Диалоги по истории Японии. Лавка японских древностей

– Как же дух усопшего нисходит на эту табличку?

– А это уже не твоя забота. Ты же ее не из чурбана какого вырезаешь, что под рукой валялся, а в буддийский храм пойти должен. Там все исполнят в лучшем виде, не беспокойся, и иероглифы для посмертного имени подберут, и нарисуют их на табличке. Только деньги плати, причем предусмотрительные люди это делают заранее, чтобы, значит, по лишнему не напрягать родственников в похоронной суете.

– И во сколько это обойдется?

– Это уж какой уровень каймё выберешь. Если достаточно бюджетного, хватит и двух манов, это двадцать тысяч йен, повышенный – манов шесть потребует, а если на высокий или премиум замахнешься – готовь соответственно шестнадцать и двадцать манов. И дело с концом, и о налогах не беспокойся, они уже включены в стоимость. Хочу предупредить заранее. Уровень каймё зависит от социального положения умершего, его вклада как в благосостояние общества, так и в храм, поэтому высокий уровень даже за большие манны не гарантирован. И еще запомни. Каймё состоит только из двух иероглифов. Для всех! Третий не купишь ни за какие деньги. Ибо в буддизме, сам понимаешь, все равны!

Апрель 2017 г.

Диалог второй. Кэгарэ, онрё, котодама… (скверна, духи, слова…)

– Японские самураи теперь у всех на слуху. И фильмы про них, и книги, и кодекс чести «Бусидо». А откуда они взялись и почему, ты не задумывался?

– Хэйанские аристократы не справились с обязанностями, поэтому появились люди, готовые с оружием в руках защищать и себя и свое имущество. В общем, имелись причины и экономические и политические. Так наверное…

– Мыслишь в правильном направлении. Однако историю и человека в ней создают не только экономика с политикой. В не меньшей степени, если не в большей, на ход событий влияет религия, вернее, религиозная мистика, затрагивающая души людские. В душах же японских коренится отрицательное отношение к армии, солдатам, оружию, переходящее порой в прямое отвращение, что нередко проявляется и сейчас. Все чаще раздаются голоса о роспуске сил самообороны, о неконституционности их существования, т.е. армия – сплошное зло, с которым пора кончать. Конечно, хорошо так рассуждать, когда за спиной Америка маячит.

– Не связано ли это с последствиями произвола японской военщины?

– Такой ответ вполне бы устроил многих, однако имеется более серьезная причина, скрытая минувшими тысячелетиями. Называется она кэгарэ – загрязнение, скверна, нечистота. Мысль о загрязнении укоренилась в японцах на подсознательном уровне.

– Неужели солдаты грязнее нас с тобой? Я в японской армии не служил, но думаю, даже уверен, в казармах там чистота и порядок, как и везде, впрочем. Куда-то не туда ты загнул.

– Изгаляйся сколько угодно, твое право, но прежде осознай простую вещь. Преступления, несчастья, ошибки все это у них считается загрязнением, творимым злыми духами. Это крайне важное понятие во многом определяет как ход событий в целом, так и поведение индивидуума в частности. Пойми, речь идет не о чистоте в смысле гигиены тела, но о гигиене души. Я имею в виду возникающую, к примеру, при прикосновении к трупу, ритуальную нечистоту, которая является некой не поддающейся рациональному объяснению и, само собой, не улавливаемой человеком духовной эманацией, захватывающей в свое поле всех, кто соприкасается со смертью. Ритуальная нечистота недоступна рациональному восприятию, разуму сложно ее постичь. Остается лишь одно – четко следовать указаниям, которые даны по поводу очищения. Кем даны? Религиозно-мистическим опытом борьбы с этим явлением. Одни стараются не загрязниться, другие надеются с помощью образования скинуть этот дурман, а третьи – ищут по близости что-то похожее на микву, так иудеи называют водоем с проточной водой или бассейн с дождевой. Натуральность – вот главный принцип миквы. Коснулись воды людские руки или стенки трубопровода, будь он хоть из золота – все, конец, ее магическая сила исчезает бесследно. Для мытья с мылом и мочалкой вполне сгодится, но для ритуально очищения – никак, и не надейся. Христианский обряд крещения – ни что иное, как окунание в микву для очищения ради новой жизни. Причем погружаться надо полностью с головой, чтобы ни к одной волосинке загрязнение не прилипло, иначе весь труд насмарку. Франц Кафка не менее раза в неделю залезал в микву, надеясь на подзарядку духовной энергией. Еще, говорят, соль помогает. Побросал на оскверненное место и оно очистилось, вроде бы.

