Рассказы из Санта-Моники. Андалузские истории

– Вот и всё наше людское предназначение, – добавила слепая. – Наш смех, наши слезы – всё это для того, что господь не скучал. Больше ни для чего. Как только он начинает зевать, он тычет в нас телевизионным пультом, как злой мальчишка палкой в муравейник, чтобы что-то начало происходить. Как только я это поняла, мне стало легче.

– Серьёзно?

– Ещё как! И тебе станет, если начнёшь думать мозгами. Ты бог, Виктор! Бог всего, что ты делаешь! Этого мало?

– Ну! – коммивояжёр явно не представлял, как ему использовать услышанное. – И что же мне с этим делать?

Анна пожала плечами и произнесла, как очевидную истину:

– Выполняй свою работу как можно лучше. И живи так, чтобы сверху на тебя было не скучно смотреть.

– Спасибо вам, донья Анна, – сказал Виктор, кинув взгляд на часы. Близилась сиеста, и хотелось успеть домой раньше её наступления. – Не уверен, что согласен с вами полностью, но мне полегчало, это точно.

– На здоровье. Виктор. Ты хороший малый, у тебя всё наладится. Заходи поболтать ещё, когда будет время.

Виктор Гарсия уехал, а донья Анна приступила ко второй половинке обожаемого ей лакомства. Но не успела она поднести ко рту очередную ложку с черимойей, как среди шелеста листьев и продолговатых, уже засохших в июле, плодов рожкового дерева, вдруг ясно расслышала женские всхлипывания. Это было необычно.

– Кто тут плачет? – громко спросила старуха и шутливо погрозила ложечкой. – А ну-ка, выше нос! На этой улице таких звуков не любят!

– Меня зовут Клементина, – услышала она незнакомый голос, принадлежащий скорей всего девушке или молодой женщине на слух не более чем двадцатилетнего возраста.

– Я не знаю тебя, милая? – наполовину спросила, наполовину заявила Анна. На сиесту она тоже уходила в дом, вздремнуть перед вечерней выходом, поэтому поспешила узнать о визитёрше всё поскорее.

– Я слышала про вас. Вы Анна Моредо, – ответила девушка.

– Всё правильно. Так ты пришла специально ко мне, Клементина?

– Говорят, вы многое знаете о жизни и даёте отличные советы тем, кто в них нуждается.

Анна рассмеялась.

– Не знаю, насколько они отличные, – сказала она скромно, – но плакать ты уже перестала, верно? Если хочешь, расскажи, что с тобой случилось. Но поторопись, а то солнце понаделает из нас вяленых томатов.

Клементина сделала несколько шагов в её сторону. Даже на слух было понятно, насколько эти шаги были робкие и стеснительные.

– Смелее! – подбодрила Моредо. – Никто тебя не укусит! – недавно выпивший Гектор в подтверждение миролюбиво зевнул. – Так кто же заставил рыдать такую милую девушку, как ты?

– Вы знаете Горацио Солера? – спросила девушка.

– Дантиста? – удивилась Анна. – Конечно!

Дантист Горацио Солер был известной личностью в городе. И не самой при этом популярной. Его отличали крайние обидчивость и мнительность, что плохо настраивало на любое общение. С большим трудом Горацио верил в добрые намерения на свой счёт, и с готовностью – в худые. Слишком близко принимая на свой счёт каждое слово, особенно с его точки зрения, насмешливое. Возможно, виной такому поведению были его отношения с матерью, постоянно бранившей его и ставившей ему в пример других – с самых ранних дней детства и до прошлого года, когда она умерла от осложнившейся пневмонии.

Теперь, оставшийся один, Горацио искал одобрения каждому своему шагу и действию вдвойне. Он всерьёз переживал, одобрят ли окружающие почти каждый его выбор – будь то рингтон на телефоне, галстук к рубашке или покупка нового автомобиля. Сомневался он даже в выбранной (конечно, при помощи матери) профессии. Хотя ортодонтом он, на самом деде, был неплохим, в тайне души Горацио не считал себя настоящим врачом. Таким, какими были все в семье Мартинезов, например. И, в соответствие с собственной натурой, думал, что так считают и все остальные.

В общем, сказать о Горацио Анне было что.

– Тот ещё тип, милая! – воскликнула слепая. – В его жилах не кровь, а какие-то, черт возьми, слюни! Слыхала я разок, как он описывал корриду, на которую съездил в Ронду. Боги мои… Вышел какой-то кёрлинг! Страшно подумать, что было бы описывай он кёрлинг…

– Вы знаете, что такое кёрлинг? – прыснула девушка.

