья народа. История советской микробиологической науки в биографиях некоторых её представителей

– Время!

Старичок, сердившийся на меня и Машку, долго оглядывался с изумлением, как бы не веря ушам, и вдруг сам закричал оглушительно:

– Вздор!» [27; 286 – 288].

Так в своём романе «Открытая книга» Вениамин Каверин описал выступление вирусолога Дмитрия Дмитриевича Львова на микробиологическом съезде, проходившем в Ленинграде в конце 20-х годов прошлого века.

И данный съезд был вымышленным В. Кавериным событием, и доктор Д.Д. Львов был всего лишь вымышленным персонажем.

Однако и в реальности (правда, несколько позже, чем в романе, – в 1935 году) имело место собрание, на котором прозвучал доклад по вирусологической тематике, в частности о вирусной теории происхождения рака, и реакция на эту теорию была примерно такой же, как описал романист, т.е. весьма негативной.

А докладчиком, на реальном совещании озвучившим вирусную теорию рака, выступил Лев Александрович Зильбер, ставший прототипом Дмитри Дмитриевича Львова в «Открытой книге» В. Каверина17.

* * *

Лев Александрович Зильбер родился 15 марта (по старому стилю, т.е. 27 марта по новому) 1894 года в селе Медведь Медведской волости Новгородского уезда Новгородской губернии.

Его отец, Абель Абрамович Зильбер, был офицером, служил капельмейстером в 96-м Омском пехотном полку.

Мать, Анна Григорьевна (урождённая Хана Гиршевна Дессон), дочь инженера-мостовика, также была связана с миром музыки – закончила консерваторию по классу фортепьяно. По воспоминаниям детей и друзей семьи, она, великолепная пианистка, вполне могла сделать музыкальную карьеру. Но замужество, рождение детей направили её судьбу в русло семейной жизни, а связь с музыкой, помимо домашнего музицирования, стала выражаться в том, что Анна Григорьевна являлась владелицей нескольких музыкальных магазинов.

В некоторых публикациях можно встретить утверждение, что Лев Зильбер родился в Пскове. Это ошибка. Село Медведь, где появился на свет будущий известный учёный, располагалось всего в 60 километрах от Новгорода, а вот от Пскова было далековато.

Возникновение ошибки объясняется, очевидно, тем, что чуть больше, чем через год после рождения Льва семейство Зильберов перебралось в Псков.

Переезд был вызван сменой дислокации 96-го Омского пехотного полка, в котором служил Абель Абрамович.

В село Медведь полк перевели из Финляндии в 1892 году, а в июне 1895 года местом нового базирования части определили Псков.

В этом городе А.А. Зильбер стал совмещать военную службу с преподаванием музыки в Псковской православной духовной семинарии. С течением времени Абель Абрамович стал в Пскове уважаемым человеком и даже получил звание почётного гражданина города.

Лев был третьим ребёнком в семье, но оказался старшим среди мальчиков. Старшие сёстры – Мирьям (Мира) и Лея (Елена). Младшие братья – Давид, Александр, Вениамин.

Поскольку и мать, и отец были музыкантами, то в доме всегда царила атмосфера почитания искусства: звучала музыка, читались стихи, ставились домашние спектакли. Поэтому нет ничего удивительного, что большинство детей Абеля Абрамовича и Анны Григорьевны так или иначе оказались связаны с миром искусства и литературы.

Мира, старшая из сестёр, не раз отмечалась в гимназических театральных постановках, да и после завершения среднего образования участвовала в спектаклях любительских театров. Уже в советское время она познакомилась с Исааком Михайловичем Руммелем, первым директором Народного дома им. А.С. Пушкина, и стала его женой.

Лея (Елена) пошла по стопам матери – поступила в Петербургскую консерваторию (только не по классу фортепьяно, а по классу виолончели). Её преподавателем был известный педагог и композитор И.И. Зейферт. Девушка подавала большие надежды, но на последнем курсе повредила руку. С карьерой виолончелистки пришлось проститься. В 1916 году Елена вышла замуж за гимназического друга своего брата Льва Юрия Тынянова, будущего известного писателя и литературоведа.

Музыкой увлёкся и Александр Александрович Зильбер, став композитором (известен в советское время под фамилией Ручьёв).