– Как-то абстрактно все, с еврейским уклоном. Нельзя ли поконкретнее, ближе к японцам?

– Принято считать, они не очень религиозны и в массе предпочитают форму, но никак не содержание. Если так было бы на самом деле, за сто пятьдесят лет свободы вероисповедания число христиан перевалило бы за тридцать, а то и сорок процентов. Сейчас же таковых в Японии не более пары процентов, в соседней же Корее – процентов двадцать наберется.

– Значит, они менее религиозны, только и всего.

– Вряд ли. Если под религией понимать совокупность духовных представлений, основывающихся на вере в сверхъестественные силы и существа, которые являются предметом поклонения, то японцев следует отнести к глубоко религиозным людям. И вера их держится на трех китах: кэгарэ – загрязнение, ритуальная нечистота; онрё – озлобленные духи и котодама – магия слова. Многие из них, особенно молодые, путая кэгарэ с похожим словом ёгорэ, также означающим загрязнение, считают, то и другое имеют одинаковый смысл, просто первое – старое, устаревшее, а второе – современное. Вот и вся разница! Оказывается, не вся, далеко даже очень не вся.

– И в чем разница?

– Прежде всего, ёгорэ можно увидеть. Что-то пролил на пол, и сразу понятно, где и насколько испачкано. Захотел, взял тряпку и протер. И опять чистота! Или, скажем, заляпал брюки. Какого цвета и размера пятно, заметно каждому. Когда загрязнение невидимо, на помощь придут приборы. Возьмем атмосферный воздух. Сколько там окиси углерода на глаз не прикинешь, но замерить сможешь. Плевое дело! С радиоактивным загрязнением тоже самое. Не заметишь, как ни старайся, но определить сколько там миллизивертов вполне по силам. Физика не стоит на месте. А вот кэгарэ, ритуальную нечистоту, ни в миллизивертах, ни в сантиметрах не измеришь, даже в килограммах не взвесишь. И не пытайся, только время попусту потратишь, ибо нет таких приборов и не предвидится, хотя, может быть, пока нет. Впрочем, почувствовать, ощутить ритуальную нечистоту на духовно-эмоциональном уровне вполне возможно. Если же сознание, смачно удобряемое научно-техническим прогрессом и атеистической пропагандой, вдруг взбрыкнется, то на помощь придет подсознание, которое нередко оказывается в плену иррационально-метафизического восприятия мира. И убеждать японца в существовании ритуальной нечистоты не нужно, он просто знает про это без всяких объяснений. Предположим, молодой журналист поступил на работу в региональную телекомпанию. Как водится, купил чашку и отнес на тамошнюю кухню, где над ней пришпилили табличку с его именем, все как положено. Вот как-то по обыкновению девушка приносит чай, но не в его чашке, причем не новой. «А что с моей то?», спрашивает журналист с игривой улыбкой. «Извините, случайно разбила, поэтому налила чай в другую. Хозяину она больше не понадобиться, недавно скончался бедняга». Игривая улыбка на лице журналиста мигом сменилась гримасой отвращения, перемешанного с ужасом. Видя это, девушка не на шутку разнервничалась: «Не волнуйтесь так, я ее вымыла тщательно, да еще прокипятила, она совершенно чистая». Тем не менее, журналист наотрез отказался воспользоваться чашкой усопшего коллеги, попросив принести чай в одноразовом пластиковом стаканчике. Почему это, интересно? Или вот еще случай. Живут в одной квартире отец и дочь, заботливый отец и почтительная дочь. Летним вечером он подходит к ней и протягивает палочки: «Ими я пользовался двадцать лет. Теперь же хочу подарить тебе, пользуйся на здоровье и вспоминай меня!». Как должна, по-твоему, отреагировать почтительная дочь на подобный подарок?

– Ну, поблагодарить, наверное, спасибо, мол, и все такое.

