Беги, Василич, беги. Путевые заметки про рай и ад

Я шёл и шёл и не знал, сколько мне ещё нужно будет идти. Посмотрев на часы, я увидел, что нахожусь в пути примерно сорок минут. Остановившись, я развернул «тормозок», достал бутерброд и стал его кушать, запивая хорошо заварившимся в термосе чаем. На свежем воздухе всегда отменный аппетит. Отвалившаяся от бутерброда крошка упала вниз между досками мостков и какая-то крупная рыбина схватила его почти что на лету.

– Я же говорил, что здесь прекрасная рыбалка, – подумал я про себя и бросил в воду кусок хлеба, на который не хватило кусочка колбасы.

За хлебом выскочило какое-то чудовище, похожее то ли на акулу, то ли на крокодила, то ли на сома с головой огромной щуки. И на это чудовище напали ещё два чудовища, и в воде закипела схватка не на жизнь, а на смерть. Одно чудовище пыталось схватить и меня, но я успел отскочить и побежал вперед.

Пробежав метров двести, я остановился и осмотрелся. Присмотревшись внимательно к дощечкам мостков, я увидел, что они тоже покусанные. Вероятно, на тех, кто находился на этих мостках, регулярно совершались нападения этих хищников на потенциальную пищу.

– Тут не до рыбалки, – лихорадочно думал я, – как бы самому не оказаться наживкой.

Я достал сотовый телефон и попытался позвонить жене, но он не показывал зону приёма, даже девушка, которая фиксирует этот факт, молчала. Вероятно, я был вообще вне всяких электромагнитных полей.

– Надо рвать отсюда когти, – думал я, – назад по мосткам не пройдешь, там хищники караулят. Нужно идти по берегу. Хотя, неизвестно, что может поджидать меня на берегу. А чего дедок ничего не писал про это? Вот злыдень, приготовил ловушку для чересчур любопытного горожанина. А зачем я попёрся сюда? Искать на свою задницу приключений? Вероятно, это так и есть. А как добраться до берега? Самому не допрыгнуть. Броситься в воду и плыть до берега? А успеешь ли выскочить из зубастых пастей хищников? Остается одно – найти близко спустившуюся к мостками ветку дерева, ухватиться за нее и на ней перепрыгнуть на берег. Другого выхода нет.

Глава 20

У каждого спортсмена есть три попытки для взятия высоты, длины, веса. У меня была всего одна попытка и на кону стояла не спортивная медаль, а собственная жизнь. Если бы за бегуном мчался гепард, то олимпийские рекорды были бы такими, какие не мог бы поставить никакой тренированный человек. Так и у меня. Я перебрал с десяток ближних ветвей и остановился на одной, которая не была сильно толстой, но она и не была сильно старой, чтобы сломаться в самый неподходящий момент. Пусть она изогнется, но зато спружинит и выкинет меня на берег.

Была не была. Я схватился за выбранную ветку, подпрыгнул, оттолкнулся от поручней мостков и полетел в сторону берега. Я видел хищные и злобные пасти чудовищ, провожавшие меня маленькими глазками в полете на спасительный берег.

Я не долетел до берега самую малость, и ветка вернула меня на то место, откуда взяла. Спасибо ей, что не сломалась на изгибе. Я осмотрелся и увидел, что дальше по мосткам дощечки наклонены в одну сторону. Как будто сломалась палка, к которой они крепятся.

– Всё понятно, – подумал я, – хищники подгрызли стойку, и, если я пойду туда, то я, как добыча, самопроизвольно упаду в воду. Врешь, не поймаешь.

Я снова схватился за ветку и снова она, не доведя меня немного до берега, вернула на место.

– Да что ж ты, сволочь, – пронеслось у меня в голове, – работаешь на них против меня?