Наконец, младший из братьев, Вениамин Александрович, больше тяготел не к музыке, а к литературе, и все мы знаем его как писателя Вениамина Каверина, автора «Двух капитанов» и «Открытой книги».

Так что, увлечение старшего из сыновей Абеля Абрамовича и Анны Григорьевны, Льва, наукой, биологией и медициной, оказалось в семье исключением. Правда, очевидно, вдохновленный примером старшего брата и второй из сыновей, Давид, стал медиком – военным врачом.

Учился Лев в Псковской губернской гимназии, учился очень хорошо: в 1912 году окончил гимназию с серебряной медалью. Золотую помешала получить одна-единственная «четвёрка» (по латыни). Тем не менее его дважды чуть не исключили (уже в старших классах). Причиной было поведение – Лев отнюдь не был пай-мальчиком.

Вот что вспоминает о характере своего старшего брата Вениамин Каверин:

«Уже и тогда я знал или неопределённо чувствовал, что он хвастлив (так же как и я), воинствующе благороден, спокойно честолюбив и опасно вспыльчив. Любовь к риску соединилась в нём с трезвостью» [35; 1].

Друг с гимназических лет и на всю жизнь Юрий Тынянов сказал короче: «Лёвушка – гусар».

И В. Каверин подтвердил эту характеристику:

«… И действительно что-то гусарское было в его природной весёлости, в его жизнелюбии, в лихости, которой подчас были отмечены его речи, поступки, решения» [28; 1].

Именно это «гусарство» два раза приводило к тому, что вопрос о пребывании Льва Зильбера в гимназии стоял очень остро.

Как-то гимназисты-старшеклассники провожали на вокзал известную актрису, бывшую в Пскове на гастролях. Когда поезд тронулся, Лев заскочил в вагон и уехал в Петербург. Естественным следствием выходки явились пропуски занятий. Спасло заступничество матери и тот факт, что Лев был из очень уважаемой в городе семьи.

В другой раз исключение грозило за то, что он прилюдно поцеловал гимназистку. На сей раз хлопотала не только мать, но и гимназические друзья – Юрий Тынянов и Август Летавет. (Дружеские отношения с последним, так же как и с Тыняновым, Л.А. Зильбер сохранил на всю жизнь; Август Летавет станет известным советским врачом-гигиенистом, академиком АМН СССР, лауреатом Ленинской и Государственной премий.) Тынянов и Летавет обошли всех учителей гимназии и смогли убедить их не исключать Льва.

Нечего и говорить, что и драк Лев Зильбер не боялся. Вениамин Каверин вспоминает, что однажды Лев спокойно, со словами «Вас-то мне и надо», загородил дорогу компании из шести человек, чем-то «насолившей» его друзьям. И эти шестеро не посмели тронуть одного. Факт очень яркий и показательный.

Как бы там ни было, но гимназию Лев Зильбер окончил, несмотря на свои проблемы с поведением.

В студенческом деле Л.А. Зильбера сохранилась характеристика, данная ему директором Псковской губернской гимназии:

«Бывший ученик Псковской гимназии Лев Зильбер, ныне студент Петербургского университета по естественному отделению, окончил гимназию с серебряной медалью. Будучи преподавателем и классным наставником этого молодого человека, я убедился, что он обладает выдающимися умственными способностями и добросовестностью в исполнении обязанностей. Если этому молодому человеку удастся поступить на медицинский факультет, что составляет его заветную мечту, он, без всякого сомнения, станет отличным врачом, полезным деятелем государства и общества» [24; 2].

В 1912 году Лев поступает на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета. Другими словами, он изучает биологию. Вышеприведённая характеристика написана директором Псковской гимназии в 1913 году, т.е. спустя год учёбы Льва в университете. Очевидно, целью этой характеристики было помочь ему либо перевестись на медицинский факультет, либо совмещать учёбу на медицинском и физико-математическом факультетах.

Последнего Л.А. Зильберу удалось добиться только в 1915 году. Он сдал экзамены за четыре курса естественного отделения физико-математического факультета Петербургского университета и перевёлся на медицинский факультет Московского университета, получив разрешение одновременно посещать занятия на естественном отделении.