– Спасибо он вряд ли дождется, скорее всего нарвется на вежливый, но категорический отказ. Если же примется настаивать, услышит в ответ: «Они же нечистые!». Отец не унимается: «Я же обдал их кипятком, никакой грязи нет. Хоть под микроскопом проверяй, ни одной бактерии не найдешь». Однако дочь упрется и не примет подарок. Микроскопы перед такой грязью бессильны, а вот подсознание видит, точнее, чувствует ритуальную нечистоту. Сила веры порой творит чудеса… Это как во сне. Снится ужасный тигр, который приближается, скаля клыки. Страшно, пятишься назад, пот градом. В реальности никакого тигра нет, только кровать и ты в ней, но сознание бьет в колокол, пытаясь предупредить об опасности. Так и с ритуальной нечистотой. Вроде бы и нет, но ты ее буквально кожей ощущаешь и инстинктивно пытаешься уберечься. Считается, что западники – закоренелые индивидуалы, а вот японцы сплошь пронизаны духом коллективизма. Вместе работают, вместе отдыхают, однако из одной плошки щи хлебать вряд ли захотят. У каждого дома имеются личные палочки, пиала, чашка. Это у иностранцев не отыщешь папин нож или мамину тарелку, посуда общая. Они не заморачиваются ритуальным загрязнением, главное – что бы не было физического.

– А когда японцы озаботились загрязнением этим?

– По всей видимости понятия ритуальной нечистоты, озлобленных духов и магии слова засели в мозги человеческие одновременно с заселением японских островов, оказывая значительное влияние на поведение и образ мышления заселенцев. Кэгарэ довольно часто упоминается в древнейшей их книжке – «Кодзики». Больше всего они уважают богиню, олицетворяющую солнце – Аматэрасу, которой поклоняются в Исэ дзингу. Ну, это ты наверняка знаешь. А про отца и мать слышал?

– Богини этой? Разумеется! Отец – бог Идзанаги, мать – богиня Идзанами.

– Родные брат и сестра между прочим.

– Выходит, Аматэрасу – дитя инцеста, так что-ли?

– Чему тут удивляться? Заурядное явление для божественных времен. Я совсем о другом. Боги эти, вставляя одно место, что у него слишком выросло, в то место, что на ее теле не выросло, нарожали кучу островов. Закончив же с рождением страны, в географическом смысле слова, принялись рожать богов. И Мужа Великого Деяния сотворили, и Юношу – Бога Каменистой Земли и т. д. и т. п. Всего тридцать пять богов на свет произвели. Еще у них там из блевотины появились боги и богини, из испражнений, из мочи. Трудно нам все-таки представить рождение божества из говна, но восток – штука тонкая, тем более дальний.

– Зачем ты это рассказываешь?

– Потерпи, послушай, что дальше произошло. Все шло хорошо, пока Идзанами не родила Бога – Мужа Обжигающего и Быстрого Огня. Опалив лоно, она слегла от болезни. Понятно, огонь то быстро обжигающий, от него не увернешься. Помаялась, помаялась бедняжка, да и удалилась.

– Куда удалилась? Она же обожженная!

– Это же иносказательно…, короче говоря, умерла. Идзанаги, мучимый тоской по любимой, отправился в Страну желтых вод, т.е. место, куда уходят мертвые. Нашел ее там и призвал вернуться, ибо страна еще не до конца создана, много работы впереди. Однако Идзанами уже отведала пищи с очага Страны желтых вод и не могла вернуться в мир живых.

– Почему, интересно?

– Это у нас, случается, отведаешь пищи деревенской из печки, и спать завалишься на нее же. Красота! И для здоровья полезно. В Стране же Желтых вод одни мертвые собираются, а смерть – самая большая нечистота. Нечист и огонь очага, поэтому оскверненной Идзанами из мрака смерти на свет жизни путь заказан. Так у них заведено. Несмотря на строгий запрет жены, Идзанаги страшно захотелось взглянуть на нее, напоследок, так сказать. Выдернул толстый зубец из священного сияющего гребня, вошел в покои и взглянул. Лучше бы он этого не делал! У нее в теле несметное количество червей копошилось, а в голове, животе и прочих местах восемь богов грома сидели. Страстная любовь вмиг остыла, сменившись паническим страхом. Идзанами бросился бежать, Идзанами – за ним, ибо муженек ей стыд причинил. В конце концов ему удалось выбраться в светлый мир. Отдышавшись, он произнес: «Я в нечистой скверне-стране побывал. Совершу очищение». И погрузил тело в чистую воду реки Татибана, что в Цукуси, т.е. совершил, по-японски выражаясь, мисоги. Значит, уже в те времена существовало поверие, что, погрузившись в проточную воду, можно смыть загрязнение.

– Эка невидаль! Я и не сомневался, вода – всему голова. И стоило ради этого чуть ли не полностью пересказывать «Записи о деяниях древности»?!