Я вскочил на мостки, подпрыгнул повыше и снова полетел в сторону берега. Но тут ветка сломалась и я вместе с ней упал на берег. Если бы она не сломалась, то я был в воде. Не надо думать ни о чем плохом. Плохо, что мой термос так и стоит на мостках, хочется немного пить, а вот к воде подходить опасно. Первое. А вдруг вода отравленная? И второе. Хищники ждут свою жертву на водопое. А что нам готовит неведомый берег, заросший деревьями и кустарником?

Я взял в руки свой нож и пошёл в сторону от берега. Метров через пятьдесят я вышел на залитый солнечным светом луг, на котором росли ромашки, а по краям виднелись синие головки васильков. Ещё дальше виднелась березовая роща, где вполне вероятно могла быть вода.

Воду я действительно нашел. Небольшой родничок журчал в корнях большой березы, питая ее и тех, кто подходил к ней. Вода была вкусная и холодная.

Напившись досыта, собственно говоря, старый принцип гласит – если сильно хочешь кушать, попей водички и голод уйдет, я растянулся в тенёчке и стал смотреть на небо, выискивая в кучевых облаках те или иные фигурки, создающиеся то ли сами по себе, то ли верхние люди играются с облаками, создавая причудливые картины, изумляющие нижних жителей.

Глава 21

Во сне мне снилось, что кто-то меня ворочает и перекладывает на какую жесткую деревянную кровать, чтобы я спал не на земле, а в постели.

– Понятно, – подумал я, – мне всё это приснилось, а жена с Кларой Никаноровной укладывают меня в кровать.

Я дернулся, но почувствовал, что дёргаться не могу. Распят, лежа на земле, но распят так, что ноги у меня привязаны к жердине, а руки свободны, но расставлены в разные стороны и палка под спиной не даёт мне свести их вместе. Метод старый, одна палка продевается через рукава, а вторая – через воротник и штаны. И человека связывать не надо и никуда он не убежит, если не хватит сил сломать палки и порвать на себе одежду.

Около меня копошились четыре крепких мужичка с русыми бородками и говорившими примерно так же, как говорят нынешние сербы, но понять им можно.

– Гли-ко, Кольча, как оне одёжу скрепляют, таких кругляшков с дырками можно из чего угодно уделать, и получается ловко, – сказал один.

– Кружки-то эти они делают из коровьих рогов, – сказал другой, пробуя мою пуговицу на вкус, – только скус у ней какой-то другой.

– Будя баить-то, – сказал тот, что постарше, – понесли его к волхву, пока не стемняло.

Меня как пушинку подняли за четыре конца палок и легко понесли куда-то по полю.

Шли мы долго, минут тридцать или сорок, как я примерно отсчитал. Подошли к какому-лесу и острогу из тёсаных брёвен. Меня положили у забора из заострённых брёвен и куда-то ушли.

Из проёма в бревнах вышел бородатый мужик примерно моего возраста с палкой в руках. Постояв около меня и потеребив бороду, он оглянулся по сторонам и сказал:

– Шпрехен зи дойч (говоришь по-немецки)?

Я удивился, но ответил:

– Я, я, ихь шпрехе дойч (Да, да, я говорю по-немецки).

– Мать-перемать, – выматерился мужик, – одна нерусь по округе болтается, человеческим словом перекинуться не с кем.

– Вы говорите по-русски? – спросил я? – Сам я русский и язык этот мой родной.

– Ты смотри-ка, – оживился мужик, – русским духом потянуло. Откуда такой будешь?

– Да как откуда, – сказал я, – как все, из Московии. Ты палки-то вытяни, а то ни сесть, ни потянуться.

– А давай-ка, мил человек, мы тебя на живот перевернём, я палки-то и выну, да только ты без моей команды не думай встать, – сказал мой собеседник. – И заруби себе на носу, Московия это не наша придумка, это всё проклятые империалисты придумали для пропаганды.

– Без проблем, – сказал я и даже перевалился на бок, когда одна палка освободила мою левую руку. Мужик вытащил обе палки и я ждал его команды вставать. Кто его знает, какие у них здесь порядки. Вероятно, это я к староверам попал, а у них там от чужаков освобождаются быстро, ни один ещё жалобы на них не подал.