И в университете Лев остаётся верен себе: несмотря на большую учебную нагрузку, на успехи в учёбе, его энергии, лихости и «гусарства» хватает и на работу, и на приключения (по-другому и не скажешь).

Позволить себе «тянуть» деньги из матери, которой приходилось одной заботится о всех детях, о всей семье, он не мог. С самого начала учёбы в университете Лев подрабатывает: в Петербурге работает санитаром в сыпнотифозном отделении одной из больниц (не отсюда интерес к микробиологии), в Москве устраивается «нянькой» к душевнобольному старику.

Старик, кстати, оказался весьма бодрым и прытким и, случалось, удирал от Л.А. Зильбера. Так что, приходилось гоняться за ним по всей Москве (чем не приключение).

Случались и события, к которым термин «приключение» подходит в большей степени. Например, выигрыш в карты крупной суммы (5 000 рублей) в одном из клубов, что позволило Льву безбедно жить и учиться, не тратя время на подработки. А 12 апреля 1915 года состоялась дуэль: Лев Зильбер стрелялся с неким поручиком Лалетиным. Стрелялся из-за дамы. Дуэль закончилась лёгкими ранениями обоих дуэлянтов (Зильбер был ранен в кисть правой руки).

На медицинском факультете одним из учителей Льва становится известный профессор-медик Дмитрий Дмитриевич Плетнёв. Он быстро оценил задатки талантливого студента, что, однако, не мешало ученику и учителю постоянно спорить и даже ссориться («гусарство» Зильбера сказывалось и здесь).

Учёба на медицинском факультете Московского университета долгой не была – уже в 1915 году Лев уходит на фронт.

Судьба хранила Льва Александровича, и в 1917 году он демобилизовался живой и здоровый (правда, не известно, была ли это демобилизация «законным порядком» или «самодемобилизация» в связи с охватившими Россию революционными событиями).

Л.А. Зильбер возвращается к занятиям в университете. Уже в 1917 году сдаёт государственные экзамены по естественному отделению и получает диплом биолога. Дальнейшая учёба в Московском университете – учёба на медицинском факультете.

В 1918 году он оканчивает бактериологические курсы (сказался интерес к микробиологии), а в 1919 году заканчивает и медицинский факультет.

В конце 1918 года Лев Александрович привёз из Пскова в Петроград всю свою семью. Псков только что пережил немецкую оккупацию, кругом бушевала гражданская война, поэтому стремление Зильбера собрать всю семью к себе поближе вполне понятно. Вскоре семейство Зильберов перебралось в Москву.

Но сам Лев Александрович в 1919 году Москву покинул – получив диплом врача, он сначала работал в больнице Звенигорода, а затем попросился добровольцем на фронт.

1919 год был крайне тяжёлым для молодой Советской республики. Белые армии и интервенты наступали по всем фронтам: с востока (из Сибири) – Колчак, с юга (с Кубани и Дона) – Деникин, с северо-запада на Петроград – Юденич, с севера (от Мурманска и Архангельска) – Миллер и английские интервенты.

Военврачу РККА Льву Зильберу пришлось побывать в различных переделках.

Сам Лев Александрович так описывает одну из критических ситуаций:

«Спасаясь с двумя медсёстрами во время наступления белых, я подбежал к телеге и просил крестьянина подвезти нас до ближайшей деревни. Вместо ответа он ударил меня так, что я упал, и погнал лошадёнку. Быстро вскочив, я побежал изо всех сил, вскочил на ходу в телегу и попытался отнять вожжи. Завязалась борьба. Хотя крестьянину было уже под пятьдесят, но он оказался очень сильным, и под градом кулачных ударов я еле удерживался в телеге. Совершенно озверев, я схватил его за горло. Что-то хрустнуло, он сразу весь обмяк, и я сбросил его с телеги» [35; 1].

Вениамин Каверин писал по поводу этого эпизода, что его брат был «вынужден в первый и последний раз в своей жизни убить человека» [35; 1].

Но всё же избегнуть белого плена не удалось.

21 июля 1919 года Революционным Военным Советом 9-й армии ему была поручена эвакуация из города Балашова (на Дону) больных и раненых красноармейцев и сопровождение эшелона с ними до станции назначения, т.е. до ближайшего занятого красными населённого пункта, находившегося на достаточном удалении от линии фронта.