– Стоило! И с точки зрения повышения образовательного уровня и… Нет, лучше послушай, что дальше вышло. Когда Идзанаги промывал левый глаз, явилась Аматэрасу – Великая священная богиня. Иначе говоря, самая главная богиня японская родилась не в результате заурядного полового контакта, а из глаза очищенного Идзанаги, который сначала весь омылся, потом уже для верности промыл и глаз, как бы наглядно демонстрируя, чистота – прежде всего! И беречь ее надо всячески, прежде всего, от скверны смерти.

– И каким же, интересно, образом?

– Ты не задавался вопросом о причине постоянных переносов столицы в древней Японии?

– Нет, как-то руки не доходили. Может, подскажешь…

– Столицами числились и Нанива и Асука и Фудзивара. Кобэ также выполнял эту функцию, правда, тогда его называли Фукухара – город-мечта Тайра Киёмори. В общем, скончался император, пора менять императорский дворец. В прежнем жить уже нельзя, поскольку тлен смерти заражает всех и все вокруг ритуальной нечистотой. А где дворец императора – там и столица, логика железная. Конечно, это не Токио переносить, масштабы совершенно иные, что-то вроде переноса сельской управы в реалиях сегодняшнего дня. На новом месте все надо возводить с нуля и дворец и казенные учреждения и аристократические хоромы, да и чиновничий люд где-то расселять требуется. Причем, использованное, из старой столицы которое, применять нельзя – осквернено, и лучше всего разобрать и жечь для надежности, чтобы без эпидемий, значит. Относились к столице как к одноразовой штуковине, попользовался и выбросил. А это огромными затратами сопровождалось. Китайцы с корейцами, греки и месопотамцы всякие подобным переносом не злоупотребляли, не бросали денег на ветер, хотя и побогаче считались. У них свои заботы, не до нелепостей, впрочем, древние японцы вряд ли полагали борьбу с осквернением смертью нелепостью. Им чуть-что новую столицу подавай. А ведь Япония никогда не числилась богатой в те далекие времена, разумеется, скорее наоборот. И нате вам – немыслимое расточительство, казавшееся непосильным даже для такой сверхдержавы, как Китай. Объяснить это можно только одним – страшной боязнью осквернения смертью. Следует учесть, у японского императора все должно быть самым-самым, в том числе и загрязнение. Больше него никто загрязнить что-нибудь не мог. Как же иначе?! Представь, пошли слухи, палаты правого министра такого-то осквернены тленом смерти посильнее императорских. Высочайший авторитет окажется под ударом. Можно, конечно, распустить новые слухи, мол, вместе с правым умер и левый министр, да еще пара дайнагонов в придачу, но поможет или нет… Надежнее всего, убедить всех, что после смерти императора столица превращается в запретную зону, в своего рода Чернобыль. Загрязнения не видно, но жить нельзя. Я тут прикинул, не менее сорока раз переносилась столица!

– Боялись осквернения, говоришь. Почему тогда после обустройства столицы в Наре с переездами поостепенились?

– Нашелся человек, попытавшийся остановить вакханалию новоселий, крайне отрицательно сказывающуюся на экономике страны. Я имею в виду императрицу Дзито, которая завещала кремировать себя.

– Эка невидаль, вполне заурядная вещь.

– Это сейчас японцы спокойно относятся к кремации, но тогда и слышать про нее не желали. Хоронить, мол, надо в земле и все дела. Так что поступок Дзито выглядел довольно революционным, многими воспринятым с непониманием. Однако новая религия, буддизм, постепенно овладевавшая сердцами японцев, сумела внушить им, что кремация не такая уж плохая вещь. Встречу же со скверной смерти лучше поручить буддийским монахам. По их воззрениям смерти нет, одни перерождения. А чего бояться того, чего нет! Благодаря такому подходу вероятно и зародилась идея строительства по примеру Китая постоянной столицы. Стоявшая же на пути ее реализации проблема загрязнения смертью решилась с помощью буддийских технологий.

– Не преувеличиваешь ли ты роль загрязнения? Не путаешь ли частное мнение с общественным?

– Мнение, говоришь. Так это не мнение, а факт. И спорить тут не надо. Просто осознай его и прими к сведению. Понятнее будет, почему стерилизованным почти на сто процентов папиным палочкам обычный японец предпочтет пусть и не такие чистые варибаси, т.е. надпиленные палочки для еды, расщепляемые на две перед употреблением. Пережиток старины? Вполне вероятно, но что есть, то есть. А кто сказал, что пережиток это всегда плохо? Возьмем ту же веру в магию слова – котодаму. Именно она породила бережное отношение к национальному языку. Именно она позволила создать гордость японцев – «Повесть о Гэндзи». И когда? Аж в одиннадцатом веке! Подобное оказалось не по силам ни Китаю, ни Корее, которые по цивилизационной лестнице вскарабкались повыше каких-то затерянных островов.