После растянутых в сторону рук трудно приходить в привычное состояние, когда руки касаются друг друга. Пришлось даже прилагать усилия, чтобы руки пришли в нормальное состояние.

– Ладно, вставай, – услышал я над собой голос, – да только не вздумай шутить, а то у меня разговор короткий.

Я встал и обомлел. В руках у мужичка поблескивал потертостями на вороненых частях «маузер-большевик».

Глава 22

– Чего уставился? – сказал мужик. – Садись на пенёк, разговором закончим денёк. Гли-ко, стихами заговорил. Наш-то язык складнее и звучнее, а то я пока привык к тому, так думать даже разучился. У тебя, кстати, патронов для маузера нет?

– Нет, патронов для маузера у меня нет, – сказал я, чувствуя какую-то несообразность во всём том, что происходило со мной и вокруг меня.

– Ладно, – согласился мужик, – раз патронов нет, так рассказывай, кто ты таков и как здесь очутился.

– А чего рассказывать? – сказал я. – Купил я дом у внучки какого-то Громова и нашел ключ, а под ключ нашел дверь в амбаре, открыл дверь и по мосткам пришел сюда. Вот и всё.

– Точно, – закричал мужик, размахивая маузером, – он гад, Громов, привёл и меня сюда на разведку того, что пригодится нашему пролетарскому государству. Мы тогда вместе с ним в ЧК служили. Как под нами мостки стали проваливаться, а твари эти стали нас за ноги хватать, так мы на ветках и выпрыгнули на берег. Потом людей вот этих обнаружили. Громов говорит: «Гудыма, это предки наши, ты в них не стреляй, а то у нас чего-нибудь нехорошее сотворится. И побежали мы с ним к озеру. Он-то запрыгнул на мосток, а мне никак не удается, а люди всё ближе. Громов мне и кричит – разоблакайся до исподнего, за них сойдешь, а пистолет спрячь, пригодится, а я за подмогой побегу. Сейчас роту ЧОНа, части особого назначения, приведу». И убежал. А я здесь остался, подмогу ожидаю. Мне раньше-то Громов сказки рассказывал про нашу историю, что жили мы в многобожии и главным у них был Перун. А потом стали князя Владимира, что сейчас святым почитается, соблазнять разными религиями, а он и говорит, что помимо греческой религии я никакой не хочу. Она, мол, самая правильная и я её славить буду. Вот и стали мы по воле Владимира православными. А Громов, так значит, преставился уже, раз внучка его хоромину его продала? Да как же это может быть, если я здесь всего лишь три года обитаю?

– Да давно уже преставился, – подтвердил я, – в ВэЧэКа он служил, ордена имеет за службу. А что дальше-то у вас было?

– А что дальше было? А то и было, – как-то нехотя стал говорить мужичок, думая о чём-то о своём. – Стою я в исподнем и в сапогах яловых, а на боку маузер в деревянной кобуре на ремешке висит. Бегут на меня мужички в льняных рубахах и кто с палкой, а кто с вилами деревянными. Стоой, – кричу я им, – вы так посланца вашего главного бога встречаете? Да как стрельну в воздух, так они и попадали все в страхе. А мне что делать прикажете? Попинал я сапогами зачинщиков, да потом приказал всем идти за мной. Они и пошли. Подошли мы сюда, к лесу и говорю я им, что вот здесь будем строить молельный дом для Перуна нашего. Они только «за». Приехал князек ихний, ему я тоже показал, как маузер стреляет, говорю, что вот помощник мой снова к Перуну побежал, чтобы рать мне прислать для моей защиты и разорения всех, кто мне будет в почестях отказывать. Гляжу, сробел князь-то и говорит, что не надо на него небесную рать присылать, молись только за нас, а уж мы тебя защитой не обделим. Вот так и живу здесь. Как священник. Разные тут церемонии делаю, с волхвами, знахарями ихними, дружбу вожу. Недавно половецкий разъезд приезжал. Парочку половцев я подстрелил метров с пятидесяти. Теперь не появляются, а обо мне слава разнеслась, что я перуновым огнём издалека врагов поражаю. У тебя курить-то есть чего?