Этот-то санитарный эшелон и попал в руки белых.

По свидетельству члена Реввоенсовета 9-й армии Б. Михайлова, «попав в плен к белым, Зильбер спас там от гибели двух наших товарищей: выправив им подложные документы, он скрыл их в санпоезде, затем организовал побег» [24; 3].

Лев Александрович «организовал побег» всего санитарного поезда. Данный эпизод упоминается В. Кавериным в «Открытой книге» как случай, произошедший на гражданской войне с Дмитрием Львовым.

Вырвавшись из белого плена, Л.А. Зильбер продолжал службу в строевых частях РККА. Однажды часть, в которой он находился, попала в окружение. Все командиры были убиты или тяжело ранены. Тогда военврач Зильбер встал во главе части и вывел бойцов из вражеского кольца.

«Доктор Зильбер проявил самоотверженность в самые тяжёлые, ответственные моменты борьбы с белыми», – такова характеристика, данная Л.А. Зильберу Реввоенсоветом-9.

Свирепствовавший в годы гражданской войны сыпной тиф, косивший как мирное население, так и войска противоборствующих сторон, настиг и Льва Александровича. Спустя годы он вспоминал врезавшиеся в память видения, которыми он бредил, свалившись в «сыпняке»:

«Я кричал, но никто не приходил… Большая крыса ходила вокруг моей головы. Она тыкалась мне в уши, в глаза, лизала щёки шершавым языком… Я кричал: она начала грызть мой череп! Слышал, как хрустят и ломаются кости, она всунула горячий язык и стала лакать мой мозг, как собаки лакают воду. Не больно, но эти хлюпающие звуки сводят с ума, а я не могу даже пошевелиться» [35; 1].

И всё-таки молодой организм одолел опасную болезнь – Л.А. Зильбер поправился и вновь «встал в строй». Точнее, ослабленный болезнью военврач не мог, конечно, продолжать службу во фронтовых частях, но он работал в тыловом военном госпитале Кавказского фронта в Ростове-на-Дону.

Здесь его «главным противником» стал сыпной тиф, от которого он только что поправился сам. Госпиталь был заполнен сыпнотифозными больными, и Лев Александрович предпринял попытку хоть как-то вмешаться в течение болезни и помочь больным справиться с нею. Он применил для этого аутосеротерапию, т.е. массивное переливание собственной крови. У него сложилось впечатление, что этот приём облегчает течение болезни.

Результаты своей борьбы с «сыпняком» он публикует в статье «Аутосеротерапия сыпного тифа» (его первая научная публикация), увидевшей свет в медицинском сборнике, вышедшем в Ростове-на-Дону в 1921 году.

Эти результаты были также им доложены на Военном Совете Кавказского фронта. На заседании Военного Совета присутствовал известный микробиолог и иммунолог Ростовского университета Владимир Александрович Барыкин. Не известно, был ли профессор знаком со статьёй Зильбера и к моменту заседания уже как-то её осмыслил или ему хватило доклада военврача прямо на заседании, но он резко раскритиковал работу Льва Александровича и сделанные им выводы. Зильбер не согласился с критикой. Произошла весьма эмоциональная дискуссия.

Несмотря на такое знакомство, которое трудно назвать приятным, спустя некоторое время Л.А. Зильбер, к своему удивлению, был приглашён В.А. Барыкиным на работу в лабораторию Микробиологического института Наркомздрава в Москве, директором которого В.А. Барыкин был тогда назначен.

Приглашение «подкреплялось» распоряжением народного комиссара здравоохранения РСФСР от 12 апреля 1922 года. На тот момент Лев Александрович уже был человеком штатским, демобилизовавшись из армии, и работал заведующим Коломенской окружной химико-бактериологической лабораторией, входившей в систему Наркомздрава РСФСР.

С Микробиологическим институтом Наркомздрава РСФСР (затем СССР) были связаны последующие семь лет жизни Льва Александровича (с 1922 по 1929 год). Здесь он сформировался как учёный. Во многом именно здесь выработался стиль его работы, складывались взгляды на ряд научных проблем.