– Пф! – фыркнула Анна и тоже засмеялась. – Ты думаешь, я ровесница Сервантеса, что ли? Дома у меня постоянно включён «Дискавери» и слушаю я всё время только молодёжные радиостанции. Так что Горацио? Чем он довёл тебя до слез? Своими железками? Или чем-то более страшным? Своими нудными разговорами, например.

– Он мой муж, – ответила Клементина.

– О!

Конечно, Анна слышала, что Горацио Солер женился, но представить, что ему досталась настолько милая девушка – а она показалась ей крайне милой – было чрезвычайно трудно!

Дантист Солер совершил невозможное – уговорил кого-то выйти за себя замуж – буквально на днях. Естественно, не на девушке из Санта-Моники, в которой его все знали. Свадьбу сыграли тихо, не по-андалузски. В пятницу после работы Горацио выехал из Санта-Моники, а во вторник вернулся обратно с молодой женой.

Скрепя сердце, Горацио познакомил с нею ближайших соседей и родственников, заглядывая каждому в самые глаза. Что они думают? Что скажут? Хороша ли жена? Правильно ли он поступил?

По слухам, дошедшим до Анны, девушка была тихой, скромной и вполне миловидной, что, в случае с Горацио, можно было трактовать как «распрекрасной».

Клементина рассказала Анне всё. С Горацио они познакомились по интернету. В их семье, где отец почти не появлялся дома, пропадая постоянно в море, среди трех таких же незамужних сестёр, считающих копейки общего приданого, его встретили приветливо. Стоматолог был любезен и серьёзен, и пришёлся по душе и матери, и другим родственницам, участвовавшим в семейном «ритуале одобрения» – тёткам с материнской стороны. Сама же Клементина не имела чёткого представления о том, что к нему чувствует, вплоть до самой свадьбы.

– Но потом я поняла. Я ни капельки не люблю его!

Девушка снова зашмыгала носом.

– Так оставь его к черту! – резонно предложила слепая, не зная, о чем тут можно спорить.

– Не могу, – сокрушённо ответила Клементина. – Я пыталась завести об этом разговор… Но Горацио так меня испугал, что я соврала, что неудачно пошутила.

– Испугал? Чем? – Анна подумала, что дантист прибегнул к угрозам, но это оказалось не так.

– Он сказал, что не переживёт этого, – пояснила девушка. – И сказал это так, что я поверила.

Зная Горацио, про себя Анна предположила, что скорей всего он до смерти испугался того, что подумают соседи, когда узнают, что жена сбежала от него на второй день. Скорее его волновало это, чем дело было в любви или каких-то других чувствах. Но кто его знает? Пекарь Веласкез, например, в своё время удивил всех, добровольно отправившись на тот свет. Вроде бы из-за неудач в бизнесе, но также поговаривали и о том, что на самом деле всему виной была его жена. Зацикленный на себе сухарь Горацио вполне мог сойти с ума от доставшегося ему «суперприза». Который вдруг – опа! – мог его неожиданно покинуть.

– А ещё он сказал, что ждёт от меня детей, – проныла девица в отчаянии. – А это… это… я вообще не могу себе представить!

– Стоп! – не поняла Анна. – У вас же была брачная ночь? Должна была быть!

– Неделю назад, – подтвердила Клементина. – Но я соврала, что не могу в этот день. И вру до сих пор. Но он же врач, ещё раз-другой и он точно поймёт, что я всё выдумываю.

– Это как пить дать, – согласилась Анна.

Чем она может помочь девушке при этом, оставалось совершенно неясным. Кроме того, чтобы выслушать и посочувствовать, разумеется.

– Он ведёт себя так глупо! – со слезами продолжала Клементина. – Везде выставляет меня… словно вещь! Посмотрите, чего я добился… Это ужасно! Я звонила матери, она посмеялась. Говорит, прочисти ему мозги, поставь на место. Это теперь твой муж, он для этого и создан. А я… Я думаю, какая разница. Он же всё равно… никогда…

– Не изменится. Останется таким же, – закончила за неё Анна. – Это правда, девочка моя. Так и будет.

– Ну и, кроме того, – дополнила Клементина, – в нашем брачном контракте записано, что тот из супругов, кто запросит развод, останется ни с чем. А это совершено невозможно. На эти деньги живу не только я, но и мои родные, которым я помогаю. Я в полном отчаянии!

