Осокин. Том 1

Капитан посмотрел на него. Потом на нее. Хмыкнул.

– Так мне что делать? – спросил дежурный.

– Пусть сидит возле проходной и ждет, мы его потом вызовем, – ответил капитан.

– Как… стойте… нет… Коля! – заорала опять Ангелина. Дежурный молча вышел.

Осокин и Дымов переглянулись. Оба улыбались.

– Продолжим, – сказал капитан. – Так, где вы были вчера ночью?

Ангелина продолжала смотреть на закрытую дверь. Все! Она унижена! Опозорена! И причина тому каких-то два опера: один – только-только вышел из кадетского училища, другой – вечно гэ-кающий колхозник в растянутом свитере и плешью во всю голову. И обиднее всего, что ни она ничего не может сделать. Остается подчиниться и постараться, чтобы выпустили домой. Трое суток торчать в душной темной камере с жесткой лавочкой и без удобств Ангелине не хотелось.

– Хорошо, – выдохнула она. – Хорошо… Меня вчера дома не было. Ушла я из дому, еще не было семи вечера. Направилась в тренажерный зал, – посмотрела на капитана. Тот с интересом ждал продолжения.

Ангелина замялась и покраснела. Поняла, что эти двое от нее не отстанут. Рассказала им, как после тренировки поехали вместе с личным тренером в кафе. Федоркова замолчала. Капитан попросил ее продолжить.

– После кафе мы поехали с ним в гостиницу, – она опустила взгляд.

Дымов многозначительно посмотрел на своего напарника. Федоркова перехватила его взгляд.

– Я знаю, о чем вы подумали, – сказала она. – Муж вечно пропадает на каких-то съездах, заседаниях, и, бывает, что не приходит ночевать домой. Понимаете?

Полицейские ждали продолжения. Осокин скрестил руки и откинулся на спинку кресла. Дымов почесывал подбородок. Ангелина вздохнула. И почему полицейские иногда такие тугодумы. Пришлось рассказывать все.

Встречаться с тренером начала после месяца занятий. В такого, как Антон, просто нельзя не влюбиться. Молодой здоровый накаченный и до безобразия уверенный в себе мужик. А его руки…

– Ближе к делу, – прервал ее Осокин.

– Извините, – смутилась Федоркова.

Вчера с самого утра муж ушел из дому. Сказал, что готовится к встрече с деловыми партнерами из Европы. Очень важные люди, от которых зависит весь дальнейший бизнес Николая. А после обеда позвонил и предупредил, что ночевать дома не будет.

– Я знаю, чем все это заканчивается, – сказала Ангелина. – Он думает, что я настолько глупая, что не знаю про его левую дачу. Он туда своих партнеров и шалав таскает. А потом многомиллионные контракты подписывает.

Она остановилась.

Осокин попросил ее продолжить. Капитан жестом ее остановил, поднялся с места и налил Федорковой стакан воды.

Как узнала, что мужа дома ночью не будет, позвонила Антону. Тот работал еще, вел вечернюю группу. Она приехала к нему.

– А дальше вы уже все знаете, – Ангелина опустила голову. – Я женщина и мне нужна ласка. Но для мужа я была дома, хорошо?

– Как фамилия вашего Антона? – спросил Осокин.

– Сергеев, – сказала Федоркова. Назвала адрес фитнес-клуба, где его можно найти. – Ночь провели в «Ковчеге», – покраснев, закончила она. Капитан сделал запись в свой блокнот. – Что будет с Эдиком? – спросила она.

– Следствие покажет, – ответил Дымов. – Вопросы есть? – он посмотрел на Осокина. Тот покачал головой. – А теперь нам бы хотелось побеседовать с вашим мужем, – повернувшись к Федорковой, сказал Дымов.

Позвали дежурного. Попросили его проводить Ангелину и позвать Федоркова. Полицейские остались одни.

– Шо думаешь? – спросил капитан.