– Выходит, ритуальное загрязнение – штука серьезная. Из-за нее и одноразовые палочки появились и одноразовые столицы…

– Если бы только палочки… Концепция загрязнения породила такое отвратительное явление, как дискриминация. Во времена реставрации Мэйдзи среди прочего власти легализовали свободу вероисповедания. В страну хлынули миссионеры, не понаслышке знакомые с дискриминацией расовой и религиозной. В Японии подобное исключено, искренне полагали они. Действительно, откуда ей взяться то? Все говорят на одном языке, у всех одинаковый цвет кожи и глаз, да и религиозная вера у всех одна, то ли буддизм, замешанный на синтоизме, то ли наоборот, но одна, это точно. Однако идиллический настрой христианских первопроходцев вмиг испарился, когда они столкнулись с тамошними реалиями. Неожиданно выяснилось, что в Японии существуют что-то навроде белых негров, называемых эта, сильно загрязненные в вольном переводе, значит. Даже огонь в их сигарете или домашнем очаге считается оскверненным. Понимаешь, до чего они докатились в неприятии белых негров?! Берет человек в руки кусок кожи, скажем, обувку какую сварганить или барабан, а, может, и сямисэн. Помнишь, у сямисэна три струны, играй себе, играй… Вещи нужные и полезные, но тому, кто эту пользу сотворяет, все, конец, соприкоснулся со скверной смерти, поскольку кожу надо содрать с животного, да еще убитого. Предусмотрительные люди станут обходить его за версту, остерегаться. И их можно понять. Ведь с детства родители постоянно напоминали об опасности этой скверны, которая к тому же как бы и заразная. Короче говоря, понятие скверны, ритуальной нечистоты, с молоком матери впитывается японцами и проходит через всю их жизнь. Это как у нас. Увидел черную кошку, отойди в сторону или, по крайней мере, плюнь три раза через левое плечо. Пережиток старины глубокой? Бесспорно! Но лучше все-таки плюнуть, для надежности. Может, все это действительно суеверие и перегибы на местах, а, может, и нет… Для общего спокойствия труженикам нечистых профессий предписали селиться особых поселках, бураку называется, а кто в них живет – буракумины значит.

– Интересно получается. Буракумины эти занимаются скверной деятельностью, хотя и весьма даже полезной. Куда, скажи на милость, народу деваться без кожгалантерейных товаров?!

– А много ты знаешь японских кожгалантерейных брендов? Я не про всякие там Шарпы и Тоёты. Вот, скажем, существуют русские народные промыслы, т.е. своеобразная форма народного творчества, в которой отчетливо прослеживаются русские традиционные нравы, зародившиеся века назад. Есть, к примеру, керамика Гжели, Жостовская роспись, Палехская миниатюра, Вологодское кружево, тот же Оренбургский пуховый платок. Имеется нечто похожее в Японии? Что известно тебе про бренды японских народных промыслов?

– Сони, Ниссан, Мацусита… Хотя вряд ли их можно отнести к народноремесленным брендам. Нет, что-то не припоминаю. Может, вовсе и нет таких?

– Тут ты ошибаешься. Таких брендов полным полно. Ткани Нисидзинъори, Юдзэндзомэ, фарфор и керамика Бидзэнъяки, Сэтояки, Имарияки, лаковая миниатюра Вадзиманури. Это только то, что сразу приходит в голову, но есть и другие бренды, высокоценимые как местными, так и иностранными любителями изящного искусства. С кожевенным же ремеслом все обстоит несколько иначе. Везде, в том числе и в Японии, на слуху Луи Виттон, Феррагано, Гуччи и т. д. Спрос на портфели, кошельки, ремни и прочие изделия из натуральной кожи не спадает. Номер один в японском рейтинге кожаных брендов – WILD SWANS. Но кто про него хоть что-нибудь знает? Про британскую панк-группу знают, про роман «Дикие лебеди» писательницы Юн Чжан знают, а вот про диколебединский портфель вряд ли. Есть еще Cocomeister, Ganzo, Indeed… Что, не дотягивают до международного уровня? Не думаю. Скорее, даже перетягивают. А вот с раскруткой произошла задержка, связанная с давнишней неприязнью к кожевенных дел мастерам. Слишком уж они по японским понятиям загрязнились, ни в какой реке не отмоешь от скверны. Конечно, в Японии уже давно ведется кампания по дедискриминации этой части населения, говоря современным языком – положительная дискриминация «загрязненных», суть которой сводится к «Ребята, давайте жить дружно». Несмотря на серьезные успехи государственных и общественных организаций на этом пути, до полной ликвидации этого позорного явления еще далеко. Даже сейчас иногда и, естественно, не в нашем районе жениха или невесту проверяют на чистоту происхождения – не ведут ли их родовые корни куда-нибудь за быструю речку, где селились эта. Да и кадровики нередко сверяют данные поступающих на работу со списками бывших этавцев, которые можно приобрести на черном рынке. Уж не из баракуминов ли новичок?!