Анна промолчала, погрузившись в размышления. Да и что тут можно было посоветовать?

– Ладно, простите, – именно так поняла её девушка. – Я сама виновата в том, что устроила свою жизнь таким образом. Не всем же быть счастливыми.

Донья Анна раздумывала ещё секунду. После этого, отложив в сторонку оставшуюся половинку черимойи, снова потянулась за вином.

– Вот что, – сказала Анна Моредо. – Если твой муженёк придёт поговорить со мной завтра утром, я попробую его переубедить.

– Как?

– У меня как раз откололся зуб. Черт бы побрал эту черимойю с её каменными косточками! Шучу, я её обожаю. Но позвать специалиста осмотреть проблему, не помешало бы, верно? Как ты считаешь, милая?

Полчаса ушло у женщин на то, чтобы договориться о нужных деталях.

На следующее утро Горацио стоял перед Анной со своими зубоврачебными инструментами в руках.

– Синьора! Осмотр в таких условиях, конечно, не приемлем! В пыли, рядом с дорогой? Я ещё раз предлагаю вам любое время в моем кабинете.

Но улыбающаяся во весь рот Моредо была непреклонна:

– Так, может, я беспокою тебя напрасно, милый? Ты взгляни сначала так. Если оно того стоит, мы, конечно, отправимся к тебе.

Вздохнув, Горацио Солер приступил к осмотру.

– Всё в норме, насколько я могу судить, донья Анна, – сообщил он спустя минуты три-четыре. – Для вашего возраста у вас прекрасные зубы. Одна единственная дырка, мы справимся с ней за полчаса. Но точно не здесь! Вы зря боитесь…

– Боюсь? – с удивлением сказала Анна. – Вот ещё! Уж будь спокоен. Раз у тебя хватило мужества жениться на Клементине, полагаю и я выдержу пару минут в твоей зубоврачебной пыточной!

– В каком смысле, донья Анна? – не понял дантист слов слепой.

Анна сделала вид, что сама его не поняла:

– Ты же женился, Горацио? Верно?

– Да.

– На Клементине Суарез? Что из Асуны?

– Всё так.

Анна всплеснула руками:

– Так что ты морочишь мне голову? Как будто ты не слышал про её мать и других её родственников. Да и про неё саму!

Собиравший инструменты в серебристый медицинский чемоданчик дантист, замер в недоумении.

– Что я должен был слышать? – переспросил он. – Я ничего не понимаю.

– Ладно, сынок, – ответила Моредо, после секундного «размышления». – Тогда забудь. Не моё это дело – вмешиваться в чужие счастливые жизни.

– Нет уж! – настоял Горацио, и в его голосе прозвучала тревога. – Я прошу вас! Что вы имели в виду?

– Ну… – всем своим видом Анна выражала сомнение. – Если бы я не дала обещание падре Паскуале выражаться сдержанно… с тех пор как высказалась при нем по поводу церковного пандуса, на котором едва не сломала шею, то я бы сказала пожёстче. А так, всего лишь замечу, что эта семейка – кусок засохшего под солнцем дерьма! Особенно бабы.

– Донья Анна! Как вы можете?! – возмутился Горацио.

– Ну вот, я же говорила! – Анна досадливо махнула рукой. – Всё, не проси меня больше ни о чем говорить. Я умолкаю. Прости. Иди с миром.

Но уйти Горацио Солер уже не мог.

– Вы что-то знаете? – наклонившись к слепой, пропыхтел он. – Я требую рассказать мне всё, как есть!

– Требуешь? – сдвинула брови Анна.

– Ну, ладно, ладно, – дантист смягчил тон, – Я прошу. Очень вас прошу. И обещаю вам сделать этот зуб бесплатно! Идет?

– Ну, хорошо, – Анна сделала вид, что довольна сделкой, и приступила к делу. – Ты же знаком со своей тёщей?

– Разумеется.

– И как она тебе? В смысле внешности?

– Ну… Не знаю… – Горацио Солер никогда не думал о матери жены в таком плане. Полнотелая, крикливая женщина за пятьдесят, которых полно во всей Андалузии и её окрестностях.

– Страшна, как смертный грех! – помогла ему Анна. – И с возрастом в их семействе в эту сторону меняются все женщины. До единой! Я помню её мать, бабку твоей невесты, а они, как две капли воды похожи. О!..

Анна закатила слепые глаза, как бы вспоминая.

– Она была… э… некрасивой? – с тревогой спросил Горацио.