– То, что этому Сергееву крупно повезло, – ответил Осокин. – Такую бабу «пялит».

– Я о показаниях, – укоризненно заметил Дымов.

– Проверить этого качка надо, – сказал Осокин. – Держать ее долго не сможем, улик на нее нет.

Капитал кивнул.

В дверь постучали. Дежурный привел Николая.

– Что ж, перейдем сразу к делу, – начал Осокин. – Ваш сын подозревается в убийстве. Вы где были вчера вечером и ночью?

– Супруга вам уже должна была сказать, – начал Николай, – что у меня была встреча с инвесторами, – он по-хозяйски уселся на свободный стул.

– А почему именно в субботу? – поинтересовался Дымов.

– Как прилетел самолет, тогда и организовали встречу, – ответил Федорков. – Бизнес – вещь сложная, сами понимаете. А когда на кону несколько миллионов долларов, то особо не заботишься, в какой день недели назначать встречу.

– Где проходила встреча? – спросил Осокин.

– В офисе моей фирмы, – ответил бизнесмен.

– Подтвердить кто может? – не отставал лейтенант.

Николай фыркнул:

– Вся служба охраны, мой секретарь, мой заместитель, сам инвестор – этот вшивый иностранишка, тупорылый переводчик…

– И пара дорогих шлюх на элитной даче, – добавил Дымов.

– Чего?! – Федорков подскочил с места.

– Не важно, – Данил схватил его за руку. – Сядьте. А ночевали где?

– В офисе! – гаркнул бизнесмен. Лицо его раскраснелось, дышал тяжело. – Отпусти меня! – дернул рукой он. – У меня там специальная комната отдыха есть, – Федорков сел. – Просто выпили много, и я чуть за столом не уснул. Меня мой зам отвел в комнату отдыха.

– И проснулись сегодня? – продолжал спрашивать Осокин.

– Сегодня, – и Николай подробно описал сегодняшнее утро. Как позвонила ему экономка и рассказала о трупе и полиции, как домой добирался, как в участок приехал.

– Я хотел сразу сюда идти, – злился Федорков, – да только упырь-дежурный не хотел меня пускать.

– Выбирайте выражение, – посоветовал ему капитан. – Вы, все-таки, в отделении полиции.

Федорков только покосился на него. Отвел взгляд и несколько секунд смотрел на свои колени. Федорков поднял голову:

– У меня все, – сказал он Осокину. – Что-нибудь еще?

– Нет, – ответил Осокин.

– Да, – одновременно с лейтенантом сказал Дымов. Полицейские переглянулись. Федорков с удивлением посмотрел на них. – Да, нужно, – продолжил капитан. – Отпечатки пальцев снять и имена всех сотрудников, кто был с вами вчера. Вас проводят.

Осокин пригласил дежурного, проинструктировал его. Федорков вместе с полицейским вышел.

Капитан взял трубку и набрал короткий номер.

– Леночка, ты? Отлично. Дымов беспокоит. К тебе сейчас дядечку приведут в дорогом костюме. Надо отпечатки снять. Ты по старинке, краской. Скажи, шо прибор сломался или шо-то в таком духе… Леночка, у этого гандона руки чересчур чистые, пусть немного помучается… Ой, спасибо! С меня шоколадка, – и положил трубку.

– Товарищ капитан, а ты опасный человек, – улыбнулся Осокин.

В дверь постучали.

– Тут парень молодой пришел, – сказал дежурный. – Говорит, к Эдику Федоркову.

– Наверное, тот дружок, что с ним в клубе был, – сказал Дымов. – Давай, веди, – помаячил дежурному.

У Осокина затекла спина и болели колени. Поднялся с кресла. Размялся, хрустнув позвоночником.

Привели парня. Мажор, как и Эдик, только вот не так смазливо выглядит.

– И зачем ты приехал? – спросил его лейтенант.