В.А. Барыкин был крупным учёным. Из стен его лаборатории вышли многие известные впоследствии исследователи: Г.В. Выгодчиков, С.М. Минервин, П.В. Смирнов, П.Ф. Здродовский и др.

Но, говорят, любимыми учениками В.А. Барыкина были А.А. Захаров, Л.А. Зильбер и З.В. Ермольева (последняя ещё по Ростовскому мединституту; в Микробиологическом институте В.А. Барыкина в Москве она не работала). Судьбы этих трёх учёных очень тесно переплелись, но об этом позже.

Сейчас же необходимо сказать несколько слов о научных взглядах самого В.А. Барыкина, чтобы читателю стало ясно, в русле какой концепции первоначально работал Л.А. Зильбер.

В.А. Барыкин был крайним сторонником так называемого физико-химического направления в иммунологии. Он считал, что все явления иммунитета определяются лишь коллоидными свойствами антигена и сыворотки. Антигенность и антигенная специфичность, по его мнению, зависят не от химической структуры вещества, но лишь от его коллоидных свойств – размера частиц, их заряда, стабильности и т.п. Т.е. антигенная функция определяется физико-химическим состоянием вещества, а не его химическим строением.

То же относилось и к антителам. В.А. Барыкин отрицал существование антител как особого класса химических веществ и полагал, что иммунологические реакции обусловлены взаимодействием коллоидов сыворотки в целом с коллоидными антигенами. В процессе иммунизации понижается стабильность коллоидов сыворотки, вследствие чего они легче образуют комплексы с антигеном и формируют преципитат.

Очевидно, что наиболее слабым пунктом такой концепции было объяснение иммунологической специфичности. Почему иммунная сыворотка реагирует с определённым (гомологичным) антигеном, а не с любым другим? Казалось бы, один этот аргумент опрокидывает полностью всю физико-химическую концепцию. А посему В.А. Барыкиным и его последователями наличие иммунологической специфичности попросту отрицалось. Утверждалось, что эта специфичность лишь количественная, что иммунная сыворотка принципиально не отличается от сыворотки нормальной. Делались попытки моделировать иммунную сыворотку искусственно подобранными коллоидными растворами, специфически агглютинирующими только определённый микроб.

Лев Александрович, тогда ещё начинающий исследователь, попал под сильное влияние идей своего руководителя и начал активно работать в русле его представлений, так же, как работала и вся лаборатория В.А. Барыкина.

Первое исследование Л.А. Зильбера было посвящено так называемой реакции Вейля – Феликса, а именно вопросу о том, почему сыворотки сыпнотифозных морских свинок агглютинируют протей Х19, не являющийся возбудителем болезни. Причём в ходе работы ему удалось получить новый устойчивый тип протея, который, как и Х19, агглютинировался противотифозной сывороткой, но в остальном не был похож ни на один тип протея.

В этих опытах Л.А. Зильбер, по сути, открыл три явления:

1) Наследственную трансформацию бактерий (за 6 лет до известных работ американского микробиолога Гриффитса).

2) Так называемую параагглютинацию (название предложено самим Л.А. Зильбером), т.е. неспецифическую иммунологическую реакцию.

3) Так называемый параиммунитет (название также предложено Л.А. Зильбером), т.е. возникновение иммунитета при инфекции не к прямому возбудителю болезни, но к микроорганизмам, не имеющим отношение к болезнетворному агенту. Явление параагглютинации выступает, таким образом, как частный случай проявления параиммунитета.

Второе и третье явления до сих пор не имеют убедительного объяснения18. Тогда же, в 1922 – 1923 годах, Лев Александрович объяснил их в духе теории своего учителя и руководителя: возбудитель сыпного тифа понижает стабильность коллоидов сыворотки и коллоидных антигенов протея, вследствие чего сыворотка агглютинирует протей, культивируемый в больном организме.