– Как тебе сказать… – «искала слова» слепая. – Если представить её вывернутой наизнанку, намного хуже не станет. Если бы мне предложили сделаться снова зрячей, но жить в комнате с её портретом, я бы крепко задумалась.

Горацио напряг память, вспоминая тёщу. Может это сразу и не бросалось в глаза, всё-таки он больше смотрел на невесту, но, наверное, Анна Моредо была права.

– А что твоя … как её?.. – «не могла» вспомнить имя Анна.

– Клементина? – подсказал Горацио. – Она прекрасна!

– Ну-ну, – скептически скривилась Анна. – Любовь слепа. И твой случай лишнее подтверждение этой вечной мудрости. Ладно. Иди, Горацио, мне нечего тебе больше сказать. Твои глаза – не мои, со временем они, возможно, прозреют. А заодно – проверь пока свои уши.

– Зачем? – Горацио вновь опешил.

– Ты что, не слышишь, как над тобой смеётся весь город? – донья Анна расхохоталась с искренним удивлением. – Взял в жены такую… – она обвела рукой лицо. – А какие у вас будут дети?.. Боже мой! Даже моей богатой фантазии не хватает представить!

– Надо мной смеются? – переспросил Горацио тихо, но уже играя желваками.

– В лицо? – ответила старуха. – Разумеется, нет! Ты единственный стоящий дантист во всей Санта-Монике. Тебя уважают и ценят, и, конечно, никто не захочет портить с тобой отношения.

Этот комплимент Горацио выслушал с привычным сомнением, но в итоге ему поверил – донья Анна, как известно, говорит всегда «от сердца и чистую правду». И вообще! Кто они такие, чтобы судить о том, что и как он делает? Тем более в таком личном деле, как супружеский выбор.

– Ну и пусть! – сказал он воодушевлённый этими мыслями. – Пусть смеются! Не знаю… Пока в Клементине меня всё устраивает!

На этот случай у доньи Анны тоже был готов план.

– Включая её прошлое? – заметила она с лёгким удивлением. И вновь вздохнула: – Ну-ну…

Успокоившийся было Горацио вмиг потерял самообладание:

– Какое прошлое?! Донья Анна!

– То, что тоже передаётся у них по семейной линии, – произнесла Анна с сочувствием. – Моли бога, Горацио, чтобы у вас родилась не девочка.

– Что вы имеете в виду? – почти завопил дантист.

– Не могу себе представить отца, – объяснила слепая, – спокойно глядящего, как его дочь задирает подол перед каждым встречным.

– Что?! Вы хотите сказать, что… что… что Клементина…

Анна улыбнулась и с участием добила:

– Шлюха? Ну не так чтобы! Но если дождаться, когда она зевнёт в солнечную погоду, можно увидеть, как по земле забегают солнечные зайчики.

Горацио остолбенел окончательно, раскрыв рот шире самого послушного из своих пациентов.

– А если это сделают одновременно её мать, бабка, сестры и тётки по материнской линии, ими можно будет заменить диско-шар в ночном клубе, – добавила Анна.

– Подождите… – прошептал Горацио. – Я думал, наоборот. Что я у неё первый.

Анна расхохоталась так, что Горацио покраснел.

– Это такой деликатный момент… Понимаете, донья Анна… Брачной ночи у нас как таковой ещё не было…

– Понятно, – ехидно констатировала старуха. – Наверное, сказала, что нужно чуть-чуть подождать?

– Да, так и было, – на бедного Горацио было жалко смотреть, но Анне, по понятным причинам, это было всё равно.

– Залечивает то, что не успело выздороветь до свадьбы, – объяснила она дантисту поведение его молодой жены. – Где вы познакомились? Я думала, ты подцепил её в клубе для туристов, где она вертится вместе с сёстрами и теми тётками, что помоложе?

– Нет, по интернету, – наивно ответил Солер, и Анна вновь рассмеялась так, что дантист ещё раз увидел каждый из её зубов.

Дантист решительно собрал последние из своих инструментов, засовывая их в серебристый чемоданчик силой, без всякого порядка.

– Я пойду, донья Анна. Мне надо немедленно поговорить с ней!

– Подожди, Горацио, – остановила его слепая. – Не спеши. Может, я сгущаю краски. Люди редко, но всё же меняются. Ты, главное, не подпускай её к вину и прочим радостям…

– Она ещё и пьёт? – спросил трагически уже не удивившийся новому факту Горацио.