– Не курю, бросил, – сказал я, – курение для здоровья вредно.

– А ты сам-то из какого года будешь? – спросил мужик. – Как-то всё у тебя не по-нашему.

– Я из 2013 года, – сказал я.

Глава 23

Я не сразу нашел воду и ковшик для того, чтобы принести воды Гудыме. Он очнулся раньше, чем я пришел с водой. Отхлебывая воду из ковшика, он грязно матерился и проклинал всех и вся. Взяв обратно ковшик, сделанный из цельного сучка сосны, причём ручка была искусно вырезана в виде огромного фаллоса, я отхлебнул воды сам и подумал, что нужно бы обрызнуть и матерящегося мужика, что я и сделал.

– Ты чего брызгаешься, – закричал новоиспечённый волхв, – ты хоть представляешь то, что мы пришли сюда в одна тысяча девятьсот двадцать третьем году, а у вас уже две тысячи тринадцатый год. У меня здесь прошло три года, а у вас там девяносто лет. Куда я нужен там таким? Что там у вас за это время произошло?

– Давай мы об этом потом поговорим, когда ты к этому известию привыкнешь, – предложил я, – а то ещё окочуришься, не дай Бог, а как я без тебя буду тут обживаться?

– Ладно, – согласился Гудыма, – попривыкну и расскажешь мне всё постепенно, как и что. А у тебя документ-то при себе есть какой-нибудь.

– А зачем мне документ, – сказал я, – я ведь не в банк иду за деньгами. Вот, разве что, – и достал из кармана недавно приобретённый смартфон.

Для читателя я не буду объяснять, что такое смартфон. Все уже знают, а многие и пользуются ими постоянно.

Я показал Гудыме несколько фотографий, снятых в последние дни, сфотографировал его в фас и в профиль, пока питание в телефоне не село.

– Давайкось мы тебя обрядим в сегодняшние одежды, чтобы не выделяться тебе, а то, неровен час, к князю большому вызовут, – сказал хозяин, – у нас тут, понимаешь, послы иностранные шастают, всё в свою веру русичей зовут. Ты-то как, насчет веры определённый или как мы, воинствующие атеисты, как говорил нам товарищ Ленин и приказывал товарищ Троцкий.

– Как тебе сказать, товарищ Гудыма, – сказал я, – когда пал коммунистический режим и к власти пришли демократы, все правоверные коммунисты спрятали свои партбилеты и выстроились в церквях со свечками в руках. Крестились так истово, что на лбу синяки себе набили щепотью. Стали называться воцерковлёнными. Это когда грешники вдруг становились истово верующими. Таких всегда назначали на должности для борьбы с бывшими товарищами. Бывшие марксисты становились хорошими начальниками охранки, а богохульники становились главными инквизиторами. Бывший меньшевик Вышинский был назначен генеральным прокурором и уничтожил половину командного состава Красной Армии, а потом армия без командиров откатилась под самую Москву.

– Ни хуя себе, – только и мог вымолвить Гудыма. – ну и наворотили вы делов.

Как-то в нескольких словах мне удалось рассказать почти всё, что у нас произошло в последние пятьдесят лет.

– Все наворотили делов, – сказал я, – вы с товарищем Громовым тоже не ангелами были. Царя с семьей расстреляли, а в наше время их объявили святыми и везде иконки с мучениками продают. У нас тут патриарха недавно избрали, из монахов-послушников, так тот по золоту прикалывается и по квартирам большим с дворцами живописными и чтобы на подворье куропатки были, а на завтрак свеженькие яички с молочком и творожком подавались.

– Как царь живет, – причмокнул Гудыма, – может, он ещё и председателем совнаркома управляет?