В период 1923 – 1928 годов, работая в лаборатории В.А. Барыкина, Л.А. Зильбер провёл ещё целую серию интереснейших работ: а) по изучению зависимости антигенности от коллоидных свойств веществ (в частности, ему даже удалось наблюдать антигенность коллоидных металлов (железа и золота), т.е. неорганических веществ); б) по изучению реакции связывания комплемента (удалось показать, что связывание комплемента осуществляется любыми коллоидами, подходящей степени дисперсности, и что комплемент не имеет какого-либо специфического сродства к комплексу «антиген – антитело»); в) по повышению термостабильности антител (со времён Эрлиха было установлено, что антитела инактивируются при 65 – 70 градусах Цельсия; Зильберу удалось, проводя инактивацию агглютининов в присутствии антиденатурантов (глицерина, сахарозы и других веществ), резко повысить температурный порог инактивации); г) по изготовлению АД-вакцин (название дано самим Л.А. Зильбером (АД – антиденатурированные); прогревая бактерии в присутствии антиденатурантов, он добивался наступления гибели бактерий значительно раньше, чем наступала утрата ими иммуногенных свойств; т.е. АД-вакцины – один из видов убитых вакцин).

Как отмечают специалисты, в «барыкинский» период работы у Л.А. Зильбера выработалась точность постановки и проведения эксперимента, особая его скрупулёзность. Эту профессиональную черту он сохранил на всю жизнь и никогда не терпел аморфных, методически и исполнительски неряшливых исследований [4; 7].

Тогда же в постоянных спорах со сторонниками химического направления в иммунологии развивался и оттачивался полемический талант Льва Александровича. Как говорил он сам, защита идей, развиваемых в лаборатории, требует большой полемической виртуозности [4; 8]. И эта виртуозность, ярко проявившаяся ещё в 20-е годы прошлого века, была присуща всем его печатным работам и вступлениям и в последующем.

И, наконец, нельзя не отметить, что работа в лаборатории В.А. Барыкина ускорила формирование исследовательского стиля и собственных научных интересов Л.А. Зильбера. Г.И. Абелев, ученик, коллега и друг Льва Александровича, характеризует их следующим образом:

«Его всегда привлекали новые области, крупные проблемы, оригинальные решения, он не любил и никогда не занимался повторением и детализацией известных фактов, даже если речь шла о его личных открытиях. В лаборатории же В.А. Барыкина к природе феномена шли путём изучения его нюансов, тонкостей, деликатных особенностей. И хотя этот путь может быть ничуть не хуже любого другого, он не мог резонировать ни с совершенно иным складом мышления Льва Александровича, ни с его страстным темпераментом исследователя.

Подходя к новому явлению, он склонен был скорее схематизировать и упрощать его возможный механизм, а когда суть феномена становилась в принципе ясной, он утрачивал к нему интерес» [4; 8].

«…Две плоскости характера, два, казалось бы, противоположных направления мысли и действия – чёткая программа, вплоть до схематичности и таблицы, и спонтанная или индуцированная страстность, вне схем и границ…» [5; 6].

Ко времени работы в Институте микробиологии, т.е. у В.А. Барыкина, относятся два значительных события в жизни Л.А. Зильбера. Первое – поездка на стажировку в Германию и Францию, где в 1928 – 1929 годах он работал в Институтах Коха и Пастера.

Но стажировался за рубежом Лев Александрович не один. В этой командировке с ним была коллега и жена Зинаида Виссарионовна Ермольева. Второе событие – их свадьба, состоявшаяся в 1928 году. После неё молодожёны и отправились в свою совместную научную поездку.

Брак Л.А. Зильбера и З.В. Ермольевой не был долгим – даже официально он продлился всего 6 лет (до 1934 года). Фактически же супружеские отношения этих двух замечательных людей и больших учёных разладились гораздо раньше (уже в 1930 году).

Предоставим слово младшему брату Льва Александровича Вениамину Каверину:

«Он женился – это был третий и не последний брак – на Зинаиде Виссарионовне Ермольевой – событие неравнозначное для молодых супругов, потому что привязанность Льва продолжалась пять – шесть лет, а Зина (она была моим близким другом, и по имени-отчеству я её никогда не называл) полюбила его на всю жизнь и во имя этого чувства десятилетиями приносила ему бесчисленные жертвы.

Рассказывая о старшем брате, я волей-неволей буду вынужден не раз коснуться этих удивительных отношений. Они осложнялись двумя причинами, о которых необходимо упомянуть, чтобы дальнейшее было понятно. Первая заключалась в том, что с такой же преданностью, с такой же невозможностью отказаться от своего чувства Зину любил ближайший со студенческих лет друг Льва Алексей Александрович Захаров. […]