Оказывается, к другу. Узнал от водителя, что Эдик убил Свету. Вот и примчался на помощь.

Капитан хмыкнул:

– Звать-то тебя как?

– Илья, – ответил парень. – Илья Попов.

– Рассказывай, Илья Попов, где вчера был и что делал, – Осокин уселся на стол, скрестив руки на груди.

Илья рассказал все. И как собирались вместе в клуб, и как Эдик узнал там Свету, и как они уехали. Только про любовный марафон с Асей – подружкой Светы – промолчал. Капитан сделал пару заметок у себя в блокноте.

– Номер телефон Аси есть? – спросил лейтенант. Илья продиктовал. – Ладно, сейчас отпечатки с тебя снимут, и свободен.

Илья вышел из кабинета.

Осокин посмотрел на часы:

– Эдика-пэ́дика допрашивать будем? – спросил он, разминая спину.

– Будем, – заулыбался капитан.

Дежурный привел Эдика.

– Ну, рассказывай, зачем ты убил Свету? – улыбаясь, начал Осокин. Он положил скрещенные пальцы себе на живот.

– Я? – опешил бледный Эдик. Он весь дрожал и шмыгал.

– Ты, а кто ж еще? – хмыкнул лейтенант. – Нашли ее у тебя дома, в твоей же душевой, – Осокин подался вперед. – А кроме вас, дома никого больше не было. Так что давай рассказывай, подробно и обстоятельно, как и зачем ты убил Свету.

Эдик сглотнул. Его плечи осунулись, он стал жалким и противным.

Полицейские ждали.

– Я ее не убивал, – проговорил Эдик. – Честно вам говорю, это был не я, – поднял голову на Осокина. Лейтенант прохрустел костяшками, расцепил пальцы и дважды щелкнул локтем правой руки.

– А чем докажешь? – спросил Данил.

Эдик опустил голову.

– То-то и оно, – влез в разговор Дымов, – что не докажешь ты свою невиновность. Так, может, лучше признаешься во всем? Чистосердечное признание смягчает приговор.

Федорков посмотрел на капитана. Дважды моргнул.

– Я… я ее не убивал, – повторил он и всхлипнул.

– Давай ты только ныть тут не будешь, – поморщился Осокин. – Мужик ведь, вроде как.

Эдик судорожно закивал.

– Дело как было, – начал Эдик. В обед договорились с Ильей насчет вечернего похода в клуб. Как вызвал Матвеева, как приехали в клуб, как заметил Свету.

– Мы с Ягудиной еще раз… того… самого, – мялся Эдик. – Она потом в душ пошла, а я остался валяться на кровати. Не помню, как заснул.

– Чей кокаин на тумбочке лежал? – спросил капитан.

– Ее, – выпалил Эдик. – Я был против, чтобы она его в моем доме нюхала, – разгорячился Эдик. – Но тяжело спорить с пьяной девкой, понимаете? Она пару дорожек снюхала. А я не употреблял, честно слово.

– Экспертиза покажет, – сказал Осокин. – Капитан, у вас есть еще вопросы?

– Нет, – ответил Дымов. – Что ж, гражданин Федорков Эдуард Николаевич, вы задержаны по подозрению в убийстве до выяснения обстоятельств. Дежурный! – крикнул он. – Уведите его обратно в камеру.

– Нет, нет, нет! – занервничал Эдик. – Нельзя меня в камеру, я же ведь ее не убивал. Нет, стойте!

Дежурный потянул его за руку. Эдик попытался вырваться, пришлось применять силу. Дверь за ними закрыл лейтенант, подразнив Эдика на прощание.

– Ты ему веришь? – спросил Осокин у капитана.

– Верю, – Дымов вздохнул. – Он скользкий человек. В добавок, нежный, как целка. Да будь он хоть под каким кайфом, до этого бы не додумался.

– Вот и я ему почему-то верю, – сказал Данил. – Хотя, у меня было огромное желание съездить по его смазливой морде. Мудак манерный!