– Если она похожа на других в своей семье, – пожала плечами Анна, – то обязательно. Хотя не буду наговаривать. Её папаша, выйдя из тюрьмы, например, завязал. Да оно и правильнее. Дурь-то ему достаётся почти даром – раз сыновья барыжат по всему Коста-дель-Соль.

– Кто?!

– Братья твоей Клементины. И травой, и порошком.

Горацио Солер швырнул уже собранный чемоданчик на землю:

– Какие братья?! Какой папаша?! На свадьбе их не было!

– Ещё бы! – ответила Анна. – Хотела бы я увидеть церковь, в которую их согласятся пустить. После той кражи на причастии, на которой их застукали…

– Иисус Мария! – Горацио перекрестился. – Они ещё и воровали в церкви?!

– Я же говорю, – максимально серьёзно сказала Моредо, – мужественнее мужика, чем ты, Горацио, я в жизни не видала! Что с ней поделать, с этой чёртовой любовью.

Анна почувствовала на своих плечах руки дантиста.

– Боже, как я был слеп! – прошептал он ей в лицо в полном отчаянии. – Донья Анна! Вы уберегли меня от опасности, как святая Моника своего сына, Августина!

– Видеть в одном другое, бывает хуже, чем не видеть вовсе, – нейтрально заметила старуха. – Это правда. Если позволишь, я дам тебе совет.

– Конечно, донья Анна! Я слушаю вас!

Горацио отпустил слепую, но внимательно внимал каждому её слову.

– Не делай из этого скандала, – сказала Анна. – Ты же и сам знаешь, как к тебе, уважаемому человеку, после этого станут относиться?

В этом Горацио Солера убеждать не было необходимости.

– Я вас понял.

– Реши всё по-тихому. Просто расстаньтесь. А уж я, будь уверен, буду нема, как потрошёная рыба.

Последний из аргументов, «если бы твоя мать была жива, она бы точно посоветовала сделать то же самое!», не потребовался. Горацио Солер и так принял нужное решение.

Через два дня, покидая Санта-Монику, бывшая жена дантиста Горацио попросила водителя такси остановить машину возле большого рожкового дерева, растущего на обочине дороги на Асуну.

– Спасибо вам, донья Анна! – сказала Клементина с чувством. – Мы расстались. Он сам предложил это сделать, без каких-либо претензий. Но… Что же такое вы сказали ему, что он настолько изменил своё мнение?

– Тебе не обязательно знать, милая, – ответила Анна с улыбкой. – Будь счастлива. А следующего жениха ищи не в интернете. И, на всякий случай, подальше от наших мест.

Хоть Анна и была уверена, что об истинных причинах развода Горацио будет держать язык за зубами, но, кто его знает? Вдруг, после выпитой в баре лишней рюмки, решит кому-то пожаловаться?

Ещё раз поблагодарив Анну, Клементина вернулась в такси. Спустя минуту машина с ней скрылась за поворотом ведущей в горы дороги.

Вокруг Анны Моредо вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы рожкового дерева и пением невидимых в ней многочисленных андалузских пташек.

В такие минуты, оставаясь наедине с окружающей её темнотой, Анна иногда заводила разговор сама с собой.

– Приятно немного побыть богом, да? – сказала она негромко и в этот раз. – Надеюсь, что и Горацио от всего этого тоже только выиграет.

Затем Анна усмехнулась какой-то мысли, вслух которую произносить не стала. Вместо этого она подняла свои незрячие глаза вверх, к небу.

– Тебе же не было скучно всё это время, признай? – Анна тихонько рассмеялась и помахала рукой облакам, которых не видела. – Привет отцу Паскуале!

Путешествие Мерседес

1. В больнице

– Святая Моника! Вы с Мерседес так похожи друг на друга. Не покинь её, прошу тебя! Она так нужна своим детям и внукам. И мне, мне тоже, конечно. Помоги ей, я умоляю тебя!

Доктор Хулио Мартинез, врач-онколог единственной в Санта-Монике и её окрестностях больницы привык, что пациенты и их родственники молятся. «Слава богу!» – сообщения об удачно прошедшей операции или хороших анализах из лаборатории чаше всего встречались именно этой фразой. «Богу? – каждый раз с усмешкой думал Мартинез. – Как же, как же, именно ему».