– Не управляет и даже не или находится с ним на равных должностях, потому что тот деньги патриарху отсыпает полной пригоршней, – сказал я, – охрану ему государственную дал, машину бронированную с госномерами…

– Это что, у вас наркомы на танках ездят? – искренне удивился Гудыма. – Распустили вы контрреволюцию, раз у вас никакой чиновник в безопасности себя не чувствует.

– Эти танки сейчас называются бронированными автомобилями «мерседес», – начал я разъяснять нашу действительность, – в народе их называют «меринами». Наверху у него мигалка с сиреной, чтобы все разбегались в разные стороны перед ним. Раньше, когда царь ехал по дороге, то впереди мчались опричники, били всех нагайками, сталкивали кареты с дороги, а всем встречающимся кричали: «Пади!», чтобы они на коленях стояли вдоль дороги. У нас почти тоже, только на колени не ставят, хотя, когда людям приходится часами сидеть в машинах, пережидая проезда царя, то это очень похоже на крики опричников «Пади!».

– Ты смотри, едрит твою лять, – выматерился Гудыма, – и на хрена мы тогда революцию делали, чтобы одного царя сменить на другого? Сколько же мы людей постреляли, многих вообще ни за что. Мы трупами выстилали дорогу к счастливой жизни, а вы всё испоганили. И как я себя должен чувствовать? Как герой? Да я преступник перед народом своим. Как я в глаза родственникам расстрелянных людей взгляну? Всё буду объяснять революционным запалом? Пойдём в дом, курнуть хочу, я тут травок насушил разных, иголок еловых добавил и трубку себе вырезал. Расстроил ты меня, землячок.

Глава 24

Дом был рубленый, настоящий и стоял он как бы в стороне от кострища, находившегося в центре огороженного бревнами двора. Бревна сруба были проложены мхом, хорошо забитым в щели. Всё было массивно и экологически чисто.

По всем показателям, это было святилище местного служителя богов, который здесь проводил ритуалы и сам же здесь жил.

Обстановка в доме простая. Вешалка в углу. Обыкновенная доска с сучками, на которых висела лопотина и одна шубейка, на которой, вероятно, Гудыма и спал, и которую носил в ненастную погоду.

Деревянная горка для посуды представляла собой несколько жердин, на которые почти вертикально укладывалась помытая посуда, состоявшая из трёх глиняных и двух деревянных плошек.

Покуривший Гудыма достал из загашника деревянную дощечку, на которой ножом было вырезано изображение, отдалённо напоминающее Иисуса Христа, поставил её в угол и стал усердно молиться.

К Богу приходят люди, которым откровенно не везет в жизни и те, кто поураганил в своё время так, что грехи стали давить не только на грудь, но и на голову. И Гудыма молился Христу в то время, когда христианства на Руси ещё не было

– Господи, прости нам все прегрешения, дай нам хлеб насущный на каждый день и избавь от козней лукавого, – бубнил мужичок, – а ещё сделай так, чтобы соратники мои по революционной борьбе с контрреволюцией никогда не пришли к власти, ибо тогда они натворят столько дел, что России нашей никогда не отмыться от них…

– Раньше молиться надо было, – сказал я Гудыме, – дружки твои как раз пришли к власти, вцепились в неё зубами и тянут страну в логово Феликса Дзержинского, раздирая её на лакомые куски для кормления.

– Это в твоей жизни так, а в моей жизни, о которой я молюсь, такого не будет никогда, – ответил Гудыма, как бы не прерывая молитвы, – ибо сила Твоя и царствие Твоё во веки веков. Аминь!

– Ты когда молитвы-то вспомнил? – спросил я. – Уж не во время ли расстрелов в подвалах ВЧК? И скольких священников ты самолично застрелил?

– Я в расстрелах не участвовал, – сказал мужичок, – а вот арестовывать приходилось изрядно. И многие из них домой не вернулись. А к священникам я не прикасался. Ризы с икон обдирали, чтобы голодных накормить, это было, но ведь священники ничего не производят и за счет народа кормятся. Мироеды они.