– Какой план? – поинтересовался капитан.

– Крутить его дальше. Проверить алиби папаши. За водителем следить. Экономку тоже не упускать из виду. Еще этого тренера допросить.

– Как всегда – одна рутина, – сказал Дымов. – Что ж, думаю, сегодня можно закругляться.

– А рапорт? – спросил Осокин.

– Завтра, – Дымов снял с вешалки куртку.

3

Осокин с капитаном разошлись на крыльце. Дымов решил прогуляться до дома пешком, Осокин поехал на автобусе. Ему не хотелось тратить лишний час на прогулку. Тем более, в выходной день.

Подъехала пустая маршрутка. Один водитель. Осокин сел возле двери и уставился в окно. Вяло падал мелкий снег. Одинокие прохожие. Полупустые дороги. Вечер воскресения. Весь народ отдыхает дома и готовится к следующей трудовой неделе.

Маршрутка свернула с Кирова на проспект Ленина. До Иркутского тракта еще далеко ехать.

Осокин – мент. А ведь пацаном и не думал стать сотрудником убойного отдела. Если бы не случай со старшим братом…

Тогда все случилось быстро. Толпа из десяти человек взяла «на гоп-стоп» его старшего брата. Данил в тот момент возвращался из магазина. Остановился в стороне, и боялся сдвинуться с места. Самый шустрый и самый громкий из толпы, видимо, вожак их, ударил в живот брата. Тот согнулся. И следующую секунду толпа кинулась на Макса и начала избивать. А Данил стоял с пакетом в руках и смотрел.

Два милиционера, что проезжали мимо драки, просто «бибикнули», не выходя из машины. Толпа разбежалась, как тараканы от яркого света. Тогда и опомнился Данил. Побежал к брату. Тот валялся без сознания. Милицейский экипаж спокойно поехал дальше, не заботясь, что стало с парнем.

Брата спасти не успели. Скончался по дороге в больницу. Кровоизлияние. Мать так и не смогла оправиться после случившегося, развод с отцом «добил» окончательно, и через два года она попала в больницу с нервным расстройством. Данил же винил во всем только себя. Стыдился своего испуга. Если бы он бросился на помощь брату, вряд ли бы он погиб.

Тем отморозкам ничего не было. Поймали какого-то залетного пацана из бедной семьи, постоянно нюхающего клей, который никакого отношения к этой истории не имел, и закрыли его на пять лет за соучастие. Остальных десять человек, включая заводилу, никто не трогал. Позже выяснилось, что «вожаком стаи» оказался сын прокурора Томской области.

Одно не давало покоя Осокину – что забыл на Черемошниках прокурорский сын? Думал, вертел в голове, прикидывал – но в тот момент ответа не нашел. Сам перед собой же зарекся, что обязательно найдет каждого из них. Только что с ними он бы делал, тогда представления никакого не имел.

Но мечты о «праведной» мести так и оставались мечтами. Мать стала инвалидом. Поговорила с сыном, рассказала всю ситуацию, которую он и сам прекрасно понимал. Сидели они тогда у Данила в комнате. Мать после долгой речи попросила сына поступить в военное училище.

– Сынок, ты сам видел, что сделали с твоим братом, – сказала мама. – Ты понимаешь, что так не должно быть? – Данил кивнул. – Может, у тебя получится узнать всю правду, – продолжала она.

Данил поступил в кадетский корпус. Спустя пару недель та ситуация с братом всплыла сама собой. Один парнишка рассказывал, как его старший брат и компания «гудели на Черемах». И проболтался, что сам был в той заварухе. Данил слушал, не перебивал, но с каждым его словом мрачнел и понимал, что одним разговором дело сейчас не закончиться. Знал себя и свой вспыльчивый характер.

– Слушай, а что там прокурорский сынок забыл? – спросил Осокин.