Мартинеза задевало, что работа медсестёр, санитаров и его личная, при подобной оценке результатов, не учитывалась. Шесть лет в университете Барселоны, лучшем в Испании, пять на последипломной резидентуре в Севилье, восемь лет практики в Санта-Монике – тоже ничего не значили. Как и закупленная на сотни тысяч евро аппаратура, благодаря которой больница, располагаясь в небольшом андалузском городке, могла проводить операции столичной сложности. А лекарства, чьи химические формулы длиннее любого псалма, эффект очевиднее, чем от любой молитвы, читай ты их без остановки со времён Авиценны до наших дней. Как насчёт них?

Нет же: «слава богу»!

Хотя… Если кто-то и принимал участие во вчерашней операции – вместе с ним, доктором Мартинезом – то тоже потрудился на славу! В случае бедной синьоры Молины они оба вряд ли могли сделать большее – помогай им в этом хоть вся небесная армия с полным медицинским корпусом королевства в придачу.

Примерно это и сообщил доктор Мартинез синьору Адриану Молине, лучшему юристу и адвокату Санта-Моники, одному из её самых уважаемых граждан. В этот момент он горячо молился за здоровье своей жены в больничной капелле.

– Увы, дон Адриан, – признался врач, – мы можем лишь продлить ей жизнь на год-другой. И это самый оптимистичный прогноз. Я консультировался с коллегами в Севилье и Мадриде. Есть препараты, замедляющие процесс, но это всё, на что можно рассчитывать. Причём стоить это будет…

Мартинез не договорил фразу. Он показал Молине заранее выписанный рецепт, на обороте которого был написана цифра. Увидев её Молина вздохнул, насупил брови и закусил губу. Простояв так секунды три, он решительно произнёс:

– Хорошо! Мы постараемся потянуть.

– Боюсь, вы не поняли, синьор, – уточнил врач. – Это за неделю.

Рука Молины, державшая бумажку с рецептом, дрогнула. Вновь закушенная губа побелела. Адвокат шумно втянул носом воздух, в попытке справиться с накатившей на него волной паники.

– Как же так… Мы думали, это просто приступ. С ней уже такое бывало. Темнело в глазах, становилось плохо, но… Вы уверены? Это не может быть ошибкой?

Врач раскрыл папку с бумагами.

– Вот анализы, которые пришли из Севильи. Выводы по ним полностью совпадают с нашими, и, простите, слишком однозначны. Кстати… О том, что у доньи Мерседес потемнело в глазах. Я вынужден огорчить вас и здесь. К сожалению, это навсегда.

– Что вы имеете в виду?

Доктор красноречиво помахал перед лицом рукой.

– Она будет слепа? – понял Молина.

– Не будет, – поправил доктор. – Это уже случилось.

– Полностью?

– Как Анна Моредо, что сидит у дороги из города, – упомянул врач ещё одну всем известную горожанку. – Мне очень жаль. Будто вашей супруге было мало диабета с ретинопатией, ещё и взрывной атеросклероз. Вместе они уничтожили зрительный нерв без надежд на восстановление. При таком диагнозе, увы, это случается.

Семья синьора Молины не принадлежала к бедным ни в коем случае. Сам он был блестящим специалистом в области права, лучшим юристом в городе и участвовал во всех более-менее крупных сделках и юридических делах горожан. Ему доверяли что угодно, зная, что порядочность и профессионализм у него на высоте, сравнимой с грядой Кордильера-Беттики. Тем не менее, и богатой семью Молины назвать было никак нельзя. Во-первых, он никогда не брал с клиентов ни одного лишнего евро, наоборот, юриста направо и налево раздавал бесплатные консультации и скидки. Он любил свою работу и был благодарен каждому, кто позволял ему ей заниматься – оплата была делом важным, но не самым главным. А, во-вторых, в семействе Молины, довольно обширном, каждый с полным правом получал свою долю. Детям свято выделялись деньги на образование, лучшее из того, что могла предложить Испания. Щедро спонсировались любые творческие проекты – на которые в семье был горазд любой. Остальное пожирал большой дом и поместье, в котором жили почти все Молины.

Лишних средств, другими словами, в семье адвоката не было.

– Так что насчёт лекарства, дон Молина? Его нужно заказывать заранее. Но, повторю, оно просто растянет то, что происходит, во времени. Никто вас не осудит, если…

– Заказывайте.

– Вы уверены?

– Абсолютно. У нас есть сбережения. Для чего они ещё, если не для этого? Она проживёт каждый миг, на который у нас хватит денег, я клянусь!

– Как скажете, синьор. Я оформлю заказ, и послезавтра ваша супруга уже сможет начать приём.

Мартинез дал Молине подписать бумагу для оформления заказа.