– С кожей, похоже, разобрались. Сплошное расстройство для чистой души японца. А вот как с мясом быть? Прежде чем из него сделают прекрасную отбивную говяда, что уж тут скрывать, придется убить. Или посредством еврейской шхиты или просто кувалдой по лбу, разницы никакой, скверны смерти не избежать. Скажем, пришел ты в обеденное время в ресторан и заказал «якинику тэйсёку», что-то вроде комплексного обеда с жареным мясом. Тарелки, поднос, рис, салат, мисосиру и мясо, говядина или свинина – все равно. Глядишь на эту красоту и видишь… останки убиенного животного со всеми вытекающими последствиями. Аппетит вмиг пропадает и удивленный официант по твоему требованию уносит заразу на кухню. Так что ли?

– Вряд ли! Типичный японец наверняка с удовольствием слопает сочный бифштекс. Они вообще, по-моему, всеядны и отсутствием аппетита не страдают в массе своей, конечно. Мы же, как я считаю, беседуем не о частных случаях, но о тенденциях, закономерностях, так сказать. Закономерности – штука переменчивая. Вчера – одни, сегодня – другие, а завтра, тем более послезавтра – не пойми какие. Сейчас к мясу отношение нормальное, если не сказать больше. И в древности его не чурались, с удовольствием потребляли кабанину и оленину. Если же удавалось, то и слона Науманна в яму загоняли. А это уже праздник для целой деревни. Однако праздников на всех не хватало, поэтому приходилось в основном каштанами, желудями, грецкими орехами и прочими дарами растительного мира перебиваться, в общем, довольствоваться тем, что под руку или под ногу попалось. Одни же коренья – кому в радость, мясца хотелось и старому и малому. Взоры недовольных обратились в сторону деревенских и племенных вождей, почему, мол, не обеспечивают население мясом? Вопрос, разумеется, резонный, но к тому же сложный и довольно трудоемкий. Кабаны, олени и прочая живность не спешили плодиться, да и слоны куда-то подевались. В попытках найти ответ на этот вопрос в чьем-то мозгу, несомненно, подкрепляемом мясом, возникла оригинальная идея перевести его, вопрос этот, из конкретного и бытового, в неконкретный и эмоционально-чувственный. Мол, съешь мясо да еще с кровью, загрязнишься, превратившись в ритуально-нечистого со всеми вытекающими последствиями, список которых прилагался для особо любопытных. Разворачивалась ряженая в одежды ритуальной нечистоты массовая кампания по дискредитации мясной пищи в умах человеческих, сильно ослабленных дефицитом таковой. Борьба на этом фронте шла ни шатко ни валко, кто-то верил, кто-то нет, ну а большинство, как водится, затаилось в ожидании дальнейшего развития событий. И тут, очень даже кстати, появляется буддизм с полным неприятием убиения живых существ. Великий грех и точка. Новая религия победоносно зашагала по стране, правда, не очень быстро, иногда приходилось и притормаживать. Старое с превеликим трудом уступало новому. Как же так, неужели нельзя перекусить свеженькой медвежатиной, запивая кровью?! Думаю, где-нибудь на Хоккайдо продолжали освежевывать медведей и лакомиться их кровью, втихаря, само собой, хоть и не часто, но в «Праздник медведя» – непременно, это уж как водится. А на Окинаве до сих пор не забыт китайский обычай подлечиться кровью. Так или иначе, но императору Тэмму пришлось, вступившись за буддизм, издать в 675 г. указ о запрете убиения живых существ и потребления мяса.