– Так они жили там какое-то время, – ответил он. – Тот еще отморозок. Да правильно, папаша прокурор, можно и чудить. Будь у меня такой отец, тоже бы особо не переживал.

Осокин пожал плечами и ударил его в кадык. Целился в челюсть, но промахнулся.

Парень закашлял, схватился за горло и согнулся пополам. Данил добавил удар коленом, сломав ему нос. Парень свалился на пол, кашлял и плакал.

– Вы брата моего убили! – Данил пнул его в живот.

Парнишка кричал, что-то пытался сказать, ревел, но Данил не слушал, продолжал пинать. В голове стояла только одна мысль – этот ублюдок виновен. На шум прибежала толпа кадетов разнимать дерущихся. На эмоциях Данил врезал одному из прибежавших, но против толпы устоять сложно.

В тот же вечер он узнал, что избил племянника подполковника Северской воинской части. Все главные люди кадетского корпуса стали разбираться в ситуации, поминутно вызывая к себе в кабинеты и запугивая паренька. Грозились исключить Осокина за драку, но, капнув поглубже, поняли, что и Данил в какой-то степени прав. В итоге сделали выговор с занесением в личное дело, отстранили на месяц от занятий, испоганили характеристику и не давали никаких толковых рекомендаций.

Директор кадетского корпуса так ему и сказал: «Осокин, раз ты крутой, и можешь себе позволить лупить полковничьих племянников, то разбирайся во всей этой херне сам». Доучиться дали, а после окончания выгнали, не разрешив присутствовать на церемонии вручения диплома.

Все время учебы Данил копал ту историю. Избытого паренька перевели в другой взвод. Да и сам он избегал Осокина, один старался с Данилом не встречаться. Осокин ждал. И дождался. Когда шум после драки улегся, прижал этого сосунка к двери туалета и задал интересующие его вопросы. Оказалась, что половина той шайки была связана с милицией и военными, а когда у родителей хорошие связи – детям дозволено все.

– Ты же в курсе, – говорил тогда племянник, – что если я захочу, тебя исключать из кадетского корпуса.

Он старался держаться уверенно, но его голос надламывался, да и сам племянник дрожал.

– В курсе, – спокойно ответил Осокин. Посмотрел внимательно на него и ушел, не сказав не слова.

Разобраться в этой истории до конца Осокин не успел, пришла повестка в армию. В высшее военное училище его не взяли из-за безобразной характеристики. Попал Осокин в мотострелковую роту. Старшина заметил его сразу. А что, серьезный парень, исполнительный, которому по десять раз не надо ничего объяснять. И так за полгода Данил дослужился до сержанта.

– Ты в технике шаришь? – как-то раз спросил старшина.

– Более-менее, – ответил Осокин.

– Пойдем, будешь танк чинить, – и старшина потащил его в ангар спецтехники.

Ремонт был прост. Снять левую гусеницу, заменить два треснутых колеса и вернуть гусеницу на место. Ничего сложного – крути гайки и смотри, чтобы на голову ничего не свалилось. Но Осокин не доглядел. Не рассчитал с тяжестью колеса. Попытался его поймать, но сломал на руках оба мизинца. Наложили гипс, но пальцы все равно срослись не правильно.

Старшина тогда сокрушался долго, и до конца службы не мог отстать от Осокина.

– Ты ж умный мужик! – говорил старшина. – Не мог попросить никого себе помочь?

Осокин пожал плечами:

– Одни имбецилы вокруг…

– Согласен, – кивнул старшина.

Демебль. Каникулы. После каникул Осокин пошел в Томское областное отделение полиции. Год службы плюс образцовая характеристика военкомата (которой Осокин обязан своему старшине) свое дело сделали. Данила приняли сразу, но затолкали в самый глухой отдел с кучей «висяков» и тоннами бумаги. Постоянные рапорты, отчеты, проверки, и никакой «работы в поле». Только прокуренный кабинет с пожелтевшими стенами, почерневший и расслаивающийся от старости стол, деревянный стул с треснутой спинкой и пятисантиметровые слои пыли на высоченных стопках бумаги.