– А сам-то ты кто? – снова спросил я. – Разве не мироед? Маузером махал, рассказывая, что посланец Богов, и сейчас как бы священником работаешь, ничего не производишь, а питаешься за народный счет. Мироед ты и есть, и тебя нужно раскулачить.

– Ладно, ты говори да заговаривайся, – миролюбиво сказал Гудыма, – я тут сам веду свое хозяйство, девки иногда прибегают в доме порядок навести, а я вот на охотку с рогатиной хожу, самоловы и самострелы ставлю, да и сам люблю стрелу в дичь пустить. Погоди-ка, мы с тобой ещё на охоту сходим.

Топот лошадиных копыт прервал нашу беседу. В святилище на коне въехал всадник.

– Гудыма, – закричал он, – давай собирайся к князю, гости к нему едут по твоим делам. И дружка своего захвати. И не мешкай, – и он сразу ускакал.

Глава 25

– Это никак обо мне идет речь? – проявил я свою догадливость.

– О тебе, мил человек, – подтвердил Гудыма, – к князю гости едут соблазнять своими религиями, а я и ты будем как бы советчиками того, к какой религии князю приткнуться. Так что думай сам, если не в тему будешь говорить, то в лучшем случае тебя утопят, а в худшем – сварят в чане на площади. Русичи люди простые и порядки у них простые, а княжий суд самый скорый и самый правый.

– Да, как у нас в современной России, – сказал я.

– Неужто сам князь суд правит? – удивился Гудыма.

– Сам, – подтвердил я. – Вроде бы и есть законы, а вот по отдельным делам князь сам через судей выносит приговоры. Вот, например, два года назад две девки-скоморошки пятнадцать секунд в храме кривлялись, пели молитву Богородице, чтобы князя прогнала. Так девкам дали по два года тюрьмы, не посмотрели даже на то, что у них дети малые есть. И сам князь следил, чтобы никакого условно-досрочного освобождения не было. До сих пор девки сидят. А он опирается как бы на «народ», который готов с кольями и вилами идти на погромы тех, кто против князя слово имеет. Вот такие у нас времена.

– Россия не меняется, – вздохнул Гудыма, – царь Петр Россию сгибал, да не согнул. Народ России может что-то сказать и сделать только тогда, когда почувствует гибель свою. Я хоть грамотёшкой многих людей не превзошел, но вот знаю, что народ активничал только во время Великой смуты, и то активничал по-разному, кто-то грабил, а кто-то в ополчение шёл Кремль от поляков вызволять. А в другие времена народу-то нашему всё одно было, кто над ним стоит, то ли помещик-рабовладелец, то ли басурманин какой, за податью пришедший. И ведь беды-то русские начнутся после того, как Русь примет какую-то веру себе кроме той, что у них есть сейчас. Из гордых русских людей иноземные завоеватели и собственные князья-цари-рабовладельцы сделают бессловесное быдло, которое молча идёт на убой, принося с собой либо топор, либо верёвку, чтобы князей и завоевателей в расход не вводить. Вот и смотри, как себя вести и кого князю рекомендовать. Я, понимаешь, лучше помолчу, потому что ты человек грамотный, современный, историю всю знаешь, не то, что я, который как остановился в 1923 году, так и стоит там столбом. Давайкося, поснедаем немного да будем собираться в путь. Сейчас придет Светолика и покормит нас.

– Какая Светолика? – не понял я.

– Какая? – переспросил Гудыма. – Обыкновенная, имя у нее такое, лицо светлое, вот и назвали ее Светоликой. Да сейчас сам увидишь.

Пока мы умывались, в горнице появилась девушка. Действительно, светла лицом и волосы цвета спелой пшеницы заплетены в косу поверх длинного сарафана. Увидев меня, она сразу покраснела и попыталась убежать, да Гудыма остановил ее:

– Стой, егоза, куда помчалась? Сейчас вот с гостем знакомить буду. Зовут его, – и он посмотрел меня, вспомнив, что не спросил моего имени, – Олег, роду не княжеского, но очень высокого, так что если тебя просватает, то спуску не даст…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.