Осокин не жаловался. Главное, он стал ближе к прокурорскому сыну. Но не прошел месяц, как прокурора повысили и перевили в Москву. Вся его семья поехала следом. А через полгода дошли слухи, что сынок уехал учиться в Прагу.

В участке только об этом и говорили: «Вот, Сергей Сергеевич Савинов, уже до Московского прокурора дослужился. И сын у него молодец, по обмену поехал учиться».

Осокин думал: Макс ведь был его на шесть лет. Прокурорский сын должен быть одного возраста с Максом. Выходит, тому парню двадцать пять лет. А университет заканчивают обычно в двадцать три… «Он на медика, что ли, учиться?» – спросил себя Осокин.

Данил решил, что разницы никакой, на кого учится прокурорский сынишка, и что если и подвернется случай с ним встретиться, сначала даст Савинову в морду, а потом уже начнет спрашивать. И принялся разгребать бумажные завалы «висячих дел». Часть из этих дел нужно было переоформить и сдать в архив, часть же «оставить до срока», дать им вылежаться, в надежде, что появятся новые улики.

Через полтора месяца работы наткнулся на дело брата. На папке под надписью «Дело №1157» стояла печать «ЗАКРЫТО». Начал его листать. С каждой страницей росло отвращение ко всему этому. Раздражала фотография отморозка-токсикомана, досье на него, показания липовых свидетелей. И ни одной строчки, ни одного мелкого упоминания о прокурорском сыночке, племяннике подполковника или других детей и подростков, приближенных к силовым структурам. Ничего. Несколько страниц отборной бурды, на последней из которых стоит косая печать «В АРХИВ».

Перечитал дело еще раз. Есть показания какого-то деда, что сидел на лавочке и видел, как тот самый отморозок избивает брата Данила, оборванные показания родителей, а его собственных показаний нет. «Странно, а куда остальное подевалось?»

Начал искать информацию. Выяснилось, что никаких показаний от Осокина Данила Васильевича в деле №1157 не было, да и само дело никто не помнит. Принес руководству потрепанную папку.

– Так оно уже закрыто, Осокин, – сказал полковник Демин. – Чего ты мне тут дела десятилетней давности суешь. Занимайся свежими, а это подшей к остальным и отнеси в архив.

Осокин попытался поспорить, но было бесполезно. Полковник с нескрываемым раздражением сказал:

– Да много ли вас Осокиных по Томской области? А если по Сибири пройтись? Так что иди и займись полезным делом. Иначе, без премии останешься!

Данилу пришлось отложить это дело. Вот они, защитники слабых и обездоленных. То, что парень умер, а виновные ублюдки на свободе – это уже никого не волнует, есть дела поважнее.

В архив сдавать не стал, убрал к себе в ящик и, когда становилось скучно, перечитывал его раз за разом, пока не выучил весь текст от начала до конца.

Потом решил зайти с другой стороны и вышел на следователя. Им оказался старший лейтенант Дымов Анатолий Варлаамович, иммигрировавший белорус. Работал Дымов в убойном отделе. Осокин решил, что это его шанс.

Прямая просьба о переводе в убойный отдел была отклонена. Нет опыта в раскрытии преступлений, нет высшего юридического образования, нет влиятельных людей сверху, которые могли бы посодействовать. Про последний пункт Осокин додумался сам, потому что видел, как легко шагают по карьерной лестнице генеральские внуки, полковничьи зятья, прокурорские сынки. Последних Данил ненавидел больше всех.

Пришлось идти на хитрость. Благо, в армии научился показывать себя. Первым делом он заглянул в убойный отдел к Дымову. Данил узнал его сразу. Теперь Дымов был капитаном. Осокин вспомнил, как тот приходил к ним домой и разговаривал с родителями, потом поговорил с Данилом. Заверил его, что обязательно раскроет это дело и что всех, кто к этому причастен, накажет по всей строгости закона.

Осокина удивляло то, что все коллеги Дымова в его возрасте уже были майорами, а те, кто больше шевелился, дослужились до полковников. Один только Дымов продолжал сидеть в младшем офицерском составе. «Опер толковый, дела раскрывает хорошо, но почему-то никак не идет на повышение», – говорили о нем.

Осокин стал больше крутиться рядом с Дымовым. Старался чаще попасться на глаза, здоровался с ним в коридоре, заводил «светские» разговоры. В один из дней капитан сказал:

– Лицо у тебя, Даня, знакомое. Где-то я тебя раньше видел… вот только не могу вспомнить.

Данил отшутился, что, наверное, похож на какого-нибудь зека.

– Да нет, парень, не на зека, – покачал головой Дымов. – И давно ты у нас?

– Почти полгода.

– Полгода, – повторил капитан. Он вспоминал. – Нет, намного раньше я тебя видел, парень. Может, ты тогда моложе был. А может и не ты это был. Ладно, не важно. У тебя какое-то дело ко мне?

Данил соврал. Придумал какое-то абстрактное дело и «хотел бы проконсультироваться у опытного коллеги». Дымов с охотой ответил.

Спустя пару недель Осокин напросился на задержание. Хотел посмотреть, как работает милиция. Потом на второе, третье, а через восемь с лишним месяцев, когда окончательно притерся к капитану, попросил его замолвить у полковника за него словечко.

Через неделю Осокина перевели в убойный отдел. Демин, подписываю бумагу о переводе, косо смотрел на Осокина.

– И не сидится же тебе в тепле, – отдавая подписанные бумаги, сказал полковник.

Осокин выдавил из себя улыбку, и помчался дальше подписывать бумаги. И теперь он уже работал там третий год. Дослужился до лейтенанта, был чуть ли не лучшим другом капитана.

Но все попытки узнать у капитана, почему тот никак не получит повышение, проваливались. Дымов вечно отшучивался, говорил какие-то несуразные вещи, приплетал семейные ценности, или же доказывал, что только с возрастом Данил сможет его понять.

Осокину это надоело, и он принес капитану припрятанную папку с делом брата. Дымов повертел папку, пролистал дело и сказал, что его фамилию по ошибке сюда вписали.

– Не вел я это дело, Даня. Это ты к секретарю иди, пусть она тебе все точно скажет, – капитан посмотрел на дату. – Так это было больше десяти лет назад. Даже если и я его вел, то теперь уже точно не вспомню, – и отдал Осокину папку.

Данил смотрел на капитана внимательно. Хотел сказать ему, что он помнит, как Дымов приходил к ним домой и расспрашивал мать, как задавал вопросы ему, и то громкое обещание, что «все виновные будут наказаны». Но просто продолжал стоять и молчать.

– С тобой шо? – капитан помахал перед лицом ладонью.

– Ничего, – Данил вернулся на свое рабочее место.

В голове у него появилось два варианта. Первый: капитан действительно забыл это дело за давностью лет. Но ведь он сам ни один раз повторял, что откуда-то помнит и знает Данила. И второй: Дымова просто заставили молчать. Потому он и сидит до сих пор в капитанах. Видимо, ни одному Данилу в этой жизни «везет».

Попробовал раскрутить капитана на кабак, но тот наотрез отказался куда-то идти.

– Я закодирован, – сказал тот. – И если уж хочешь идти пить пиво, то зови кого-нибудь другого. А я домой пойду, меня жена ждет.

Осокин почесал в затылке. Вышло так, что все его попытки узнать хоть какую-то маломальскую информацию по делу брата сыпались, не успев окрепнуть. Осталось только одно, забыть все это и больше никогда не вспоминать. Но нет…